FATUM

POV Эрвин

      — Скажи кому из солдат, что это кабинет Леви Аккермана, не поверят.       Увиденное могло напугать любого, кто был знаком с нелюдимым капитаном хоть сколько-то. Его завидная образцовость, проклинаемая подчинёнными ни один год, ни одну внеплановую уборку или такую, как им казалось, издевательскую манеру наказания, теперь терпела поражение в виде недельного слоя пыли на всех пустеющих поверхностях, в раскиданных отчётах, некогда стоящих по стойке смирно, незаправленной кровати и даже в самом Леви, чья одежда выглядела смятой и несвежей. Его глаза оставались прикрытыми и после моих слов, а широкая ладонь с растопыренными пальцами веером покоилась на лице.       — Мне начинать беспокоиться? — пройдя комнату, я сел на ближайший к нему стул.       Леви совершенно нехотя открыл веки, представляя глаза, и убрал с лица руку. То, что мне показалось снаружи, отразившееся лишь на комнате, не шло ни в какое сравнение с тем, как выглядел теперь он сам: годами растившиеся синяки предельно увеличились и занимали почти половину лица, взъерошенные волосы с утра не видели расчёски, а корни и вовсе приобрели сальный блеск. Раньше его взгляд можно было назвать каким-то отсутствующим, по зимнему равнодушным (хотя мне больше нравится недостаточно заинтересованным), затем он оживился, наполненный радугой различных эмоций, и перестал казаться остатками человеческого.       Но теперь же в его взгляде действительно ничего не было.       Два огня, что померкли, сполна не успев и разгореться.       Мой вопрос отпал сам собой.       — Пойдём, пройдёмся, — я предложил ему, делая из всего хаотически лежавшего на столе более менее ровную стопку.       Леви тут же отвёл и опустил взгляд.       — Если это не приказ, — он ответил не сразу и тут же запнулся, будто раздумывая. — Это и не может быть приказом. Я, пожалуй, откажусь.       Мне нельзя было и рассчитывать на другой ответ. Не в ту же секунду. Не тотчас ожидать согласия.       — Я здесь как твой друг.       Леви тихо хмыкнул, по прежнему оставаясь на месте, не издавая ни одного лишнего звука, ни одного движения попусту. Казалось, что всё это отнимает его силы, и потому приходится выбирать физическую обездвиженность, спячку, а его сердцу — вынужденную клиническую смерть.       — Где ты хранишь тряпки? — я провёл пальцем по подоконнику и поднял к себе, рассматривая на нём серые осевшие частички. — Здесь пора убраться.       — Собираешься убирать в моей комнате? — я кивком ответил на его вопрос, на что Леви с какой-то гнетущей обречённостью выдохнул и продолжил: — Думаешь, я не выдержу смотреть, как калека наводит порядки, а я отсиживаюсь? — его слова выудили улыбку. Столько лет бок о бок… Мы понимали друг друга слишком хорошо. — Ты прав, — он зарылся одной рукой в волосы. — Как всегда прав. Не устаёшь от этого?       — А должен?       Леви неопределённо пожал плечами.       — Слушай… — уже на выходе остановившись, я обернулся к нему, замечая, что он снова закрылся, замкнулся в себе, цепляясь за что-то там внутри, глубоко. Что-то, ради чего он хоть как-то держался. — Тебе правда это нужно. Пойдём.       Я протянул ему ладонь, на которую он покосился из другого конца комнаты, делая выбор в своей голове — изменить или оставить всё как есть, позволить утянуть себя вниз обстоятельствам или стать тем самым решающим обстоятельством.       Застучала открывающаяся дверь, сделал я шаги вперёд и лишь затем услышал шорох позади.       — Однажды я не пожалел, что ответил на твою раскрытую ладонь, — он подходил ближе. — Будь по-твоему. Веди.       В этом весь Леви.       Когда он был не уверен, когда был растерян (много лет назад последний раз на моей памяти) всегда его действия чем-то оправдывались, рационализировались. Ни разу он не заявлял открыто о своих желаниях, о потребностях, только осторожно оставлял оправдывающие или поощряющие слова — принимай их как есть, не вздумай и пытаться узнать больше.       