Над пропастью в твири

У Ноткина душа не на месте. Он вторую неделю не видит друга и не знает, как с ним увидеться. Он наблюдал похороны Алой Хозяйки издалека – знает, что ее, вроде как, погребли не у сторожки Ласки на кладбище, а на Мысе. Каспар перестал приходить на пустырь, и их стайка откровенно скучает. Хан за пару лет здорово научился завоёвывать не только окопы из сугробов, но и детские умы. Младшие ноют – мол, когда уже он придёт и почитает про рыцарей круглого стола? Или придумает новую игру про искателей сокровищ? Смерть Нины невыразимо пришибла всех, Город замер и затих, словно после опустошающей степной бури. Кажется, даже в Бойнях приостановилась работа. Рыжий отправляется в Степь, посидеть в тишине и подумать. Он идёт в их с Каспаром секретное место, где они, бывало, валялись вдвоем в теплые летние деньки и смотрели в ночное небо. Удивительно, как много его друг знал про созвездия и как охотно этим знанием делился. В такие минуты с него слетала каиновская серьезность, оставался только обычный восторженный мальчишка: «…и представляешь, комета каждые семьдесят шесть лет возвращается!» или «…а если знать, как, то по одной только Полярной Звезде и по компасу можно выстроить на карте полный маршрут корабля…Нужно обязательно научиться так делать!». Ноткин вздыхает грустно, вспоминая беззаботные времена. И вдруг видит Каспара. Тот сидит в мертвой траве, прямо на земле, еще влажной после недавно сошедшего снега. Бледный, потерянный, со стеклянным взглядом. Рыжий садится рядом, трогает его легонько локтем, давая понять, мол, вот я, здесь. Хан поворачивает голову и говорит болезненно четко: - Ноткин. Мама умерла. Ноткин кивает молча, вместо ответа сжимает другу плечо, заглядывает в глаза. И вдруг вечно холодную синеву прорывает, Каспар воет и утыкается в рыжего, рыдая по-детски, без возможности хотя бы ненадолго остановиться и перевести дыхание. Ноткин обнимает его, прячет под своей драной курткой и тоже глотает слезы. Смерть Нины его не особо волнует, просто он слишком хорошо всё понимает и чует, как у него в руках разрывается на кусочки чужое сердце. Рыжий совершенно точно знает, что все эти дни среди чопорного траура Каспар со всей своей серьезностью держал лицо и вежливо отвечал на чужие соболезнования. Не имея права даже на одну слезинку. Как и положено, если тебя угораздило родиться одним из Каиных. Они сидят долго, и Ноткин то и дело натягивает на спину друга кусок своей куртки, пытаясь сохранить тепло. Потому что вокруг совсем даже не жарко, а Каспар, похоже, утратил всякую возможность ощущать что-либо, кроме невероятной разрывающей боли. Начинает темнеть, и Каспар хочет попросить Ноткина посидеть с ним еще, не оставлять его сейчас одного, но слова не выходят из саднящего от рыданий горла. Вот только рыжий и без слов всё понимает. «Ну всё, всё. Я с тобой» – говорит тихонько, на ухо. Пальцы уже замерзли, и рубашка давно мокрая от чужих слез. Но он мысленно добавляет «Реви, сколько тебе нужно, Великий Хан, я никому не расскажу». * * * Каспар приходит на пустырь каким-то необыкновенно радостным. У него новая стрижка, с которой он похож на солдатика; вместо привычной матроски – заправленная в шорты военная рубашка, новенькие армейские ботинки, кожаный ремешок. Он жмурится от весеннего солнца и – совсем уж невероятно! – улыбается. Дети вылезают из ящиковой халабуды, из пустых бочек и самодельных гнёзд, спускаются с дерева. Все окружают Хана и с интересом перешептываются, чего это он? - Сегодня, – торжественно говорит Каспар. – Мы пойдем играть в Совершенно Новое Место. Вам понравится. Новое место для игр не похоже ни на что другое на свете. Это самый настоящий замок, лабиринт, зеркальный коридор с множеством не то отражений, не то «дверей». Этот замок дышит, звенит, переливается