"Кисло—Сладко"

«Я обещала быть верной, но даже моя вера предала меня первой.»

      Я сидела на кровати, облокотившись на колени. Тишина комнаты казалась далёким эхом чего-то забытого. Вдалеке раздавались слабые шаги и голоса людей, легкий шелест ветра за окном и размеренное тиканье часов на стене. Но всё это уже не имело значения. Время утратило свою суть и ценность, и дни сливались в одно вязкое бесконечное серое вещество, где каждый момент терял всякий смысл.       Тело болело, но не от травм или болезней — это было ощущение, как будто оно разрывалось изнутри, ломаясь под весом какой-то немыслимой тяжести. Я не могла дышать. Нет, не совсем так — я дышала, но каждый вдох был терзанием плоти.       Когда-то я слышала, что голод вампира — это не просто жажда, а пульсирующая бездна, которая охватывает тебя, проникает в каждый нерв и не отпускает никогда. Это правда. Голод невыносимый, дикий, бесконтрольный. Он сжигал меня изнутри, и я не могла остановить это.       — Ты всё ещё держишься. — процедила я сквозь зубы, слова моей сестры Кэролайн, пытаясь поверить в их правдивость. Это не было истинной. Я уже давно погрязла в безысходности. Это было просто отчаянной борьбой с тем, что невозможно победить.       Две недели назад, когда Кол заставил меня, вынудил пить человеческую кровь, я почувствовала, как всё во мне окончательно разрушилось. Это меня сломало. То, что до этого было лишь тенью, теперь стало бескрайней, бездушной бездной, разразившейся подо мной. И я тонула в ней без надежды на спасение. Поглощённая безвозвратно.       Мама и Кэролайн пытались меня утешить, уговаривая пить кровь из чёртовых пакетов. Но после первого же глотка меня стошнило. Красная жидкость была холодной, вязкой, кислой и противной. Отвратной на вкус.       «Должно стать легче. Будет легче.» — все твердили, но я уже попросту не верила в это. Легче не стало. Я не пила кровь уже две недели, и вместо облегчения в груди росла лишь большая ненависть и презрение. Ненависть к себе, к тому, чем я стала. К нему. Ко всем ним.       Взгляд невольно скользнул по прикроватной тумбочке. Я медленно скользнула вниз, поворачиваясь на бок, положила ладони под голову. На деревянной потрескавшейся поверхности лежало кольцо с камнем в цвет моих глаз, светло-голубым с трещинами серого цвета. Его для меня зачаровала Бонни, чтобы моя плоть не горела на солнце. Но за всё это время я так и не решилась его надеть ни разу.       Возможно, было бы легче встать под первые лучи рассветного солнца и просто исчезнуть, сгореть до тла, закончить всё это. Но я слишком жалкая для того, чтобы покончить с собой самостоятельно. И слишком убогая, чтобы перестать винить себя во всём.       Тишина комнаты была настолько вязкой, что казалась почти осязаемой. Время тянулось вечность, бесконечно растягиваясь и теряя свои очертания. Мой взгляд невольно скользнул вниз, к полу, где одна из досок немного вздулась. Раньше я часто о неё спотыкалась, но теперь легко обходила её стороной…       Я даже не заметила как закрылись глаза. Тело стало одновременно и тяжёлым, и невесомым, как будто я начала исчезать, как песок, уносимый ветром. Я иссыхала, теряя себя и свои очертания.       Моя кожа покрылась едва заметным серым налётом. Под глазами вместе с тёмными болезненными синяками проступали чёрные вены, напоминающие лозу. Я превращалась в чудовище, уродливое и скверное.       Замуровать себя в собственном теле, не найти выхода, не стремиться никуда — вот моё будущее. Вот к чему я стремлюсь.       Всё казалось настолько бессмысленным, что я даже не отреагировала, когда тишину комнаты прорезал резкий хлопок.       Сквозняк ворвался в комнату, и я почувствовала, как его ледяной порыв коснулся моей тонкой кожи. Окно с грохотом распахнулось, занавески взлетели, будто разорванные крыльями птиц, и замерли, зависнув в воздухе.       Я не шелохнулась. Мои глаза остались сомкнутыми, а тело продолжило лежать в немощи, словно я сама стала частью этой пустой застывшей сцены с закаменевшем сердцем. Но если бы я открыла глаза, если бы осмелилась, я бы увидела его — Кола Майклсона, сидящего на подоконнике моего окна, освещённого тусклым светом луны и жёлтых уличных фонарей.       Блики теней расплывались по его коже и растрёпанным волосам. Его губы растянулись в едкую ухмылку — ленивую, самоуверенную, полную беззаботного презрения ко всему живому.       — Ну, здравствуй, милая мученица, — прозвучал его голос. Рокот, полный гнусной насмешки.       Он прищурился, оглядел меня, изучая.       — Убирайся, — прошептала я в ответ едва слышно и даже не подняв головы. Мой голос был тихим, едва различимым. Но Кол громко хмыкнул, точно услышав и разобрав, что я говорю.       Сил ненавидеть его уже попросту не было.       — А я-то думал, ты хоть немного рада меня видеть. — он опёрся рукой на раму окна, наклоняясь в комнату так, будто это место — его собственное.       Кол спрыгнул с подоконника так легко, словно тень. Всё его тело, каждое движение казалось безошибочной рутиной, выученной до совершенства. То как он часто неожиданно перемешался по комнате используя скорость, никогда не оставляло в покое мой пугливый разум. Но его, кажется, каждый раз только и забавляла моя реакция. Мои выкрики, моя дрожь и мои слёзы.       Я сжала веки, надеясь, что если я не буду на него смотреть, то он исчезнет. Что всё это — кошмар, в котором мне нет места.       Но Кол не исчез. Он шагнул глубже в комнату по хозяйски осматриваясь. Его присутствие заставляло меня чувствовать, что я потеряла даже это место. Дом котрый считала убежищем. Я ненавидела его за то, что он забрал у меня даже право на покой в уединении с собой.       Первородный остановился у стула рядом с письменным столом и, небрежно коснувшись пальцами его спинки, медленно скользнул рукой по дереву. На мгновение мне показалось, что я услышала хруст, едва уловимый.       — Ты хотя бы прибралась бы, что-ли… — язвительно заметил Кол, лениво осматривая всё вокруг с нескрытым отвращением. — Прямо-таки гробница вампира подростка. Унылая дыра с… — он удивлённо поднял брови коснувшись деревянного креста на чёрной нитке висящего на ручке выдвижного шкафчика. — Веришь в Бога? — Кол хмыкнул, смахнув пыль с моего стола и отряхнул руки.       Мне было противно и обидно от того, как он обращался с этим местом и со мной.       Его взгляд невольно скользнул по мне, цепляясь за каждую новую деталь. Измождённые волосы, тусклая кожа, темные круги под глазами, обдёртые ногти на руках, и ни капли свежей крови в организме.       — Да ты просто красотка, милая. И почти живая. — язвительный тон, пропитанный горечью.       Кол продолжил свой путь вдоль комода, медленно осматривая фотографии с отцом, рисунки Джереми, записи Кэролайн, записки по учёбе. Его пальцы прошли по одной из толстых книг, точнее Библии, стоящей на верхней полке, и я услышала, как хрустнула её толстая обложка под давлением его пальцев. Он с лёгким хмыканьем скривился.       — Дорогая, как тебе вообще удалось столько протянуть без человеческой крови? Молилась Богу? Грешница. — его голос был игривым, и я с трудом сдерживалась, чтобы не сжать кулаки и не закричать на него. Но сил и на это уже не было. Он так любил издеваться надо мной и я даже не знала за что и почему. — Ты продолжаешь удивлять меня.       Он резко повернулся ко мне, и его глаза — чёрные, бездонные, но с блеском, ярким в полумраке от уличных фонарей, встретились с моими. Я не вздрогнула, не в силах даже испытать страх или удивление. Всё было слишком обыденно, слишком знакомо, чтобы это могло меня напугать.       — И что даже не было искушения впиться в шею своей мамочке? — его голос был глубоким, холодным, а в его взгляде скользила опасная дикость, непреднамеренность. Он слегка прищурился, и я заметила, как уголок его губ чуть изогнулся в пряной усмешке.       Кол расслабил плечи, сунув руки в карманы джинс, и продолжил двигаться. Я ощущала режущую боль от того, как он забирал пространство вокруг меня, заставляя всё становиться тесным и удушающим.       — Убирайся, — повторила я уже чуть громче, но мой голос всё равно звучал сломленно.       Кол проигнорировал меня. Вновь. Он шагнул ещё ближе и в мгновение ока оказался перед моей кроватью. Я даже не моргнула. Он уже был рядом, наклоняясь вблизи с игривой жестокостью, присущей ему так лояльно.       Первородный впился взглядом в мои глаза.       — Но я ведь только пришёл. — его голос стал низким, хриплым, пропитанным сарказмом и каким-то странным весельем. Он улыбался скверно.       — Проваливай, Кол. — выдавила я сжав подушку. Но силы, чтобы сжать кулаки, исчезли ранее. Всё в теле стало пустым.       Кол лишь рассмеялся.       Тогда, не в силах больше смотреть на его бесконечно уверенную фигуру, я перевернулась на другой бок, пытаясь выдавить из себя хоть что-то, что могло бы затмить этот ужас. Я просто мечтала забыться в объятиях тьмы, чтобы хотя бы на мгновение унять этот всепоглощающий голод, который сжирал меня изнутри.       — Боже, ты такая жалкая. — цокнул Кол, выпрямившись. Его слова заставили мое тело сжаться в комок. — Знаешь, я даже скучал по тебе. Хотел проверить, жива ли ты.       Вдруг матрас позади прогнулся, и по спине пробежала соответствующая дрожь. Желудок невольно сжался. Но прежде чем я успела понять, что происходит, Кол уже был слишком близко.       Его рука коснулась моей спины. Его пальцы скользнули по моим рёбрам, затем по талии. Это было неизбежно. Он притянул меня к себе с лёгкостью присущей первородному вампиру.       Кол перевернул меня лицом к себе, и я оказалась так близко к нему, что почувствовала чужое дыхание на своей макушке. Тело, которое давно стало пустым, вдруг ощутило его присутствие, и я застыла в немом ужасе, не зная, что делать с этим вновь пришедшим страхом, смешавшимся с чем-то ещё, что я не могла больше понять.       — Мы оба знаем, что ты не хочешь, чтобы я уходил. — закатив глаза пробормотал вкрадчиво вампир. — Ты ведь совсем одна здесь, да? Никто не заходит к тебе, никто не говорит с маленькой католичкой, да? У Шерифа, как всегда, нет времени на собственную дочь, неожиданно ставшую вампиром. А Кэролайн… ты надоела. Она устала от своей маленькой, постоянно ноющей плаксивой сестрички, не так ли?       Его слова били точно в цель. Я сморщилась, как от удара, неприятного и болезненного. Брезгливость охватила меня, и в груди закололо.       — Сестричка променяла тебя на моего старшего брата, представляешь? — продолжал первородный, растягивая каждое слово, наслаждаясь моими страданиями. — Наверняка они сейчас где-то в баре или… — Кол резко дёрнул меня к себе ближе. Он небрежно улёгся полусидя на моей кровати, скрестив ноги, не снимая обуви. Моя голова оказалась прижатой к его груди, как будто я была игрушкой, которую можно легко подчинить. — Они уже в его спальне. Ты ведь знаешь, вампирский секс очень…       — Замолчи! — мой крик сорвался с губ прежде чем Кол успел договорить. Комната погрузилась в гробовое молчание. Но оно длилось лишь миг, и вскоре его прервал низкий грудной смешок.       Я резко подняла голову. Наши глаза встретились, и я почувствовала, как мои собственные наполнились слезами. Они обжигали щёки. Но я была слишком слаба, чтобы бороться с этим.       — Ну и чего же ты плачешь? — в его голосе вдруг появились мягкие нотки, почти ласковые, утешающие. Это было куда страшнее, чем его насмешки или язвительность. Меня пугало то, как легко он мог играть на моих эмоциях и чувствах. Слишком притворчивых, чтобы я позволила себе в них признаться.       Я больше не пыталась вырваться или отстраниться. Это было бессмысленно. Я слишком устала, чтобы бороться. А бежать уже было… некуда. И незачем.       — Прекрати, Кол, — выдохнула я скувозь зубы, зажмурив глаза. Моё дыхание было прерывистым и тяжёлым, сиплым.       — Ох, как это очаровательно, — он усмехнулся, и в этой усмешке звучала почти не наиграная нежность. — Ты бы слышала себя, милая моя. Звучишь прямо как в день своей смерти. Так, будто ты вот-вот сдохнешь.       В последнем предложении просочился яд, проникающий глубже, чем я могла вынести. Горький, вызывающий омертвение клеток, он оставлял за собой лишь пустоту. В животе всё сжалось в болезненный узел, который становился всё туже с каждым моим вздохом.       Мои пальцы сами сжались на его кофте, как будто это была последняя опора. Холод молнии его куртки и твёрдость пуговиц, царапали щёку, но мне было уже всё равно. Это не имело значения. Ничего не имело значения.       Невозможно было представить себе более ужасное и одновременно умолимое пленительное чувство. Я не могла решить, что болит больше: тело или душа. Но на мгновение всё слилось в одно единое целое, и я была уже не в состоянии понять, где начинается боль и где она заканчивается.       Казалось, тело умирало, медленно угасая, как звезда, догорающая в холодной пустоте. Но в это же время душа, израненная и обескровленная, осквернённая, будто отчаянно цеплялась за остатки тепла, что уносил с собой каждый миг.       И вот его голос — низкий, ленивый, с неизменной ухмылкой, которую можно было видеть, даже не глядя на его лицо, вновь прорезал гулкую пустоту в голове:       — Всё ещё ненавидишь меня, да? — произнёс Кол с кивой усмешкой, вытаскивая из кармана потрёпанный айпод и спутанные проводные наушники.       Я почти фыркнула ироничной усмешкой.       — Давай, мы всё равно тут надолго. — цокнул первородный. — Это одно из величайших изобретений человечества, между прочим. И вы, жалкие людишки, вечно это недооцениваете.       Людишки — он назвал меня человеком.       Я не ответила. Я даже не повернула голову. Всё, на что я смогла, — это чуть глубже зарыться в его куртку лицом, царапая кожу сильнее.       — Не будь такой занудой. — цокнул он языком. Кол склонился ближе, и через мгновение я ощутила, как его холодные пальцы осторожно вставляют наушник в моё ухо. Второй он оставил себе.       Я зажмурилась, когда экран айпода вспыхнул ярким светом. Эта внезапная вспышка заставила меня инстинктивно отвернуться, спрятавшись в складках его одежды. И тут заиграла музыка.       Басы — глухие, пульсирующие. Мелодия — меланхоличная, раздирающая на части, ноющая, словно чей-то беззвучный выкрик или стон. Я не могла определить жанр, но это не имело значения. Ритм перекрыл шум в голове, гася мысли. Было… легче. Не полностью, но легче.       — Эта моя любимая. — небрежно пояснил первородный. А я ощутила его взгляд сильнее — пристальный, пронизывающий, почти изучающий. Наконец, собравшись с силами, я приоткрыла веки и встретила его глаза. Весь мой протест, всё сопротивление, которое я хотела выразить, растворилось. Я лишь крепче сжала губы, но почему-то не отвернулась. Музыка оглушала и это было приятно.       Кол наклонил голову на бок, чуть приподняв уголки губ в своей вечно насмешливой ухмылке, но в этом жесте было что-то… почти мягкое, ранимое.       