FATUM

      — Куда вы её ведете? — послышались шлёпающие звуки догоняющих шагов позади, а голос, которым был озвучен сам вопрос, принадлежал Фалько. Мальчик бежал следом, по-детски чувствуя несправедливость, почему девушку, которая ему помогла дважды за день, куда-то вели и никак это не объясняли.       Как на что-то безусловное хотелось оглядеться, чтобы хоть на миг каменной змеёй ползущая вперёд дорога перед глазами изменилась. Серый тротуар и закруглённые мыски туфель — единственное мне доступное, одинаковое, на протяжении уже получаса, как Райнер и солдаты с ним волокли меня за собой. Иногда под ногами валялись сухие ветки деревьев от только-только грянувшей разрухи, иногда игрушки, радуя хоть таким разнообразием, пусть и из беды сотканным.       Всякий раз, стоило моей голове хоть на сантиметр подняться вверх, перестать быть опущенной, на спину ложился удар кнутом, недостаточно сильный, чтобы подкосить ноги от боли, но вскрики подавлять не получалось. В сторону отвести взгляд, чуть наклониться — исход тот же. И даже рта раскрывать теперь было нельзя.       — Порко! — приказным тоном окатил юношу Райнер, и я пожалела, что не могла видеть их лица. — Уведи его.       — Но… — начал было Фалько растерянно, понимая, что речь идёт о нём, и тут же осёкся, скорее всего одёрнутый рукой друга.       После короткого возражения их шаги за спиной больше не преследовали.       И часть меня сильно этому радовалась. Не время волноваться о ком-то ещё. Мальчик жив, и ничего не должно ему навредить, потому лучше быть подальше от места, где я скоро окажусь.       Ещё не знать, где именно, но быть заранее уверенной — верный товарищ для «рассчитывать на худшее». Да и сразу встреча не задалась, тогда в начале, стоило распознать склонившегося Райнера и подорваться, оттолкнув его — бежать, всего на пару метров, ведь резкий подъём дал только муть перед глазами, показывая, что шторм природы окончен, а мой личный в самом разгаре. Я не ответила ни на один вопрос, когда на сознание ещё была накинута вуаль после удара, и оно не было способно оценить, ни что сказать, ни как себя вести. Одни инстинкты — сбежать, и терпи теперь спиной результат.       Верхняя часть одежды пропиталась кровью, стекающей из раны где-то под волосами, и сейчас редкие гранатовые капли достигали тротуара, добавляя жизни в серое. Иронично, что во мне той становилось будто меньше.       Слух был единственным, что стало опорой. Но всё, что происходило сейчас вокруг — одни только попытки людей друг другу помочь после несчастья, что-то ободряющее из слов и различные шумы и скрипы в виде действий руками. Ничего для меня полезного, и это вызывало пером парящую внутри досаду.       Мы куда-то пришли, и меня грубо пропихнули в отворённую дверь, что тут же прикрыли за собой, тем самым заглушая последние сказанные слова Райнером за ней. Ещё опасаясь ударов, я совсем немного вытянула шею и обнаружила только хваткие взгляды солдат на себе. Один из них сворачивал кнуты в кольца, и этот вид подействовал успокаивающе, даже несмотря на то, что это доказывало — они не воспринимают меня как угрозу.       Никаких коридоров или комнат передо мной не было, сама площадка, на которой мы стояли, заканчивалась лестницей, зигзагами уводящей куда-то наверх. Это было похоже на какой-то чёрный ход, который имелся у большинства более-менее крупных зданий, давая ещё стопку мыслей о причинах, почему меня проводят через него.       Когда фигура Райнера показалась в проёме, один из солдат рукой подтолкнул меня подниматься по лестнице, следуя примеру военного впереди. Он сомкнул пальцы у меня на локте, которые я тут же стряхнула, показывая, что справлюсь и сама. Браун, наблюдая за этим, издал едкий смешок, вызывая к себе сиюсекундный прилив раздражения.       Когда мы поднимались по лестнице, и я разглядывала всё, что попадалось на пути, надеясь запомнить больше и, подвернись удача, бежать, Райнер внезапно остановился, а вместе с ним и солдаты, прерывая вторгающийся в мою голову поток вариантов к отступлению. Он обошёл меня и встал на ступеньку выше, подчёркивая и без того бросающуюся разницу в росте. Его протягивающаяся рука по направлению куда-то к моей голове или шее заставила дёрнуться в сторону и отбросить ту шлепком своей ладони.       — Не усложняй, — предупреждающе сказал Райнер, возобновляя прежнюю попытку.       Он коснулся волос, перебрасывая их на другую сторону, и мне тут же стало будто холоднее, только воздух прошёлся по оголившейся коже. Не моргая и не дыша, я следила за его действиями, ожидая подвоха и создавая себе хоть малейший намёк на управление ситуацией. Взгляд Райнера продвигался сантиметр за сантиметром и ощущался даже физически.       — Приведите врача, — произнёс парень, возвращая волосы на прежнее место и убирая руку. Пристально посмотрев на лицо, как до этого на рану, не выдавая мышцами ни одной эмоции, он быстро отвернулся и двинулся дальше.       А один из солдат, переступая через две ступени, вместо одной, начал подниматься в ускоренном темпе.       — Куда мы идём? — наконец, спрашиваю Райнера, видя перед собой только спину.       — Будем пить чай, Элиза, — ответил он, всё так же не оборачиваясь и вышагивая, словно подбирая идеальный ритм с которым должны стучать каблуки. — Мы ведь все здесь очень гостеприимны.       По интонации не определить, серьёзность или смешки стояли за словами, и выражение лица парня мне тоже было недоступно, чтобы как-то продвинуться к разгадке. Я не знала, что именно меня ждало, но тело, понимая больше и живя по своим собственным ощущениям, покрывалось кучной рябью тревоги, и закатанные рукава тут же опустились вниз — не видеть, отодвигать свою же тень и отрицать.       