Не вздумай проникнуть внутрь, там десятки засовов, задвижки от которых он и сам потерял.       Но в моей руке было кое-что важнее.       Я держал годы тесного общения, больше чем товарищества и дружбы за хвост и знал, что такая птица как время поможет пройти через все самые высокие сооружения. Для него не нужны отмычки, нет. Нет такого зверя, что был бы неподвластен времени.       А ты и не зверь, каким тебя видят одни только слепцы.       — Это далеко? — спросил Леви, едва мы вышли за территорию штаба, а постовые получили гневливые взгляды от меня за свои косые, обращённые на вид Леви.       — Нет.       Я выбрал крайнюю дорогу, огибающую небольшие селения, сныряющих туда-сюда детей, что легко могли нас узнать и добавить неподходящего внимания. А глядя на состояние Леви, смотрящего себе под ноги, трудно угадать, что станет последней для него каплей.       Тропа уводила нас от штаба на густо поросшую травой холмистость за последние дома, будто так и не вписывающиеся в деревеньку, в чьих окнах, не уверен, что по вечерам мог появиться свет. Сегодня не было солнечно. Причудливые формы облаков заполоняли почти всё небо, то и дело подгоняемые порывами ничуть их не щадящего ветра, который наслаждался своей работой, утихая и возгораясь в самые непредсказуемые моменты.       — Я здесь уже был, — сказал Леви, глядя на три разросшихся дуба наверху, над склоном.       — Я знаю.       Леви что-то пробормотал себе под нос, посмотрев до этого на меня с изумлением, пусть и несильным.       Я помнил, как в один из дней около семи лет назад пришёл сюда, на своё, как мне думалось, место и обнаружил его занятым. На скамье, тщательно скрываемой самой природой от людских глаз, сидела фигура, в которой я признал солдата-одиночку, как Леви прозвали другие разведчики. Кажется, тогда не прошло и месяца с его вступления в легион, а слава за ним уже прочно закрепилась, как скверная, так и восхищающая.       Я покинул это место быстро, так и не заговорив с ним, не подсев, даже понимая, даже зная, что оставаться одному — последнее, чего он, возможно, хотел бы после самой сложной потери, что на тот момент на него обрушилась.       Мне было не сложно оказать поддержку, но я так и не сделал этого. Потому сейчас…       Нет, это не искупление.       И не оправдание.       Уверен, он не раз наведывался сюда и попадал в ту же ситуацию, что и я. Также тихо разворачивался и уходил, о чём свидетельствовал один только шелест, уносящий краткое присутствие здесь другого человека.       У нас у обоих были возможности разделить это место. Стереть окончательно разницу в званиях, наконец скрепить ладони, что оставались лишь протянутыми друг другу.       И только недавно меня окатило волной понимания, что это должен был сделать именно я.       — Я раньше часто приходил сюда, — сказал Леви, когда мы присели на эту скамью, представляющую город на обозрение даже в тех местах, что находились в тени. — Случайно нашёл это место, как замену. После гибели… — он на мгновение напрягся, впуская в себя воспоминания, которые как не хорони, сколько не прячь, так сильны, что и не определишь, где их конец, а где начало тебя самого, — после гибели Фарлана и Изабель подниматься на крышу штаба стало невыносимо. Там было слишком много их надежд.       Он ненадолго замер, после чего заговорил снова:       — Знаешь, когда я после стольких лет вновь очутился на крыше? — Леви сосредоточенно смотрел на меня, ему словно было нужно удостовериться, что я внимательно его слушал. — После одной из тренировок, она вдруг решила попросить меня провести её, идиотка, не так ли? — Леви засмеялся, и в смехе его не было ни одной искорки веселья. — И я не отказал. Не смог. В итоге она рассматривала созвездия на крыше, пока я позволял ей это с собой сделать — вернуть в это место и не почувствовать себя херово. Ну, конечно, по другому и быть не могло.       Он резко замолчал.       — Ты не называешь её по имени.       