"Кисло—Сладко"

«Чудовищем не рождаются — его создают выборы, которые мы делаем в моменты слабости.»

      Теперь, кажется, ничего хуже я уже сделать не смогу. Как легко перешагнуть через всё то, во что ты так яро верил, не правда ли? Сделать один неправильный, ошибочный шаг и оказаться на той стороне, где Бога больше нет.       Отец всегда учил меня добру. Он знал, что Кэролайн, хоть и старше меня, была слишком хрупкой для подобной правды. Он считал меня сильнее, крепче, достойнее. С ранних лет отец закладывал в меня веру. Он говорил, что демоны — уже в нашем мире. Они всегда близко, всегда рядом, всегда среди нас. И не важно, кем был человек до своего падения — как только его нутро оскверняет хоть капля чужой крови, он становится пропащим.       Отец видел в вампирах воплощение абсолютного зла. Он хотел искоренить их всех, наказать за то, что они питаются человеческой жизнью. Его ненависть к ним была столь же безгранична, как и его вера в Бога. Он учил меня ненавидеть Сатану, учил безжалостности. Но даже это не избавило меня от сомнений, которые разрывали мою душу в юности. Разве убийство — это не грех? Разве оно соответствует законам Господа?       На мой вопрос отец ответил просто: вампиры — не люди. Они утратили свою душу и потому заслуживают лишь гибели. Это милость для них — даровать им конец. Их нужно ненавидеть. Нужно убивать. Только так можно оставаться преданным Господу.       Я хотела, чтобы отец гордился мной. Хотела его любви. И потому я ненавидела. С презрением смотрела на каждое убогое создание, питающееся человеческой кровью.       Старые половицы жалобно скрипели под ногами, словно протестуя каждому моему шагу. Лампочка настольной лампы противно звенела, выдавая нервное дергающееся мерцание. Даже запах маминых любимых духов, обычно такой уютный и родной, теперь стал едким и душным. Всё казалось неправильным, чужим. Словно мир чуть сдвинулся, и это вызывало тошнотворное головокружение.       Двенадцать месяцев назад отец нарушил собственные принципы, когда помиловал Кэролайн. Как бы он её не любил, даже если она является его дочерью — он должен был убить её. Проткнуть её грудь колом, сделать это безболезненно, но это было бы милостью для неё. Так он говорил, когда учил меня тому, что вечность — это бремя, которое вампир не должен нести. Но он поступил иначе. Он пошёл против себя, против своих правил, против того, чему учил меня.       И в тот день я усомнилась. Не в нём — в себе. В Божьей заповеди, в праведности, которой он меня учил. Потому что я поняла: я поступила бы так же.       Застыв в коридоре, я слушала их разговор. Кэролайн говорила громко, почти резко, а мама отвечала тихо, смутно — она плакала. Из-за меня. Из-за моего состояния. Они обсуждали меня, словно вещь, которая вдруг сломалась и стала неправильной.       Я стояла, чувствуя, как стены дома сужаются, давят, отравляют. Всё, что когда-то казалось мне родным, внезапно стало чужим.       — Ей нужно время! — выкрикнула Кэролайн. — Всё это… это слишком неожиданно!       — А что, если она откажется? Что, если поступит так же, как ваш отец?! — голос мамы дрожал, как порванная струна, срывался, звучал почти болезненно.       Их слова пробивались сквозь меня, обжигая, оставляя острые следы, словно ледяная вода, пролившаяся на обнажённую кожу. Это было похоже на щелчок по стеклу: хрупкое, звонкое, оставляющее глубокую трещину где-то внутри.       Три месяца назад отец погиб, укрепив мою веру в правильность своих поступков. Он сделал выбор — между вечностью и смертью человеком. И он выбрал второе. Выбрал по своим принципам, по тому, чему он учил меня всю жизнь.       