FATUM

      Из экспедиции вернулось всего одиннадцать человек. Справедливо ли говорить, что она прошла успешно. Задуманное осуществили, вдобавок получили силу Колоссального титана, заставили противника уносить ноги. Но лица возвратившихся не были радостными, кроме, может, одного — Эрвина Смита. Мужчина разделял траур, но результат превзошёл все его ожидания.       Меня сразу направили в штаб к врачам. Как в тумане перед глазами проносились коридоры, белого, почти ослепляющего цвета, в нос ударял такой знакомый запах трав и лекарств, переплетающийся с еле-еле уловимым букетом из тихих стенаний от боли и монотонной тоски. Холодный кафель не добавлял картине благого вида.       Доктор Гройс, уже осмотревший Сашу, после чего она, укрытая одеялом, крепко спала, сейчас занимался лечением Эрвина. Вернее, старался уговорить мужчину остаться хотя бы на ночь, чтобы убедиться в стабильности состояния. Главнокомандующий наотрез отказывался.       Дав тому рекомендации и вздохнув от непослушания пациента, врач, чьи волосы уже заметно покрыла седина, подошёл ко мне. Не задавая вопросов, он обрабатывал поражённые места, приговаривая тёплым старческим голосом: «Тише, немного придётся потерпеть», на мои ойканья и непроизвольные вздрагивания. Кожу пекло, в глазах пощипывало, и я сбилась, сколько раз уже посчитала до ста. К слову, когда больно, это не помогает.       Когда на моём теле осталось, проще сказать, сколько неприкрытых бинтами участков, доктор Гройс сообщил, что закончил.       — Мы будем наблюдать вас около двух недель. В данный момент, угрожающих жизни травм нет, но мы не можем исключить риск возникновения внутренних кровотечений. Как бы то ни было, ушибы вы получили серьёзные, — такое заключение вынес врач, глядя из-под очков голубыми, почти прозрачными глазами.       — Три дня, — вмешался Эрвин, стоящий в дверях. — Мне удалось договориться только на этот срок. Полиция и вовсе хотела сразу отправить её в темницы до ожидания решения суда.       — Вы рискуете здоровьем девушки, — сдвинув брови к переносице, ответил доктор. — Это может быть чревато последствиями.       — Мы постараемся создать оптимальные условия в камере. Будете проверять её состояние минимум один раз в день, — произнёс Эрвин.       — Хватит уже говорить обо мне так, будто меня здесь нет.       Две удивлённые пары глаз повернулись ко мне. Но ни один из мужчин не сказал и слова.       — Отдыхайте, — доктор Гройс улыбнулся той самой обнадёживающей улыбкой, но от неё стало только сильнее не по себе.       Они с главнокомандующим обменялись безмолвными взглядами на прощание, после чего пожилой мужчина, чуть прихрамывая, покинул палату.       — Нас… повесят? — не поднимая глаз, спрашиваю Эрвина.       И сколько раз я уже задавала этот вопрос?       — Может быть.       Выдержка мужчины в очередной раз не оставляла равнодушной. Но, кто знает, будучи на его месте, есть ли привилегия позволить себе слабину. Даже самую незначительную.       Нет. В его жизни это неправильно. Непростительно.       — До завтра, — Эрвин натянул съехавшее одеяло на мои стопы, успевшие чуть замерзнуть, задул догорающие свечи, впуская ночь в полноправные владения, и скрылся за дверью.       Когда глаза привыкли к темноте, и палата вновь приобрела видимые очертания, я посмотрела на рядом стоящие кровати. Саша уже давно мерно сопела, весь её вид был ребячески безмятежным. Девушка приходила в себя на короткий период, встревоженная исходом сражения, после чего доктор поил её успокоительными. Сашу ждал сон без сновидений.       Я смотрела прямо перед собой в потолок. Кажется, сколько бы лекарств мне не дали, — не уснуть. Не этой ночью, может, и не следующей. Тело упорно напоминало о своих увечьях, стоило лишь перевернуться на бок или глубоко вдохнуть. Лучшим облегчающим выбором оставалось попросту не двигаться. Не шевелиться.       