Над пропастью в твири

Ноткин сидит на лавке возле дома дедушки Исидора. В животе громко урчит от голода, но Ноткин знает, что у знахаря найдется для него что-нибудь пожевать. Старик привечал всех детей, а вечно голодных и подавно. Снова ведь скажет, что похудел слишком, и кивнёт на казанок с супом на печке. Глядишь, еще и позовёт переночевать, ведь все койки для больных сейчас пустые. А то ночью будет холодно, хоть и май уже… Домой вот идти совсем неохота. И конечно, с ухом продутым дедушка что-нибудь сделает, поможет. Ради этого Ноткин и пришел; еда едой, а с больными ушами не разгуляешься. Устав ждать своей очереди, он заглядывает в окно. Кто там так долго? Приходится встать на цыпочки, роста Ноткину не хватает. Ну вот, почти ничего не видно, зато голоса слыхать. Дедушку Исидора легко отличить, а кто там с ним? - Виктор, не волнуйтесь. В его возрасте у детей такое – вовсе не редкость. Цветение твири не каждый городской выдержит. Средство есть на этот случай, сейчас распишу вам, как пить… Ноткин отлипает от окна и забирается с ногами обратно на лавочку. Виктор, это, стало быть, тот самый Каин из Великой Семьи Города – не узнать острый профиль сложно, даже мельком в окне. Ну ничего себе. Получается, и такие важные люди к дедушке ходят! Дверь скрипит, на пороге появляется мальчик. До того мрачный, что Ноткин удивленно вскидывает брови. Судя по голосам, дедушка Исидор и Виктор Каин за дверью продолжают обсуждать лекарства. Мальчик держит руки в карманах; он бросает на Ноткина быстрый взгляд и садится на край лавочки, зло пинает ногой камень. Одет с иголочки – в темно-синюю матроску с полосатым воротником, черные шорты и начищенные кожаные ботинки. Расчесан аккуратно, на пробор. Наверняка примерный гимназист. Ноткин тихо вздыхает, переводит взгляд на свои порванные штаны и стертые башмаки. Которые уже начали неслабо натирать. - Привет, -- он улыбается и придвигается чуть ближе. Они с «гимназистом» явно одного возраста, и может, у них нашлось бы, о чем поговорить? Мальчик косится на него, глаза красные, будто заплаканные, нос заметно распух. – Я Ноткин. - Каспар. – Мрачный хлюпает носом, достает из кармана платок, чтобы высморкаться. Смотрит изучающе на Ноткина. Его не по-детски строгое выражение лица немного смягчается, на нем даже отражается какое-то подобие интереса. Ноткин рыжий, с веснушками и смешной. Кажется, Каспар видел этого мальчишку в Городе с другими детьми. «С которыми тебе не позволено играть», всплывает сам собой в голове голос отца. - Что с тобой? – Ноткин кивает головой в сторону двери, как бы спрашивая, зачем его привели к Исидору. – Я вот ухо продул. - Аллергия на цветы, -- Каспар прячет платок и складывает руки на груди, снова помрачнев. – Или на котов. Не знаю. Он опять пытается пнуть ногой еще один камушек, но не достает. Злится молча. Ноткин не знает слова «аллергия» и запоминает его, чтобы спросить позже у дедушки Исидора. - Давно болеешь? – Ноткин придвигается еще ближе, почти вплотную. – Ты поэтому гулять не выходишь, да? Я тебя у нас на пустыре никогда не видел. Каспар снова шмыгает носом и стискивает зубы от зависти. Побегать на пустыре с другими детьми его заветная мечта. Только кто разрешит? Играть ему дозволено только в перерывах между занятиями. И только с сестрой. Или с теми, с кем решат родители. Из других детей он видится разве что с рыжей Ольгимской на приёмах, но она ведь почти на два года старше – ей уже одиннадцать лет! – и увлекается музыкой, а играть с ним явно не стремится. Впрочем, он и сам не горит желанием возиться с девчонкой, которая под «игрой» подразумевает разве что гаммы на пианино. Ноткин, не дождавшись ответа, продолжает: - Если хочешь, приходи. У нас весело. Можем в тарбаганчиков поиграть. Или поможешь нам замок из ящиков достроить. Или вот в орешки… - Когда? – неожиданно для себя выдыхает Каспар, который как раз собирался сказать «мне некогда» или «не хочу», скрыв за этим обидное «мне нельзя». - Да когда хочешь. Мы же там постоянно. Или в Степи иногда. Но на пустыре чаще всего. За Складами, недалеко от железки. Я