Без права на взаимность

Вы будете продолжать прощать того, кого любите, пока не возненавидите его. © Арабские пословицы и поговорки

От лица Зейндэна Ауриса Лэнтэра III У истинной любви нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Невозможно вкусить, увидеть или осязать то, чего не существует в природе, ведь и самой любви для мордрэйдев не существует. Мы давно обменяли этот ненужный нашей расе атавизм на возможность превосходства над всеми остальными разумными существами вселенной. Лишние эмоции всего лишь заражают разум странным вирусом, размягчающим мозги, провоцируют отрицание логически выстроенных цепочек предварительно продуманных и спланированных событий. Но ревность, о, это странное состояние, когда ты находишься как бы в некоем состоянии аффекта, когда ты в себе, но самому себе не принадлежишь, и это состояние может длиться годами… Ревность окрашена в кроваво-красный цвет, равноценный нашему цвету глаз в момент достижения наивысшей точки гнева. У ревности есть вкус, и он отвратителен — кислый вкус подгнивших эксклюзивных дорогих ормондских фруктов, разъедающий кислотой не только твою внутреннюю суть, но и выстроенные веками отношения с окружающим миром. Он омерзителен, но, в отличие от вкушения несвежей еды, от этого вкусового придатка твоей жизни ты не можешь избавиться, просто почистив зубы или сменив рацион, пока не изменишь ситуацию, в которой случайно оказался ты — Повелитель Вселенной и непревзойденный доминант для любого существа, на которое случайно пал твой взыскательный взор. Самый яркий и насыщенный момент в жизни, момент наивысшей степени страсти — когда истинный мордрэйдец чувствует ненависть по отношению к себе подобному. Цвет ненависти — глубокий черный, подобный провалу в космическую Бездну, чернее самой безлунной ночи нашего льдистого мира, когда грозовые тучи и наполненные освежающим снегом облака, столь редкие в нем, окружают твой дворец, разбрасывая сосредоточение осколков холода в твоей за пару мгновений разрушенной жизненной целостности. Этот черный призрачный мир — как тьма, как скрытая от посторонних глаз суть Демона, пожирающего последний нетронутый уголок твоей души, что пока еще удерживает тебя в мире живых, не давая тебе скатиться в Запретные Земли навеки. У ненависти есть и вкус — металлическо-кровавый. Этот вкус мог бы быть вполне приятным, символизируй он победный путь военного деятеля, но оттенок слегка не тот. Во вкусе этого металла не чувствуется глас победы, он несет в себе лишь знаки потери чувства собственного достоинства, утраты равновесия и недовольства собой. Ревностью можно жить и насыщаться ею, питая своих Демонов, но не очень долго для представителей моей цивилизации, ибо в пути от ревности до ненависти стоит сделать всего лишь один маленький шажок и все, ты уже за чертой. Ты за последней чертой, перейдя которую, мы все вступаем в мир активно действующего мстительного разрушения, злобы и отчаяния, осознавая, что тот, кому мы будем в соответствии с жестокой и губительной начинкой своей души воздавать по заслугам, уже вступил на ровную дорогу в мир мертвых. Ненависть, о, как мне знакомо и тягостно это чувство! Кроваво-металлический привкус и запах, тот самый запах, несущий в себе частичку смерти еще не так давно близкого существа. Запах ненависти для мордрэйдца, обладающего воистину непревзойденным положением в обществе — это запах исхода, близкой кончины того, кто когда-то, возможно, и был дорог тебе, но уже стоит на перепутье своей Судьбы, делая легкий наклон своим естеством в сторону тонкой границы, хранящей мир живых от мира перешагнувших этот рубеж. В момент потенциального перехода от жизни к небытию от выбранной жертвы не тянется шлейф благоухания его любимых духов, от него не исходит прелесть запаха не столь давно случившихся постельных утех. Он уже заведомо принесен в жертву, и весь тот аромат, который источает его пока еще находящееся в мире живых тело — это смрад неотвратимой погибели, окончательной и неизбежной. Если ты посмел нарушить законы верности, предназначенные тебе Судьбой, то все, что ожидает тебя и твои, пусть, и прекрасное тело и сильную душу в ближайшем будущем — переход в мир не-живых, превращение в остаток и отголосок мимолетной в веках, с этого момента никому не нужной, памяти. Но и отблеск воспоминаний стирается во вселенной, если тебя забыли ныне живущие. Тебя