В голове дурные мысли устроили настоящий танец. Ведущую роль чаще брал на себя предстоящий вердикт, иногда передавая пальму первенства отношениям с Леви. Они плясали не переставая, то ускоряясь, то, когда я прикрывала глаза, подобно январским хлопьям снега, кружили медленно и легко.       Я видела, как светает. Как серые, сумеречные цвета теплеют, словно ребёнок окрашивает, добавляя сначала пастельные акварели, а затем, войдя во вкус, уже не сдерживает буйства красок. Как палата оживает с первым проникшим лучом, с птичьим щебетом за окном, с возмущениями солдат о ранних подъёмах где-то там же.       День пронёсся передо мной, как нечто, окутанное пеленой. И я к тому же смотрела на него, будто через перевёрнутые очки. Слова доктора Гройса пролетели мимо, не дотронувшись до нужных рецепторов. Там же, около, застряла речь Эрвина, до, во время, и после которой, я так же застывшим образом прожигала взглядом одну точку.       Которой был одинокий кактус — единственное растение в этой палате. Как он только выжил в этом месте, среди терзаний, пролитых слёз, агоний… среди смерти? Казалось, старуха с косой уселась на стул совсем рядом с ним. И они оба безмолвно ждут.       Я не окрепла, но спустя трое суток, как и обещалось, обстановка сменилась. Камера — промозглая дыра, где ни одно одеяло не спасёт, со мной, побитым, покалеченным «преступником». Не удалось подавить нервный смешок — расплатилась тут же настигшей болью в рёбрах. Чертовщина.       Решётки давили так, что приосаниться, ощущение, после такого не выйдет. Они разделяли и ограничивали, напоминая ценность свободы и разрушительную силу контроля.       Никто не навещал меня в больнице. Дни продолжали сменяться, но никто не спускался и сюда. Под «никто» мне представлялся преимущественно всего один человек. Его образ по пятам преследовал, вместе с обещаниями и желаниями, оставшимися лишь отголоском лучших времён.       Была глубокая ночь, когда внезапно послышался резкий звук — удара или падения чего-то тяжёлого. За ним — ещё один грохот. Затем, по темнице начали разноситься грубые шаги, слышащиеся всё отчетливее.       Интуиция меня редко подводила. Почему-то от присутствия посторонних сейчас зарождался животный страх. Их не должно здесь быть. Я отгоняла перешёптывающиеся голоса, что это не совпадение — их появление. Может, мне хуже, и это предсмертный бред?       Нет. Три юноши передо мной точно не галлюцинация.       — Ты та предательница, из-за которой погибли почти все, кто отправился на миссию? — несдержанно заговорил один из них.       — Тед, тише! — шикнул на него другой.       — Никаких имён! Совсем спятили? — холодно отозвался третий парень. Он подошёл ближе к решётке и обратился ко мне. — Отвечай на вопрос.       — Вы не мой капитан, — ответила ему, стараясь внешне выглядеть спокойно.       — Это из-за неё, видишь же, — тихо проговорил самый несдержанный, первый юноша. — Из-за неё погиб Дерек, Лия, Эбби… После суда её постигнет быстрая казнь. Но я хочу, чтобы она страдала. Чтобы сука медленно умирала.       Они переглянулись, решаясь.       — Я закричу, если вы сделаете хоть шаг. Отправимся на тот свет вместе, ведь, как я помню, за нападение на товарища, коим я ещё являюсь, вас по головке не погладят.       — Можешь кричать сколько угодно, маловероятно, что тебя услышат. Думаешь, иначе мы бы так уверенно пришли сюда? — ответил юноша, чей ровный спокойный тон взаправду заставлял сомневаться.       По всей видимости, его слова окончательно сорвали сдержанность одного из парней, самого рвущегося отомстить за гибель близких. Он выхватил связку ключей у товарища и начал подбирать подходящий от замка моей камеры.       