там, бывает, и до ночи сижу. «Идти-то домой не к кому», про себя добавляет он. После смерти матери отец совсем уж страшно запил, и Ноткин предпочитает видеться с ним как можно реже. - До ночи – это совсем до ночи прямо? – Каспар пытливо заглядывает в глаза. - Ну да. Пока холодно не станет. - Я приду, -- мрачный важно кивает. – Что для этого нужно? - Не понял, -- Ноткин удивляется. – Нужно для чего? - Чтобы вы взяли меня в игру. - Э-эм… Надо просто прийти. В этот момент дверь снова скрипит, и Виктор Каин в компании дедушки Исидора выходит во двор. - …Крайне важно лекарство перед сном принимать. – Бурах с теплой улыбкой гладит Каспара по голове. Тот замирает, его явно застала врасплох такая фамильярность (или же то, что кто-то открыто проявил к нему ласку). – По две ложки. И приходите через неделю, поглядим, как идёт лечение. - Спасибо, господин Бурах. – Виктор пожимает Исидору руку. Каспар спрыгивает с лавочки, чтобы пойти за отцом. Ноткин юрко шмыгает в открытую дверь под тихий смех знахаря, который привык, что дети забегают к нему без особого приглашения. Каин-младший тихо стоит рядом с отцом и смотрит под ноги, ожидая, пока тот расспросит старого Бураха про учебу его сына в столице. Он вспоминает Артемия, этого здоровенного лопоухого верзилу по кличке Медведь. Должно быть, сын Исидора смешно смотрится в халате врача. Думать про это забавно. Но еще больше нравится думать о том, как он сбежит ночью из дома и будет играть на пустыре с рыжим и его друзьями. В кабинете Ноткин ловит брошенное ему Стахом яблоко и тут же откусывает половину, жуёт, забираясь на подоконник. Сильно пахнет камфарным маслом и сушеной твирью. Рубин что-то пишет в толстую тетрадь и, не поднимая головы, ворчит, чтобы малец не лез грязными ногами на чистое. Ноктин фыркает – хоть Рубин и ученик дедушки, но ему-то он не указ! Рыжий выглядывает в окно, как раз чтобы поглядеть новому знакомому вслед. Видит, как отец придерживает мальчика за плечо и что-то говорит, а сердитый Каспар глядит в другую сторону. Уходя, мальчик оглядывается, и Ноткин машет ему из окна огрызком яблока. - Что там у вас, юноша? – его отвлекает голос дедушки Исидора. – Никак снова ухо? * * * После ужина Каспар умывается, послушно выпивает две ложки горькой исидоровой настойки, желает спокойной ночи маме, отцу и сестре и отправляется спать. Так всё выглядит, по крайней мере; на деле, конечно же, в кровать он не собирается. Наскоро соорудив из подушек бугор под одеялом – вроде как он там спит – Каспар одевается и открывает окно. Сердце страшно колотится. Стараясь не шуметь и даже не дышать лишний раз, мальчик соскальзывает с подоконника в сад, пробирается в сумерках между деревьями к розарию. Там, за разросшимся колючим кустом, в фигурной решетке забора есть небольшая дырка почти у самой земли. Горны остались за спиной. Каспар бежит по брусчатке, избегает света фонарей. Вдруг кто-то может увидеть его и доложить родителям о побеге? О побеге! Он ведь и правда сбежал из дома. Навстречу приключениям, как герои его любимых книжек. Каспар останавливается лишь неподалеку от пустыря и долго дышит открытым ртом – забитый нос, чтоб его. Радость от побега сменяется неприятной тревогой. А вдруг этот рыжий его обманул? Вдруг никто его в игру не возьмет? Они ведь совсем другие, эти дети. У них нет дурацких аллергий, их не заставляют с утра до вечера учить латынь, арифметику, алхимические символы и движение небесных светил. У них сбитые коленки, дырки на свитерах и грязь под носом, и никто их за это не вычитывает. А вдруг они решат его побить? Или у него не получится правильно играть в их игры? Или его засмеют за то, что он на них не похож? От всех этих мыслей становится просто жутко, но злое упрямство не позволяет ему так просто развернуться и позорно сбежать домой. На пустыре совсем темно, только Каспар знает, что скоро взойдет луна. Сверчки стрекочут в высокой траве. Где-то вдалеке гудит поезд. От Складов доносится шум и стук, там даже ночью не стоит работа. Он доходит до старого дерева, за которым валяются сломанные деревянные ящики, доски, какие-то