Искушение тьмы

      Сумерки медленно окутывали поместье Лестрейнджей, и пока за окнами сгущались лиловые тени, в столовой загорались свечи в старинных серебряных канделябрах. Их золотистое дыхание играло на гранях хрустальных бокалов и танцевало на начищенных приборах, словно пытаясь соткать иллюзию уюта в этом мрачном доме. Впрочем, Гермиона невольно отметила недавние перемены — пыльная паутина исчезла из углов, тяжелые бархатные портьеры, напоминавшие траурные одежды, уступили место воздушным тканям, а сквозь промытые до кристальной чистоты окна проглядывал сад, тонущий в молочных объятиях вечернего тумана.              Она сидела справа от Волдеморта, чувствуя его прохладные пальцы на своем колене. Это прикосновение, такое интимное и в то же время властное, заставляло ее нервничать — не из-за самого жеста, а из-за того, как естественно это теперь воспринималось. Темный Лорд не скрывал своего расположения к ней, и все присутствующие, казалось, приняли это как должное. Даже Беллатриса, облаченная в темно-зеленое платье с глубоким декольте, казалась необычно равнодушной к этому факту и умиротворенной, увлеченно болтала с Регулусом. А еще какой-то месяц назад она бы прожигала Гермиону взглядом зачерненных яростью глаз.              — Знаешь, кузен, — она наклонилась к Регулусу, игриво постукивая ногтем по бокалу, — я думаю, нам стоит устроить бал. Настоящий, как в старые времена. Что скажешь?              Регулус, мрачный и напряженный, едва заметно поморщился:       — Белла, сейчас не время для…              — Время именно сейчас! — перебила она его с жаром. — Мы побеждаем, разве не видишь? Даже эти идиоты в Министерстве начинают это понимать. Люди принимают нашу власть как должное.              Бутылка эльфийского вина, словно повинуясь невидимой руке, проплыла над столом, доливая рубиновую жидкость в бокалы. Антонин, сидевший напротив Гермионы, небрежно выпустил колечко дыма и поймал его кончиком палочки, превратив в крошечного дракона. Его кольцо-артефакт тускло поблескивало в свете свечей, притягивая взгляд.              Пальцы Гермионы невольно коснулись собственного кольца — близнеца тех, что носили Антонин, Белла и Тео. Внутренний круг в Ближнем круге, отмеченный чем-то более значимым, чем Темная метка. Эта мысль вызвала у нее смешанные чувства — гордость от того, что она достигла такого положения, и тревогу, ведь каждый шаг вперед делал возвращение к исходному все более невозможным.              В дальнем конце стола Северус и Тео о чем-то тихо переговаривались, склонив головы друг к другу. Снейп выглядел непривычно расслабленным, и Гермиона поймала себя на мысли, что отношения с Кристин Лавуазье определенно пошли ему на пользу. Годами сжимавшая его сердце боль от неразделенной любви к Лили словно начала отступать, растворяясь в искрящемся смехе француженки, чей опыт, элегантность и страсть к жизни были полной противоположностью дерзости и напору рыжеволосой гриффиндорки. Кристин, с ее острым умом и текучим характером, не просто заметила талант зельевара — она заставила его поверить в собственные силы.       Должность главного исследователя на фабрике зелий и признание в профессиональных кругах словно стерли с его души старые шрамы, оставленные Мародерами. Теперь он держался иначе — расправив плечи, с достоинством человека, наконец нашедшего свое место в мире. Даже его редкие колкости в адрес Гермионы казались скорее данью привычке, чем настоящей желчью. А уж с Тео они и вовсе спелись, находя удовольствие в долгих беседах о сложных зельях и древних рунах.       Тео же, напротив, казался немного рассеянным, его взгляд то и дело возвращался к Белле, хотя он явно старался делать это незаметно. Отсутствие братьев Лестрейндж, отправившихся на переговоры с великанами где-то в горах Северной Шотландии, придавало вечеру особую легкость. Гермиона не могла не признаться себе, что испытывает облегчение от того, что не приходится сталкиваться ни с язвительными замечаниями Рабастана, ни с тяжелым, осуждающим взглядом Родольфуса. Впрочем, судя по беззаботному щебетанию Беллатрисы, та тоже ничуть не тосковала по супругу — казалось, его отсутствие лишь придавало ей особое воодушевление, словно временное вдовство было ей даже к лицу. Она то и дело запрокидывала голову, заливаясь звонким смехом, и ее длинные черные локоны змеились по открытым ключицам, отражая мерцание свечей.              — Ты напряжена, — тихо произнес Волдеморт, чуть сжав колено Гермионы. Его голос, такой мягкий сейчас, заставил ее вздрогнуть. — Что тебя тревожит?              — Ничего особенного, — Гермиона попыталась улыбнуться. — Просто думаю о том, как быстро все меняется.              Его губы изогнулись в едва заметной усмешке, похожей на лунный серп:       — Разве не этого ты хотела? Перемен?              — Да, но… — она замолчала. Слова, как пойманные светлячки, мерцали где-то на краю сознания. Как объяснить ему, что каждое изменение, которого она добивается, подобно камню, брошенному в зеркальную гладь судьбы, порождает десятки других, непредвиденных волн? Что порой ей кажется, будто она — всего лишь упавший листок в стремительном потоке времени?              Волдеморт, казалось, понял ее сомнения без слов. Его пальцы скользнули выше по ее бедру, и этот жест был одновременно утешающим и предупреждающим:       — Ты слишком много думаешь, моя дорогая. Иногда нужно просто позволить событиям идти своим чередом.              Волдеморт поднялся неспешным, текучим движением, и разговоры мгновенно стихли. В руке он держал бокал с вином, пламя свечей отражалось в темно-красной жидкости. Сейчас, когда он возвышался над столом в своей элегантной черной мантии, расшитой серебряной нитью, его странное, завораживающее обаяние стало удивительно явственным. Бледное лицо, точно высеченное из редкого мрамора, казалось почти прекрасным в мягком золотистом свете — или, быть может, Гермиона просто привыкла к его необычным асимметричным чертам.              — Мои друзья, — его голос заполнил комнату. — Сегодня мы отмечаем не просто успех предприятия. Мы празднуем первый шаг к будущему, которое мы строим.              Гермиона почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Она слишком хорошо знала его способность очаровывать слушателей, превращать самые простые слова в нечто большее. Но та оказывала и на нее гипнотическое влияние, с которым не хотелось бороться.              — Наша фабрика — это не просто производство зелий. Это доказательство того, что магический мир может и должен меняться. Пока Министерство погрязло в бюрократических тенетах и страхе перед прогрессом, мы создаем новую, сверкающую реальность.              Белла подалась вперед, ловя каждое слово, ее глаза блестели от восторга. Даже Снейп, обычно сохранявший скептическое, отстраненное выражение лица, внимал речи Волдеморта с неподдельным интересом.              — Уже сейчас очереди выстраиваются у дверей наших только открывшихся магазинов в Косом переулке и Хогсмиде. Люди жаждут качественных зелий, и мы дадим им больше, чем они ожидают. Каждая капля нашей продукции будет нести послание: будущее — за нами.              — И за вашими фотографиями в витринах, милорд, — лениво протянул Антонин, выпуская очередное кольцо дыма. — Должен признать, вы исключительно фотогеничны. Домохозяйки в восторге — я слышал, как две почтенные ведьмы восхищались вашим элегантным профилем возле аптеки Малпеппера.              По столу прокатился дружный смех. Гермиона заметила, как едва заметно дрогнули уголки губ Волдеморта в легкой, самодовольной улыбке. Он ценил такую дерзость Долохова, одного из немногих, кому позволялось подобное поведение в его присутствии.              — Берегись, Гермиона, — продолжил шутку Антонин, поворачиваясь к ней с дразнящей ухмылкой. — Того и гляди, тебе придется отбивать от поклонниц нашего обаятельного консультанта по зельям.              Она отсалютовала ему бокалом, но внутренне поежилась от того, как естественно и привычно прозвучало здесь ее имя. Словно она всегда была частью этого закрытого, влиятельного круга. Краем глаза Гермиона заметила, как побелели костяшки пальцев Регулуса, сжимающего бокал. Его лицо застыло неподвижной, тщательно выверенной маской, но глаза… В них плескалось что-то похожее на сомнение.              — За процветание нашего дела, — Волдеморт поднял бокал. — И за тех, кто делает его возможным.              