Они не стали подниматься выше четвёртого этажа. Подойдя к одной из дверей, солдаты открыли её и пропустили вперёд, в ещё одно помещение, полное всего серого: от пола, имеющейся мебели, стен и потолков, до пейзажа за окном и, кажется, даже человеческой кожи, что подстраивалась под окружающее подобно хамелеону. Ничего общего с пыточными в моих представлениях, но и ничего расслабляющего в обстановке, из-за чего я тут же перевела внимание на Райнера и остальных, будто эта неотрывность от их действий чуть что могла мне помочь. Такое отвратительное заблуждение, которое не решаешься с себя стряхнуть, как не решаешься и посмотреть остальной правде в глаза — ничего, чёрт побери, больше не под контролем.       — Расслабься, — я услышала почти мягкий голос Райнера, а сам он, казалось, только вылез из моей головы, путаясь в мыслях, в веренице которых не так-то просто разобраться даже мне.       — Я расслаблена, — закусив губу, стараясь выглядеть непринуждённо — как парень и говорил, просто чай, не пытка — ответила ему.       — Ты так склонилась и вцепилась руками в колени, что не удивлюсь, если там останутся отметины, — Райнер не отрывал взгляда, а его тоном ведущие обычно сообщали прогноз погоды. Показная забота, показное дружелюбие. И тем не менее, я почти сразу села прямо, а затем облокотилась на спинку стула, на что парень лишь усмехнулся, снова раздражая сильнее. — Знаешь, как называется та поза? — он дождался вопросительного выражения у меня на лице и продолжил: — Поза подчинения, Элиза, — он переставил свой стул ближе по направлению ко мне, и само это движение заставило меня сильнее вжаться позвоночником в спинку позади. — Но теперь не только видно твой страх, я уже чувствую, как ты боишься.       И он рассмеялся, чуть закинув голову назад. Никакой истинной радости или задора в нём, лишь что-то болезненное в каждом отрывистом переливе. Этот смех пугал ещё сильнее, особенно контрастируя с молчанием солдат рядом, которые так же не почувствовали ни шутки, ни заразительного веселья.       Какой-то сюрреализм, в который меня окунули, продолжился, когда я обрадовалась, стоило войти в зал Зику, а смеху Райнера из-за этого прекратиться.       Наверное, в Марлии все сходили с ума. Кто-то медленно, годами, но моё здравомыслие отказывало куда быстрее, абсолютно наплевав на градиент безвредности этих двух людей.       — А генерал? — Райнер обратился к Зику, подобравшись. Его поведение изменилось, когда появился старший брат Эрена, и теперь оно походило на солдатское, дисциплинированное.       — Будет позже, — ответил мужчина, глядя в сторону задававшего вопрос, но говорил он, казалось, скорее самому себе, как если бы где-то параллельно этому в его голове расчерчивался план действий.       После Йегера в комнату вошла женщина, тоже одетая в серое, спускающееся ниже колен, платье. Её волосы собирались в тугой низкий пучок, осанка была ровной, а чай в трёх кружках, которые она несла на подносах, никогда не смог бы расплескаться. Как и положено. Всё, как нужно.       Два напитка предназначались Зику и Райнеру, а третий поставили рядом со мной. Воины потянулись к кружкам, переговариваясь между собой одними глазами, и тишина, которая продолжалась всё это время, шла навстречу минутам моей паники, подгоняя её своими раскрытыми для объятий руками.       — Он не отравлен, — сказал мне Зик, указывая на чай.       Но я даже рефлекторно не потянулась к нему. Кажется, попади в организм хоть крошка или капля — это станет запуском, вскроет созревший абсцесс из всех моих тканей, после чего я без дренажа умру.       — Ты здесь одна? — аккуратно спросил Йегер.       — Одна, — уверенно ответила ему, даже не дёрнувшись, за что была готова себе поаплодировать.       — Вот как, — делая одному ему понятно какие заключения, произнёс Зик. Он сделал глоток горячего и отставил кружку, будто ничего примечательного не происходило, и вот такие светские беседы вполне соответствовали их распорядку дня.       — И как же ты до нас добралась? — Райнер растягивал слова, смаковал, как ириску, и я боялась, что из-за этой внезапной мысли больше никогда не притронусь к конфетам.       — По морю.       По их лицам видно, что уклончивого ответа недостаточно.       — Ты проделала трудный путь… в одиночку, — Зик акцентировал на последних словах, давая понять, что осознаёт, какая это чушь.       По их лицам видно, что они получат всё, что захотят. Даже если решат это сделать не сразу.       — И что тебе удалось узнать? — Зик склонил голову на бок, и лучи солнца из окна, попадающие на его очки, давали отблески, из-за которых теперь было непонятно, куда он смотрит.       — О чём ты?       — О причинах, из-за которых ты сейчас перед нами. Ты ведь хотела узнать, как переместилась во времени, насколько я помню. Удалось выяснить? — Йегер говорил медленно, делая паузы между словами более длительные, чем обычно, словно это было необходимо для моего понимания, и объяснения он давал маленькому ребёнку.       — Нет, — я ответила честно, скрыв только наводку в виде фамилии бывшего парня, и внутренне встрепенулась. — Тебе что-то известно?       — Может быть, — мужчина закинул ногу на ногу, придавая себе расслабленный вид и положение хозяина разговора, что чувствовалось и до этого, а теперь усилилось. — Но за каждую информацию нужно платить. Как дела на острове? — он перешёл к прямым вопросам, больше не оттягивая момент.       — Не знаю, я уже несколько недель в Марлии…       — Я имею ввиду всё, что произошло после битвы, — прервал Зик. — Надеюсь, не нужно пояснять после какой.       