To date or not to date

       — Я собираюсь начать ходить на свидания.        Это было первое, что он выпалил, когда Элиотт открыл дверь. Прошло уже больше недели с тех пор, как он ушел от Элиотта, — самое долгое время, что они не общались, — и за это время Лука решил, что и так уже достаточно настрадался от Элиотта. Поэтому он пришел с пиццей и пивом и просто сказал об этом. Короткая боль и все подобное дерьмо. Глаза Элиотта расширились, и на мгновение он казался ошеломленным, почти пораженным, и кровь отхлынула от его лица, но, прежде чем Лука успел сказать что-то еще, на лице Элиотта появилась натянутая улыбка.        — Лука! Ты принес еду! Заходи, давай поедим.        И вот так они вернулись к старому привычному образу жизни, за едой и разговорами обо всем, что приходило им в голову, — кроме заявления Луки или того, что случилось в прошлый раз. По какой-то причине они не пошли в комнату Элиотта, а сидели на диване в гостиной. Лука был рад этому, он не думал, что сможет вынести интимность комнаты Элиотта, но, с другой стороны, казалось, что его поспешное заявление изменило все между ними безвозвратно. Но ведь именно этого он и хотел, не так ли? Он забудет Элиотта, и больше не будет размытых линий, которые заставляли его сердце петь, а надежду просыпаться, будто медведь после спячки.        В комнате стало темно, и у Луки перехватило дыхание, когда он взглянул на Элиотта, освещенного мягким лунным светом, пробивающимся сквозь щель в занавесках. Господи, ну почему он такой великолепный? Лука знал, что может сходить на свидание с каждым парнем в Париже и все равно не найти никого, похожего на Элиотта. Он был идиотом, думая, что сможет забыть его. Внезапно ему захотелось убраться отсюда. Короткие дозы Элиотта — вот чем он должен был ограничиться, чтобы избавиться от зависимости к улыбке Элиотта, голосу Элиотта, запаху Элиотта, забивающему ноздри и превращающему мозг в кашу.        — Уже поздно.        — Что? Нет, Лука, еще даже одиннадцати нет...        — Утром мне нужно поработать кое над чем в школе… Мне пора… — он поспешно встал, спотыкаясь. — Но мы ведь еще увидимся, правда?        Он знал, что отступает, спасается бегством, сбегает от головокружительной близости Элиотта.        — Подожди, — Элиотт тоже встает, схватив Луку за запястье, удерживая его. — Лука, подожди. Нам нужно поговорить о том, что ты сказал.        Блять.        Луке не хотелось обсуждать это с Элиоттом, но он должен был знать, что тот не оставит его в покое. Покорно вздохнув, он снова сел на пол, прислонившись спиной к дивану. Элиотт посмотрел на него с непроницаемым выражением лица и опустился рядом с Лукой, их плечи соприкоснулись. Лука двигался, как он надеялся, небрежно, нуждаясь в некотором пространстве между ними. Он смотрел прямо перед собой. Если бы он посмотрел на Элиотта, его решимость рухнула бы, как песчаные замки, которые они строили, когда были детьми, поздно ночью, бессильные против сокрушительного прилива-завоевателя.        — Ты не ходишь на свидания. Тебе не нравятся свидания.        Лука чуть не рассмеялся от такой нелепости. Потому что не ты на них со мной, идиот.        Он закрыл глаза.        — Время пришло. Я же не могу вечно оставаться один, правда? Если я не буду никуда выбираться, то никогда не найду того, с кем захочу остаться на долгосрочную перспективу...        — Ты еще молод… У тебя еще куча времени…        Лука определенно не собирался позволить Элиотту отговорить его от этого.        — Ты был моложе, когда познакомился с Люсиль.        Он вспомнил, как Элиотт был взволнован. Я поцеловал ее, Лука, засунув язык ей в рот, это было так круто, Лука… Нет, это совсем не мерзко, просто подожди, пока не найдешь девушку, которая тебе понравится; а Лука знал, что целоваться с девушками действительно мерзко, что бы там ни говорил об этом Элиотт. Он вспомнил, как робко спросил Элиотта, останутся ли они лучшими друзьями теперь, когда у него появилась девушка, и Элиотт рассмеялся. Конечно, Лука, тебе всего тринадцать лет, ты не понимаешь, что лучший друг и девушка — это совершенно разные вещи, но Лука считал, что Элиотт со всей мудростью своих пятнадцати лет был абсолютно неправ, потому что для Луки лучший друг и парень звучали идеально совместимо.        — И посмотри, что из этого вышло, Лука! Мы не подходим друг другу, но мы все равно продолжали оставаться вместе в течение многих лет, из страха остаться одинокими и искать кого-то еще… Это была не любовь, Лука, это был страх и самодовольство!        Лука обратил внимание на прошедшее время.        — Был?        Элиотт вскочил, провел рукой по волосам, как делал всегда, когда был расстроен, и в то же время прикусил нижнюю губу, как будто нервничал.        — Я же говорил тебе, Лука! Ты что, не слушал? Ты был слишком занят собой, чтобы услышать меня, когда я сказал тебе, что мы расстались по-настоящему?        Лука был ошеломлен гневом, прозвучавшим в голосе Элиотта.        — Это несправедливо, Элиотт. Конечно, я слышал тебя, но сколько раз ты произносил те же самые слова? Пятьсот раз? И сколько раз ты к ней возвращался? Пятьсот один раз, Элиотт.        — Прошло уже почти две недели, Лука. На этот раз все кончено. Почему ты мне не веришь?        Взгляд Луки упал на рисунок, висевший на стене последние два с половиной года. Енот и кошка. Он почувствовал, как в его жилах вспыхнуло такое горячее пламя ревности, когда Элиотт показал ему набросок. Сначала он ничего не понимал, пока Элиотт с энтузиазмом не заговорил о том, что Люсиль элегантна, как кошка, и она твердо стоит на своих ногах, и она такая милая и мягкая — и все, что Лука вынес из этого, — это то, что нет больше енота и ежика в набросках Элиотта, в голове Элиотта, а теперь там енот и кошка. Он чувствовал, как все его ежиные шипы поднимаются, думая, что он может одолеть кошку, как он сворачивается в колючий клубок, и любая кошка, приближаясь, уходила бы с окровавленными лапами и окровавленным ртом — давай посмотрим, захочешь ли ты поцеловать ее тогда, Элиотт, — и он разворачивался бы из клубка только тогда, когда енот приближался к нему, и они обнялись бы. А потом, после первого разрыва между Элиоттом и Люсиль, он думал, что ежик победил, кошка исчезла, но рисунок остался, и, как оказалось, кошка тоже.        — Это было две недели назад, Элиотт… Я знаю, ты веришь, что все кончено, но я знаю, что рано или поздно вы оба поцелуетесь и помиритесь до тех пор, пока в следующий раз мне не придется собирать осколки, когда все снова развалится. Я тот, кто должен помочь тебе пройти через это, Элиотт, снова и снова, позволяя тебе плакать у меня на плече, рассказывать обо всем этом каждый ебаный раз. Это нечестно, Элиотт, заставлять меня проходить через это.        Взгляд Элиотта метнулся к Луке. В них светилось что-то такое, что Лука не мог точно определить в слабом свете, — недоверие и, может быть, боль?        — Я и не знал, что был такой обузой, — его голос был холоден, но слова сорвались с губ.        Ох, блять. Хотя Лука знал, что его недовольство было оправдано, он не мог не отреагировать на боль в голосе Элиотта, не мог не хотеть сделать все правильно для него, чтобы все плохое исчезло.        — Это не то, что я… ты не обуза, Элиотт...        Элиотт осторожно присел.        — Я не хочу ссориться с тобой, Лука…        — Я тоже…        Это было правдой. Лука никогда не хотел ссориться с Элиоттом. Он мог пересчитать их ссоры по пальцам одной руки и с горечью осознал, что они ссорились только на одну тему.        — В любом случае, Лука, это было в последний раз. Я был несправедлив к ней и к самому себе, и… что ж. Все действительно кончено, Лука, я серьезно.        Он говорил так уверенно.        — Но тогда почему, Элиотт? Что же изменилось на этот раз?        Элиотт молчал так долго, что Луке показалось, будто тот не собирается отвечать. Они сидели рядом, в нескольких дюймах друг от друга, но Лука никогда не чувствовал большего расстояния между ними. Это было нервирующее чувство, как будто должно было произойти что-то большое, и, что бы это ни было, они никогда уже не будут прежними. Лука хотел вернуть все назад, сказать Элиотту, чтобы он забыл все, что Лука сказал, умолять его просто посмотреть фильм вместе и словить кайф, как они делали тысячу раз до этого, и они просто останутся Лукой и Элиоттом, лучшими друзьями, без неловкого молчания, невысказанных секретов и скрытых шрамов, которые испортят все между ними.        Но тут Элиотт тихо шепчет в темную комнату, глядя прямо перед собой и не глядя на Луку:        — Я люблю другого человека.