цветами и звуками. По нему можно бесконечно бегать и играть, проваливаясь в стены и попадая в отголоски собственных снов. Здесь и правда хорошо и спокойно. Словно кто-то большой и сильный приглядывает за их игрой, не мешая, но давая понять – я здесь, я вас защищаю, всё будет хорошо. Дети днюют и ночуют среди сверкающих стен, которые кажутся взрослым снизу бумажными. Дети перетащили сюда все свои сокровища – пледы, фонари, игрушки, орешки, флажки и гирлянды, они сносят в свой новый замок еду и воду в бутылках, чтобы как можно реже приходилось спускаться. Здесь их королевство, далёкое от тягот взрослого мира. Даже от той самой страшной Песчаной чумы, которой родители пугают их вполголоса за ужином. В те редкие вечера, когда они все-таки приходят ужинать домой. * * * Он держит Ноткина за руки и смотрит ему в глаза. Они снова сидят в их тайном месте, где всегда тихо и никто не потревожит. Каспар сказал, в этом деле тишина очень важна. - Я не понимаю, зачем это все, – ноет рыжий. – Дурацкая игра. - Цыц, – Каин хмурится. – Продолжай дышать глубоко. Смотри мне в глаза, не моргай. Я покажу. Ноткин послушно дышит, пока не начинает звенеть в ушах, и долго-долго смотрит в два синих влажных пятна напротив. Через некоторое время лицо Каспара расплывается, исчезает, синие пятна сливаются в одну точку и превращаются в длинный коридор. Или колодец. Ноткин проваливается туда и летит вниз, в темноту. Каспар держит его за руки, так что падать не страшно. Теперь Ноткин будто бы стоит в круге света, за которым полная темнота. - Смотри внимательно, – он слышит внутри головы голос друга. – И делай так, как будешь чувствовать. Ты поймешь… Ноткин смотрит, смотрит за круг света. И вдруг видит в темноте маленькие светящиеся шарики. Их всё больше, два, три… семь… Ещё и ещё… Он зовёт их мысленно – идите ко мне, идите в мой круг. Со мной хорошо, я не обижу. Шарики подрагивают, словно свечки на ветру, и медленно плывут к нему. В груди становится жарко. - Смотри, – Каспар ощутимо сжимает его руку, уже наяву, и Ноткин выпадает из наваждения в реальность. Они в Степи, в их тайном месте, сидят так же, как перед падением в «колодец». – Смотри, ну! Ноткин глядит по сторонам и удивленно ахает. Возле них кругом стоят и не шевелятся маленькие степные тарбаганчики, мышки-полевки, суслики, птички. Даже ящерка и змея выбрались на теплый камень и глядят глазами-бусинками. - Как ты это сделал? – шепчет он в восторге. - Это ты сделал, – смеется Каспар. – Твой дар. Умеешь притягивать малые души к себе. Не боятся они тебя совсем! От его смеха зверюшки будто выходят из оцепенения и разбегаются, юркают в высокую траву. Ноткин завороженно смотрит им вслед. И еще с удивлением думает, что за несколько лет их дружбы он почти никогда не слышал, чтобы Каспар смеялся. * * * Башня висит над Горхоном и позвякивает волшебно в июльском зное. Даже в самую жаркую жару здесь прохладно, ветерок обдувает грани, создавая приятный воздушный поток. Коридоры и лестницы наполнены детскими голосами, криками и смехом. Смысл уходить отсюда в нижний мир, наполненный трауром и страхом? Исключение делают только для дедушки Бураха. К нему они бегают по-прежнему, даже когда не нужно лечить разбитые коленки. Старый Исидор после эпидемии Песчанки заметно помрачнел и осунулся. И почти ни с кем не общается. Кроме детей. Как Стах на фронт уехал, так только с детьми Исидор и говорит. Им он рассказывает истории, показывает плакаты со скелетами и с нарисованными разрезанными сердцем, почками, желудком. Страшно интересно! Рассказывает, зачем зубы чистить нужно и воду кипятить. Указывает, какие травки лечат, а какие лучше даже в руки не брать. Никогда не бранит их и не велит вести себя потише. Иногда, правда, странное скажет – вот как сегодня, глядит долго на кого и сообщает