Как бы сильно я ни рыдала, как бы ни тосковала и сожалела, я ни разу не сказала, что он должен выпить человеческую кровь. Не попросила его остаться. К рассвету он ушёл — с миром, со смирением, славной смертью. Я гордилась им. И знала, что я поступила бы так же.       Закрыв за собой дверь, я медленно осела на пол. Тяжёлые ботинки соскользнули с ног и с глухим стуком упали на ковёр. Я зажала голову руками.       Сердце, которое больше не бьётся, вдруг болезненно сжалось, словно отголосок утраченного ритма жизни. Я чувствовала ледяной холод на кончиках пальцев. Чувствовала себя чем-то сломанным и более ненужным.       Одиночество сопровождало меня почти всю мою жизнь. Мама, шериф города — никогда не находила времени на воспитание дочерей. Её работа всегда была важнее, и нам с Кэролайн приходилось заботиться о себе самим. Но я её ни в чём не винила.       Кэролайн, независимая и целеустремлённая, замещала своё одиночество стремлением быть лучшей. Её жизнь была вечной гонкой за признанием, за вниманием, которого она отчаянно жаждала.       Когда родители ещё не развелись, отец всегда был рядом. Но даже его присутствие не спасало меня от мучительного, порочного ощущения абсолютного одиночества. Это чувство впивалось в душу острыми когтями, сопровождаемое тягостной мыслью: даже если кто-то рядом, он может исчезнуть в любой момент. В этом — весь смысл нашей жизни. Мы рождаемся одинокими и уходим из этого мира, унося с собой одиночество.       Правда в том, что люди, которые придут на наши похороны в любой другой день, не нашли бы времени, чтобы просто навестить нас, даже если бы знали, что смерть близка. Люди убоги в том, что единственное, что они могут — это сожалеть.       Моя комната была всё тем же убежищем, что и всегда. Но теперь стены казались тесными, почти душными. Они давили на меня, запирали внутри, словно в клетке. В углу стоял мой старый плюшевый медведь — ярко-розовый, нелепый, ненавистный мне в детстве именно за этот цвет. На полке пыляться книги, которые я перечитывала так много раз, что знала их чуть ли не наизусть. На столе валялся школьный проект, который мы с Джереми так и не успели закончить.       В этих мелочах была вся моя жизнь. Жизнь, которая теперь больше не имела ко мне никакого отношения.       Я перелезла на кровать, свернулась калачиком, вжимаясь спиной в холодную стену. Дышать было тяжело. Слишком тяжело. Грудь сдавливала невидимая тяжесть, а воздух казался вязким и неподатливым. Слёзы хлынули сами собой, горячие, обжигающие. Я пыталась подавить рыдания, удержать их внутри, но тело предательски содрогалось, вырывая тишину шепотом подавленного отчаяния.       Я не хочу этого. Я не хочу быть этим. Быть вампиром.       Эти слова пульсировали в голове, словно ядовитый шёпот, раз за разом прожигая сознание. Горло сдавливал тугой узел, а слёзы стекали по щекам, оставляя на коже жгучие следы. Я разрыдалась. Беззвучно, но отчаянно. И всё же знала: Кэролайн слышит. Она всегда всё слышит.       Я просто хочу быть собой. Той, кем была раньше. Той, кто могла дышать полной грудью, смеяться до боли в животе, чувствовать тепло солнца на своей коже. Но всё это умерло. Вместе со мной.       Я не выбирала это. Никогда бы не выбрала. Я хотела жизни. Хотела чувствовать. Хотела света. А теперь… теперь этого не вернуть. Всё, что осталось — чуждый пронизывающий холод, который подчиняет меня себе.       Я застряла здесь. В этом теле, которое больше не моё. В этой комнате, что стала слишком тесной. В этом доме, который уже не принадлежит мне. Ведь мёртвые не могут владеть имуществом.       И я ненавидела это. Ненавидела каждую мысль, каждый обрывок осознания, что всё, чем я была, исчезло. Исчезло безвозвратно.