Он устроился удобнее, придвинувшись так близко, что его ноги переплелись с моими. Край моих страх пижамных шорт подскочил, и чувствовать кожей бёдер шершавую, твёрдую ткань его джинсов было странно. Так же странно, как и лёгкое, но настойчивое волнение, пульсирующее где-то внизу живота.       Я должна его ненавидеть. Я обязана его ненавидеть. Это всё, что у меня осталось.       Но его присутствие, холодное и неумолимое, казалось таким… реальным и приятным, волнующим. Настолько осязаемым, что это пугало.       Внезапно он произнёс:       — Если тебе так противна человеческая кровь, тогда… — начал Кол, его голос раздался глухим эхом, прорываясь сквозь музыку и пульсирующий в голове гул.       Его рука, обхватившая мою талию, вдруг напряглась. Пальцы впились в мягкую кожу под рёбрами. Я невольно вздрогнула. Воздух застрял в горле в ожидании.       — Пей мою. — проговорил первородный, протягивая вторую руку вперёд. — Да, дорогая, так тоже можно.       Я застыла, перестала дышать, и мысли в голове, все разумные побуждения, вдруг испарились. Его запястье оказалось прямо перед моим лицом. Бледная кожа была исчерчена сетью вен, их тёмные линии будто тянулись к поверхности, соблазняя. Я видела, как под тонкой кожей бьётся пульс. Медленно и ритмично. Возникло странное чувство: одновременно ужас и… Чего я боялась больше — его или себя?       Кол смотрел на меня, приподняв голову и слегка повернув её вбок. Его лицо оставалось сосредоточенным, почти серьёзным, но губы кривились всё в той же ухмылке — дерзкой, дразнящей и едкой. Глаза блестели в полумраке комнаты, в них плясали искры.       — Ну что, милая? — его голос обволакивал, обжигал. Кол звучал низко и мягко, как мелодия, на грани насмешки, но вполне серьёзно. — Неужели тебе нужно приглашение?       Внутри всё сжалось и меня повело. Голова закружилась и на мгновение перед глазами потемнело. Я осталась неподвижной, как будто меня парализовало. Внутри всё словно застыло, но только на поверхности. В глубине меня бушевало пламя, сжигающее всё, что оставалось от самоконтроля. Музыка в наушниках становилась всё громче, басы стучали в такт моему клокочущему голоду. В ушах звенело.В жилах пульсировала жажда, такая острая, что каждое биение сердца отдавало болью. Хотя оно больше не билось. Но всё ещё кровоточило.       — Ты наслаждаешься этим, да? — выдохнула я, едва шевеля потрескавшимися губами. Голос звучал хрипло, словно я не говорила уже целую вечность. Каждый звук давался с усилием, как шаги по раскалённым углям.       Мы оба знали, что это не просто вопрос. Это было что-то большее, чем игра. Это была пытка, исполненная неистовства, где победа — лишь иллюзия. Никакого спасения, только бездна, в которую мы канули вместе.       Его пальцы, грубые и холодные, скользнули по моим, и этот мимолётный жест оказался сильнее любой цепи. Я чувствовала, как воля моя собственная ускользает, распадаясь на осколки. Лёгкая дрожь отразилась на моих губах — неясно, от желания или боли, от жажды или ужаса. Горло сжалось, как будто пламя внутри выжигало последние капли эмоций, оставляя лишь зияющую пустоту.       — Да ладно тебе, конечно, наслаждаюсь. — его голос прозвучал низко, почти лениво, с той легкостью, что ранила хуже клинка. — Разумеется, я наслаждаюсь. Я обожаю смотреть, как ты ломаешь себя. Это, знаешь, как искусство. Жестокое, хрупкое искусство.       Он замолчал, дав словам разлиться в воздухе. Они повисли, впиваясь под кожу, разрезая и раня, кусая. А затем он наклонился ближе. Так близко, что я могла почувствовать его дыхание на своей щеке. Оно было тёплым, обманчиво нежным, но каждый вздох, казалось, пропитан безразличием.       — И знаешь, — добавил он, опустившись почти до шёпота с заострёнными углами. — Ты ведь сама позволяешь мне делать всё, что я хочу.       — Кол… — выдохнула я голосом, который звучал почти умоляюще. Моя собственная слабость вызывала во мне отвращение.       Его улыбка стала шире, но в ней всё больше проступал холод. Он смотрел на меня, как хищник, на мгновение затихший перед последним рывком.       — Давай, милая, — произнёс Кол мягко, притворчиво, ласково. — Сломайся. Ты ведь этого хочешь, правда?       Его запястье оказалось совсем рядом с моим лицом, пульсирующий ритм жизни бил в мои чувства, как барабанный бой. Жажда ослепляла, размывая всё, что могло называться разумом. Я чувствовала себя падшей окончательно и бесповоротно.       — Но знаешь, я не монстр, — произнёс первородный с лукавой, почти насмешливой улыбкой, скользнувшей по его губам. — Я даю тебе выбор.       Я медленно опустила взгляд, вновь задержав его на его кисти. Она была так близко, что я могла различить мельчайшие трещинки на его коже напоминающие тонкие линии судьбы, выгравированные временем.       — А если я откажусь? — мой голос, едва шепчущий, был похож на затухающую свечу. В прошлые два раза выбора он мне не давал.       Кол чуть приподнял бровь, хмыкнул, и его короткий смех, приглушённый ритмичным битом музыки, ударил мне в грудь.       — Ты не откажешься. — его слова обрушились с такой уверенной неизбежностью, что что-то внутри меня сжалось, как струна, готовая лопнуть.       Я почувствовала движение, и его пальцы — длинные, сильные, пугающе властные скользнули к моей щеке. Он прикоснулся к ней так осторожно, почти с нежностью, что эта мягкость резала сильнее, чем грубость.       Его прикосновение заставило меня поднять взгляд, заставило встретиться с его глазами — тёмными, глубокими, бездонными. Там не было жалости, только холодный расчёт, непредсказуемое безрассудство.       — Ты на грани, — прошептал Кол почти утешающе. Почти. Низкий, обволакивающий, но с тонкой стальной нитью, которая связывала меня и не отпускала. — Я вижу, как ты борешься. Но ты уже проиграла, милая. И это нормально.       Его глаза, такие тёмные, что почти казались чёрными, смотрели на меня пристально, изучающе. Казалось, он видел всё, что творилось у меня внутри. Каждый порыв ненависти, каждую секунду слабости, каждый удар жажды, от которого я содрогалась.       — Ведь я всегда выигрываю. — шёпот, горячее дыхание, коснувшееся моей кожи, заставило дрожь пробежать по спине. — Так что просто сделай это.       Я сглотнула, чувствуя, как горло пересохло. Мой взгляд снова упал на его руку. Она оставалась в воздухе, неподвижая, всего в нескольких сантиметрах от меня. Я почти слышала, как кровь стучит под его плотью, почти ощущала вкус её на своих губах. Я не заметила, как язык инстинктивно скользнул по потрескавшейся губе.       — Я… ненавижу тебя. — выдавила я, сжав палцьами с силой его одежду.       — Я знаю. — ответил Кол с лёгкой улыбкой. Его голос звучал непринуждённо, почти весело. — Но не бойся, дорогая, это взаимно.       Он приблизил кисть к моему лицу. Неотвратимо, словно каждая секунда растягивалась до бесконечности. Его кожа коснулась моих губ. Лёгкое, почти невесомое прикосновение и…       И я сломалась.       Клыки прорезали его кожу с пугающей лёгкостью, словно она была не настоящей, а сотканной из тончайшего шёлка. Вкус горячей крови обжёг губы, язык, словно пламя, которое сразу же охватил всё моё тело. Солоновато-металлическая, кислая, она заполнила меня, смывая слабость, будто выжигая всё остальное внутри. Этот вкус был таким реальным, таким безошибочно живым, что я больше не могла противиться удовольствию.       Я судорожно сглотнула, и момент, когда кровь коснулась моего горла, оказался точкой невозврата. Всё, что было до этого, исчезло, растворилось в этом тёмном мучительно-сладком ощущении. Я поняла, что не смогу остановиться. Никогда.       