Его взгляд скользнул по Гермионе, и она почувствовала, как краска приливает к щекам. В его глазах читалось удовлетворение и что-то еще — какая-то темная, обволакивающая нежность, от которой у нее на миг перехватило дыхание. Звон хрустальных бокалов разрезал наступившую тишину.              Внезапно Регулус резко встал, его стул с неприятным скрипом проехался по полированному паркету:       — Прошу прощения, голова болит. Мне нужно прогуляться.              — О, — Белла рассмеялась, откидывая назад тяжелые черные локоны, — сходи в подвал, там как раз свежо. Спустишь пар!              По спине Гермионы пробежал неприятный холодок. В подвале все еще держали Грюма, и эта жестокая шутка Беллы прозвучала особенно отвратительно в наступившей тишине. Регулус бросил на кузину такой взгляд, что та перестала улыбаться, а затем молча вышел из комнаты.              — Всегда был слишком чувствительным, — пробормотала Белла, но в ее голосе промелькнула странная нотка — словно она сама не была уверена, хорошо это или плохо.              Гермиона почувствовала тошноту. Она знала, что в подвале пленники, знала, что это часть их плана. Но сейчас, глядя на довольную улыбку Беллы, на безмятежное лицо Волдеморта, она впервые по-настоящему осознала, насколько глубоко погрязла в этой игре. И самое страшное — часть ее начинала находить все это… нормальным. Гермиона поймала взгляд Тео — в его глазах читалось то же, что чувствовала она сама: что-то менялось, что-то важное, и они уже не могли это контролировать. Оставалось только надеяться, что цена их вмешательства в ход времени не окажется слишком высокой.              Волдеморт опустился обратно в кресло, его рука вновь нашла колено Гермионы под столом. Будто якорь, удерживающий ее в этой реальности. В этом настоящем, которое она сама помогла создать.              — Я заметила, что столовая преобразилась, — осторожно начала Гермиона, проводя пальцем по краю бокала. В мерцающем свете от серебряных канделябров даже мрачные гобелены с родовым древом Лестрейнджей казались менее зловещими. — Особенно после того, как убрали эти тяжелые портьеры.              Беллатриса, которая до этого момента рассеянно водила палочкой по скатерти, оставляя на ней узоры из искр, внезапно оживилась. Ее глаза загорелись тем особым блеском, который Гермиона научилась распознавать как признак искреннего интереса, а не обычного маниакального возбуждения.              — О да! — она выпрямилась в кресле, убирая с лица тяжелые черные локоны. — Знаешь, я думала перекрасить потолок. Эта лепнина просто кричит о том, что ее пора подчеркнуть белым. И, может быть, добавить несколько заколдованных витражей…              Гермиона с удивлением наблюдала эту метаморфозу. Беллатриса Лестрейндж, самая жестокая из Пожирателей Смерти, с неподдельным энтузиазмом обсуждала оттенки и текстуры. Было в этом что-то сюрреалистичное, почти пугающее — словно пантера вдруг принялась увлеченно играть с клубком пряжи.              — Витражи — прекрасная идея, — поддержала Гермиона, краем глаза наблюдая, как Тео незаметно придвинулся ближе, ловя каждое слово Беллы. — Особенно если зачаровать их так, чтобы рисунок менялся в зависимости от времени суток. Я читала о подобных чарах в…              — В поместье Малфоев такие есть, — перебила Белла, но без обычной резкости. — Нарцисса показывала. Только у них узоры меняются в зависимости от настроения хозяев. Ужасно претенциозно, на мой взгляд.              — Зато честно, — усмехнулся Волдеморт, и Гермиона вздрогнула от неожиданности. Он так редко вступал в подобные бытовые разговоры. — Сразу видно, когда Люциус не в духе — все витражи становятся траурно-черными.              По столу прокатился смешок. Даже Беллатриса не удержалась, прикрыв винного цвета губы ладонью — девичий жест, на редкость нехарактерный для нее.              — Впрочем, — продолжил Волдеморт, и его пальцы чуть сжали колено Гермионы под столом, — возможно, стоит подумать о ремонте в другом доме. В более… приватной обстановке.              Гермиона почувствовала, как щеки потеплели. Его голос был обманчиво легким, но в темных глазах плясали опасные искры. Она поспешно уткнулась в свою тарелку, делая вид, что полностью поглощена выбором между пирожным и фруктами.              — О, так Гермиона теперь займется дизайном? — протянула Белла с дразнящей интонацией. — Как раз для нее.              — Пока рано говорить о деталях, — ответил Волдеморт, и в его голосе появились раздраженные нотки. — Но я давно подумываю о более… представительной резиденции. Что-то, что будет соответствовать моему растущему влиянию.              Гермиона почувствовала, как внутри все сжалось. Одно дело — флирт и прикосновения под столом, совсем другое — эти туманные намеки на новый дом и совместное будущее. Она не могла не думать о том, как далеко зашла в своей игре. Каждый раз, когда она позволяла себе забыться, насладиться моментом, реальность возвращалась подобно ушату холодной воды.              А ведь по-настоящему пугало то, что эти моменты становились все чаще. То, как естественно она заняла кресло подле Волдеморта, как научилась читать настроения и подстраиваться под окружающих. Как начала находить странное удовольствие в этих играх власти и влияния.              — Может быть, что-то в георгианском стиле? — предложила она, стараясь звучать непринужденно. — С большой библиотекой и зимним садом?              — И лабораторией, — добавил Волдеморт, и его губы изогнулись в той особой полуулыбке, которую Гермиона научилась распознавать как знак искреннего удовольствия. — Я заметил, что тебе не хватает места для экспериментов.              Как он умудрялся делать это? Одним безобидным комплиментом перечеркивать в ее глазах всю свою тяжелую ауру? Заставлять ее забывать, кто он такой, пока она не начинала видеть в нем просто мужчину, который замечает ее увлечения и поддерживает их?              — Только не позволяйте ей экспериментировать с цветовыми схемами, — фыркнула Белла, возвращаясь к теме ремонта. — Я видела, какие ужасные журналы простецов она читает.              — Некоторые маггловские идеи вполне адаптируемы, — спокойно парировала Гермиона, отмечая, как Тео чуть подался вперед, готовый вмешаться. — Например, их понимание пространства и света…              Беллатриса переключилась на увлеченное обсуждение магических способов создания естественного освещения, и Гермиона с удивлением отметила, что в ее голосе звучит искренний энтузиазм. Словно эта женщина, привыкшая к пыткам и убийствам, внезапно нашла отдушину в чем-то настолько… нормальном. Возможно, подумала Гермиона, именно в этом и заключалась самая большая опасность их затеи — в том, как незаметно стиралась грань между нормальным и чудовищным, как уютно устраивалось зло в обрамлении повседневности.              Свечи в канделябрах догорали, их пламя становилось все ниже. Большинство гостей уже переместились в гостиную, где Барти, раскрасневшийся от вина, демонстрировал какие-то новые чары. Снейп ушел раньше всех, сославшись на срочное дело в лаборатории, но Гермиона подозревала, что срочное дело носило имя Кристин Лавуазье.              За столом остались только она, Волдеморт и Антонин, развалившийся на стуле с бокалом огневиски. Долохов выглядел расслабленным, но Гермиона давно научилась замечать, как чутко он реагирует на каждое движение своего господина.              Волдеморт неторопливо вращал бокал с вином на столе, и Гермиона поймала себя на том, что завороженно следит за движениями его длинных пальцев. Момент казался почти… уютным. И от этого становилось не по себе.              — Мне кажется, — осторожно начала она, подбирая слова, — что нам стоит подумать еще о тактике взаимодействия с Орденом.              Волдеморт чуть приподнял бровь в немом вопросе, и этот жест придал ей храбрости.              — Сейчас мы даем им слишком много поводов для ненависти. Взять хотя бы… — она на мгновение запнулась, — ситуацию с Грюмом. Это только укрепляет их уверенность в том, что мы — абсолютное зло.              — А разве нет? — хмыкнул Антонин, выпуская колечко дыма. — Я думал, именно поэтому мы здесь собрались.              — Мы здесь собрались, — холодно осадил Волдеморт, — чтобы изменить магический мир. А не обсуждать методы содержания военнопленных.              Гермиона почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения.       — Но разве нельзя менять мир, не превращая подвалы в камеры пыток? Это же…              — Наивно, — оборвал ее Волдеморт, и температура в комнате словно упала на несколько градусов. — Ты все еще мыслишь категориями добра и зла, света и тьмы. А между тем…              — Между тем речь идет о чистокровных волшебниках! — воскликнула она с жаром. — О людях, которые могли бы быть на нашей стороне, если бы мы…              — Если бы мы что? — в его голосе появились опасные нотки. — Послали им корзину с фруктами и приглашение на чай? Некоторые люди, моя дорогая, упрямы как бараны. Их можно либо сломать, либо уничтожить.              — Или убедить, — тихо возразила она. — Показать, что наши намерения…              — Намерения! — Волдеморт резко поставил бокал на стол. — Какая разница, какие у нас намерения, если эти идеалисты считают своим священным долгом стоять у нас на пути? Они не хотят видеть правду. Они…              — Зато они прекрасно видят Грюма в подвале, — вырвалось у Гермионы. — Или труп Доркас…              Повисла тяжелая тишина. Антонин, до этого с интересом следивший за перепалкой, подался вперед.              — А знаете, — протянул он со своей интонацией, которая всегда предвещала что-то едкое, — я вот думаю — может, нам стоит открыть экскурсии в подвал? По вторникам и четвергам. Для всех желающих. Покажем им, как именно мы не пытаем Грюма…              Волдеморт неожиданно рассмеялся, и напряжение немного спало. Он повернулся к Антонину, явно с намерением подхватить мрачную шутку, и Гермиона воспользовалась моментом, чтобы встать из-за стола.              — Прошу прощения, — пробормотала она. — Мне нужно проверить, как там Тинки справляется на кухне.              Она чувствовала спиной взгляд Волдеморта, но он не стал ее останавливать. Возможно, тоже нуждался в небольшой передышке от этого разговора. Гермиона шла к дверям, и внутри у нее все кипело. Как он не понимает? Или не хочет понимать? Война могла бы закончиться гораздо быстрее, если бы… Если бы что? Если бы Темный Лорд вдруг стал добрым и пушистым?              Выйдя в коридор, Гермиона остановилась у самых дверей, прикрыв глаза. А ведь по-настоящему страшно было то, что она начинала понимать его логику. Видеть рациональное зерно в его жестокости. И это пугало ее гораздо больше, чем все пытки и убийства.              За спиной раздался негромкий смех Антонина — он явно рассказывал что-то забавное. Волдеморт что-то ответил своим мягким, обволакивающим голосом. Таким человечным. Таким нормальным. Гермиона тряхнула головой и пошла дальше. Ей нужно было подумать. Нужно было…              Где-то в глубине души она понимала — нет никакого нужно. Есть только выбор между разными оттенками неправильного. И она уже начала различать эти оттенки слишком хорошо.              Лунный свет, проникающий сквозь высокие окна, создавал причудливую игру теней на портретах, искажая их черты. Где-то вдалеке часы пробили полночь, и звук гулко разнесся по пустынным коридорам. Она уже почти дошла до поворота, ведущего на кухню, когда заметила движение в одном из альковов. Там, в полумраке, две фигуры сплелись в объятиях. Гермиона застыла, узнав характерный силуэт с копной пышных волос — Беллатриса. А второй… Сердце пропустило удар, когда она различила знакомый профиль Тео.              Белла целовала его с той же страстью, с которой делала все в своей жизни — яростно, безудержно, словно это был последний поцелуй перед концом света. Ее пальцы впивались в его плечи, а его руки блуждали по ее спине, оттягивая дорогую ткань платья. Гермиона не могла отвести взгляд, завороженная этой картиной — настолько противоестественной и в то же время странно гармоничной. В их движениях было что-то первобытное, как у двух хищников.              Беллатриса первой заметила присутствие Гермионы. Она оторвалась от губ Тео, и в полумраке сверкнула ее фирменная чуть безумная улыбка. Не говоря ни слова, она провела пальцем по его щеке и растворилась в темноте коридора, оставив после себя лишь легкий аромат жасмина и опасности. Тео медленно повернулся к Гермионе. На его лице застыло странное выражение — смесь вызова и усталости.              — Так вот в чем дело, — тихо произнесла Гермиона, чувствуя, как внутри поднимается волна горечи. Слишком долго она списывала все их взаимодействие на случайности и не хотела думать о том, что Тео давно сдался под напором Лестрейндж. — Поэтому ты так спокойно отреагировал на мои… отношения с ним? Потому что у самого рыльце в пушку?              