Райнер усмехнулся, и это давление со стороны их двоих, на цыпочках подкрадывающееся прежде, сейчас совершило прыжок, как тот, что обычно делали хищники, врасплох застигая жертву и лакомясь добычей. Вот только они нуждались в том, что получить не могли. И как я только могла подумать о том, что могу сказать, когда говорить на самом деле нечего. Нельзя развязывать язык, нельзя предавать любимых, нельзя сливаться с серым интерьером и быть его частью.       Уверенно стоять на обеих ногах и не метаться было приятно, настолько сильно, что я ни за что не сдвинусь с этой позиции. Секреты острова останутся на острове, как бы тяжело не пришлось на пути по их сохранению.       А ведь я была так близко… ещё немного, немного времени, и ответы были бы у меня в кармане. Я бы точно нашла их, и не сидеть мне тогда здесь.       Но близко теперь оказалось рядом, буквально в измеримом расстоянии, и понятно это становилось по тому, с каким взглядом Зик смотрел. Он задавал вопросы, видно, что значимые для него и его государства, но также он владел и нужным мне. У него имелась информация, важность которой для меня мужчина осознавал и даже не собирался завышать. Пусть и запрашивал цену, которую я не могла внести и оплатить.       — Мне нечего сказать, — отрезав себе путь, будто был невидимый шанс, что передумаю, я посмотрела на Йегера и произнесла голосом, твёрдости которого позавидовал бы гранит. Во всяком случае, на это оставалось полагаться, а судя по изменениям на лице Зика, так оно и было.       Звук открытой двери, точно выбитой с ноги в спешке, наверняка, мог соперничать с ответом, что вот-вот бы вылетел изо рта мужчины. Но на пороге показался другой, старше, вместе с чем автоматически и опаснее в моей голове.       Райнер вскочил с места, напряглись и остальные стоящие солдаты за его спиной, и их волнение передавалось от одного к другому, словно ненароком следуя за взглядом вошедшего.       — Генерал, — поприветствовал мужчину Зик, и я снова посмотрела на новое лицо. Грубые межбровные морщины, между которых почти не было видно полосы кожи, и поджатые губы с опущенными уголками уже разговаривали и рассказывали о своём обладателе, чего пока не делал он сам. На подбородке тоже образовалась короткая горизонтальная складка — этот человек одинаково часто пребывал как в гневе, так и в унынии. В страхе. Как всегда учил Эрвин, как неоднократно напоминал Леви — врага мало знать, врага нужно понимать. И этот минимум составленного портрета необходимо дополнять. — Вы как раз вовремя.       — Главнокомандующий Калви! — кисти Райнера и других военных, что поначалу были прижаты к телу, взметнулись к лицу, к вискам, принимая привычный жест.       Генерал поднял ладонь, и это торопливое и небрежное движение, выдающее собой частоту, с которой мужчина совершал его за день, подействовало расслабляюще на солдат. Они сменили позу на более вольную и человеческую.       — Будем надеяться, эта девчонка стоит потраченного времени, — простым сочетанием слов Калви привёл в напряжение как меня, так и всех, кто присутствовал. Он не владел каким-то решительным голосом, грубым или классическим лидерским — я вспоминала Эрвина, почему-то сравнивая именно с ним — он был совершенно обыкновенным, не звонким, не хриплым. Он был никаким. Серым, как и всё прочее — ещё одна вещь в сундук такого же цвета.       — Как твоё имя? — спросил генерал, усаживаясь на стул так, чтобы тот стоял не прямо напротив меня, а чуть сбоку.       Я молчала не долго, хотя и на это найти причину не могла, но Зик сказал быстрее. И что-то внутри подсказывало — не ответила бы я главнокомандующему, и мы оба просто это поняли.       Как-будто вообще можно находиться по разные стороны правды и без слов друг друга понять.       — Элиза, — я вздрогнула от своего имени, которое Зик произнёс иначе, чем когда обращался ко мне напрямую, и я не могла объяснить себе, в чём именно заключалась разница.       — Она немая? — спросил генерал, не переставая пристально смотреть на меня, и сам же ответил быстрее, чем это снова сделал Йегер. — Не похоже. На наши слова реагирует живо, — искусственная доброта, через которую прорывалась насмешка, поднимала во мне цунами не слабее недавнего обрушившегося на марлийцев.       — Вы тоже не похожи на того, кому нужны имена людей, идущих по итогу в расход.       — Девушка из будущего нам не враг, — вмешался Зик и снисходительно улыбнулся. — Нет оснований причинять тебе вред.       — Это мы узнаем позже, — вмиг перечеркнул прозвучавшее Калви. — Как ты попала в Марлию? — он сложил пальцы в замок и уселся поудобнее, будто находился в кинозале в ожидании интереснейшей премьеры.       Как до этого Райнеру, так и сейчас один в один ответила главнокомандующему, упомянув море, и уже приготовилась к череде прежних вопросов, но мужчина, разгадав и прочитав это на моём лице (поразительно, ведь его здесь даже не было), сменил течение беседы — равнинное русло стало скалистым, а в моих руках отсутствовали и вёсла и сама лодка.       — Мне сообщили, что ты всеми силами старалась помочь спасти Фалько, — имя полоснуло по ушам, и я уставилась на Калви, неосознанно замерев. — Занимательная привязанность к маленькому покупателю.       Это накладывало соли на уже пораненную кожу и опрыскивало её сверху лимоном. Молчание прежде — самой выбранное, осознанное. Теперь из меня, казалось, и хирургическими щипцами слова не вытянешь, а сама попытка такой операции — заранее провальная.       — Кого он тебе напоминает? — Калви говорил как бы рассуждая, и мужчине не хватало только трубки в руке, с которой весь образ был бы завершённым, но тут же его тон сменился на более требовательный, что шло вразрез с этим напускным дипломатическим приёмом.       