Кол наблюдал за мной, не отворачиваясь. Его мутные глаза блестели, отражая что-то древнее, бесчеловечное. Его тихий смех разрезал воздух — низкий, мрачный, он наслаждался своим очередным триумфом. Он снова победил, а я опять проиграла, так и не заметив что поддалась.       Мои руки сами потянулись к нему, судорожно вцепившись в его запястье. Пальцы сжали его так сильно, что я почувствовала, как что-то под кожей хрустнуло, но это не остановило меня. Скорее наоборот. Я впилась ещё сильнее, ещё глубже.       Кол даже не шелохнулся. Он слегка наклонился вперёд, прижимая свою руку ближе ко мне, насмешливо наблюдая за моей жадностью, дикостью. Его взгляд был тяжёлым, пронизывающим, как будто он видел каждую мельчайшую частицу того, что сейчас со мной происходило.       — Вот и умница, — прошептал Кол. Тихо и бережно. Но в этой ласковости скрывалось что-то ещё, что-то острое, жестокое, правдоподобное. Всё шло именно так, как он хотел.       Каждый глоток приносил облегчение, как спасительное дыхание после долгого затмения, заполняя ту пустоту, которая разрывала меня изнутри. Я продолжала пить, словно этот поток мог вернуть мне не только силу, но и часть самой себя. Каждый новый глоток горячей крови ощущался как возвращение к жизни, вытирая остатки боли, отдавая мне её, свою отравленную сладостью.       Его рука скользнула вверх, его пальцы прошлись по моим волосам, аккуратно зарываясь в пряди. Он гладил меня по голове, как если бы каждое его прикосновение пыталось утешить. А затем его ладонь скользнула вниз. Его пальцы, еле касаясь, прижались к моему животу, его оголённой части, где моя майка подскочила. А затем ещё ниже… и я поняла, что он был слишком близко. Гораздо ближе, чем когда-либо и кто-либо.       Моё дыхание сбивалось, рвало грудную клетку, не давая мне выдохнуть. Я балансировала на грани, не зная, что я больше — охваченная жаждой или накрытая ненавистью.       Я чувствовала, как каждая капля крови растекается по венам, прокачиваясь через меня огненно-пьянящей волной. Но этого было недостаточно.       Я не остановилась.       Кол, казалось, всё понял ещё до того, как я осознала это сама. Его рука резко вырвалась из моего захвата. Мягко, но с такой настойчивостью, что мои зубы не смогли удержаться под его кожей. Внезапно я почувствовала, как будто меня лишили самого главного. В груди заклокотала тишина.       — Милая, тебе этого мало, правда? — почти промурлыкал Кол, склонив голову набок. Его голос звучал низко и спокойно, но я видела, как его губы кривит знакомая насмешка. — Даже после этого ты хочешь ещё. Хочешь больше.       Я подняла затуманенный взгляд на него. Мои губы были испачканы его кровью, а внутри всё сжималось и пульсировало от голода, от этой незавершённости.       Это он меня обратил. От его крови я такая.       — Так чего ты ждёшь? — его голос стал шёпотом, интимным, окутывающим, как будто он говорил только мне и только для меня.       Демонстративно медленно, Кол склонил голову сильнее, обнажая шею. На губах появилась насмешка, а его глаза, сощурившись, наблюдали за мной с неким азартом и жадностью.       — Кол, что ты… — выдавила я, приподнимаясь, чувствуя странное, почти чуждое ощущение. Как будто я наконец-то начала понимать, что происходит, но не могла поймать это до конца. Теперь было легче, но вместе с тем — я была совершенно потерянной.       — Ну же, милая, — протянул первородный. Его голос снова стал глумящимся. — Если хочешь больше — бери.       Я замерла, словно лишённая сил. Внутри меня металась буря — жажда, ненависть, отвращение к самой себе. Но Кол не торопился. Он был жесток и золоден. С кривой игривой усмешкой, будто я лишь очередная игрушка, победа над которой была уже предсказана. Это его игра, и он задолго до финиша выиграл.       — Вцепись мне в шею. Представь, что можешь убить меня, отомстить мне. — его голос стал тише, глубокий, окутывающий, утягивающий меня за собой. Я ненавижу его. Всей душой, всем своим нутром…       Моё тело двигалось само по себе. Я не могла больше сдерживаться. Я скользнула ближе, чувствуя, как его запах — смесь мускуса, древесных нот и чего-то едва уловимо сладкого и скверного, захватывает моё сознание, опьяняет, сбивает с толку.       Кол не двинулся. Он продолжил лежать неподвижно. Его руки не сделали ни малейшего движения. Он позволил мне полностью контролировать ситуацию, отдал мне полную власть. В его молчании не было чего-то неуместного, только пустота — наглая и превосходящая с искрой в глазах.       Я медленно перелезла через него и нависла сверху. Колени скользнули по мягкому матрасу вниз и упёрлись в его талию. Его мышцы напряглись.       Я замедлилась. Наши губы почти встретились, но я вовремя наклонилась и замерла на уровне его шеи. Я могла видеть, как под кожей пульсирует его кровь, чувствовать как каждое биение сердца звучит в унисон с моим. Это ритм, от которого перехватывает дыхание.       — Что-то не так? — голос первородного позвучал едва слышно. Я ощутила, как его взгляд буквально прожигает меня насквозь, заставляя не только тело, но и душу тронуться, дрогнуть, как никогда прежде.       Я не заметила, как бретелька моей майки соскользнула с плеча, оголив меня. Тяжёлый муторный выдох Кола обжёг нежную нагую кожу. Между бёдер неожиданно стянуло и запульсировало.       Я не выдержала.       Мои клыки без усилий пронзили его шею. Кровь хлынула мне в рот, горячая, насыщенная, заполняя горло жгучим удовольствием. Это было как взрыв — вкус такой интенсивный, что на мгновение я потеряла связь с реальностью.       Кол тихо вздохнул. Его грудь слегка поднялась.       — Вот так, милая. Выпей всё… — вымолвел первородный, и в его голосе скользнула странная отметка, едкая, зловещая, как невидимая язва, оставляющая кислый привкус.       Моя жажда затмила всё. Всё исчезло и я осталась одна. Я почти не слышала ничего, ничего кроме пульса, стучащего в моих ушах, как барабаны. Кровь. Её сладкий запах, исходящий от его шеи, разливался по комнате, наполняя пространство, окутывая меня. В голове всё дрожало от грохота музыки в наушниках — ритм её становился всё более ярким, оглушающим, заполняя каждую клетку, оттесняющим сознание. Я не воспринимала слов, я лишь ощущала, как тёмные басы сжимаются в голове, нарастая.       Это был животный голод.       Клыки снова вонзились в его шею, теперь уже без малейшей осторожности, без колебаний. Я не пыталась сдерживать себя — меня ничего не останавливало. Кровь нахлынула, как расплавленный металл, обжигающая, густая, с каждым глотком всё более захватывающая. Каждый новый глоток был жадным, страстным и злым.       Кол резко выдохнул. Его грудь снова дернулась, но он не попытался меня остановить. Его пальцы, твёрдые, крепкие, скользнули к моей талии и сжали её с такой силой, что я почувствовала, как его ладони, горячие, прожигают сквозь ткань кожу, оставляя следы на моём теле. Жар его касаний пульсировал, проникая глубже, чем просто физическая близость. Его руки скользнули выше.       — Спокойнее, милая… — хрипло прошептал с полустоном Кол. Его голос ломался, пронизанный похотью, как если бы в нём уже не было ничего прежнего. Как если бы мы были другими. Его слова были как сладкое искушение, но в них не было ни малейшей заботы, только желание заполучить меня себе.       И всё же он мне не внушал.       