Это сразу бросилось в глаза как что-то неправильно звучащее конкретно из его уст. Такое намеренное дистанцирование и обезличивание отзывалось мне моей болью, находило отклик в давно прошедших днях.       — Не могу. Пока не могу. Её отсутствие станет действительно ощутимым, если я назову имя, — ответил Леви, слабо потирая руки.       Я смотрел на него, и таким он казался мне в этот момент близким человеком, так его, если верить записке, временная потеря напоминала мне о моей длительной, уже на всю жизнь.       Только я знал, на что шёл, расставляя для себя приоритеты. Знал, что выбирал и был готов столкнуться с последствиями в виде вечно холодной постели, куда большей, чем нужно для меня одного, к тому, что не мои уши познают радость слышать пожелания перед сном и тёплые слова в начале дня, а у детей любимой женщины не будет волос цвета спелой пшеницы.       — Я благодарен тебе, Леви, — глядя тому в глаза, тут же расширившиеся от тона, каким было сказано, произнёс я. — Однажды ты пошёл за мной и с того момента и до теперешнего ни разу не заставил сомневаться в себе ни словом, ни действием. Но ты… — говорить некоторые вещи оказалось труднее, чем представлялось, — ты жил лишь моими мечтами, которые и раньше не особо разделял, а теперь они тебе совсем чужды. Я думаю, — моя ладонь коснулась его предплечья, — тебе нужно позволить себе следовать за своими мечтами.       — Ты не имеешь права мне это говорить, — утомлённо, но уверенно ответил он.       — Кто, если не я?       Леви поморщился и немного поднял голову, разглядывая нестихающий город.       — Ты ведь знаешь, — прочистив горло, вновь заговорил он, — быть солдатом — это всё, что я умею.       — Нет. Это всё, что ты пробовал.       Повернув голову спустя несколько минут раздумий, он непонимающе уставился:       — Если я буду действовать согласно своим желаниям, то тут же отправлюсь в Марлию.       — Иногда долг и мечты имеют свойство пересекаться, — я мягко улыбнулся. — Главное — точно знать, чего хочешь.       Леви смотрел в одну точку, находящуюся где-то в районе моего солнечного сплетения, затем его губы почти незаметно дрогнули, одновременно с возвращением во взгляде отблеска прежней уверенности.       Слово, имеющее чёткую цель, не может попасть мимо.       Аккерман чертыхнулся и поднялся со скамьи:       — Я пойду. Нужно помыться и переодеться, небось воняю хуже потной свиньи.       — Леви, — я окликнул его, только тот собирался идти.       Он обернулся и опешил, видя перед собой мою ладонь, но через секунду в глазах друга пробежали улыбка и благодарность.       Крепкое рукопожатие и мелькающие годы позади, ведущие к этому, чтобы понять - всё исключительно правильно и всё всегда вовремя.

***

      Митра, два дня спустя.       Торопливый стук каблуков позади вынудил обернуться, тут же поприветствовать одним только взглядом и малозаметным кивком догоняющую меня главнокомандущую разведкорпусом. Она улыбалась в своей привычной, типичной для Зоэ манере, будто заседание лишь одно из и ничем особенным не выделяется, будто не ей сейчас предстоял подробный отчёт из-за чего и как так вышло, что два её солдата одному богу известно где находятся.       — Успеваем прийти до начала, — с задором подчеркнула она, покрутив небольшие круглые часы на запястье. — Хороший сегодня денёк, правда? Погода благоволит.       — Хороший, — я согласился с ней. Температура заметно снизилась, делая разницу в нахождении на улице и помещении ощутимой, а вечерами больше не приходилось крутиться в постели, не находя себе места из-за отдаваемого, по завершении дня, тепла крышей.       Мы встретили ждущего нас у входа Леви, и я отворил дверь, пропуская Ханджи вперёд, отмечая для себя, что около вытянутого стола, достаточно громоздкого даже для этого предусмотрительно большого для собраний кабинета, пустели всего три стула.       В этот день все пришли раньше.       — А, — незамысловатым возгласом встретил Закклай. — Разведка прибыла. Стало быть, все в сборе.       