А я завопила, молясь, чтобы кто-то всё-таки услышал. Я кричала громче, чем при первой встрече с титаном, напрочь забывая про боль, усиливающуюся во всём теле, я кричала, звала, а ключи всё быстрее отметались.       Пока один из них не подошёл, троица вломилась, и на меня посыпались удары.       Они заламывали и выкручивали руки.       Держали, пока один из них затыкал мне рот вонючей тряпкой.       Глаза слезились вслед за каждым достигающем цели кулаком. И никакие тренировки с Леви, никакое обучение рукопашному бою не поможет, когда ты — девушка, а против тебя трое парней.       Привкус крови по рту — разбитая губа.       Хруст в левом боку, и я чувствую, что не выдерживаю боль. Что сознание мне скоро помашет рукой.       Один из них проговаривал имена, за кого, за чью потерю я расплачивалась. Не хочу умирать с этим списком, бьющим набатом по вискам.       — Не смей отключаться! Мы с тобой ещё не закончили, — юноша сильно встряхнул меня за плечи, пока другой окатил ведром ледяной воды.       Сердце гулко, перебойно застучало, и я дёрнулась от настигших холодных потоков. Наверное, они расценили это как попытку к бегству, потому что теперь глаза солдат стали искриться жадностью. Жадностью до насилия.       Парни гоготали. Эйфория от расправы — всё, что ими двигало. Они уже не контролировали силу, били куда ни попадя.       И это последнее, что пронеслось на задворках сознания перед тем, как оно меня покинуло.       Когда глаза привыкли к окружавшему яркому свету, я не сразу узнала, где нахожусь. Не сразу поняла, как так вышло и почему. Моя детская. Нетронутая временем, слоями пыли и паутиной. Словно, жилая.       Я посмотрела на свои руки и отпрянула. Эти крохотные детские пальчики… принадлежат мне? Светлые пряди, достающие до середины живота, — тоже я?       Подхожу к зеркалу и вижу напротив маленькую девочку. Я вижу себя шестилетнюю. Невредимую. Эта девочка счастлива, её улыбка неподдельная.       Вижу, как мама подошла сзади и принялась расчесывать кудрявые волосы. Я даже могу почувствовать, как они оттягиваются, могу ощутить тепло нежных маминых рук, которыми она поглаживает меня, как это часто делала в детстве.       Как ласково она приговаривает моё имя.       — Элиза.       Её губы шевелятся, но голос принадлежит не ей. Чужой. Настойчивый.       — Элиза.       Опять. В том зовущем голосе слышится беспокойство.       Обстановка вокруг меняется, и последним я вижу встревоженный взгляд матери.       Она теряла меня снова.       А передо мной вокруг оформлялись предметы уже такой знакомой комнаты. Только, почему я здесь? Сон, или что это было, заменялся наплывом событий, ему предшествующих. Чувство сломанности всего тела это подтверждало. Оно не оставило нетронутым и душу.       Я лежала не двигаясь, боясь ненужных болевых вспышек, но чуть наклонив голову, чтобы было удобнее, увидела Леви, сидящего на коленях рядом с кроватью. Он опёрся локтями на матрас, положил голову на руки, так что его лица не было видно. Лишь пальцы, застывшие в растрёпанных прядях волос.       — Почему у меня не получается? — сдавленно произнёс он, а я замерла окончательно. Леви поднял голову, сложив разбитые пальцы у подбородка. Его движения были немного нервными, что совсем не присуще капитану. — Почему я не могу тебя ненавидеть?       От этих слов мои ладони увлажнились. Что говорить о сердце, что так отчаянно таранило пострадавшую грудную клетку яростным ритмом?       Леви окидывал взглядом моё лицо, задерживаясь на разбитой губе, блуждал по телу, морщась, наверное, от несметного числа бинтов. Понимаю. То ещё зрелище.       — Это ты остановил их? — спросила Леви, указывая на его исполосованные руки. — Тех солдат в камере, — я сглотнула от так отчётливо воспроизведенных памятью фраз, сказанных ими. Будто наяву. Будто сейчас, над самим ухом.       — Я… спускался за чаем. Планировал потратить ни один час на отчёты, знаешь, — он повернул голову в сторону горы бумажек на столе. Документы аккуратно лежали. Потому что иначе не для Леви. — У самой лестницы я услышал шум, что-то брякнуло. Я просто решил проверить… Даже спустился с кружкой чая, — он нерадостно хмыкнул. — Я не ожидал, что увижу тебя, непонятно живую или нет, и что к этому будут иметь отношение солдаты.       Он покачивался туловищем вперёд-назад. Этим так явственно передавалось смятение, в котором сейчас находился Леви.       — Мы должны были предусмотреть подобное. Кто-то проболтался, Эрен или Микаса, про подвал, про тебя, и слухи уже не представлялось возможным остановить. Но никто не подозревал, что найдутся те, кто перейдут черту, — меланхолично говорил мужчина. Складывалось впечатление, что наружу всплывали просто его размышления.       — Я принёс тебя сюда, чтобы не будить всё больничное крыло, — продолжил капитан. — Гройс осмотрел новые…       — Их отстранят от службы в разведке? — прервав рассказ, я задала вертящийся на языке вопрос.       — Они больше… не годны ни к какой службе, — после паузы ответил Леви, а на его скулах заходили желваки.       Взгляд сам ещё раз цеплялся за разбитые кулаки мужчины, а в груди росла, возможно, неуместная благодарность и теплота за возмездие тем троим.       Я дотронулась до рук мужчины, сверху накрывая их своей ладонью. Не смогла сдержаться. Как если бы через это прикосновение становилось возможным передать все гнездившиеся эмоции. Всё спокойствие, которое в этом мире я полноценно испытывала только в его присутствии.       — Я так испугался. Что могу потерять тебя, — Леви коснулся щекой к тыльной стороне моей ладони и мягко провёл по ней, щекоча ниспадавшими прядками. Он оставил на кисти еле ощутимый поцелуй. — Я думал… что опоздал.       Где-то далеко витало здравомыслие, подсказывающее, что его слова, эта реакция — что-то шоковое. Что-то из прошлого, призраки, которые снова ожили и постучали в неплотно запертые двери. Я понимала, что он не простил меня.       Но теперь также понимала, что, несмотря на это, он ещё оставлял мне место в своём сердце.

***

      Перед судом мне удалось всяческими уговорами попасть в свою комнату. В ней совсем ничего не изменилось, такой я её и запомнила перед отправлением на миссию. Но пришла пора забрать последнее, что меня связывало с этим местом. Хотя я продолжала думать, что наша встреча ещё может состояться снова.       Леви поддерживал меня эти несколько дней после инцидента. Исключительно опираясь на физический параметр моего состояния. Ни одного откровения, никакой толики его хорошего ко мне отношения больше не проявлялось. Всё сдержанно. Формально. Так же вёл себя и Эрвин.       На суде было много людей. Радовало, что хоть без толпы зевак да репортёров, как в моём времени. Но и этих хватало, не скрывающих своего возмущения относительно моих выборов. Потому я быстро решила оставить их где-то позади. Ведь окончательное решение за одним человеком — Дариусом Закклаем.       Внешне верховный главнокомандующий был образцом классического судьи: строгий вид от обмундирования до высокого лба, возвышающегося над очками, сквозь которые смотрели ясные глаза; какая-то невозмутимость в движениях, в том как легко он мог осадить несоблюдающих тишину лишь посмотрев.       Даже сидя на стуле, я вся томилась в ожидании, а ноги подрагивали. Некоторым нравилось оттягивать момент, но точно не мне. Всегда лучше знать, к чему готовиться. Сбоку от меня сидел Эрвин, ещё один мистер «вам не хватит сил меня вывести». Я заёрзала, цокнув про себя.       