Я проигнорировала его. Мои губы с новой силой прижались к его коже, а моё тело наваливалось на него. Мои колени скользнули по матрасу и прижалась к его торсу своей грудью. Всем своим телом. Моя майка подскочила, его футболка задралась. Ощущать обножённой кожей, его тело было странно, но уместно. Затем я прижалась ближе, ещё сильнее подалась вперёд, и мои бедра оказались над его, прямо на линии ремня его джинсов.       Мои руки скользнули вверх, небрежно, порывисто хватаясь за его плечи, будто я искала, за что зацепиться, чтобы не потерять равновесие и не упасть.       Кровь. Я чувствовала её вкус, её тепло. Мой рот двигался хаотично, глотки становились всё глубже, всё более рваными. Я больше не пила аккуратно, как раньше. Я пила его зло, почти мстительно. Это было моё единственное оружие против первородного, против всего, что он со мной сделал.       — Ты становишься всё ненасытнее, — выдохнул Кол. Его голос прорезал напряжённый вздох, звуча глухо, словно доносился издалека сквозь ударные ритмы музыки в наушниках.       Я ему не ответила. Мои пальцы крепче вцепились в его плечи, ощущая под ладонями напряжённые мышцы. Затем, будто подчиняясь животному инстинкту, они скользнули вверх, к его шее, удерживая его голову на месте. Я чувствовала, как в нём нарастает напряжение — слишком дикое, слишком необузданное. Но Кол всё ещё не сопротивлялся. Он позволял мне всё, даже когда его тело начинало дрожать от силы сдерживаемого порыва.       Моё дыхание становилось всё тяжелее. Рваные неравномерные вдохи перемешивались с жадными глубокими глотками крови. Я почти задыхалась, ощущая, как мои волосы липнут к его лицу, как его горячее неровное дыхание обжигает мою кожу. Оно туманило меня, разрушало последние остатки контроля и самооблодания.       Я судорожно выдохнула, отстранившись от его шеи лишь на мгновение. Мои клыки сразу же впились обратно. Моё тело дёрнулось само, будто я больше не контролировала его. Я начала опускаться ниже, мои бедра прижались к его паху, а его руки на моей талии сжались ещё крепче.       Громкость музыки была почти невыносимой, но в то же время она затмевала всё остальное. За пределами этой оглушающей мелодии была пустота. Грязная, вязкая тишина, которая давила сильнее, чем звук.       В этот момент казалось, что мир схлопнулся до точки. Только его кровь, только его тело, только его музыка, заполняющая каждый угол моего сознания. Всё остальное стало несущественным, ряно мною игнорируемым.       В какой-то момент я ощутила, как пальцы первородного скользнули вверх по моей спине. Его ладони двигались медленно, но твёрдо, будто он хотел убедиться, что я полностью принадлежу этому моменту и ему. Он притянул меня ближе. Его хватка казалась пугающе крепкой, непреодолимой.       И вдруг он слегка толкнул пахом, бёдрами вверх. Это движение было коротким, почти неосознанным, как будто он на миг потерял контроль. Его тело словно поддалось мне. Но уже через секунду Кол снова замер, позволяя мне продолжать.       Мои движения становились всё более хаотичными, дикими. Я утратила всякую связь с реальностью. Мои губы скользили по его шее, оставляя влажные следы. Я ощущала, как мои зубы то и дело прикасаются к его коже, оставляя на ней слабые отметины. Жажда внутри меня нарастала волной, неумолимой и всепоглощающей. Я чуть не застонала вслух, когда его кровь снова хлынула мне в рот — горячая, насыщенная, она обжигала меня изнутри.       — Ты что, пытаешься меня прикончить? — пробормотал с полустоном Кол. Его голос был низким, хриплым, но сквозь него всё ещё пробивалась язвительная насмешка. Это звучало так, будто он наслаждался моментом, словно наблюдал за мной с каким-то садистским удовольствием.       Но его слова что-то перевернули внутри меня. Повредили меня окончательно. Вспышка ярости, необузданной злости взорвалась в груди, словно порыв ветра, бросающий искру в костёр. Это не ослабило жажду, напротив, оно сделало её ещё более нестерпимой. Я хотела пить больше, хотела доказать ему что-то, даже если не до конца понимала, что именно.       Мои пальцы впились в его плечи с такой силой, что ткань его рубашки протестующе затрещала. Я не могла остановиться, даже если бы захотела. Я снова опустилась ниже, почти полностью нависнув над Колом, ощущая, как каждый сантиметр моего тела соприкасается с его.       Его дыхание стало неровным, рваным, как у зверя, загнанного в угол. Я чувствовала, как его грудь поднимается и опускается подо мной, но он оставался неподвижен, позволяя мне всё. Позволяя мне взять верх.       И вдруг — тишина. Полная, абсолютная. Музыка в моих наушниках стихла, оставив после себя только отголоски. Но её ритм продолжал звучать в моей голове глухим эхом, сливаясь с моим собственным дыханием. С тяжёлым приглушённым стуком сердца. Моего или его? Я уже не понимала.       А когда я, наконец, остановилась, оторвавшись от его шеи, моё тело дрожало. Руки были напряжены, пальцы едва могли отпустить его. Кровь… Она была везде. Я ощущала её вкус на своих губах, чувствовала, как она медленно стекает вниз, пятная мой подбородок. Капли падали на его рубашку, разбрызгиваясь по ткани, и скатывались на мою белую майку, оставляя тёмные пятна, проливаясь по впадинке между грудей.       Я тяжело дышала, глядя на Кола сверху вниз. Мои глаза метались, пытаясь найти в его лице хоть что-то, что могло бы объяснить происходящее. Но его взгляд… Он смотрел прямо на меня. Испытывающе. Будто ждал, что я что-то скажу. Или что-то сделаю.       Его глаза были полуприкрыты, а уголки губ вновь изгибались в знакомой ленивой ухмылке. Но теперь в ней была тень чего-то иного. Чего-то запретного, тёмного и так яростно манящего.       Я так сильно его ненавидела, что в этот момент была готова отдать всё — что угодно, лишь бы…       — Ну что, милая? — проронил Кол. Его голос звучал рвано и вязко. — Довольна?       Я не ответила. Моё тело ещё раз содрогалось от напряжения, от прилива энергии и от её утраты. Воздух вокруг был насыщен до головокружения: густой запах крови, смешанный с теплом его кожи, с ароматом железа и странной навязчивой близости, от которой я не могла укрыться.       Кол лежал неподвижно. Его голова была слегка приподнята, и я видела, как мышцы шеи лениво напрягаются с каждым его вдохом. Его глаза отражали отблески чего-то невидимого, словно пламени, которое затихло, но продолжало всё так же неумолимо тлеть. Майклсон дышал глубоко, размеренно, но грудь предательски вздымалась чуть быстрее, чем он хотел бы показать. Его неподвижность была напускной, как у хищника, ожидающего момента, чтобы атаковать.       Я вздрогнула, когда его пальцы на моей талии начали двигаться. Они скользнули вниз, задерживаясь у линии бедра, и вдруг сжались сильнее, впиваясь в мою кожу с неожиданной силой. Это движение было властным, уверенным, но слишком резким в своей намеренности. Кол удерживает меня в этом моменте, заставляет оставаться рядом с ним.       И я не могла противиться. Моё тело инстинктивно выгибается навстречу его прикосновениям. Я как будто подчиняясь чему-то первобытному, чему-то, что я не могла объяснить словами, но Кол точно смог бы уязвить меня этим позже.       Всё замерло. Стало незначительным: ни звука, ни дыхания. Только эта неподвижная удушающая пауза между нами. Тогда я и почувствовала твёрдую линию его джинсов и горбинку в зоне его паха упирающуюся между моих бёдер, принося ощущение, от которого я не могла ни уклониться, ни отступить.       Моё дыхание сбилось. Мы смотрели друг на друга, словно в последний и первый раз. Его глаза… Тёмные, как бездонный омут моих кошмаров, затягивали меня глубже, не оставляя шанса вырваться отсюда. Они не отражали света, наоборот, поглощали его. А мои? Они, должно быть — кричали.       