больше нет. Как же я счастлив, Рэймонд, что тебя больше не существует в моем прекрасном холодном, жестоком и порочном мире, мире живущих вечно. С момента твоей смерти прошло много, слишком много лет даже по моим понятиям бессмертного. Если бы я кому-либо признался, что не открывал полученное мною после твой смерти письмо лишь по одному мне понятным сентиментальным соображениям, я бы посмеялся над самим собой и не был бы в обиде на саркастичные замечания посторонних комментаторов. Честно признаюсь самому себе, я не открывал это письмо с момента получения его от моего драгоценного покойного супруга Рэймонда именно потому, что мне на отправителя было искренне и от всей души наплевать. В момент получения этой писульки мне было уже совершенно не до тебя, я шел дальше своим извилистым и интересным, полным интриг путем. Да что уж там, я слегка, презрительно тебя ненавидел. Ты стал мне омерзителен за годы до твоей неслучайной смерти. Ты превратился для меня в унизительное напоминание того, как я мог повестись на твою годами вливаемую мне в уши ложь. Хотя, я не питал в отношении тебя иллюзий уже лет через пять-шесть с момента заключения того глупого единения, когда я был вынужден предложить тебе не просто руку и часть моей разорванной союзом с Демоном души, а ввиду определенных обстоятельств был вынужден предложить тебе брак. Официальный. На уровне первого лица Империи Мордрэйд. И даже позволить тебе носить мою фамилию. Когда же ты столь удобно отправился в мир мертвых спустя годы, мне на комм в момент твоей смерти пришло это посмертное письмо. Но, я долгие четыреста с лишним лет так и не удосуживался его открыть. Зачем? Что ты мог интересного мне сообщить, да еще и посмертно? Наследство оставить? Ха, смешно, тебе и оставлять-то в наследство нечего было. Я тебя всю твою жизнь обеспечивал. Однако, ввиду последних событий, судя по которым ты, мой дорогой ныне покойный супруг веками после своей трагической гибели активно лез и продолжаешь сейчас лезть в мою текущую жизнь, возможно, стоит обратиться к архивам и прочитать это самое, доселе не прочитанное письмо. Возможно, я узнаю тебя, теперь уже моего главного врага, с другой, до этого момента скрытой от меня, стороны. Письмо Рэймонда Лэнтэра Зейндэну Аурису Лэнтеру III Отправлено посмертно «Мой дорогой и нежно любимый супруг, Не все наши чувства, намерения, дела и поступки можно легко объяснить, так аналогично же и не всё, что мне когда-либо хотелось, я осмелился бы произнести вслух. Некоторые вещи очень трудно описать словами, а тем более мне, я ведь никогда не был отличником даже в школе. Вот основная причина, по которой я пишу тебе это письмо, каким бы глупым тебе это не показалось, не надеясь ни на ответ, ни на понимание этого поступка, как и на понимание других моих действий, как и на то, что это письмо вообще вряд ли до тебя дойдет и будет прочитано, особенно с учетом того, что я уже умер. Что заставило меня прибегнуть к столь непопулярному в наше время способу передачи мыслей и чувств? Я просто давно уже понял, что все мои попытки поговорить на волнующую меня тему заранее обречены на провал. Что произошло ранее между нами, и до теперешнего момента с нами происходило? Почему в последние годы нашего не такого уж длительного брака между нами выросла стена глобального непонимания, Зейндэн? Стена неприятия интересов партнера — прозрачная, почти невидимая снаружи, но очень стойкая, прочная, пуленепробиваемая преграда, которая с каждым днем становится все толще и толще, глуше, непроходимей, окружая всю атмосферу между нами в нашей семье тем непроходимым морозным мордрэйдским холодом, в котором звучат лишь слабые отголоски остатков наших чувств, или того, что от них осталось. Именно непонимание и холодок между нами в последние месяцы заставили меня написать тебе это письмо. Знаю, ты этого не любишь, поэтому на ответ и не рассчитываю, тем более, что и отвечать-то, похоже, уже некому. Отправитель более не доступен. Говорить на личные темы с тобой всегда было нереально. Ты или не давал мне сказать все, что мне хотелось, или слушал, а точнее, делал вид, что слушаешь, находясь в другом мире. Ты начал отдаляться от меня, а я — как зеркало, я ведь чувствовал твое отношение ко мне, поэтому в последнее время мне казалось, что ты просто устал от меня, от моего присутствия в твоей жизни. Или вдруг, я все же был не совсем