Закклай прокашлялся и заговорил:       — Нам предстоит рассмотреть непростой случай, потому я призываю каждого из вас отбросить личное и пользоваться рассудком, — он обвёл взглядом зал. — Эрвин Смит, тринадцатый главнокомандующий разведкорпусом, обвиняется в невыполнении должностных требований, а именно сокрытии человека, найденного за пределами стен, фальсификации для него документов, проведении фиктивных отчётов, вынесении приказов, нарушающих устав вооружённых сил. Действия продиктованы корыстными мотивами, — зачитал мужчина. — Вам есть что сказать, Эрвин Смит?       — Нет, всё обстоит именно так.       Блять.       Я помню, как ещё в подвале он решил, что пора что-то менять, что тайны должны остаться в прошлом. Но о том, что заодно необходимо вступить в клуб долбанных самоубийц, он как-то умолчал.       — Мне есть что сказать, — язык, как обычно, опередил идеи, как лучше начать. Но отступать уже было поздно. — Эрвин Смит защищал меня, даже не зная, что имел ограниченные сведения о том, как вышло, что я оказалась за стенами, — я боковым зрением глянула на командира. Затем протянула руку в карман. — Я не из вашего времени, не из ваших земель. И сама до конца не понимаю, как оказалась здесь, но знаю, благодаря чему. Эта вещь, — я подняла вверх фигуру, вручённую Коулом, — имеет близнеца. Она перенесла меня сюда из будущего, и, чтобы вернуться, мне нужна вторая часть. Я не представляю, где и как её искать. А теперь не уверена, что хочу возвращаться.       Я произнесла всё на одном дыхании, а в зале воцарилась тишина.       — Да она сумасшедшая! Неслыханный бред! — послышалось сзади, спустя, наверное, несколько минут.       — Дайте приказ, чтобы принесли её одежду, — спокойно обратился Эрвин к верховному главнокомандующему.       Когда внесли порванное в нескольких местах платье, не потерявшее своей красоты и изящества, то самое, с моего дня рождения, вместе с босоножками на шпильке, Смит продолжил:       — Даже внутри Сины, в Митре, лучшие швеи не создают таких вещей. И такой обуви нет нигде.       — Благодаря дневникам Гриши Йегера, мы знаем, что там, вдалеке, живут другие люди — вражески настроенные к нам марлийцы. К ним она тоже не имеет отношения, — сдержанно прозвучал голос Леви. — Зик Йегер, Звероподобный титан, мог дважды забрать её, один из которых был бы беспрепятственным.       — Да, это подробно написано в вашем отчёте, — задумчиво произнёс Дариус Закклай. — Тогда остаётся открытым один вопрос. Элиза Вебер, что тебя связывает с Зиком Йегером?       Вот и всё.       Песенка моя спета.       — Зик узнал обо мне от Райнера и Бертольда. Будучи нездешними, они сами понимали, что я не из Марлии, и хотели знать, кто я, так же как и вы. Они рассказали мне о своём государстве, я поделилась правдой о перемещении. Тогда, — мой голос начал затихать и срываться, — тогда они сказали, что помогут мне вернуться домой, — из уголков глаз покатились слёзы, — если… если я буду собирать сведения, что происходит здесь. Я сообщила Зику примерное время начала миссии, — мои плечи дрожали, а я захлёбывалась в рыданиях, уже и не пытаясь держаться. — Все погибшие солдаты — моя вина.       — Да, ты им помогла, облегчила задачу, — произнёс Эрвин, пока зал обдумывал сказанное. — Но имея разведчика, они бы и так были подготовлены.       — Всё это представить… сложно, — поднимая съехавшие очки, сказал Закклай. — Вы говорили, что уже не уверены в том, что хотите вернуться домой? — обратился мужчина ко мне.       — Да, я… у меня есть причины, чтобы остаться, — не переставая выплакивать всё накопленное, ответила я. — Но мне бы хотелось найти близнец фигуры и того, кто может знать, для чего я здесь.       Присутствующие бурно реагировали, вступали в откровенные споры, напрочь наплевав на то, где находятся.       — Даже принимая во внимание все трудности, Элиза Вебер предала разведкорпус, когда, хоть и поддельно, но являлась солдатом. Мы не можем входить в положение и оправдывать каждого, — сказал от лица военной полиции их главнокомандующий Найл Док.       — Тогда на мне тоже имеется ответственность, — женский голос из толпы приковал к себе всеобщее внимание.       Краем глаза вижу, что Эрвин улыбнулся.       — Мари… — командир полиции ошеломлённо смотрел на женщину.       И я также непонимающе уставилась на миссис Маккензи.       — Большинство знает меня, как жену Найла Дока, но для малого количества людей, моя фамилия другая. Псевдоним, так это называется? — женщина слабо усмехнулась. — Эта девушка работала на меня по просьбе Эрвина Смита, моего давнего друга, и я знала, откуда она.       — Мари, — все так же шокировано смотрел на неё муж.       По правде, даже Закклаю изменила беспристрастность.       А меня в тот момент осенило, почему Эрвин выглядел довольно. Найл не отправит свою же жену на эшафот. Военная полиция будет одной из тех, кто поддержит.       В зале начался настоящий гул. Люди не жалели выражений в мой адрес, но находились и те, кто принимал произошедшее с понимаем. Солдаты из полиции, разинув рты, смотрели на своего лидера. Тот, с таким же выражением, поглядывал на свою жену. Эрвин Смит вообще не двигался, спокойно ожидая вердикта.       — Тишина! — повышая тон, сказал Закклай. — Последнее слово за мной, но я хочу знать и ваш выбор.       После поддержки со стороны военной полиции, некоторые охотнее высказывали своё желание избежать нашей казни, а может, это было простым совпадением. Присутствовали и те, чье радикальное настроение ничем не изменить.       — Значит, поровну, — вздохнув, произнёс Дариус Закклай. Он на секунду задержался взглядом на Эрвине, затем на мне и Леви. — Эрвин Смит, вы отстранены от командования Легионом разведки. Элиза Вебер может остаться в разведкорпусе при условии, что завидев вражеские войска без раздумий убьёт противника, — я усиленно закивала, не веря, что мне не послышалось. — И, конечно, при условии, что следующий главнокомандующий будет согласен. Не будет сегодня смертей.       Он удалился, оставляя хлеб всем галдящим.       Подхватив меня на руки, Леви вместе с Эрвином также скорее покинули помещение.       Уже в карете капитан не сдержался:       — Эрвин, научись предупреждать о своих играх. Я думал, мне вас обоих хоронить придётся.       — Я не был уверен в Мари. Она ведь не знала на самом деле о том, откуда ты, — Эрвин повернулся на меня и широко улыбнулся. — Но надежда, что ей будет неспокойно от нашей гибели не покидала.       — Я не понимаю, как так вышло, что жена главнокомандующего военной полиции — владелица элитного публичного дома? — спросила я мужчин.       — Этой истории много лет. Когда они с Найлом только поженились, в один день на пороге дома они нашли изувеченную изнасилованную девушку в вызывающей одежде. То были тяжёлые и тёмные времена. Мари, имея доброе сердце, понимала, что на эту работу, на такую стезю ступают не все, и не от хорошей жизни. Она считала неверным, что много женщин рискуют и умирают, или остаются калеками, побывав в руках садиста. Она мечтала создать место, где талантливые девушки смогут себя проявить. Желающие заработать больше, могли получать деньги и другим способом, — Эрвин покачал головой. — Но Мари хотела, чтобы они были в безопасности. Чему я немало удивился, так это тому, что Найл помог ей. Назваться «Миссис Маккензи» — его идея.       — Ладно, её я понять могу, — отозвался Леви. — Но Док точно извращенец, раз подарил жене бордель и лично придумал ей такое прозвище, — он посмеивался.       — Все мы идём на поводу у прихотей любимых, — философски сказал Эрвин.       — Интересная история, но меня всё ещё трясёт. Куда мы едем? — я задала вопрос, несмело глядя на капитана.       — Домой. Мы едем домой, — обняв одной рукой, с неприкрытым умиротворением на лице, ответил Леви.