Как так случилось? Как я оказалась здесь? Как всё это перешло ту черту, за которой не было возврата?       Кол — хищник. Самый безумный и дикий из семьи первородных вампиров. Самый непредсказуемый из Майклсонов. Создание, которое невозможно приручить или предсказать.       Кол чуть приподнял голову, и я заметила, как его губы едва заметно разомкнулись. Воздух вокруг него казался тяжелее, насыщеннее, гнуснее. Вздох сорвался с его уст — тихий, рваный, почти неуловимый. Но он заставил меня дрогнуть. Это не просто желание, это больше, чем ярость, одержимость, нужда, которая разрывала его изнутри так же, как и меня.       Мир вокруг нас вдруг разлетелся в щепки.       Его рука резко метнулась вверх, обжигая кожу. Пальцы обхватили мой затылок — грубо, властно, без права на отказ. Одним движением он притянул меня к себе, сокрушая расстояние, которое ещё мгновение назад едва ли разделяло нас. Его губы нашли мои — резко, почти болезненно. Почти невыносимо больно. Смешались ненависть и вожделение, боль и утешение.       Его пальцы запутались в моих волосах, сжимая их так, что всё заслонила вспышка агонии. Но я не остановилась. Я откликнулась с той же яростью, безумным порывом, который подавлял остатки здравого смысла. Мои руки соскользнули с его плеч на грудь и вцепились в его футболку.       На вкус его губы были терпкими, солёными, с явным оттенком крови. Этот металлический привкус казался странным, диким, но я не могла остановиться. Наша кровь смешивалась — его или моя, я уже не понимала. Клыки царапали плоть. Это было больше, чем жажда. Это было наше безумие, разделённое на двоих. И только сегодня ночью, только до рассвета.       Кол чуть откинул голову, меняя угол, и его рука скользнула вниз, сжимая моё бедро с силой, от которой по телу прокатилась волна острой хлёсткой боли. Она отозвалась где-то глубоко, заставляя меня судорожно втянуть воздух, но вместо отстранения я ощутила, как меня накрывает с головой желание, вожделение чего-то запретного, но так явственно манящего. Его губы двигались хаотично, с какой-то извращённой нежностью, которая разрывала меня изнутри.       Я слышала только его дыхание — рваное, сдавленное, смешивающееся с моим. Каждый новый поцелуй был глубже, ненасытнее, как если бы он хотел разорвать нас обоих, довести до края безумия.       Музыка в наушниках давно превратилась в забытое эхо, громкие басы заполняли сознание, но всё это казалось далеким, ненужным, не требующим особого внимания. Не сейчас, не сегодня. Всё, что оставалось — это он и я. Его пылкая ярость и моя дрожь. Он хотел погубить меня и сам погряз в этой войне. И во мне.       Я с трудом сдерживаю тихий стон, маскируя его под еще один сдавленный выдох. А он оставляет на моей шее своими пальцами ещё один свой след. И все становится правильно.       Мои пальцы зарылись в его волосы, и я потянула сильнее. Кол резко выдохнул. Я почувствовала, как уголок его губ дрогнул в почти зверином оскале. Он не отступил. Напротив, его губы стали ещё более настойчивыми, требовательными, порывистыми. Он желал отобрать даже то, что не принадлежало ему.       Его ладонь находит приют на моем щеке. Наши движения становятся судорожнее, нетерпеливее, резче, тело начинает сладко ломить. Внутри все сводит. Его прикосновения остаются выгравированными на моей коже. Метка за меткой, клеймо за клеймом.       Первородный чуть наклонился вперёд, надавил на мои губы, углубив поцелуй, а затем, словно пойманный в свой собственный хаос, он одним движением, с неожиданной даже для него резкостью перевернулся. И я рухнув вниз оказалась под ним.       Мир вокруг перевернулся. Моё тело ударилось о матрас. Это вызвало глухую искру в теле, но я даже не успела ощутить её до конца. Когда руки Кола скользнули вдоль моего тела, сковали кисти и подняли их вверх удерживая меня на месте.       Первородный оказался надо мной. Его горячее дыхание вызвало у меня дрожь. Я встретилась с его взглядом, горящим безумием, желанием и голодом. Он выглядел так, словно вот-вот сорвётся в пропасть, потянув меня за собой.       Ошибкой было считать, что мы ещё не утонили, ведь лёгкие уже были полны крови. Чёрной, гноющейся и кислой.       Кол удерживает себя и меня на грани безумия, погружая в состояние, где желание соседствует с отчаянием. Его касания — и вопрос, и ответ одновременно. Я растворяюсь в чувственности его рук, во внимательности его пальцев. Они не знают покоя, как и я.       На миг мне показалось, что вот-вот он что-то скажет — какое-то слово, которое объяснит, оправдает это безумие, все его поступки. Все наши действия. Но вместо слов Кол склоняется ниже, и его тело, горячее, неумолимое, прижимается к моему вплотную.       Его бедра толкаются вперёд, сильно, уверенно, и я невольно выдохнув, захлебнулась этим моментом, его тяжестью, его безоговорочной властью. Сделав толчок, он вжимается пахом между моих раздвинутых ног. А у меня вырывается вздох, прерывающийся на полпути между шоком и чем-то, что я даже внятно не могу объяснить. Всё внутри словно сжалось в один плотный комок жара, обжигающего и рвущегося наружу.       В глазах потемнело, и всё вокруг вдруг сузилось до него — до веса его тела, до жара его ладоней и тяжести его взгляда, убогости его поцелуев.       Его пальцы вжались в мои рёбра, острые, как когти, и я почувствовала, как кожа разрывается под их напором. Боль прошла по телу, отзываясь пульсирующими волнами, но я не могла отстраниться.       Алые дорожки крови потекли по ткани белой майки. Всё это в его власти, в его абсолютном контроле. Воздух между нами сгущался, разогревался, становился невыносимо плотным с отсутствием кислорода, и пониманием, что сопротивлятся сил больше нет.       Я хотела двинуться, попытаться вырваться, но это была бездна невозврата. Кол был везде — его тело, его руки, его тяжёлое дыхание, его взгляд, его шёпот. Музыка в наушниках, этот ритм, чужой, подавляющий, становился частью нас, частью его присутствия.       Кол склонился ещё ниже и ещё ближе. Его дыхание опалило мою шею, оставив за собой невидимые ожоги. Взгляд размылся, стал отрешённым и заплывшим омутом.       — Ты играешь с огнём, — прошептал Кол мне на ухо. Его голос был обманчиво мягким. Снова.       — Ну и что? — лязгнула я тяжело выдохнув и выгнувшись от его прикосновений.       — И я охотно сгорю вместе с тобой, милая… — его губы вновь накрыли мои. Но теперь всё было иначе. Это не простой поцелуй — это война. Желание и ненависть, смешанные воедино. Бойня в котором каждый хотел победить, но не собирался отпускать другого.       Его ладонь переместилась к моему затылку. Его пальцы вцепились в мои волосы, грубо и без извинений, потунили мою голову назад, вынуждая меня полностью подчиниться его воле. Жар от этого прожигал меня насквозь, словно он хотел оставить на мне свой след, стать неотъемлемой частью меня.       На губах вкус крови — густой, обжигающий, как ржавая сталь, как пепел после пожара. Она смешивается с нашими дыханиями, с моей дрожью, и я не могла понять, что принадлежит ему, а что — мне. Кол тянет меня к себе, и я вдруг осознаю, что мои руки, дрожащие не смелые, сами срываются на разрушение.       Пальцы сжались на его кофте: ткань треснула под натиском, и я рванула её сильнее, желая добраться до чего-то живого под поверхностью.       