тряпки. Часть из этого уже стала основой «Замка», уродливой кривой халабуды, возле которой в полутьме виднеется недавно потухшее кострище. Они жгут здесь огонь, понимает мальчик. Из старых досок, сломанных стульев, степной соломы. Как же это… как же хорошо. Каспар снова шмыгает носом. Тишина, разбавленная стрекотанием насекомых, явно намекает – никто с ним здесь играть не собирается. И костры жечь тоже. Выходит, Ноткин его действительно обманул. Или они все ушли играть в другое место, вот в Степь, например. Или спать пошли. В любом случае, получается, его побег был напрасным. И волновался он зря. И наделся зря. Разочарование просто оглушает. Он делает глубокий вдох, как учил отец. Самоконтроль. Выдох. Вдох. Почему это не помогает, когда так нужно? Кулаки сжимаются сами собой, он прислоняется к дереву и крепко зажмуривается, чувствуя, как на щеки потекло из-под ресниц. - Эй. – Кто-то трогает его за плечо. Каспар вскидывается от неожиданности. Поспешно вытирает рукавом глаза. – Привет. Ты чего это, плачешь, что ли? - Аллергия у меня, -- он сердито глядит на Ноткина, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я ж тебе говорил днем. Глаза слезятся. От пыльцы. - Понял, -- рыжий кивает. – Слушай, сегодня уже никого не будет. Мы замок строили-строили, да потом темно стало. Ну и все спать разошлись. - Ясно. – Каспар будто с безразличием пожимает плечами. – А ты чего домой не пошел? - Тебя ждал. Каспар удивлённо молчит, а Ноткин продолжает: - Ты же сказал, что придёшь. Я подумал, нехорошо, если здесь никого не будет. Решил тебя дождаться. - А если бы я не пришел, ты б здесь всю ночь торчал? – Каспар недоверчиво склоняет голову и смотрит исподлобья. Странный этот Ноткин. Они же едва знакомы. - Ну, не всю. Подождал бы луны, замерз бы. И тогда бы уж пошел к дедушке Бураху греться да ночевать. - Ага. А тебе, значит, родители разрешают ночевать не дома? – Каспар отлипает от дерева. Ноткина в темноте едва видно. Тот, наверное, тоже решает, что слишком темно, потому что лезет в кусты, достает старую помятую керосиновую лампу и берется ее зажигать. - Мать умерла давно. А отцу особо дела нет, где я хожу. На Бойнях платят жалование сегодня, значит, он в кабаке у Травина ночевать будет, так что вряд ли хватится. Рыжий чиркает спичкой, осветив ненадолго их лица. Каспар молча переваривает его слова. Это какая-то другая жизнь, совсем не та, к которой он привык в Горнах. Он помогает поджечь фитиль, прикрыв ладонями огонек от ветра. Ноткин ставит фонарь на ящик и потягивается, зевает. Трогает осторожно пахнущую камфарой ватку в простуженном ухе. - Так что, хочешь, поиграем? - Вдвоём, что ли? - А хоть бы и так. Вот в ножички можно, у нас и поле расчерчено. Взрослые за эту игру ругают, но мы им не скажем. - У меня нет ножика, -- Каспар разочарованно выдыхает. - А что у тебя есть? Каин-младший роется в карманах. Оловянный солдатик, огрызок карандаша, скомканная промокашка, шахматный конь, монетка, сушеный финик. Всё. Жалкое зрелище. Тем не менее, он протягивает все это Ноткину в раскрытых ладонях. - Ого! – тот присвистывает. – Неслабо. Солдатик отличный прямо… - Забирай. – Каспар уверенным жестом вручает все свои «сокровища» Ноткину. Тот немного удивлен от такой щедрости, но не отказывается, тут же начинает жевать финик, а остальное распихивает по карманам. – Надо будет – еще принесу. - Неси, конечно, – радуется рыжий. – О, а давай я тебя научу тайнички делать, хочешь? Забавная Белка, серьезная Свирель, странная Ласка, пронырливый Спичка, Воробушек, Чижик, Мышка, Кепарик, Царапина, и еще много, много других детей – Каспар помнит все имена и клички. Он наблюдает за ними жадно, считывает их, разгадывает их загадки, пробует осторожно на вкус их способности, порой забираясь внутрь головы каждого. Не так глубоко, как это умеют делать мама и Мария, но ему хватает. И тогда он слышит голоса, шепчущие без остановки в уши тихой Ласке. Видит бурлящий водоворот идей и схем возле Спички. Чует Белкину страсть к историям… Он использует это, тихо, исподволь. Знает, когда сказать нужное