Помимо него за столом сидели Дот Пиксис, вместе со своими неизменными сопровождающими Густавом и Анкой, Найл Док, лениво повернувшийся, когда мы вошли, и смотрящий исподлобья — верно вспоминающий обстоятельства нашей последней встречи, и три советника Хистории, безучастно уткнувшиеся куда-то перед собой.       — А королева…? — Ханджи заняла своё место и сложила руки на столе.       — Её было сложно уговорить оставить долг и не приходить, особенно аргументируя опасностью нахождения здесь, — один из советчиков, иссохший старик по имени Мартин, недовольно покосился в нашу сторону, словно прошлое Хистории в признанном народом «Легионе смертников» продолжало на неё влиять.       Почтение к возрасту мешало ответить даже простым строгим взглядом, передающим, что такие слова сейчас совершенно неуместны и не поддержат нужный лад. Леви же подобным не обладал, и для него что стар ты, что млад — никаких привилегий — и полетевшая усмешка тому подтверждение.       — Я считаю, лучше сразу поговорить с лидером добровольцев, после чего перейти к обсуждению, — Закклай получил немое согласие каждого, после чего Док повернулся, и полицейские у дверей, правильно расценившие это действие как команду, покинули помещение.       Тишина ожидания плащом покрыла плечи каждого, медленно превращаясь в напряжение в виде поджатых губ Анки, скрещенных на груди рук Леви, поворотов шеей и заламыванием пальцев Доком.       — Ханджи, — дружественным тоном обратился Пиксис, тем самым разряжая обстановку за столом. — Так что там случилось с Йегером и девчонкой из будущего?       Краем глаза я заметил, как справа напрягся от вопроса Леви. Это действие — его удлинённый вдох и расширившаяся больше обычного грудная клетка, то, как дрогнули мышцы-разгибатели мизинцев — могло и укрыться от остальных, но точно не для меня.       — Что случилось… — Ханджи развела руками, — прямо говоря, побег случился. Элиза ищет ответов, она… обещала вернуться как найдёт их, — женщина оглянулась на Леви. — Как и для чего сбежал с ней Эрен — непонятно.       — Болтон старший рвёт и мечет, — от протяжного, заунывного голоса Мартина, сменившего бодрый, жизнью цветущий — Ханджи, клонило в сон. — Сынок и раньше не давал ему спокойной жизни, вечно встревая во всевозможные неприятности. Мёдом намазано, что тут скажешь. А теперь мало того, что исчез, никого не поставив в известность ни куда, ни зачем, так ещё и прихватил с собой порядочную сумму отцовских денег да половину родовых украшений.       — Парень не глуп, — ответил Закклай. — Он хорошо подстраховался. Наши деньги могут отличаться от тех, что на континенте, а золото они продадут всегда.       — Ах, если б только золото… — возмутился старик, поднеся к груди руку.       На лице Леви заходили желваки, а лицо явственно передавало пренебрежение, с которым он относился и к Болтону, и к Мартину, по чьим словам становилось очевидным, что материальные потери занимали куда больше их мыслей, чем утрата сына.       В иной раз, думаю, Аккерман бы и не обратил внимание, только и произнеся про себя: «Рыла богачей половины кормушки лишились, какая досада», но теперь он искренне не понимал, как они только могли в одно предложение ставить такие понятия, как человек и драгоценности, и как кража последних в такой ситуации могла волновать.       Я и сам точно так же не понимал.       — Ну хоть с голоду не пропадут и не замерзнут, — глухо произнёс Найл, выдавая одной фразой то, как считали, наверное, все.       Дверь снова открылась, впуская тех же полицейских вместе с мужчиной и женщиной, руки которых несильно связали, больше для видимости контроля ситуации. Они были одного роста, высокие и широкоплечие. Беглого взгляда хватало, чтобы понять — настоящий лидер из них мужчина.       Им принесли двое стульев, усадив так, чтобы все имели достаточный обзор в их сторону.       — Значит, вы называете себя добровольцами, — воспользовавшись минутным перерывом, встав и сведя брови к переносице, а кулаками упершись в стол, сказал верховный главнокомандующий. — Моё имя — Дариус Закклай, — со стороны пары мелькнули принимающие кивки. — Не будем ходить вокруг да около. О каком предложении идёт речь?       