хитро, мол, а я вижу, кем ты будешь через десять лет! Детям, конечно, интересно, и все рассаживаются кружком на горячей земле возле его дома, чтобы послушать, у кого к чему и какие способности. Вот ты, говорит Исидор, будешь поезда водить. А у тебя руки так растут, чтобы хорошие крепкие дома строить. Тебе детишек учить, а ты больше рисуй, тебе пригодится скоро. Каспар сидит поодаль на лавочке, сложив руки на груди. Солнце сильно напекло, и он хочет уйти отсюда – например, в Башню, куда же еще? Там прохладно, непонятно вообще, зачем они в такую жару из нее вылезли. Можно было бы к дедушке Исидору и в более пасмурный день заявиться, чтобы послушать небылицы о будущем. - А кем нас Каспал станет, когда выластет? – подает голос совсем маленькая степнячка, чернявая Тая, дёргая старого знахаря за штанину и тыкая пальчиком в сторону Хана. Хан фыркает. Мысль о том, чтобы вырасти и стать одним из взрослых, кажется ему вздорной. - Каспар, – дедушка Исидор улыбается, помогая Тае забраться себе на колени. – У Каспара вместо сердца компас. Так что он сам решит, в какую сторону его корабль поплывет. И кто с ним на этом корабле будет. Мальчишка чувствует, как у него вспыхнули щеки. Как это только у старика получается? Ведь не говорил же Хан никому, что бредит морскими походами, океаном, парусами. И стоя на верхушке Башни на закате всегда представляет, что Степь перед ним – это море. Море шумит и катит волны-травы, а стада быков сверху похожи на плавучие острова. В свою Грань-мечту с кораблем и штормом он пока что только одного Ноткина пускал, но тот бы не стал языком трепать. Или стал бы? Каспар снова фыркает. Но слова про компас запоминает крепко. Степняки зовут Исидора «менху», тем, кто знает Линии. Может, и правда он разглядел в Каспаре какие-то особенные линии в форме компаса? Хан тайком трогает ребра под рубашкой, чтобы почувствовать, как бьется сердце. Компас… * * * Ноткин стоит возле свежевырытой могилы и теребит воротник куртки. Рядом с ним только Ласка и Хан. Да уж, никаких торжественных похорон. Собутыльники, поди, и не заметили, что отец просто не пришел сегодня в Разбитое Сердце. Ноткин пытается отыскать внутри себя хоть что-то – жалость, боль утраты, сострадание. Но кроме пустоты ничего не находит. Пропасть безразличия между ним и отцом давно проглотила все прочие чувства. Он косится на Хана, тот молчит, прячет нос в шарф. Стоит, весь из себя готовый вернуть другу старый долг за момент скорбной слабости. Но Ноткин явно не настроен рыдать на его плече. Каспар кивает Ласке, и та начинает забрасывать яму стылой землей. Хан берет в сторожке вторую лопату и ей помогает. Ноткин думает о том, как сейчас вернется в пустой дом. Пустой буквально – кроме стола, стульев и кроватей всё давно вынесено и пропито. Ни ценностей, ни воспоминаний, которые хотелось бы там сохранить. Или с собой куда-то унести. Словно читая его мысли, Хан говорит: - А пошли сегодня в Башню ночевать? У нас свободных матрасов полно. Пледы есть… Тепло. Мама Лизы обещала горячей еды передать. И Ноткин идёт. * * * Время в Башне течет совсем по-другому. Ноткин практически в этом уверен. Иногда ему кажется, что он только зашел – а уже прошло три дня. Или наоборот, вроде играл в Гранях целую неделю, а оказалось – один вечер всего. А если в целом попытаться посчитать, то будто годы прошли. Ну, уж месяцы – так точно. Всё эти каинские штучки, не иначе. Не заметил он, как зима пронеслась, и весна как-то проскочила мимо, и новое лето уже подходит к концу. Башня всё больше напоминает ему парк развлечений, который слишком долго задержался в городе. К ним однажды, много лет назад, такой приезжал вместе с цирком, когда Ноткин совсем маленьким был. Вроде много всего забавного в балаганчиках и всё яркое, а как обошел их по кругу – уже не так и интересно. Да