слово, как заинтересовать или изобразить интерес. Он ликует внутри, чувствуя, как быстро они привязываются к нему. Ему больше не кажется, что он чужой в их играх. Только к Ноткину подобраться не так просто. Тот оказался особенным, другим. «Равным», как говорит сам себе Каспар. В голову к такому забраться сложно – он сам, к кому хочешь… Ноткин обладает настоящей силой, пусть даже сам этого не знает. Но Каспар Каин знает. Видел же, как к нему тянутся самые младшие дети. Как его чуют и признают животные – собаки, коты, птички, даже маленькие степные полозы. Как его кошачья чуткость делает мир вокруг мягким и уютным. Как его наивная открытость гасит черные волны тоски или вспышки гнева, которые иногда беспричинно накрывают самого Каспара. Маленький Каин уносит из дома и раздает всех своих солдатиков, паровозики, мячики, орехи в фольге, приносит и читает новым друзьям книжки при свете фонаря, строит с ними этот дурацкий замок из мусора, тащит из Горнов фрукты и конфеты. Он учится делать тайнички и рогатки лучше всех. Он помогает Ноткину перенести в дальний закуток на Складах целый выводок щенков сбитой поездом собаки, хотя вовсе не любит животных и не понимает этой ноткинской страсти – возиться с ними, выкармливать и отогревать, чтобы потом пахнуть псиной. Щенки быстро растут, и Каспару приходится прятать от родителей искусанные руки и пожеванные шнурки. «Ты же им нравишься!» смеясь, говорит Ноткин, как будто это повод терпеть щенячьи слюни. Но Каспар терпит, потому что рыжему это важно. Он сбегает ночами, получается не каждый раз, но проходят целые недели, пока побеги становятся слишком очевидны. Потом несколько раз его ловят. Запирают, наказывают, в итоге переселяют в комнату на втором этаже, из окна которой он благополучно сваливается во время очередной ночной вылазки. Дедушка Бурах накладывает ему на сломанную руку тугую повязку поверх неудобной конструкции из плоских дощечек, а потом долго и горячо спорит с Виктором. Каспар слышит, как Исидор говорит «и заметьте – как только он стал играть с детьми, никакой аллергии!». Стук камушка о стекло. Каспар в ночной сорочке открывает с трудом одной рукой окно и высовывается по пояс. Внизу, чуть за кругом света от уличного фонаря, знакомый силуэт. - Как рука? - Жить буду. Что вы там, шалаш… эээ… замок достроили? - Тебя ждём. Ты к нам скоро? Спичка все не дождется, когда ты ту книжку про Роланда дочитаешь. Вот, кстати, хватай! Выздоравливай скорее. Мы скучаем. Каспар ловит здоровой рукой брошенное снизу яблоко. И снова думает, какой этот Ноткин странный. Будто не знает, что у него дома еды завались, а сам, небось, последнее своё отдал. Он прячет неумелую улыбку за яблоком, откусывает кусочек и жует. Чтобы не отвечать, что он тоже очень скучает. * * * Может, дело в словах дедушки Исидора, а может, дома понимают, что сломанной рукой при дальнейшем запрете дело не ограничится. Так или иначе, когда шина снята, ему разрешают вернуться в его комнату на первом этаже. И дважды в неделю после уроков днём уходить из дома и играть с детьми. Разумеется, ночью он выходит тоже. Их игры становятся все интереснее. Ножички, тайники, истории в орешках. Войнушки. - Семнадцатая победоносная, в бой! – кричит Каспар, выбегая из «окопа» с саблей-палкой наголо. За ним бежит верный отряд, а навстречу несутся, конечно же, враги под предводительством атамана Ноткина. Когда они переводят дыхание после драки и прикладывают к синякам кашицу из разжёванных савьюровых стебельков, Ноткин спрашивает: - Каспар, почему в этой игре у нас ты один всегда командир Блок? Это разве честно? И Каспар долго и выразительно смотрит на него. Кому же еще вести за собой Победоносную? Разве кто-то еще знает столько же про тактику и стратегию? Разве кто умеет так же ладно произносить пламенную речь, поднимая войска в атаку? Ноткин не дожидается ответа и только вздыхает. Керосинка горит неровно, тени плывут на разрисованных мелками стенах из ящиков. Дети лежат молча на соломе и старых одеялах, жадно слушая очередную историю из книжки. - …и у истоков реки Онон Тэмуджин был провозглашён