Я попробовала ответить и зашлась кашлем, а слова осели на окончаниях каждого надрыва.       Генерал покачал головой с видимостью участия.       Собственная слабость раздражала, и неполнота этого чувства, ведь сил не хватало, раздражала в двойном объёме.       Райнер поднёс мне стакан с водой, и я успела удивиться, как пропустила приказ, который что Зик, что Калви отдали мышцами спины, по-другому быть не могло. Я замотала головой, когда юноша стоял уже близко, и произнесла ему в лицо то, что предназначалось для них всех. Но смотреть на Райнера почему-то было проще, словно то время, когда мы спали под одной крышей — ну точно сентиментальная дурость — сейчас имело значение.       — Я ничего вам не скажу.       В тишине, возникшей после этих слов, длящейся не дольше десяти секунд, с лихвой бы уместилось несколько столетий. Лицо Райнера, лицо Зика и солдат — те самые, уверенные, что послышалось, что я внезапно забыла правильный порядок букв в словах, и только Калви — прищур с сардоническим оскалом — да, Калви всё расслышал верно.       — Проверьте её кровь, — бросил генерал Йегеру, лицо которого тут же вытянулось. — Из будущего, говорите… из будущего… — тоном, словно ему наскучили собственные мысли, продолжил он. — Маловероятно, конечно, но всё же, — мужчина вёл какой-то диалог с самим собой, и никто не решался спросить, что именно он имел ввиду. — Проверьте кровь, там и решим, как быстро она заговорит.       Калви поднялся и неспешно пошёл к выходу, пока каждый стук его шагов будто записывался, как кардиограмма на которой развилась экстрасистолия, и ощущалось это отсрочкой чего-то страшного.       — А что до тех пор? — спросил Зик вслед тому.       Генерал обернулся, ещё раз бегло осмотрел меня и произнёс:       — Ты уже лучше меня должен знать, что до тех пор.       Тогда я не заметила ничего необычного. Вопрос Зика укладывался в логические построения того, как и необходимо поступить, что узнавать у генерала порядок действий — вполне характерно, вполне нормально. И только позже, слыша вновь его голос, я готова была биться об заклад, что в тот раз Зик хотел другого ответа.

***

      Комната, в которую меня втащили после взятия образца крови, насильного мытья и осмотра доктором была на том же этаже, самой дальней по коридору. За спиной почти сразу, не успела я осмотреться и броситься назад, послышался звук проворачивающегося ключа, означающий, что делать это теперь было поздно и бесполезно. Взгляд ухватился за полосу света, и я ринулась к его источнику, пока паника от нахождения в небольшом месте запертой не накрыла толстым палантином. На окнах стояли решётки, через которые я бы не пролезла, даже если бы стала месяцами голодать. Возможно, это спасало мне жизнь, ведь будь возможность попробовать спрыгнуть или соорудить верёвку из полотенец или одеял, я бы не раздумывая приступила к задаче. Но называть спасением то место, где я оказалась, было сложно.       Я повернулась обратно, разглядывая комнату и с удивлением отмечая для себя, что всё здесь выполнялось в бежевых тонах, давая привычному серому отдохнуть. Небольшая кровать, заправленная без единой складки, вычищенные до блеска полы и голые полки в шкафу выдавали скрупулёзную руку уборщицы. За второй дверцей шкафа находилась всего одна вешалка, на которой висело такое же платье, как и то, в которое меня уже одели — длинное, тёмно-синего цвета. Простое, как и всё здесь.       Я долгое время стояла посреди комнаты и смотрела на кровать, на подушку лежащую у изголовья, и борьба во мне становилась сильнее. Мне хотелось лечь, но необъяснимое чувство не давало, будто если я сделаю это, если позволю себе отдохнуть, то просто сдамся и пойду на поводу. Приму ситуацию как есть.       Но внутренние уговоры, что без свежей головы не придумать никакого выхода, подтолкнули к матрасу, и я прилегла, раскинула руки и ноги в стороны, сразу почувствовав как по внешней стороне бедра что-то скользнуло и перекатилось вниз. Вещь, о которой забывать совсем не стоило, а мало кто и смог бы, сейчас вызывала громкий смешок вслух.       Оставалось дождаться, когда кто-то придёт.       Я не касалась оружия, позволяя рукам лишний раз не дрожать, вместе с тем убеждая себя, что в нужный момент они должны будут держать револьвер крепко и выглядеть уверенно, словно скульптором высеченные.       Одна нить действий в голове тянула за собой другую, и весь этот круговорот медленно заставлял закрывать глаза, что делать в моём состоянии было опрометчиво. И когда я снова их открыла, за окном уже начало смеркаться.       Не могли они держать меня без туалета (это выбралось для предлога, если придётся кричать), а я не могла оставаться здесь хоть немного дольше, потому, в два больших шага преодолев расстояние до двери, я стала в неё молотить, пока никого не зовя. И не пришлось. Звяканье каблуков с той стороны приближалось, и я отошла, приготовившись. Хоть бы всё получилось, хоть бы всё получилось как нужно, хоть бы…       Три поворота в замке — три громких удара сердца о рёбра. Совсем юный солдат не успел сказать то, что собирался, быстрее, чем ему в лицо упёрлось дуло револьвера, после чего в голове под прицелом наверняка рождались уже совсем другие слова.       — Я нажму на курок, если ты издашь хоть какой-нибудь звук, — внятно, но тихо говорю ему. — Отвечай кивком. Ты один слышал, как я стучала?       Кивок.       Я отошла внутрь комнаты, пропуская и показывая головой солдату, чтобы он заходил. Парень подчинился не сразу, взвешивая про себя это решение, и сдался, только когда моя рука на стволе чуть сдвинулась. Нечаянно, но хорошо, что это подтолкнуло. Когда он переступил порог и двинулся дальше, я закрыла дверь, находя ручку от неё наощупь, не поворачиваясь к солдату спиной.       — Отойди дальше.       — У тебя ничего не получится, — ответил он, но всё же сделал несколько шагов.       — Ключи, — после этой фразы солдат собирался приблизиться, но мой жест выставленной ладони его остановил. — Нет. Не так. Передай их через пол, они проскользят.       Парень склонился и выпустил из рук связку, которая через мгновение оказалась у моих ног. Наставленное оружие не давало ему возможности противостоять, и я одним рывком подняла желаемое.       — Выход внизу лестницы на том конце крыла ещё открыт? — видя как отражаются мысли на его лице, я поспешила упростить его старания. — Не вздумай хитрить. Чем дольше твой ответ, тем меньше у меня терпения.       — Открыт, — сквозь зубы прошипел солдат, глядя на револьвер, и я про себя искренне поблагодарила за него Гарета.       — Сколько солдат на этажах и где они находятся?       — Они не стоят на одном месте, — со злобой от своего бессилия ответил парень. Высокий — на целую голову выше меня точно — он стоял, как обелиск, и ни одна сабля не могла отделить его взгляд, которым он следил за каждым моим поворотом.       В плане оказался просчёт. Та часть, в которой я думала каким-то образом связать вошедшего, рушилась под раскалённым натиском реальности. Опасно было к нему приближаться, по шкале успеха в случае чего отразить попытку парня перехватить ружье я находилась в самом начале делений. И этот солдат, вероятно, вооружен сам, как и остальные, потому если выбирать вариант бежать, тут даже не будет никакой форы.       Он должен передать мне своё оружие. Только так могло получиться. Я посмотрела на ключи, которые были нанизаны на небольшое металлическое кольцо, что для удобства сейчас болталось на моём большом пальце, и поняла глупость с которой подумала о возможности передачи оружия таким же способом. Нет, только я дам юноше притронуться к нему, то получу отверстие в теле.       — Где твой пистолет? — быстро спрашиваю его, будто через минуту пришло бы полное осознание абсурдности планируемого, и я могла бы себя отговорить. — Что-то ещё есть из оружия?       — Только пистолет и есть, — солдат прищурился и указал на крепление на его штанах сбоку, под кителем.       — Снимай, — боковым зрением я постоянно проверяла дверь, опасаясь, что кто-то войдёт, потому нужно было ускоряться. — Снимай штаны, говорю, — повысив голос с шёпота до тихого, поторопила парня, видя, как тот не отреагировал на мои слова до этого.       Ремень был расстёгнут после жуткого лязга язычком о пряжку — почти эхом ворвавшегося в тишину, а оттого и более неприятного. Штаны упали до колен, и солдат, ничуть не скрывая недовольства, сквозь которое красными пятнами заходились щёки, принялся расшнуровывать обувь.       — Долго возишься, — заключила я, глядя на его трепыхания.       Наконец, солдат стоял раздетый ниже пояса, а у моих ног были его штаны, из крепления на которых, наклонившись, получилось вытащить оружие.       — Этот ключ? — спросила бойца, вытягивая из связки самый длинный и наблюдая, как парень неохотно подтверждает. — Хорошо, — я обозначила себе же. — Если ты сдвинешься хоть на дюйм или закричишь, клянусь, я выстрелю не раздумывая, и это будет быстрее, чем кто-то там осознает, что что-то пошло не так.       Шаг за шагом я становилась ближе к двери, спиной к ней подходя и продолжая держать на прицеле, кто-нибудь сказал бы что несчастного. Только лопатки уперлись в ровную поверхность, пальцы на автомате потянулись к ручке, несильно на неё надавливая, чтобы не было ненужного скрипа. Дверь поддалась, и я быстро проскользнула за неё.       Секунда. Я окинула всё, что находилось в поле периферического зрения, и увидела — надеюсь, не померещилось — что коридор пуст. Ключ быстро вставился в замочную скважину дрожащей от волнения рукой, ведь тело подогревали мысли: «Только бы успеть», оборот, щелчок — и дверь закрыта. Он заперт.       Рвануть, на цыпочках бежать, чтобы шума как можно меньше. Другой конец коридора был всё ближе, но мне казалось, он приближался с недостаточной скоростью. Можно и скорее. Мне нужно двигаться скорее.       Добежав, я завернула за угол, отмечая пустынность стен и пола, ступеней, ведущих наверх и книзу тянущих меня, к свободе. Броситься вниз (теперь будто само притяжение мне помогало), через одну ступень перепрыгивая, лишь бы путь становился короче.       Голоса. Там ниже есть люди. Кто-то разговаривает, и этот кто-то наверняка имеет обмундирование.       Нельзя подниматься обратно, нельзя делать шаг назад, — секунда на принятие решения, необдуманного и провального. Я взяла оба револьвера и быстро повернулась лицом к стоящим, целясь снова и встречая ничуть не заинтересованные взгляды.       Они прекратили вести беседы, но и не выглядели как люди, которым угрожают расправой, громкой и от крови мерзкой. Не выглядели как те, кто должен был хотя бы удивиться — я не просила о волнении или о чём-то большем. Они просто пропустили меня, просто дали пройти мимо них, делая расстояние, отделяющее их лица до отверстия для пули, недопустимым. Выстрелить с такого — не будет головы как части тела, но не пугало это никого.       Кошки скреблись. Пролётов не оставалось. И это было слишком просто.       Уже поздно останавливаться. Даже перед последней дверью, за которой, быть может, для меня не поздно всё.       Я сразу вернусь на Парадиз. Мне так нужно снова увидеть его лицо. Только пусть получится.       Пусть всё получится.       Спиной открыла дверь, пока руки наставляли оружие в пустоту, на всякий случай, вдруг. Переместила вес тела, на который сразу легла прохлада вечера. И никого впереди, ни одного человека.       