***

      Следующий день выдался пасмурным. Небо, затянутое густыми облаками, вот-вот грозило разорваться, чтобы залить этот мир холодным грязным дождём. Туман стелился по дорогам, густым покрывалом окутывая землю, словно пытаясь спрятать её от чужих глаз.       Я направлялась к школе, чувствуя, как каждое движение отдаётся в теле странной вязкой тяжестью. Всё вокруг выглядело как обычно: жёлтые школьные автобусы, шумные группы подростков, громкий смех и перекрикивания компаний. Но всё это казалось чуждым мне. Не моим, а навязанным.       Я пришла сюда, чтобы попрощаться. Знала, что долго не протяну. Моё тело — эта странная неживая оболочка, казалась мне отвратительной и чужой, ненастоящим. И я буду рада избавиться от неё в тот же миг, как только конец настигнет меня.       Друзья встречали меня улыбками и радостными приветствиями, даже не подозревая, что видят меня в последний раз. Их разговоры звучали отдалённо, будто сквозь толщу воды. Пустые слова, ничего не значащие. Они смеялись, говорили о мелочах, совершенно не понимая, как быстро утекает время.       Я улыбалась в ответ, стараясь выглядеть как всегда, пытаясь быть прежней. Но внутри разрасталась пустота. Молчаливая, удушающая, невозвратная. Та, от которой я уже не смогу избавиться. Чувство одиночества всё больше поглощало меня.       Школьный коридор был пустынным, но воздух, казалось, звенел от тишины. Флуоресцентные лампы мерцали, создавая холодный свет, который делал всё вокруг неестественно бледным. Я стояла у окна, глядя на осенний двор. Жёлтые листья медленно кружили в воздухе. Их тихий танец казался таким непринуждённым, переполненным чувством свободы, почти насмешливым.       Я крепче обхватила себя руками, пытаясь укрыться от всего этого…       Когда я устало повернула голову, в дальнем конце коридора заметила идущего ко мне Джереми. Его фигура выделялась на фоне мрачности. Даже день сегодня словно провожал меня в мир мёртвых.       Его шаги были тихими, но в моей голове каждый из них отдавался гулкими ударами, как эхо в пустоте. В его глазах я сразу заметила что-то неправильное, что-то тревожное. Там были страх, боль и какая-то невыносимая тяжесть, которую он, кажется, носил в себе уже долго.       Гилберт подошёл ближе, но остановился в шаге от меня, как будто боялся, что если подойдёт ближе, я испугаюсь. У меня в груди заболело. Неужели я вижу его в последний раз?       — Нам нужно поговорить, — сказал он, и его голос звучал неуверенно, немного растерянно. Он аккуратно взял меня за руку. Его пальцы были теплыми, мозолистыми, знакомыми, но дрожащими. — Пожалуйста… просто выслушай меня.       Я кивнула, улыбнувшись с притворной лёгкостью, хотя уже знала, что он скажет дальше.       — Это я, — начал он, не глядя мне в глаза. Его голос был тихим, надломленным. — Это я виноват. Я… это из-за меня ты… ты погибла. Я убил тебя.       Его слова резали меня, как осколки стекла. Но вместо гнева или боли я почувствовала лишь жалость. К нему. К его растрёпанной душе, которая отчаянно искала прощения. Джереми не был виноват. Я знала это. Даже если именно его стрела пронзила мою грудь, я не могла его винить. Он пережил слишком многое. Он страдал слишком долго.       А может, лишь из любви. Я чувствовала больше боли от того что и вправду больше его не увижу.       Он продолжал говорить, пока не перешёл почти в шёпот.       — Ребекка… она подстроила аварию. Это всё из-за неё. Елена… она погибла. Я был в ярости. Хотел отомстить. Но всё пошло не так. Я… я не хотел…       Его голос сорвался, и он замолчал, будто дальше говорить было невыносимо. Джереми сжал мои руки так крепко. Словно боялся, что если отпустит, я исчезну навсегда. Его карие глаза, полные слёз, смотрели на меня, умоляя о том, что он не мог сказать словами.       — Прости меня, — выдохнул он, и голос его сломался. — Мне так жаль… В этот момент во мне что-то дрогнуло. Я видела, как он терзается. Видела, как его разрывает изнутри. Всё, что я хотела — обнять его, утешить. Сказать, что он не виноват, что я простила его уже давно, ещё вчера. Да и не винила ни в чём я его никогда. Но слова застряли у меня в горле, а руки остались прижатыми к груди.       Я молчала. Просто смотрела на него, не в силах сразу найти слова. Ему было больно. Настоящая боль, которая отражалась во взгляде, в каждом его движении. Боль, с которой невозможно справиться одному. Но моя боль была больше. Мне было больнее.       И всё же я притянула его к себе, заключив в объятия. Уткнулась лбом в его плечо, чувствуя тепло его тела, которое словно напоминало мне, каково это — быть живой. Он пах так знакомо, так по-родному. Этот запах, эти прикосновения причиняли мне невыносимую агонию, напоминая о том, что я потеряла.       Джереми Гилберт — мальчик, в которого я влюбилась, когда мне было семь лет. Юноша, которому я приходилась лучшей подругой с одиннадцати. И парень, в которого я была влюблена с четырнадцати.       Вместе с этой жгучей болью росло нечто другое. Более тёмное, более страшное. Голод. Жгучий, острый, почти всепоглощающий голод, раздирающий меня изнутри. Я сжала глаза, но это не помогло. Когда я снова взглянула на Джереми, мой взгляд невольно скользнул к его шее. Там, под тонкой кожей пульсировала вена. Я слышала её биение, отчётливое, как тиканье часов. Почувствовала, как заболели дёсны, как острые клыки рвались наружу.       Мои ладони сжались на его плечах сильнее. Пальцы запутались в его волосах на затылке и потянули слишком сильно. Я знала, что это больно, но не могла отпустить. Нутро требовало крови, но я сдавила это желание в себе, почти раздавила. А после сипло прошептала:       — Я не могу быть монстром, Джереми. — мой голос был тихим, но твёрдым. — Я не хочу жить вечно. И я не буду пить кровь. — я сделала паузу, чувствуя, как слова обжигают горло. — Я умру человеком.       Джереми вздрогнул, но не отстранился. Его руки оставались на моей спине, крепкие, уверенные. Он не отпустил меня, наоборот, обнял ещё крепче, словно боялся, что я перестану дышать прямо здесь, у него на глазах.       Я ожидала сопротивления, попытки переубедить меня, слёзы, крики. Но он просто кивнул.        В это мгновение мне не хватило смелости признаться ему в чувствах. Так будет даже лучше. Пусть он не знает. Пусть моя любовь умрёт вместе со мной.       Я знаю, что смерть родителей Дженны, мистера Зальцмана, изменила его. Сделала его сильнее, но в то же время оставила на нём шрамы. Глубокие, постоянно кровоточащие. Однако я не могла представить, какую боль ему причинит и моя смерть. Какую боль принесёт ему потеря лучшей подруги, той, кто был рядом с самого его детства. А сестры? Елена выбрала вечную жизнь, стала вампиром. Но разве это можно было назвать жизнью?       — Если это твой выбор… я принимаю его, — сказал он с жалостью и глубоким сожалением.       Я почувствовала странное, почти обманчивое облегчение. Всё, что нужно было сказать, я сказала. Всё, что нужно было услышать, я услышала. Казалось, это был момент покоя. Тот самый, которого я так отчаянно желала.       Но внутри меня уже росло предчувствие. Этот покой был хрупким, ложным. Всё только начинается.

***

      Школьная библиотека погрузилась в молчаливый сумрак. Последние лучи закатного солнца едва пробивались сквозь пыльные стекла высоких окон, играя блеклыми отсветами на корешках старых книг.       Воздух здесь тяжёлый, пропитанный запахом старой бумаги. Я стояла у одной из полок, осторожно расставляя учебники, пальцами скользя по холодным потрескавшимся переплётам.       Ещё недавно всё это — книги, проекты, мелочи школьной жизни — казались такими важными. Все, что ещё недавно казалось ценным, вдруг стало ненужным. Единственное, о чём я жалела — что некоторые из книг так и не успела дочитать.       