прав, думая так? Ты отдалялся от меня в тот момент, когда я начинал понимать, когда я только лишь начинал понимать, что на самом деле ты для меня значишь. Когда ты бездумно говорил мне, смотря мимо меня, что ты меня любишь. Но ты ни разу не смог мне ответить на вопрос: а что для тебя значит — любить? Говорили мы на эту тему всего лишь пару раз, но я ведь знаю, что ты, Император, не склонный к самоанализу, не стал бы к этой теме больше возвращаться, как бы я на этом не настаивал. Поэтому я обращаюсь к тебе с последней просьбой: дочитав до этого момента, со следующего абзаца, читай это письмо не просто как текст, с написанными в нем глупыми сентенциями твоего не очень умного и не всегда верного тебе супруга, а представь себе, что это я во плоти. Я стою перед тобой, как живой, и я говорю всё написанное тебе и только тебе, тихо шепчу тебе свои последние слова на ушко, вдыхая тонкий аромат твоих волос. Прошу, выполни мою последнюю волю, если мои слова для тебя все же имеют или имели хоть когда-то хоть какое-то значение. Пожалуйста, прочти мое последнее письмо, когда ты будешь один, и никто тебе не будет мешать, подумай над ним хотя бы несколько минут, если ты не делишь нас на тебя и меня, существующих в этом мире отдельно друг от друга. Я редко, очень редко когда-либо просил кого-то подумать над моими словами, а тебя вообще прошу об этом впервые. Я питаю небольшую надежду, что годы нашего брака дают мне некоторое право указывать твоим чувствам, что делать в течение хотя бы десяти минут. Однако, если ты считаешь иначе — прошу тебя не читать далее это письмо, удали его и забудь о нем, мой пока еще любимый. Ты всегда говорил, Зейндэн, что мордрэйдцы не умеют любить, но это не так. Иногда и ты произносил для меня это слово, и я таял в твоих руках. Но, что ты вкладывал в понятие любви? Ответь для себя сам на этот вопрос. Я, пожалуй, тут поставлю для тебя несколько вопросов, ответь себе на них. Ответь на них себе, а не мне, я ведь больше не смогу тебя услышать, реши проблему самопонимания прежде всего в своих собственных глазах, для себя. Ведь у каждого из нас было свое видение нашего брака. Мне хотелось бы, чтобы ты прежде всего понял, чем были наши отношения для тебя, какое место я занимал в твоей жизни: развлечение на время, лишь некая точка на пути твоей вечной жизни, или я все же был линией, которая на определенный срок твоей вечности легла параллельно твоей линии жизни, или судьбы, или любви… У меня при жизни было еще много вопросов, на которые мне так и не удалось получить твой ответ, хотя, если и ответа не было, мы могли бы найти его вместе, но теперь я — просто твое прошлое. Итак, вопрос первый, и он очень важен для меня: что такое любовь для нас? Я могу ответить, лишь что любовь значит для меня: это не только взаимоуважение, не просто стремление делить проблемы и радости с другим, понимать и принимать недостатки друг друга и не рассматривать их всерьез. Любить — значит бережно относиться к чувствам партнера, идти параллельными курсами. Но самое главное для меня — быть вместе в болезни и радости, на войне и в мирной жизни, дома и на светском приёме. Ты когда-нибудь думал о том, что хочешь делить вечность и быть всегда со мной рядом? Не предавать, не продавать и не обменивать друг друга. Партнер, его чувства, его внутренний мир — их совместное гармоничное существование всегда в опасности, нельзя допустить разрушения этой общности, иначе всё то черное и вся та тьма, что есть в наших сердцах начнет пожирать нас изнутри, поглотит душу до конца, уничтожив в итоге личность. Любить — значит быть в гармонии друг с другом, но это не значит «растворяться» друг в друге. Я вижу наш брак не как одно большое «мы», а как — «я» плюс «ты». Но для достижения этого общего счастья нам нужно взаимопонимание, взаимопроникновение в скрытый от посторонних мир чувств другого. Ты же никогда не пытался заглянуть внутрь моей внешней оболочки. Ты постоянно говорил мне фразу «ну что же ты за … такой!». Да, я иногда такой… А ты сам, пытался ли ты когда-нибудь понять меня, увидеть то, что есть внутри меня? Мне иногда казалось, что ты не любишь меня именно потому, что тебе все равно, что я переживаю, кем я являюсь на самом деле. Да, пару раз ты задавал мне вопросы, касающиеся «внутренней» стороны, но в тот же момент ты бежал, или банально устранялся от моих ответов на них. Ты