великим ханом над всеми племенами! И не знал он равных среди правителей, -- читает вдохновенно Каспар, и в синих глазах его пляшет огонь. - Не знал равных, – эхом повторяет шепоток в рядах слушателей. - Ага, прям как наш Каспар, – хихикает кто-то в ответ, и Каин-младший испытывает одновременно смущение и гордость от такого сравнения (пусть оно и звучит, как подколка). Но не подает вида, прокашливается в кулак и читает монгольскую главу «Истории средних веков» дальше. Вот узнает отец, что он таскает из домашней библиотеки на пустырь книги – придется великому хану сидеть без сладкого неделю. Впрочем, дома все уже давно поняли: рычагов влияния на Каспара осталось не так и много. Разве только мать пока еще могла его урезонить. Но Нина, похоже, теперь была и не против игр на пустыре. «Пусть учится», говорила она Виктору, и тот понимал, что имеет в виду Алая Хозяйка, читающая души, словно страницы книги. Ведь он тоже видел, как быстро разрозненная стайка детей приобретает черты организованной команды, когда доходит до «войнушки» и когда в дело вступает юная версия командира Семнадцатой Победоносной. И вот уже под его уверенные приказы из обледенелого окопа высыпают стройными рядами раскрасневшиеся, мокрые от снега бойцы, забрасывают снежками хохочущих «врагов». Правда, из другого окопа отдает приказы сам Атаман Ноткин, но пока это противостояние неизменно заканчивается смехом и всеобщим валянием в сугробах... Или в доме у дедушки Исидора, который стоически сдерживается и не бранит эту разноцветную свору, залечивает их синяки и ссадины, отогревает отмороженные пальцы и заливает в простуженные глотки очередную ложку савьюрового сиропа. * * * - Ну вот ты можешь мне понятными словами сказать. Без зауми своей каиновской. Зачем эта штука? – Ноткин подбивает башмаком пыльный ботинок Каспара. Они сидят на мосту, свесив ноги вниз, и ловят в притоке рыбу самодельными удочками. Каспар поднимает сосредоточенный взгляд от воды на странную конструкцию, окруженную строительными лесами. Он и сам до конца не понимает, но знает, что эта стройка очень, очень важна. - Ну, как тебе объяснить. Ну помнишь, я вам про Эйфелеву Башню читал. Или про Тадж Махал. Это не «зачем», это же тебе не Бойни и не Склады. Это чтобы создать что-то… чего раньше не было. Такое… Особенное. Понимаешь? - Не очень, – признается Ноткин, морща усыпанный свежими веснушками нос. – Вот построили бы приют для малышни, у кого родителей и дома своего нет, чтобы им не приходилось на Станции ночевать. Вот это дело было бы. А так в нашей глуши от такой штуки прок какой? – он кивает головой в сторону стройки и фыркает. – У нас, чай, не столица. Кто на нее любоваться будет, одонги из Степи? Быки? - Ну вот мы с тобой и будем, – ворчит Каспар. – А вообще дурак ты, Ноткин. Может, у тебя на глазах самое настоящее чудо света строят, типа пирамид или этих… висячих садов. А ты… - Сам дурак, – Ноткин обижается, незаметно достает из ведерка с наживкой земляного червяка и ловко засовывает его другу за шиворот матроски. После чего хохочет без умолку, не в силах глядеть на попытку извивающегося Каспара избавиться от червяка и при этом сохранить серьезное лицо. Кому другому уже прилетело бы в глаз за такую наглость. Но Ноткину прощается многое. Каспар и сам не знает, почему. Просто каждый раз, когда он злится на рыжего, в голове всплывает та ночь на темном пустыре, дерево и ноткинское «решил тебя дождаться». Он знает, что обязан другу многим – этой рыбалкой, сгоревшими на солнце руками, сбитыми в боях коленками, вечерами историй в их ящиковом «замке»; тем, что за пару лет из одинокого, мрачного и слабого он стал практически лидером компании, уверенным в себе и таким крепким. Внутри и снаружи. Ноткин же, кажется, ни о чем таком не размышляет, знай дурачится и подшучивает над его серьезностью. Ну да ничего, Каспар скоро станет еще крепче, и Ноткин всё поймет. Поймет, что нужно его слушать, а не вечно спорить и по-своему поступать. Ведь Великий Хан лучше знает, как правильно. Он всё сделает для того, чтобы его народу – детям – было хорошо.