Тихий шорох за спиной заставил меня замереть, так и не разорвав касания с полярностью пожелтевших страниц. Сердце дрогнуло, словно птица в клетке, напрягаясь в ожидании. Мне почудилось движение. Медленно я отошла от полки, краем глаза оглядываясь.       Тишина, как плотная пелена, давила на уши. Может это был просто ветер? Только дрожащие полосы света и тени, которые плясали на полу от последних закатных лучей, едва могли усмерить мой разум.       Но тут ветер налетел новым порывом. Он прошелестел между стеллажами, грубо смахнув книги с моих рук, и те с глухим стуком разлетелись по полу. Тишину разорвал свист, словно раскат грома. Я вздрогнула и резко обернулась, но не успела сделать и шагу. Передо мной в полном безмолвие возник Кол Майклсон.       Моё дыхание замерло. Его силуэт выделялся на фоне полумрака, высокий и громоздкий. Моё сердце оборвалось. Кол был неподвижен, как статуя, но от его присутствия, словно от зыбкого разряда, кожа покрылась мурашками.       Лицо первородного тонуло в тени, но я видела всё до мельчайших деталей. Напряжённые линии скул, сдвинутые густые брови и глаза — глубокие, тёмные, почти чёрные, горящие, как раскалённый уголь. Его взгляд был проникающим, пронизывающим до самого нутра, словно он видел всё, что я хотела скрыть.       Но больше всего меня напугала его тишина. Привычной насмешки, вечного хладнокровного сарказма, которым он всегда щеголял, не было. Не было даже намёка на улыбку — только давящий, осязаемый холод. От которого мне хотелось спрятаться, исчезнуть.       — Ты всё ещё… — его голос прозвучал неожиданно глубокий и низкий, от этого тем более пронизывающий. Он сделал шаг вперёд, и я непроизвольно отступила, уперевшись спиной в жёсткую поверхность стеллажа. — Человек. — почти с издёвкой, но с оттенком раздражённого удивления, прошептал Майклсон, прищурив глаза.       Я ощутила, как внутри начинает закипать смесь гнева и страха. Дыхание сбилось, пальцы непроизвольно сжались, скользнув по дереву стеллажа, оставляя глубокие царапины.       — Что ты здесь делаешь?! — выдохнула я, стараясь придать голосу твёрдости, хотя внутри всё дрожало.       Кол не ответил. Его взгляд медленно опустился к моей шее. По коже пробежал холодок, оставляя за собой дорожку мурашек и будто невидимую рябь. Этот момент был таким до боли знакомым, напомнил всё: ту ночь, те крики и ту кровь, что стекала по венам и коже.       — Милая, ты и правда такая глупая? — его голос звучал словно лезвие, скользнувшее по моей шее, надавившее достаточно, чтобы пустить кровь, но не убить. — Серьёзно? Ты собралась умереть во второй раз?       Я распахнула губы, чтобы что-то сказать, но Кол резко оказался слишком близко. Его дыхание, обжигающее и тёплое, коснулось моей кожи, заставляя сердце заколотиться сильнее. Он наклонился так, что наши лица почти соприкоснулись.       Вдох на выдохе. Мы смотрели друг другу в глаза, как будто пытались прочитать эмоции, что-то понять, пробиться сквозь напряжение. Но тишину нарушил внезапный шум неподалёку, за которым последовал голос. Я сразу узнала его — Вивьен. Стерву школы, так яро завидующая моей сестре и ненавидящая меня.       — Эй, здесь кто-нибудь есть?       — Отойди от меня, монстр! — выпалила я, вскинув взгляд. Гнев закипал внутри, как раскалённый металл, готовый разорвать меня изнутри. Я устала. Больше, чем когда-либо. Тело изнывало, дрожь не проходила, веки тянуло сомкнуться, но я заставляла себя стоять, цепляясь за остатки сил.       Губы Кола дрогнули, будто в предвкушении или насмешке. Он сделал шаг назад. Его голова наклонилась набок. Взгляд говорил: — Ты сделала ошибку, и ты за неё заплатишь.       — Ох, милая, ты и правда считаешь меня монстром? — произнёс он почти едко.       Голос его был тихим, но настолько пронизывающим, что звенело в ушах. Голова закружилась. Я чувствовала, как последние часы, данные мне на жизнь, истекают, утекают, как вода сквозь пальцы. Мне нужно домой.       — Позволь показать тебе, что значит быть монстром. — тембр Кола упал до рычания, низкого и пугающего.       В мгновение ока он исчез из поля моего зрения. Живот сжалась от тревоги, настолько острой, что перехватило дыхание. Оттолкнувшись от книжного шкафа, я сделала шаг вперёд, но тут же замерла: передо мной уже возник Кол. И не один. Его улыбка была ядовитой как у хищника, который уже загнал добычу.       Он крепко держал Вивьен за локоть, словно демонстрируя мне свою власть. У меня внутри всё оборвалось.       Я почти вскрикнула. Сердце забилось в груди так яростно, что отдавалось болезненной дрожью в рёбрах. Паника сдавила меня, как железный обруч.       Вивьен выглядела жалко. Её обычно идеальные блестящие локоны растрепались, а большие карие глаза — наполнились страхом. Она попыталась вырваться, но хватка вампира была неумолима.       — Ну что, дорогая… — Кол обратился к девушке. Его голос скользнул, будто шёлк с каплей яда. Он смотрел на неё, как охотник на загнанную дичь. — Не стоит сопротивляться, ну же, — он притянул девушку ближе, игнорируя её беспомощные попытки освободиться.       Вивьен что-то забормотала, но Кол прервал её жалкий лепет, холодно заглянув в её широко распахнутые глаза. В следующую секунду её взгляд потух, стал пустым, отрешённым. Её зрачки расширились, а тело послушно обмякло.       — Ты же не против, если я попробую твою кровь на вкус? Да? — саркастично поинтересовался Кол.       Вивьен кивнула, как марионетка, послушная своему кукловоду. Она медленно подняла руку, отодвинула свои блестящие волосы с шеи и, склонив голову, обнажила горло. Я знала, что внутри она кричит от ужаса. Её охватило отчаяние, но её тело подчинилось чужой воле.       — Кол, не смей! — закричала я, бросившись к нему. Я попыталась оттолкнуть Майксона, но мои руки будто ударялись в стену. Он был слишком силён, а я слишком слаба. Он словно играючи отбросил меня в сторону.       — Я же монстр, милая. Ты разве забыла? — усмехнулся первородный, демонстративно разрывая зрительный контакт со мной. И тогда он резко впился зубами в шею Вивьен.       Она не издала ни звука. Просто застыла в его руках, как сломанная кукла — безвольная и безжизненная. Неспособная ни сопротивляться, ни двигаться.       Но хуже всего было то, что моё внимание приковало не её безмолвное страдание, а запах. Густой, насыщенный запах ударил в нос. Кисло-сладкий, приторный, он обжигал каждую клетку моего сознания, впитываясь в самое чрево. Внутри меня вспыхнул голод. Дикий, всепоглощающий, такой, с которым я к концу этого дня уже немогла совладать.       По телу прошла дрожь. Я застыла, наблюдая за Колом. Первородный пил кровь Вивьен с наслаждением. Его лицо искажалось от удовольствия, а пальцы глубоко впивались в её плоть в чувстве эйфории. Это было отвратительно. Настолько отвратительно, что у меня задрожали колени. В горле встал ком, в животе появилась болезненная тяжесть, словно что-то скручивало меня изнутри. Меня тошнило. И всё же я не могла отвести взгляд.       Я почти издала стон. Это было неправильно. Это было омерзительно, грязно. Но я не могла с собой совладать.       Кол словно почувствовал, точно предугадал это. Он едва повернулся ко мне, встретившись со мной взглядом. По его подбородку стекала капля алой жидкости. Его клыки исчезли так быстро, будто их никогда не было. Он ухмыльнулся злорадно, торжествующе.       Он всё понял. Более того, он сделал это намеренно.       Я почувствовала, как внутри меня всё сжимается. Гнев, страх, отвращение к нему — и к самой себе.       Столь убого, омерзительно. Я была хуже, чем можно было себе представить. Я была такой же, как они, вампиры.       — Ты… Ты чудовище! Как ты можешь?! — выкрикнула я, но мой голос сорвался, стал ломким, слабым. Злость внутри меня началамеркнуть перед другим… более пугающим яством.       Я была такой же, как он. Монстром.       