боишься того, что можешь увидеть или услышать во мне? Соглашусь, своих проблем у тебя сейчас должно быть достаточно, но не лучше ли сразу расставить все точки в конце предложения, чтобы не отречься от меня потом? Закрыться в раковину, отгородиться от меня стеной, как ты делаешь сейчас — это не выход. Нельзя бояться правды, она не очень и страшная, если ты осознаешь, нужен ли я тебе вообще. В любом случае, чтобы ни было, вне зависимости от ответов на мои вопросы, как заданные, так и не высказанные, я благодарен тебе за пробуждение во мне более сильных чувств, за все то, что сдвинуло меня с мертвой точки, вывело из вечной мерзлоты мои эмоции, хотя быть чувственным намного труднее, чем куском льда в материальном облике. Ты, скорей всего этого не помнишь, но я-то, наоборот, привык запоминать фразы, особенно сказанные относительно моей персоны, сказанные интересным для меня собеседником. В один из наших первых дней совместной жизни, ты, хоть и был порядком нетрезв, сказал, что хочешь быть для меня тем, кто разбудит во мне чувства, пробудит взрослого. В тот момент, я, честно говоря, подумал, что это странно для тебя — говорить слово «чувства». Но время прошло, и вышло по-твоему, даже в моей системе ценностей власть, деньги и положение в обществе покинули первый план. Но я хочу тебя спросить: зачем тебе это было нужно? Поиграть и бросить? Почему же ты об этом мне не сказал? Если у тебя проблемы и в последнее время тебе просто не до меня в связи с новыми веяниями Мордрэйда в политике, так и скажи. Хотел уйти — почему не попросил меня об этом? Я бы отпустил тебя на время, ведь я слишком тебя люблю. Пусть бы потом мне было трудно, очень плохо, но лучше горькая правда, чем приукрашенная вечная кисло-сладкая ложь. Дело в чем-то другом? Что случилось с нами в последнее время? Не хотел говорить прямо, сказал бы, что сейчас не лучший период для наших отношений, что ты занят другим. Почему ты всегда думал, что я не смогу понять и помочь? Я всегда хотел понять твою логику: сегодня у нас все хорошо, а завтра — разве что не в грязь хочешь меня прилюдно втоптать. Мне было больно от этого и я стал искать успокоения в других, о чем в момент написания этого письма безумно сожалею. И, если ты заметил, в последнее время я почти перестал говорить тебе что-то о себе. В последнее время — только коротко или никак. Нет, ты не утратил моего доверия, но по ряду причин я стал тебя бояться, бояться не как супруга, а как лицо, наделенное высшей властью, как повелителя моей жизни. Ты, наверно, мог бы и сам догадаться, что сейчас у меня не самый лучший период во всем. Для того, кто привык к самостоятельности всегда и везде, а я ведь сирота, я привык, что все зависит в моей жизни только от меня самого, в учебе, карьере, в принятии решений, твоя власть стала пугать меня, как распоследнего представителя отсталой цивилизации. Частые неудачи, промахи в военных кампаниях, как будто специально подстраиваемые, и пусть это звучит как паранойя, постоянные столкновения с Эверсом, с тобой, к тому же есть другие проблемы о которых я даже и упоминать боюсь. Весь клубок внутренних и внешних противоречий, многократно накладываясь друг на друга — все это постоянно приводит к тому, что любой менее устойчивый назвал бы предчувствием смерти. Но это состояние хуже, а ты даже не замечаешь моего постоянно печального выражения лица. Я чувствую, что срываюсь и падаю в бездну, и никто не хочет мне помочь. Мне в мои восемнадцать лет казалось, что я нашел свою цель в жизни — быть рядом с тобой, поддерживать и помогать тебе, но пара твоих слов — и моей цели нет, судьба рушит все. Я думаю сейчас о том, что жизнь моя на самом деле всегда была лишена смысла, нет и не было в ней более движения к какой-то, пусть и призрачной, цели. Вращаясь в нашем высшем обществе, мне кажется, что если бы меня не было, то у окружающих было бы меньше проблем, и жизнь многих сложилась бы лучше, намного приятней. Помнишь, я говорил тебе о том, что мне хотелось бы от мужчины, который рядом: видеть прежде всего поддержку и опору, основу моего спокойствия и душевного равновесия, стенку — но не стену льда, а теплую, надежную стенку, к которой приятно прижаться, с которой можно поделиться плохим и хорошим. Я знаю, что не оправдал твоих ожиданий, но и ты не оправдал моих. Пишу это прощальное письмо, как последнюю попытку восстановить между нами