Не давая себе же опомниться, я опять бежала вперёд, вдоль стены здания до самого его конца. Нужно было только завернуть или продолжить с той же скоростью нестись, прямо, куда-то за пределы территории этого места, не думая, что ждёт, ведь что-то хуже точно не могло.       Десяток метров. Восемь. Шесть. Свобода имела привкус соли, слизанной с мокрых волос от океанских волн.       Пять метров. Из-за угла появились солдаты. Неспешно, но я досчитала уже до семи чёрных касок. Привкус прошёлся по мёртвым кратерам на языке и больше не был тем, что чувствовалось.       Вперёд вышел Зик, вынуждая меня остановиться. За его спиной были солдаты, а сам он словно вышел на переговоры — ничего не покрывало его лицо, в отличие от остальных. Смотри, мне нечего скрывать. Смотри, я вовсе не боюсь тебя, и игрушка в твоих руках — пустое. Громко, прямиком в лицо сблизи.       — Я выстрелю, — произнёс кто-то моим охрипшим голосом, опережая все заготовки Зика, на что он только слабо улыбнулся, выводя меня из неустойчивого положения в катящееся.       — Не выстрелишь, — он постарался подойти ближе, держа в одной руке какой-то лист, а вторую выставив в примирительном и успокаивающем жесте, будто это и впрямь могло подействовать. Будто речь действительно шла обо мне и о Звероподобном титане. — Перестань, ты ведь не убийца.       — Мне нечего терять, — твёрдо сказала ему, но мужчина продолжил приближаться, и тогда я закричала: — Не подходи!       Зик не сделал шаг назад, но и не двинулся ближе. Казалось, он обдумывал в своей голове, как правильнее поступить, и когда его взгляд прояснился, вычленяя для себя наилучшее, мои руки держали два пистолета уже не так крепко, ведь их владелица так и продолжала бродить там, где смог нескоро развеется.       — Ты такая же, как и мы, Элиза, — ровным голосом сказал Йегер, сбивая мои ритмы, понижая их быстроту, и протянул лист. — Анализ это показал, и здесь это написано. Ты тоже элдийка.       — Это ложь, — уверенно ответила ему, но по выражению лица Зика было понятно, что он услышал сомнения в моём голосе. — Зачем ты лжёшь?       — Мне незачем, — произнёс он тише, а затем добавил, совсем понизив голос. — Я бы даже хотел, чтобы это оказалось неправдой. Но факт остаётся фактом — ты такая же, как и я.       — Нет! — я закричала, словно его слова могли отшатнуться от этого крика.       — Ты такая же, как твой Аккерман.       Фамилия накинула на руки невидимые сети.       А имя, самим сердцем произнесённое внутри, заставило их опуститься.

***

      Я приходила в себя на некоторое время. В короткие светлые промежутки, когда организм боролся чуть сильнее, мне удавалось открывать глаза и видеть, во что вылился не полностью обдуманный поступок. К кружеву вен на руке спускался катетер, вгоняя в тело какую-то дрянь, после чего по сосудам текли конструкты с ядом, распространяясь по системе крови, как клякса от чернил — мгновенно и причудливо. Узоры под кожей меняли цвет, резко выделялись, как если бы я похудела. Но проверить это, поднять голову выше становилось такой же удачей, как и выдрать входящие иглы.       Ничего не получалось.       После того, как я отключалась, следующий раз мне доводилось увидеть что-то кроме темноты не раньше, чем через несколько дней. Они повесили на стену календарь, прямо перед моими глазами, чтобы я каждый раз могла считать кресты, яркими лучами проникающие в зрачки, и ужасаться. День беспамятства превращался в пару таких дней, несколько суток — в недели, а постоянной становилась только смена флаконов с препаратами.       Кто-то регулярно ко мне приходил, чтобы вовремя их убирать. Кто-то подключал новые.       Мрак передо мной умел плавать. Он размывал всё, размазывал, рисуя образы, и спустя время эти образы начали двигаться, вызывая у меня аффект. Через ещё какой-то промежуток из часов образы заговорили, развернули передо мной настоящие сцены и панорамы событий, а людям, участвующим в них, почему-то было до меня дело — они начинали диалог. У меня не получалось различать, когда ко мне обращались там, в несуществующих картинах, а когда голос принадлежал тем, кто был в моей комнате — той же самой, которую выделили первый раз.       За мной гнались в воображении, а тело охватывали конвульсии наяву. Губы шевелились, отвечая, бормоча, кому и что неведомо, а воли совершенно не хватало, что бы помешать, остановить поток из слов признаний. Я сжимала руками простыни, давая реальность прикосновениям к грубой ткани, будто только это вообще, в принципе, могло помочь чувствовать жизнь и ощущать, что она рядом, а под пальцами не бездна.       Не всегда выходило понимать, о чём спрашивало начальство Марлии, не выходило слышать собственные ответы. В какой-то момент, после того как я пришла в себя и увидела, что на календаре появились отметки нового месяца, рецепторы, может от естественного шока, начали воспринимать чужую речь, запоминать. Какими-то обрывками, но это было уже что-то, чему я могла радоваться и мысленно давать медаль достижению.       Они воевали. И их противник был непредсказуем. Марлийцы — слишком самонадеянные, слишком самоуверенные — лишались своих территорий, одна за другой, город за городом. Деревни спешно складывали оружие, даже не вступая в битву, и кто-то там, рядом со мной, был от этого в бешенстве. Тело не унимала дрожь из-за головных болей и жжения на языке, которым трудно было шевелить из-за огромной лавины вопросов, на которые, возможно, я не успевала и отвечать. Щёки были прокусаны от спешки, и на их внутренней поверхности оставались гематомы.       