Кол медленно поднял голову, его губы блестели от крови. Не торопясь, он провёл языком по нижней губе, как будто смакуя остатки. Его ленивое, самодовольное выражение оставалось неизменным, а глаза, холодные и безразличные, задержались на мне.       — Дорогая, ты повторяешься, — Кол насмехался. — «Злой плохой вампир», «монстр», «чудовище», «убийца»… — он слегка прищурился, уголки его губ дрогнули в ехидной ухмылке. Он сделал шаг ближе. — Признай, всё это заставляет тебя хотеть меня, не так ли? Ты маленькая лгунья.       У меня сжало живот. Всё внутри, казалось, оборвало и полетело в пропасть.       — Отойди от меня! — выпалила я, резко попятившись назад. Моя нога зацепилась за край ковра, и я едва удержала равновесие. Но Кол даже не двинулся. Он стоял, точно уверенный в том, что если я побегу — он догонит.       — Ты дрожишь, — его голос стал мягче, словно бархатный шёпот. — Но не от страха. — всё внутри сжимается, закипает. — Милая, ты боишься правды, которую никак не можешь признать.       Он сделал ещё шаг вперёд, и воздух вокруг меня внезапно изменился. Холод комнаты сменился удушающим жаром. Запахом крови. Он бил в нос, обволакивал, заполнял сознание. Желание — дикое, первобытное, вспыхнуло внутри, сжигая любые попытки сопротивляться.       Кол прав.       — Нет, ты не… я не… — начала я, но голос сорвался, и слова утонули в лёгких.       — О, ты ошибаешься, — его рука резко, но на удивление нежно обхватила моё запястье, дёрнув ближе. — Это ты. Настоящая ты.       Я пыталась вырваться, но мои движения были бессильны. Всё это тщетно.       — Когда ты становишься вампиром, все твои чувства — обостряются. Все твои желания — становятся в стоню раз сильнее. — трактует Майклсон, почти шепотом. Его баритон щекочет сознание.       Кол тянет меня ближе, толкает к себе и почти заставляет вжаться лицом в шею Вивьен. От неё исходит густой металлический аромат, ударяющий в сознание, от которого разум плывёт.       — На самом деле ты вовсе не хочешь умирать, не так ли? — продолжал неумолимо первородный.       Кислый, приторно-сладкий запах обезволил меня. Кол провёл пальцем по рваной ране на шее Вивьен, собирая тонкую струйку крови. Он подносит палец к моим губам.       — Попробуй, — сказал он тихо, почти ласково.       — Нет! — я попыталась вырваться, но ноги будто приросли к полу, а запах крови обжигал всё внутри. Он был повсюду.       — Ты не можешь сопротивляться, — голос Кола тяжелел с каждым словом. Перед глазами всё поплыло. — Потому что ты — не хочешь.       Его слова проникли в меня, как яд, медленно, но неизбежно. Я уже не понимала: это внушение или мои собственные чувства предали меня?       Только сильные могут править. Слабые всегда погибают первыми. Если ты слаб, ты всегда добыча для хищников. — так говорил отец. Это было правдой. Кол был доказательством. А я… я была слабой. Я была жертвой. Добычей. Не более чем мешком с кровью и даже теперь — бесполезна.       И всё же я ненавидела эту цепочку, презирала её всей душой. Всё это неправильно, несправедливо. Но теперь… Теперь я не была уверена.       Я приняла в свою жизнь столь много вампиров, что уже не могла понять, а являются ли мои убеждения правдой. Так ли ненавижу их? Так ли желаю всем им смерти?       Возможно, я не презирала их, вампиров. Возможно, я завидовала им. Завидовала их силе, их власти. Завидовала тому, что они не ломались под давлением. Может быть, не они были монстрами, а я — гнилая изнутри, пустая, давно уже не живая.       Кол мягко, но настойчиво подтолкнул меня ближе к Вивьен. Её глаза, опустошённые и пустые, уже не выражали ничего, кроме безмолвного подчинения.       — Нет… постой, — выдохнула я, но мой голос утонул в дрожащем воздухе. Я попыталась отстраниться, но взгляд вдруг упал на её шею. Тонкая алую струйка, пульсирующая, словно в такт моему бешеному сердцебиению. Что-то внутри меня надломилось.       Или наоборот — встало на место.

«Есть тонкая грань между голодом и наслаждением, но пересечь её проще, чем осознать.»