Тео прислонился к стене, небрежным жестом поправляя воротник рубашки.       — А я думал, ты догадалась раньше. Ты же у нас самая умная ведьма поколения.              В его голосе звучала непривычная горечь, и Гермиона поморщилась от этого напоминания о своем прошлом — или будущем? — титуле.              — Как давно? — спросила она, сама не зная, зачем ей эта информация.              — Не так уж, — он пожал плечами. — Она… она не такая, какой кажется. Не всегда.              — О, я уверена, — Гермиона не смогла сдержать сарказма. — Особенно где-то между пытками и убийствами.              — А чем это отличается от твоих игр с ним? — резко парировал Тео. — Или ты думаешь, что твои отношения с Темным Лордом чем-то благороднее?              Гермиона почувствовала, как краска заливает щеки.       — Это другое. Я делаю это ради…              — Ради высшей цели? — перебил он. — Ради спасения будущего? И как это работает, Гермиона? Сколько поцелуев нужно, чтобы искупить одно убийство? Сколько ночей в его постели, чтобы оправдать…              — Замолчи! — она почти закричала, но вовремя опомнилась и перешла на яростный шепот. — Ты не имеешь права…              — Имею, — он шагнул к ней, и в его глазах появился опасный блеск. — Потому что я здесь из-за тебя. Потому что я согласился на весь этот безумный план. И потому что я, черт возьми, тоже человек!              Последние слова он почти прорычал, и Гермиона невольно отступила. Она лишь один раз видела Тео таким — растрепанным, взвинченным, с пятнами румянца на обычно бледных щеках. В тот день, когда он решился убить Снейпа. В тот день, когда признался ей в чувствах.              — Ты думаешь, это легко? — продолжил он тише. — Видеть, как ты флиртуешь с ним, как позволяешь ему прикасаться к себе? Знать, что каждую ночь ты…              — Хватит, — оборвала она. — Просто… хватит.              Они стояли в полумраке, глядя друг на друга, и Гермиона вдруг поняла, как сильно изменились они оба. Куда делись те идеалисты, которые отправились в прошлое с благородной целью все исправить?              — Знаешь, что самое страшное? — тихо спросил Тео, и его голос звучал почти нежно. — Я действительно начинаю что-то чувствовать к ней. Что-то настоящее. И иногда… иногда я забываю, кто она такая. Кем она станет.              Гермиона сглотнула комок в горле. Она слишком хорошо понимала, о чем он говорит. Слишком хорошо знала это чувство — когда начинаешь видеть человека за монстром, и это пугает больше всего.              — Мы теряем себя, — прошептала она. — С каждым днем, с каждым компромиссом…              — А может быть, — Тео криво усмехнулся, — это и есть наша настоящая сущность? Может, все маски, которые мы носили в будущем — вот это и была ложь?              Где-то в глубине дома раздался звонкий смех Беллатрисы, и они оба вздрогнули. Гермиона посмотрела на Тео — на его припухшие от поцелуев губы, на следы помады на воротнике, на лихорадочный блеск в глазах.              — Мы все еще можем остановиться, — сказала она без особой уверенности. — Собрать новый маховик, вернуться…              — Куда? — он горько усмехнулся. — В будущее, которое мы уже изменили? К людям, которыми мы больше не являемся?              Он был прав, и от этого становилось только больнее. Они зашли слишком далеко, слишком глубоко погрузились в эту новую реальность. И самое страшное — часть их начинала находить в этом странное удовольствие.              — Просто… будь осторожен, — выдавила Гермиона. — Она все-таки…              — Беллатриса Лестрейндж, самая опасная ведьма Британии? — он снова усмехнулся. — А ты спишь с Темным Лордом. Похоже, у нас обоих проблемы с выбором партнеров.              Гермиона не нашла, что ответить. Она развернулась и пошла прочь, чувствуя, как дрожат колени. В голове крутились слова Тео о масках и настоящих сущностях. Что, если он прав? Что, если все их прошлые убеждения, вся их праведность — это была просто удобная ширма? Способ не смотреть в лицо своей истинной природе?              