Калви были нужны ответы. Калви получал ответы любой ценой, даже если я не помнила их, даже если не помнила, что спрашивали.       Флаконы на капельницах менялись на большие.       Отрывки о происходящем то выключались, словно был человек, который ставил пломбу в каждое моё ухо, то снова врывались с болью, ведь извлечение прочно вставленного материала не могло сопровождаться чем-то другим.       Противник их окружал, и уже этот город был в огне. Счёт погибшим давно перевалил за тысячи, а карта их государства пестрила красными треугольниками, среди которых были земли с зелёными кругами — целое, но неподконтрольное больше.       В последние дни вызванные галлюцинации не давали мне связи с настоящим, полностью погружая в вымышленное, в сны от которых бы проснулся, но не можешь, на те уровни, где от страха катились слёзы, от испуга давно бы кричал — но молчишь. Наверное, молчишь. Но важно то, что не сбежишь, как раньше, пробудившись, от затянувшегося кошмара.       Может, моё физическое состояние больше не позволяло, а может, была другая причина — что бы то ни было, фортуну развернули ко мне нужной стороной. Слабость не давала пошевелить кончиками пальцев на ногах, а взгляд долго фокусировался на календаре, чтобы в итоге выбить из меня весь воздух.       Прошёл ещё один месяц.       Я постаралась подняться, выставив локти, попыталась рассмотреть ближе, греша на нечёткость зрения, но всё было верно, и за секунду до падения обратно на кровать плашмя, я убедилась изначально увиденному. И это пугало сильнее любой симуляции.       Они окунули меня в преисподнюю на несколько месяцев и выдернули из неё теперь, когда на деревьях не оставалось уже ни одного листа, и весь покров составлял кремом намазанный на ветви иней. Что произошло за это время? С кем воевали марлийцы? Как много я могла рассказать в бреду?       Почему линия неба вдалеке исходила зарницами, подтёками самых неправильных салютов?       Послышались взрывы, из-за которых окна вибрировали, как и моя кровать, передавая эту дрожь телу. В этом месте больше было небезопасно оставаться. С этой мыслью я совершила ещё одну попытку подняться, и если руки сделали всё возможное для этого, выцепив неизвестно откуда силы, то остальной организм противился, погружая окружающее в тёмные и светлые пятна вперемешку. Головная боль усиливалась.       Дышать было тяжело, и каждый вдох давал какую-то сумасшедшую амплитуду грудной клетке, что мне начинало казаться, будто та сделана из пластилина, никак не из костей.       Дверь с силой расхлопнулась, чуть не слетев с петель, и издала долгий всхлип. На пороге стоял Зик вместе с мужчиной, которого я не видела прежде. Может, он и приходил, но я не смогла увидеть. Отличия на его форме давали понять, что передо мной человек выше Йегера по званию. Лицо командира было напряжено, делая возрастные морщины более броскими, на подбородке виднелась небольшая щетина, а приглаженные тёмные волосы, зачесанные назад на макушке, редели ближе к вискам.       — Если это не сработает… — начал мужчина, но осёкся, из-за быстрого поворота к нему Зика.       — Вы сами всё слышали, — настойчиво произнёс Йегер. — Его нужно ликвидировать. Рыба, сами знаете, гниёт с головы.       — Он не пойдёт на это ради девчонки, — возразил командир с неверием, что такая идея вообще пришла в голову Звероподобному. В комнате становилось холоднее от понимания, что речь шла обо мне, а я ровным счётом ничего не знала о ходе и причинах разговора. — Вы видели его в бою. Он солдат в первую очередь. Он демон!       — Командор Магат… — Зик посмотрел прямо на мужчину, будто его начальник не понимал каких-то элементарных вещей. — Все демоны всего лишь люди.       Тот в ответ едва не фыркнул, но после метких тихих взглядов друг на друга, он нашёл ценность в словах подчинённого и согласился.       — Дальше этого места они не пройдут, — отрезал Магат. Он перевёл взгляд на меня и отдал приказ Йегеру. — Свяжи ей руки. Нам не нужны сюрпризы.       Когда командор покинул комнату, Зик подошёл ко мне и сел на край кровати, внимательно разглядывая моё лицо, в то время как на его собственном отражалась — возможно, мне просто привиделось — горечь.       — Вставай, — сухо сказал мужчина, и я не сразу ответила, будучи уверенной, что услышала неправильно.       — Думаешь, если бы я могла это сделать, то продолжала лежать и слушать вас?       Зик негромко хмыкнул от моего тона, хотя я глупо надеялась, что его вышвырнет из этой комнаты. Он сжал мои плечи руками, заставляя ойкнуть, и потянул за них вверх, прислоняя к стене. В тело от этих движений, что были будто в новинку, врезалось множество мелких иголок, и я крепче сцепила зубы.       — Что вы собираетесь делать? — спросила Зика, глядя как он аккуратно оборачивает кисти верёвкой и злясь, ведь боль мне не давала даже шевельнуться, хоть как-то помешать.       — Твоё появление такая досада, Элиза, — проигнорировав мой вопрос, произнёс он, продолжая кропотливо заниматься приказом. — Но теперь я этому рад. Мой план бы провалился, — не с сожалением в голосе, а с радостью, словно теперь он мог это предотвратить, сказал Йегер. И он продолжил говорить, доказывая мои собственные рассуждения: — Ты — настоящий плевок в лицо моему плану, показатель статистики, которая не должна была образоваться, — с каждым словом он мрачнел всё сильнее. — Той статистики, где элдийцы продолжают род и живут счастливо. Но… — он с силой затянул узел, и я понимала, что уже через несколько подобных минут, когда в кожу будут впиваться пучки, на ней появятся следы и повреждения. — Но теперь я знаю, как это исправить.       — Я ничего не понимаю, — пытаясь дать рукам самое удобное положение, сказала в ответ. — Зачем ты всё это говоришь?       — Не знаю, — рассмеялся он, но тут же посерьёзнел, и меня пугала эта резкая смена эмоций. — Ты всё равно никому не расскажешь, но хоть умрёшь, зная, что пригодилась, — Зик одним движением заклеил мне рот чем-то похожим на изоленту.       Ублюдок.       Этот посыл глазами его достиг, и мужчина лишь улыбнулся, вызывая ещё большую ненависть к себе. Я думала, что девяти кругов ада для этого человека было недостаточно.       Он закинул мою руку себе за шею, и приобнял своей рукой за талию, поддерживая тело, оставляя ноги волочиться следом вялым грузом. Я пожалела, что не спрашивала раньше, когда могла, упускала шансы узнать, что ждёт дальше, куда меня ведут, и всячески не обращала внимание на доводы, в которых голос в голове уверенно успокаивал, что ответов бы как ни крути не дали. Крепко сжимающая рёбра пятерня вызывала боль, казалось, на кончиках пальцев Зика дополнительно находились кнопки с тонкими лезвиями, которые сейчас проверяли кожу на прочность, и та быстро сдавалась под их остротой — на краях металла появлялись густые разводы от бордовых капель.       Слышался ещё один взрыв. Слышались залпы.       Не слышалась, чтобы насос внутри меня ещё продолжал качать.       И когда плечо сменилось на другое, командора Магата, стало в разы хуже. Он спускался вниз по лестнице куда быстрее, чем Зик, торопился, делая из боли и ужаса во мне блюдо, ингредиенты которого никогда не разделить. Солдат открыл перед нами дверь, пропуская, и после того, как тело оказалось на улице, веки резко сомкнуло от слепящего света дня.       Пока я не могла смотреть, уши работали в двойном режиме, беря на себя роль второй скрипки. Вокруг было тихо. Именно здесь, совсем рядом — вдалеке так и продолжалась война, так и находил свинец свой уют под эндокардом.       — Выходи, — громко, почти вопя, звал Магат, и завихрение воздуха, выходящего из его ноздрей, было слышно едва ли слабее.       Пересиливая резь в глазах, я посмотрела перед собой. В этот же момент, в метрах двадцати впереди, появилась фигура человека, самого дорогого для меня человека, и слёзы от этого невольно проступили, стали катиться по щекам.       Они зашли так далеко.       Остров сумел… боги войны были на их стороне, и я начинала шептать про себя молитвы, чтобы сейчас они не отвернулись, чтобы покровительствовали им и дальше.       Беги. Беги отсюда как можно скорее. Почему ты стоишь на месте, почему не бежишь, Леви? Зачем ты так непостижимо рискуешь? На крышах у марлийцев не одна сотня солдат, и если за твоей спиной есть бойцы Парадиза, то этого всё равно ничтожно мало. Для сохранения твоей жизни этого не хватит.       — Если она нужна живой, — Магат приставил к моему виску пистолет, — пусть твоё войско уберётся с наших земель немедля.       Что? Неужели они считают, что цель Парадиза просто вернуть своего солдата? Нет, они не могли… не могли быть так глупы.       Мне хотелось закричать, чтобы разведчики не велись на оружие, на угрозу, не шли на поводу у своего противника. Что шантаж бессмыслен как для тех, кто ставит условия, так и для тех кто их принимает, никак не влияя на ситуацию в итоге — конфликт всегда обострялся в темпе геометрической прогрессии.       Леви кивнул. Нет, пожалуйста, это того не стоило.       — Склони голову, — с напором заявил командор, бросая вызов, ответить на который стало бы унизительным принятием поражения. — Если не хочешь крови для неё и для всей вашей нации, то признай. Генерал вражеского народа должен признать тех, кому будет подчиняться! — в голосе Магата слышалась ярость и упоение, поднимая новую волну мурашек на коже.       И кто-то, казалось, включил замедленную съёмку. Леви согнул колено, и эта картинка разбивалась миллионами пикселей, будучи такой же нереальной как и противоестественной. Он опустил голову, и я мечтала как-то отмотать время назад.       Они убьют его. Они его застрелят.       Я тут же, насколько могла, толкнула командора вбок, но это ничуть не подействовало, Магат продолжал стоять на ногах так же крепко, никак не обращая внимание на мою попытку.       — Отпусти нашего солдата, — заметив моё движение, тут же потребовал Леви.       — Как пожелаешь, — с усмешкой ответил командор и толкнул меня вперёд. Тело так и не слушалось, потому я упала всем корпусом вниз, разбивая колени о твёрдость и стёсывая все места, где кожа встретилась с землёй.       Почти одновременно с тем, как отовсюду прогремели выстрелы, меня подняли ввысь чужие руки и утянули за собой, оставляя единственное обозримое в виде сидящего Леви, для которого и предназначались все снаряды. Человек, забравший меня, сорвал ленту с губ, и я тут же закричала.       Сначала что-то безразмерное, просто вопль, потом уже целенаправленное:       — Не-е-ет, — слёзы брызнули за криком, в точности поспевая. — Не-е-ет, Леви.       Толща пелены перед глазами нарастала, но сквозь неё все равно было видно, что там, где находился Леви, теперь было пусто. Они нажимали на курок снова, и снова не достигали цели, каким-то образом капитан уклонялся от них всех.       Я перевела взгляд на руки, держащие меня, и обнаружила, что они принадлежали девушке. Взгляд выше, и я вижу сосредоточенное лицо Микасы, которая постаралась послать ободряющую улыбку.       Больше никто не стрелял.       Глаза искали Леви, надеялись увидеть его живым. И я увидела. Увидела и поняла, почему все выстрелы внезапно прекратились.       Леви стоял рядом с Магатом всего секунду, после которой я расслышала его чёткое, оглушительное, оставшееся неотвеченным:       — Наивный осёл.       Позвонки командора хрустнули, и тело, неживое, упало к ногам Леви. Он без раздумий свернул командору шею.