Он двигался с таким напряжением, будто не мог больше сдерживать себя. Его тело, напряжённое, будто струна, нависло надо мной, а дыхание вырвалось хриплым рывком, обжигая мой подбородок. И вдруг он резко остановился, оторвался от меня. В этот миг я ощутила, как холод воздуха обрушился между нами. Кол смотрел прямо в мои глаза. Его чёрные блестящие зрачки были наполнены чем-то звериным, непостижимым, от чего по спине пробежал ледяной ужас. Неподдельный, явственно настоящий.       — Ты ненавидишь меня, — прошептал он между поцелуев, его голос звучал хрипло, почти сорвано, надломавшись. Вопрос или утверждение не ясно, но я ответила:       — Да, — сорвалось с моих губ. Этот ответ казался громче всех криков. Будто я выплеснула всё, что разрывала внутри. Боль и злость, желание — всё перемешалось в одном коротком звуке и рывке.       Он усмехнулся, но эта ухмылка не несла радости или смеха. Его лицо приблизилось к моему, глаза горели, губы едва шевельнулись:       — Тогда покажи мне насколько. — его голос стал низким, почти рычащим сквозь тяжёлое дыхание.       Не дав мне времени на ответ, Кол склонился к моей шее. Его дыхание стало невыносимо горячим, касаясь плоти, разжигая огонь там, где прошлись его губы. Я чувствовала, как он всё глубже захватывает мою голову, как его пальцы тянут мои волосы с такой силой, что боль от этого вызывала у меня едва слышный вскрик и эйфорию удовольствия. Его ладони скользнули вниз, жадные, безжалостные, и сжали мои бёдра так крепко, что в глаза прыснули слёзы.       Музыка в наушниках вспыхивала громкими ударами, словно сердце, выбившееся из привычного ритма. Басовые волны разрывали пространство, сливались с моим бешеным пульсом, который я ощущала повсюду — в висках, в груди, в каждом мельчайшем нерве. Казалось, звук сам становился частью меня, частью нас. Он не был фоном, он был ритмом этой странной безумной симфонии, в которой мы тонули.       В этот миг всё, что существовало за пределами этой комнаты, стало неважным. Исчезло, будто размытое эхо далёкого мира. Весь космос, вся вселенная сжалась до одного бесконечно маленького и бесконечно яркого мгновения — нас двоих. Нас двоих запертых в этой тишине, которая кричала громче, чем любая музыка. Даже если это были вопли. Это была тишина, наполненная нашим дыханием, смешанным и тяжёлым рвущимися движениями, гневом, который разливался между нашими переплитающимися телами.       Я чувствовала, как его зубы царапают мою кожу, как язык проводит по моему горлу, оставляя мокрый пылающий след. Внизу живота всё сжалось, волной накатывая на меня, заставляя мои бедра непроизвольно двигаться навстречу его.       Его взгляд, его тело, его прикосновения — всё это кричало о том, что он готов дойти до конца и пересечь черту под названием — запретно для Кола Майклсона.       Его пальцы запутались в моих волосах, сжимая их настойчиво, но с точностью зная пределы, за которые не стоит заступать. Одно движение и моя голова откинулась назад, обнажая шею. Я выгибаюсь навстречу ему, и позвоночник трещит, словно ломаются кости. Его губы скользят по моей коже, оставляя багровые отметены.       Это не было принуждением, скорее — утверждением власти от которой кровь в венах бежала быстрее.       Но всё, что у меня етсь от него — это клеймо.       — Ты ведь сама этого хочешь, — его голос был тихим, но вкрадчиво-уверенным, как шелест за окном тёмной мрачной ночью. Кол тараторил быстро, то и дело бормоча что-то едва ли ясное между требовательными, ненасытными поцелями. — Скажи мне, что хочешь.

— «Давай расцарапай мне спину так, чтобы достать до самого сердца. Ногтями, руками и пальцами так, чтобы было больно, так, чтобы я ударил сильнее.»

      Я не смогла ответить, хотя и распахнула губы на полуслове. И всё же что-то внутри меня ожило. Что-то, что я считала мёртвым. Это чувство — тёмное, недопустимое будто старая погрешность, которую нельзя простить, — стала душить меня изнутри.       Мои руки дрогнули. Вместо того, чтобы вцепится в шею Кола, я медленно подняла ладони и упёрлась пальцами в его грудь. Его сердце билось под моими ладонями размеренно и тяжело. Этот ритм — чуждый, но почему-то невероятно близкий — обжигал.       Я должна остановить это. Сейчас.       — Кол, — мой голос прозвучал хрипло, едва сорвавшись с покусанных губ. Напряжение в теле пульсировало, волной перекатываясь через живот, горячей вспышкой, загораясь где-то глубже, где я знала лишь тягучую агонию. — Мы не можем… я не могу так.       Кол поспешно застыл. Его лицо напряглось, как туго натянутая тетива, готовая разорваться. Его взгляд метнулся, острый, как клинок, но что-то изменилось. опнула тетива и щёлкнул курок. В его глазах появилась тень — гнев, раздражение и ярость. Словно с его рук только что вырвали игрушку и он был против.       — Что? — голос первородного был резким, но за ним пряталось что-то вроде сомнения.       — Хватит, — я резко втянула воздух. Мои пальцы сильнее вжались в его грудь, словно это могло остановить его. — Кол, я… прекрати, пожалуйста.       Его хватка усилилась, но руки не двинулись дальше.       Первородный смотрел на меня долго, словно пытался понять, что именно я сказала. Какой смысл содержали мои слова. А после, спустя несколько секунд его губы сжались в тонкую полоску, взгляд остался таким же жалящим и колким. Но где-то в этом пламени затаилась уязвимость, почти незаметная. Почти пугающая.       Обида или боль — он был отвергнут. Хотя мало вероятно, что Кол хотел чего-то большего, чем переспать со мной. Просто секс, не более. Минутное удовольствие, секундная слабость и гнусная ошибка. Если мы это сделаем, я сломаюсь окончательно. Человек, причинивший мне столько боли, не должен иметь шанс на то, чтобы стать для меня кем-то значемым, чтобы ещё раз разбить моё искалеченое сердце.       И всё же ему ничего не стоило внушить мне подчинится. Следовать каждому его приказу.       — Ты уверена? — голос Майклсона был низким, обволакивающим, и теперь в нём не было даже тени прежней насмешки. Он звучал так, словно хотел по-настоящему понять меня. Словно хотел услышать почему. Хотя, вероятно, и точно сам всё понимал.       — Да. — я зажмурилась, почувствовав, как внутри что-то тихо, медленно угасает, как свеча, наконец догоревшая до конца. — Это неправильно. Мы не должны этого делать.       — Мы никому ничего не должны. — тут же парировал первородный, раздражённо оскалившись.       Наступила долгая пауза. Кол не отсел, не пошевелился, он так и продолжил глядеть на меня, нависнув над моим телом. И, честно говоря, я не знала, что будет лучше, если он сейчас вонзиться мне в шею и прикончит или же…       Его дыхание замедлилось, но я почувствовала, как его пальцы вцепились в меня сильнее, грубее, будто он не мог решиться отпустить меня. Правда не мог. Это была связь, которую ему не хотелось преодолевать из-за своей преднамеренности или искренности, точно я не знал никто. Убого было то, что на мгновение обида, ненависть, злость — всё это исчезло. На короткий отрезок времени я правда забылась в его объятьях. Но винить за это я могла только себя.       — Я не хотел, чтобы тебе было больно. — внезапно выдохнул Кол. Его слова прошли по коже дрожью. Предвестием. — И я избавил тебя от боли, разве нет?       А разве это не так? Боль в теле ушла, но вместе с тем она переселилась в сердце, и так горестно страдавшее от тяжести всех мук, которые мне удалось повидать за свою краткую жизнь. А теперь всё это будет идти со мной нога в ногу целую вечность.       