некое равновесие и, прости меня, если я в чем-то виноват. А я виновен, я отлично это осознаю, но изменить что-либо уже слишком поздно. Слишком поздно я понял, что что-то идет не так, что не все гладко. Я и так всю жизнь следую путем своих ошибок, но мне их преодоление дается морально труднее, чем тебе, я ведь намного моложе тебя, и у меня нет своего богатого жизненного опыта. Если же ты в чем-то виноват передо мной, то знай, что я пока еще не могу простить. Это выше моих сил. То, что я сейчас чувствую и то, как я сейчас живу, да вся моя картина мира выкрашена в абсолютно черный цвет, но где-то там, в глубине дебрей, иногда, очень редко, и со временем все реже и реже, просвечивает предвкушение тепла и любви. Мне бы не хотелось, чтобы свет моей надежды на лучшее совсем погас, совсем исчез, а это возможно, только если тебе не абсолютно все равно. Как я представляю себе свою жизнь сейчас: я иду один по тонкой нити над пропастью. Единственный неверный шаг, и она примет меня, будет ли это больно или страшно — этого узнать нельзя заранее. Но, с другой стороны, что такое боль или боязнь страха перед лицом того, как я живу или, вернее, существую сейчас, в страхе перед тем, что будет, если я оступлюсь. Но еще страшнее страха — чувство обреченности. Когда пропасть закончится, будет пройдена до конца, что тогда? Принесет ли достижение цели радость? В последнее время ничто, достижение любых результатов не приносит мне радости. Я получил новое звание, которого честно добивался два года. И снова — пустота, которую нужно заполнить, или она сожрет, поглотит меня. А ты даже не постарался хоть немного заполнить эту пустоту, или подстраховать меня в моем пути над пропастью. Если ты читаешь это письмо, то меня уже нет в мире живых. И я знаю, Зейндэен, что в таком случае меня отправили на верную смерть с твоего молчаливого одобрения. Но, повторюсь, я не смогу тебя простить, пока ты не полюбишь меня. И хотя ты не просил меня быть с тобой вечно, но я обещаю тебе, что я вернусь. Вернусь и после своей смерти. И у нас все будет по-другому. Не забывай меня. Я живу, пока ты меня помнишь. Ведь я так тебя любил…» Закрываю файл и стираю его без возможности восстановления. Подобные высказывания и мысли могли бы отлично подойти какому-нибудь хорошо воспитанному ормондишке, увязшему в жалости к самому себе. Хотя, ормондишки тоже разные бывают, от некоторых ничего, помимо хамства, получить не представляется возможным. Да, Рэймонд, ты — мой самый серьезный жизненный промах. Развел в письменном виде розовых соплей, для мордрэйдца не характерных. Любовь себе какую-то выдумал, ну просто как мой приятель Эверс на старости лет. Вот ведь идиот чувствительный, а сам-то при этом прыгал из постели в постель без малейшего стеснения, не скрывая своих похождений. Забавно, но с другой стороны, если бы я услышал нечто подобное от этого живого собеседника лет этак за десять до его трагической кончины, когда я был слегка терпимей и моложе, возможно, история бы повернулась по-другому. А сейчас, уж извини, мой нелюбимый, но ничего, кроме ненависти к тебе я не чувствую. И, возможно, любить я, как истинный мордрэйдец, и не умею, зато ненавидеть могу отменно. Я бы хотел ответить, написать тебе в лучших традициях мордрэйдского военного этикета, присущих моему не стесняющемуся в выражениях другу генералу Эверсу всё, что я думаю о тебе, но, я прекрасно понимаю, что отправитель более недоступен. Недоступен в моем мире, мире живых и бессмертных. А я всего лишь хотел сообщить тебе, что с момента, когда ты вступил на опасный путь мщения мне, наша ненависть стала не просто взаимной, а непреодолимо взаимной. Что ж, я в игре, да я и не выходил из нее никогда. С момента твоей смерти я наивно полагал, что все плохое умерло вместе с тобой, но ты даже и из мира мертвых не даешь мне свободы от тебя и твоих интриг, вмешиваясь в мои дела и передавая приветы с того света. А ведь каким милым мальчиком ты был в детстве, Рэймонд. Мне легко судить об этом, ведь я знаю тебя с твоих десяти лет. И лишь помня о том, каким славным и восторженным ребенком ты был, видя во мне кумира, как яростно ты добивался моего внимания, слегка повзрослев, я опрометчиво позволил тебе прожить сорок лет — непозволительно долгий срок для такого дерьма, каким ты в итоге оказался, став зрелым и самостоятельным и получив желаемое в виде брака со мной.