      Едва мои губы коснулись её кожи, всё вокруг перестало существовать. Мир рухнул. Кровь хлынула мне в рот. Рорячая, плотная, со сладко-пряным вкусом, который ударил в голову, как наркотик. Она была горькой и кислой, и в то же время невероятно вкусной. Я не могла остановиться. Каждая клетка моего тела кричала от голода, жаждала большего. Всё до последней капли.       Каждый глоток сопровождался волной удовольствия и отвращения, словно моя природа разрывалась надвое. «Что ты делаешь?» — мой разум завопил, но голос был слабым, приглушённым. Внутри меня нечто первобытное наслаждалось этой кровавой симфонией.       Внезапно меня накрыла новая волна: густой приторный запах крови заполнил лёгкие. Этот аромат невыносим — он давит на грудь, будто воздух становится тяжелее. Я чувствую, как тело начинает дрожать.       Запах одновременно сладкий и мерзкий, как запретное лакомство, которое нельзя, но так хочется попробовать.       — «Нет это неправильно!», — шептал внутренний голос, но другой, более настойчивый, прошептал в ответ: — «Тебе это нравится. Признай.»       Слезы горели на моих щеках, но я не могла остановиться. Мои руки обвили Вивьен. Её обмякшее тело было мягким и податливым. Я ненавидела её и себя за то, что пила её кровь.       Мои руки дрожали, сжимая Вивьен, будто в приступе лихорадки, но я не отпускала её. Это было неряшливо, грязно, неумело, но я не обращала на это никакого внимания. А Кол… Кол наблюдал за мной, и в его взгляде читалось наслаждение.       — Вот так, — его голос, хриплый и тягучий, коснулся моего слуха, усиливая безумие. — Хорошая девочка.       У меня в голове всё загудело с новой силой. Тело сковало, коленки затряслись, и удовольствие побежало в каждую клеточку моего организма.       Кол обошёл меня сбоку и встал рядом. Наши взгляды встретились. Его губы изогнулись в лукавой, почти довольной улыбке, а глаза блестели.       — Потише, милая, — его голос был низким, бархатистым, завораживающим. — Ты можешь пить столько, сколько хочешь.       Его ладонь мягко сжала мою талию, притянув ближе к обмякшей Вивьен. Я почти легла ей на плечо, опьянённая запахом крови, жадно вбирая её вкус. Кол медленно наклонился с другой стороны и подмигнул мне. Его зубы пронзили её шею с вымеренной точностью. И в этот момент всё изменилось окончательно и более безвозвратно.       Его взгляд стал резче, движения — грубее. Рука на моей талии сжалась с такой силой, что я услышала хруст собственных рёбер. Но это только распалило меня, ведь они тут же срослись обратно. Я сделала ещё один большой глоток, и боль исчезла. Тело исцелилось само собой. Это было тем, чего я действительно желала. Избавится от этой боли.       Кол не отрывал глаз от моих. Его взгляд был мутным, тяжёлым, полным желания. И я знала: я выглядела так же. Опасно, дико, удушающе.       Гнев и ненависть сменились чем-то другим — чем-то необъяснимым, страшным, захватывающим. Мы были связаны этим моментом, этой кровью, этой жаждой. Тем, что пировали одним блюдом, тем, что это было намного интимнее поцелуев и любых других касаний.       Тем, что я ненавидела Вивьен… и теперь получила возможность причинить ей боль. Кол дал мне это. Он дал мне возможность отомстить ей.       Но вдруг всё остановилось.       Я резко оторвалась от неё, и сознание словно вернулось на место. Я замерла, осознавая, что только что сделала. Горячая волна стыда и презрения к самой себе накрыла меня. Мои пальцы дрожали, и я прижала руку к губам. На них остались багровые следы — её кровь.       — Нет… — прошептала я, а потом сорвалась в крик. Слёзы потекли по моим щекам. — Нет… нет, нет! — я забормотала, пятясь назад. Всё внутри колыхнулось, обвалилось и кануло в бездну. Теперь я как они. Как он.       Кол медленно оторвался от шеи Вивьен. Его лицо исказилось непониманием. Улыбка исчезла.       — Агата… — позвал он, метнувшись ко мне с вампирской скоростью. Его пальцы быстро сжали мои ладони, стирая следы крови.       — Всё хорошо, — прошептал он. Спокойно, утишающе. Его пальцы скользнули вверх, на мою скулу, а потом запутались в волосах, надавив на затылок, заставив посмотреть ему в глаза.       Взгляд Кола блеснул опасным светом, и я поняла, что он пытается что-то внушить мне. Снова.       — Не смей приближаться ко мне! — выкрикнула я, резко оттолкнув его. Я бросилась в сторону, споткнувшись, едва не упала, но устояла. Рыдания срывали мой голос.       — Всё в порядке. — его голос стал мягким, осторожным.       — Нет! — я вновь оттолкнула его. Резко обернувшись, я бросилась прочь.       Мои ноги несли меня с невероятной скоростью. Слёзы застилали глаза смешиваясь с багровыми разводами. Я не могла видеть ни его, ни себя. Больше не могла.       Чудовища, которым я стала - вынести я не могла.

— «Ты всегда была такой. Просто теперь это стало очевидно.»