Даже если раны уже не кровоточат, даже если голод уже не такой бездонный, даже если собственный крик уже не такой оглушительный.       Я распахнула глаза. Лицо Кола слишком близко. Так близко, что каждая эмоция стала словно ощутимой и осязаемой даже без прикосновений, даже без слов. Но сейчас в нём не осталось ни иронии, ни игривости и дерзости, ни гнева. Только усталость. Тихая, молчаливая, как тень перед рассветом и как правда, истинна в который мы друг другу не признаемся.       — Ты дал мне больше, чем я могла вынести, — ответила я, и в собственном голосе услышала мягкость, нежданную даже для меня самой.       Кол промолчал. Его взгляд зацепился за мой, будто искал в нём что-то, чего никогда не находил раньше. Затем он медленно склонил голову, и его лоб коснулся моего. Этот жест был слишком человеческим, слишком настоящим для того, чтобы быть ложью.       — Прости. — прошептал он мне в губы. Но больше мы друг друга не касались.       Это слово, простое и тихое, разрезало тишину между нами, оставив после себя что-то большее, чем сожаление и ковоточащий шрам.       Его ладони скользнули вверх, сжав мою талию, но осторожно, будто я могла разбиться под его прикосновением и присутствием рядом со мной. Кол помог мне сесть, и я на миг забыла, кем он был. Кем являлся для меня и мира, для всех остальных.       Это же чувство сопровождало Кэролайн когда она поддавалась манипуляциям Клауса?       Только осколки впиваются в плоть так же сильно, как ранят чувства. У меня на столе уже давно стоит хрустальная красивая ваза, которую отец подарил маме на годовщину ещё до того, как она подала на развод. И если рано утро я разобью её, то буду точно знать: жизнь столь же жестока, как правда себе самому.       Музыка в наушниках звучит всё так же громко, глухо и обречённо.       Кол мягко откинулся назад, увлекая меня за собой. Его объятья встретили меня тёплым. А грудь на которую я положила голову размеренным ритмом — каждый его вдох ощущался так, будто он хотел убедить меня, что здесь я в безопасности. Что я здесь и всё ещё жива. Что это не он убил меня столь преднамеренно.       Его руки обвили меня осторожно, как будто я могла расколоться от одного неверного движения. Они больше не держали, не требовали — только защищали. Он хотя бы пытался.

Главной опастонстью и угрозой для моей жизни, был — он.

      Я не сопротивлялась. В его объятиях было тепло, а голодный мороз продолжал стелится по телу. Его объятья напоминали то чувство в детстве, когда, укрывшись тяжёлым одеялом, казалось что мир переставал быть холодным и безразличным. Его пальцы лениво скользили по моим волосам, перебирая кудри, которые минуту назад он сжимал так яростно, как будто хотел подчинить меня себе.       Жёлтая полоска света от уличного фонаря, проливающаяся сквозь жалюзи, едва слепя глаза, растекаясь тёплым сиянием по моему лицу, по светлым кудрям, по его шее и ключицам…       — Знаешь, что самое забавное в людях? — его голос прозвучал с лёгким оттенком насмешки, словно он говорил сам с собой. — Они всегда ищут спасения в сострадании. Думают, что это их спасёт.       — И? — я посмотрела на него, прищурившись.       — Раскаяние? Жалость? Сочувствие и сожаление? — он медленно проговорил каждое слово, словно смакуя их горечь. — Да брось. Всё это полнейший бред и самообман. Ты можешь утешать кого угодно и сколько угодно, но никому от этого не станет легче. И никто не станет утешать тебя, когда ты будешь в этом нуждаться. В самом страшном горе человек всегда остаётся один. Так всегда. — Кол произнёс это с лёгкой, почти хищной усмешкой, холодным цинизмом.       — Дорогая, хочешь, я поделюсь с тобой одним секретом? — его голос разорвал тишину, звуча спокойно, почти равнодушно и лениво, словно всего, что произошло ранее, попросту не было. Всё это на самом деле и не случалось.       — Каким? — спросила я автоматически, не вкладывая в этот вопрос ни малейшего интереса. Мне было всё равно.       — Я давно понял, что сочувствие — это для тех, кто не жил достаточно долго. Оно только мешает. Так что я предпочитаю быть честным. — первородный хохотнул горько и тяжко. Он прикусил губу, оглядев моё сонное лицо. — Но честность, знаешь ли, редко кому нравится. — тихо добавил Кол с лёгкой усмешкой. Он звучал иронично, даже печально.       Я закрыла глаза. Это действительно было смешно и убого. В этой комнате теперь осталась только тишина. Глухая и гнусная, порабощающая тревогой. Знанием, что что-то точно не так.       Моё тело больше не дрожало. Напряжение медленно покидало меня, растворяясь в такт его дыханию. Музыка медленно угасала в моём сознании. Её последние ноты переплетались с ритмом сердца Кола — гулким, уверенным, бесконечно спокойным.       Его руки прижали меня чуть крепче. Это было странное желание удержать меня. Если первым всегда уходил он. Исчезал на долго и появлялся всегда неожиданно, нежданно, для того, чтобы всё испортить.       Я не заметила, как уснула. Но последнее, что я помню — его голос. Шёпот, почти растворившийся в полумраке:       — Я всё исправлю, милая. Я обещаю.       И я не поверила ему. Снова.       Ранним утром, когда город ещё не проснулся, туман лениво стелился по земле, укутывая её одеялом. Он был густой и тяжёлый, обвивал землю, словно пытался задушить её своим ледяным покрывалом. Небо, бледно-синее и полупрозрачное, равнодушное, не спешило встречать солнце. Слабые проблески рассвета с трудом пробивались сквозь эту бездушную завесу, но они казались чужими, неуместными в этой угасающей тишине.       На дороге перед домом не было машин, не слышалось голосов людей или хоть чего-то, отдалённо напоминающего живое присутствие. Я была одна. Совсем одинока.       Ветер бил в лицо, ледяной и злой. Он царапал кожу, разрывал её нащупывающим холодом, пробирался под одежду и оставлял за собой болезненную дрожь. Он был живее, чем я. Он напоминал, что жизнь всё ещё где-то существует, но она здесь чужая, не моя.       Я стояла, закутавшись в своё одиночество, чувствуя, как холод кусает мои пальцы и лицо. Никакой боли, только онемение. Мои волосы трепал этот вечно недовольный утренний ветер, и каждое его касание, каждое движение было раздражающим напоминанием о том, что я всё ещё здесь.       Его не было. Нигде. Никаких следов, никакого подтверждения, что он вообще существовал. Только вкус крови на губах, тёплый и обжигающий. Вкус жизни. Вкус чего-то, что выцвело и стало бесформенной пустотой внутри меня. И я не могла понять, был ли Кол Майклсон моим сном или же реальностью, которая разорвалась слишком быстро.       Я пыталась ненавидеть его, но больше не могла. Вместо этого ненависть глубоко вонзилась в меня саму. Я ненавидела себя за слабость, за то, что эта пустота разрасталась с каждым днём. За то, что моё сердце, которое должно было быть холодным, всё ещё искало что-то хоть малостью напоминающее его.       Кожа покраснела от мороза, тело дрожало, но мне не хотелось тепла. Этот холод был единственным, что я могла чувствовать, единственным, что напоминало о реальности. Холод давил, как и усталость. Усталость от каждого вдоха и от самой себя.       Я сидела на ступеньках у подножья своего дома, поджав колени и мечтая уснуть снова и навечно, окружённая серым туманом и тишиной, слушая, как ветер хрипло шелестит листвой, заглушая мои мысли. Здесь не было ни света, ни смысла и вовсе. Только ледяной воздух и запах засохшей крови с моей майки. Только я — одинокая, потерянная, стирающаяся с каждым новым днём до рваной плоти и костей.