Десятки глаз устремились на сидящих напротив.       Мужчина улыбнулся и заговорил:       — Меня зовут Аарон, а мою сестру, — он указал на светловолосую девушку рядом, — Елена. Мы здесь по приказу Зика Йегера, — деревянный карандаш в руке Леви сломался надвое после громкого хруста.       — Продолжай, — Пиксис снисходительно улыбнулся Аарону, пока тот смотрел на два валяющихся на столе обломка.       Он сжал руки в кулаки и выпалил:       — Мы… мы поможем вам, даже если вы откажетесь следовать требованиям Зика, — глаза Аарона блеснули. Его сестра вцепилась в рукав мужчины, шепча: «Что ты делаешь? Аарон, нет. Так неправильно…».       Выражение лица добровольца не изменилось, он не обратил внимания ни на руку, тщательно тянущую его, ни на отчаянные попытки сестры образумить словесно. Аарон отлично понимал свои цели. И риски он понимал не хуже.       — Похвально, — одобрительно сказал Найл. Он не слишком проникся трудным решением мужчины. — И всё же, какие требования у Звероподобного?       — Встреча, — подала голос Елена. — Он хочет встречи со своим братом. И он назвал имя девушки — Элиза — сказал, вы поймёте.       — Он назвал причину? Почему они? — я вглядывался в лицо девушки, отмечая про себя, как сильно она не похожа на своего брата.       Очередная фанатичка, упрямо следующая воле другого.       — Нет, — ответила она, и я перевёл взгляд на Аарона, адресуя тому вопрос.       — Нет, — выдохнул он. — Могу лишь сказать, что Зик был… очень взволновал.       — Вот как, взволнован, — голос Леви сделался ниже от скрываемого раздражения при упоминании одного только имени брата Эрена. Он посмотрел на добровольцев тем взглядом, который сложно выдержать, не имея за спиной долгих лет практики общения с ним. Елена беспокойно заёрзала на стуле. — Какая численность их армии, и сколько разумных титанов на их стороне?       — Чуть меньше миллиона, около восьмисот тысяч человек, — ответил Аарон. — Насчёт титанов… Если не считать титана Зика, то четверо: Бронированный, Челюсть, Грузоперевозчик и…       — И? — протянул Леви. Если бы одним только тоном было можно испепелить, эти двое сейчас бы истлели и прахом рассыпались на пол.       — И Молотоборец, он принадлежит семье Тайбер. Сильный враг, хотя никто эту силу и не видел. Но молва идёт впереди.       Аккерман вздрогнул (и гораздо позже, вспоминая этот разговор, я понял, что это произошло после услышанной фамилии) и развернулся к добровольцам всем корпусом.       — Вам известно, где конкретно в Марлии проживает эта семья? — напряжение Леви в тоне, в позе, которую он занял, в мимике, что тут же пропиталась тревожностью, улавилось каждым.       Но все мы тогда увидели в этом вопросе лишь стратегический момент и озабоченность появившимся внезапно, как снег, которого не ждёшь, противником.       — Приблизительно, — после недолгих то ли размышлений, то ли попыток припомнить ответил Аарон. — Только район.       В кабинете стало тихо.       Восемьсот тысяч — цифра, прогнать которую или хотя бы отложить никак не получалось.       А если восемьсот тысяч и четыре титана вдобавок?       — Вы дополните схемы, что уже набросали ваши товарищи позже. Спасибо за сотрудничество, — Закклай обратился к добровольцам. — А пока, — он посмотрел на полицейских, — отведите их обратно. Нам пора разобраться с планом с учётом полученной информации.       — И останьтесь за дверью, — добавил Док.       Должная осмотрительность с его стороны или паранойя, развившаяся за пять лет и пошатнувшая спокойный мир горожан, а виновником этого мог быть любой среди нас. Кто знает. В доверии много надежды, но у Парадиза, казалось, отняли и её с последними данными, гвоздём вбивающимися в крышку всеобъемлющего гроба.       — Сколько точно у нас солдат? Всех трёх подразделений, резервов, всего, что только можно найти, — требовательно спросил Закклай, поочерёдно смотря на глав военных структур.       — Хороших солдат около десяти тысяч, — осторожно сказал Пиксис. — Если учитывать запас, то приблизительно тридцать.       — Мы можем рассчитывать на пять тысяч, — вкрадчиво произнёс Док и посмотрел на Ханджи.       — Не более двух, — сказала глава разведчиков, отняв руки от груди.       — Силы настолько неравны, что складывается простое ощущение — мы тратим время на чепуху, — огрызнулся Мартин.       — Ты почти отжил свой век, старик, — Леви посмотрел прямо на него, после чего Мартин неохотно отвёл взгляд, не выдержав холодности и самого замечания. — Для тебя сейчас любой конфликт — пустая трата времени.       — На каждого нашего солдата придется более двадцати вражеских, — проигнорировав их, вмешался Закклай.       — А ещё есть титаны, о которых нельзя забывать, — напомнил Густав. Кажется, это первое, что я услышал от него за всю жизнь. Открытые заявления всегда брала на себя Анка.       — Я бы доверила Эрену и Армину тех четверых. И несколько хороших солдат на всякий случай, конечно, — Ханджи перевела взгляд на Леви и тот кивнул, соглашаясь с ней.       — Думаю, мы просто не можем себе позволить и дальше бездействовать. Не теперь, когда после ста лет с закрытыми глазами, только и делая, что спасаясь и ища ответы, мы их наконец нашли. Мы нашли и каких-никаких союзников. Может, их станет даже больше, — все сидящие внимательно меня слушали. — Страх слишком глубоко проник внутрь этих стен, затрагивая душу абсолютно каждого, но позволить ему распространиться и на наших детей, призрачной угрозой с материка нависать… нет, на это мы просто не имеем права. Этому нужно положить конец.       — Предлагаешь довериться Зику Йегеру? Не ты ли сам чуть не погиб из-за него? — вскочил с места Док, тут же приглаживая волосы. — Я не собираюсь гнать солдат на войну, полагаясь на слова такого человека, как он.       — Нет, — я замотал головой из стороны в сторону и улыбнулся. — Но, уверен, все согласятся, что мы можем полагаться на слова кое-кого другого, очевидно, заинтересованного.       Найл снова сел после намотанных кругов по кабинету и отпил воды из своей кружки.       Все до одного взгляды были направлены на Закклая, ожидая его слова.       — Нам действительно нечего ждать и некуда отступать. Сообщите о нашем выборе королеве, — обратился Закклай к трём советникам. — Если она одобрит эту идею, то так тому и быть.

***

      Этот месяц изменил Парадиз до неузнаваемости.       С тех пор, как решение королевы совпало с нашим (немудрено, зная, как сильно Хистория хотела перемен в лучшую сторону для каждого, как сильно её прежние страхи не давали ей и поразмыслить, чтобы обречь на подобное будущие поколения), перестройка никого не оставила незамеченным и уверенно, как нашедшая кормушку стая птиц, обосновалась внутри Марии, Розы и Сины.       А после вышла за пределы, не желая ничем ограничиваться.       Подготовка солдат с учётом оружия, прежде неиспользованного и даже не виденного занимала большую часть времени Леви. На него и легло командование, ведь, как верно подметил Найл, одним бойцам был нужен неоспоримый авторитет во главе, другим силу придавало одно присутствие лучшего воина человечества, для третьих Аккерман был олицетворением всего, к чему они стремились и на кого равнялись.       У самого Леви дополнительно были закрытые тренировки со своим отрядом. Они возвращались все в синяках, что сперва пугало, а после вернуло в понимание — Аккерман всегда знал, что и для чего делал.       Учения проводились и для гражданских, почти ежедневно моделируя возможные тревоги. Подземные убежища досконально проверялись, едва мы узнали про вероятность воздушного нападения.       Мы хотели подготовиться ко всему за три отведённых для этого месяца.       И хоть бы один из нас допустил мысль, что у нас столько не будет.       Что после первого вернётся Эрен, чей извиняющийся и отчаянный взгляд на своего капитана даст понять, — возвратился он с дурными новостями.