Позади раздались шаги — Тео тоже ушел, но в противоположном направлении. Наверное, искать Беллу. От этой мысли внутри что-то болезненно сжалось. Не ревность — нет, она давно поняла, что их с Тео связывает нечто иное, чем романтические чувства. Скорее страх. Страх того, что они оба погружаются во тьму, и самое страшное — начинают находить в ней свой дом.              Кухня встретила Гермиону ярким светом и уютным теплом от пылающего очага. После полумрака коридора и тяжелого разговора с Тео это было почти болезненно — словно кто-то резко сдернул повязку с глаз.              Тинки, маленький домовик в пожелтевшей от времени наволочке с вышитой монограммой «Л», суетился у плиты. Его длинные уши подрагивали в такт движениям, когда он колдовал над кастрюлями. Заметив Гермиону, эльф низко поклонился:              — Мисс Гермиона желает чего-нибудь? Тинки как раз готовит новую партию закусок…              — Нет, спасибо, я просто… — Гермиона осеклась, заметив на краю стола свежий номер «Ежедневного пророка». Газета лежала так, словно кто-то небрежно бросил ее, торопясь по делам. Жирный заголовок бросался в глаза: «ЗАГАДОЧНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ АВРОРА ГРЮМА — СЛЕД ВЕДЕТ К ТЕМНЫМ СИЛАМ».              Чуть ниже — черно-белая колдография Доркас Медоуз. Гермиона помнила ее живой — яркой, решительной, с неизменной искоркой смеха в глазах. Теперь эти глаза смотрели в никуда с газетной страницы, а строчки некролога расплывались перед глазами.              За окном начался дождь. Капли барабанили по стеклу, создавая причудливый ритм, который сейчас не успокаивал.              — Мисс побледнела! — запричитал Тинки. — Тинки сейчас сделает чай…              — Не утруждайся, — Гермиона рухнула на стул, не в силах оторвать взгляд от газеты. В висках стучало. Грюм сейчас был в подвале — живой, но измученный бесконечными допросами. Она слышала его крик прошлым вечером, но не спустилась, не вмешалась. Сделала вид, что не слышит. Как и все они.              А Доркас… Гермиона до сих пор помнила тот момент. Ее широко раскрытые глаза, когда балка под ней лопнула и Доркас начала падать в котел. От ее, Гермионы, проклятия. Она не могла вытравить из памяти тот всплеск.              За окном громыхнуло. Молния на миг осветила кухню, создавая причудливые тени. Гермиона вздрогнула, когда Тинки все-таки поставил перед ней чашку с чаем.              — Мисс Гермиона выглядит встревоженной. Тинки может чем-то помочь?              Она посмотрела на домовика — такого заботливого, преданного. Интересно, сколько раз он смывал кровь со стен подвала? Сколько раз стирал следы пыток и убийств? И при этом оставался все таким же услужливым, с этой своей потрепанной наволочкой…              — Знаешь, Тинки, — голос звучал хрипло, — иногда мне кажется, что самое страшное — это не то, что мы делаем. А то, как быстро мы к этому привыкаем. Как легко начинаем считать это… нормальным.              Домовик склонил голову набок, его огромные глаза светились непониманием напополам с заботой.              — Тинки не совсем понимает, о чем говорит мисс. Но если мисс грустит, может, Тинки достанет ее любимое печенье? То, с корицей?              Гермиона рассмеялась, но смех больше походил на всхлип. Вот оно — еще одно доказательство. Даже здесь, на этой залитой кровью кухне, можно говорить о печенье с корицей. Даже здесь можно притворяться, что все нормально. Она машинально отпила чай. Он был идеальным — именно такой температуры, как она любила, с правильным количеством молока. Когда Тинки успел выучить ее вкусы? Когда она стала настолько… своей в этом доме?              Дождь усилился, превращаясь в настоящий ливень. Гермиона смотрела, как потоки воды стекают по стеклу, размывая очертания сада снаружи. Как символично — все границы размываются, все становится нечетким, зыбким. Что реально — та жизнь, что осталась в будущем? Или эта — с пытками в подвале и печеньем с корицей?              — Мисс хочет еще чаю? — осторожно спросил Тинки.              — Нет, — Гермиона ощутила внезапную усталость. — Спасибо, Тинки. Ты… ты хороший эльф.              За окном продолжал лить дождь, словно сами небеса пытались смыть все грехи этого дома. Но некоторые пятна, думала Гермиона, не смоешь никаким дождем. Они въедаются слишком глубоко — в кожу, в душу, в саму суть того, кем ты являешься.