и сам цирк – место хоть и волшебное, но жутковатое. Неуютное. В его воспоминаниях почему-то взрослые прогоняли цирк из Города. Ночью, с фонарями и факелами. Он помнит, как мама тащила его за руку в дом и закрывала дверь на все замки, а отец ушел с другими мужчинами и вернулся только под утро. Кажется, это был первый раз, когда Ноткин увидел его пьяным. Он трясет головой, отгоняя наваждение. Может, приснилось это ему, да и не было никакого цирка? Грань отражает его мысли и эмоции – шатёр циркового балагана сворачивается в длинную полосатую змею и уползает в зеркальную темноту. Ноткин идет по лестнице, краем глаза отслеживая, как чуть поодаль за ним плывет за стеклом высокая женщина в алом платье. Но если обернуться, видно только черную гладь Грани. Кто вообще придумал строить башню из зеркал? Это неправильно. И эти лестницы… Дети бегают по ним вверх-вниз, и у Ноткина каждый раз ухает сердце, когда ему кажется, что кто-то из малышей не рассчитает и с разбегу упадет с высоты туда, к основанию, где огромный стальной штырь врезается в землю. Ему странно, что Уклад мог допустить такое. Это всё было неправильным, от начала и до конца, эта Башня была неправильной. А хуже всего – она делала неправильным Хана. То, что Каспар начал меняться, Ноткин сперва списывал на смерть Дикой Нины. Но прошло уже почти два года, а странности только усиливались. Хан наловчился проходить сквозь Грани и торчал в стенах днем и ночью. А потом, смакуя, рассказывал Ноткину о невероятных приключениях, битвах и походах. И в историях этих всё чаще упоминались убийства врагов, а то и смерть самого Хана, но у Каспара это вызывало только надрывный восторг и упоение. Ноткин пытался понять друга, он ходил в Грани тоже, и один, и вместе с ним, и иногда это было даже весело. Ладно, это было весело довольно долго. Но со временем начало превращаться в странный круговорот, калейдоскоп примелькавшихся образов. Как будто повторяющийся сон, из которого нет выхода. Он пытался поговорить с Ханом, но тот либо отмахивался, либо обижался и злился. А недавно с горящими глазами начал рассказывать Ноткину о том, что они с ним должны уходить в Грани надолго, и как можно чаще. Лучше каждый день. Чтобы точно понять, освоить этот дивный новый мир, стать его правителями, а затем и правителями всего Города снаружи Башни. «Взрослым веры нет. Сам посуди, когда началась Песчанка, они оказались не готовы… Столько людей погибло зря! Это их вина. Мы бы с тобой сделали всё по-другому, будь у нас власть. А что, если устроить восстание против взрослых? Установить в Городе диктатуру детства. Тогда всё было бы иначе… Лучше.». Ноткину не нравились эти разговоры, не нравилось, что дети забросили все прочие игры и торчали в Башне, как привязанные. Слушали бредни Хана и верили в них. Вязкие видения Граней размыли границу между сном и явью, днем и ночью. Кто-то из них вообще ходит в школу? Ноткин попытался припомнить, когда сам был на уроках. На прошлой неделе? Или уже месяц прошел? Хан, конечно, продолжает читать им умные книги, но этого явно недостаточно. Да и читает он то, что сам считает нужным, и не всегда этот выбор кажется Ноткину правильным. Всё меньше добрых историй или полезных уроков, всё больше про войну и оружие. Зачем детям знать, как делать порох? И для «Искусства войны» какого-то китайского старикана они явно не доросли. Но поди ж ты, сидят и слушают, а Хан знай заливает. Щенки, вспомнил Ноткин. Новый выводок, я же видел возле Станции. Их нужно покормить. Ну, как складские по пьяни зашибут? Или под поезд малыши полезут, глупые же совсем. Он с грустью подумал, что знает заранее ответ Хана на предложение сходить к щенкам. У него тут своих «щенков» целый выводок, скоро гавкать по команде начнут. Ноткин надевает старую куртку и уходит на Станцию один.