Секс с обязательствами

      Лес Лливелин — местечко мрачное и для несведущего человека весьма унылое. Пейзажи так себе, сплошь чащоба, подгнивающий валежник, вонючие болота, а в качестве яркого пятна — кислотно-зеленый мох, укутавший собой каждое дерево и пень в Лливелине. Ну, это если отойти от чистого, вылизанного и даже почти безопасного пролеска, что тянется вдоль западной границы Алькасара. В нём-то как раз всё чистенько, красиво, даже напоминает цивильный парк… Если забыть о шастающих там тварях и вообще после шести вечера не заходить дальше третьего дерева.       Я вот о них никогда не забывал, а потому без пары пистолетов, ружья и мачете не сунусь туда в жизни. Ну или без приличного подношения — Лливелин благосклонен к тем, кто его подкармливает. Ко мне — вдвойне, потому что я, помимо тяги к подкормке кровожадного леска, ещё и темный маг. Считай, почти свой.       Я рассеянно погладил примостившуюся рядом со мной на скамейке Клариссу. Она — скамейка, не Кларисса — появилась, кстати, совсем недавно. Может, с месяц назад, когда я понял, что одному наглому пятнистому кошаку жуть как нравится валяться на солнце, когда алькасарское небо соизволяет посветлеть. Клариссе тоже понравилось — всё удобнее греть бока на плохо отесанном дереве, чем на заборе, земле или покатой крыше, на которой так вольготно не разляжешься. Свернувшись в этакий кошачий батон, сейчас Кларисса лениво мурчала, подставляясь под мою ладонь, и даже почти не морщилась от запаха моего курева.       Воняет, кстати, знатно — за последние пятнадцать минут это уже третья сигарета. Алек вынесет весь мозг и будет прав — стоило ли бросать курить, чтобы потом в считаные минуты снова убить свои лёгкие?       Впрочем, у Алека и без этого поводы найдутся.       Поняв, что ещё одна сигарета, и я точно преждевременно помру от рака легких, я поднялся и вернулся в лавку.       Кровь была повсюду. Залила старый ковер, лежащий перед витриной, испачкала деревянный пол, забрызгала стекла. В стенах виднелись следы от пуль. Две витрины разбиты, как и одно из окон. Мозги одного из неудачливых визитеров некрасиво растеклись по дверце шкафчика, где был спрятан вонючий лавандовый чай.       Ничего особенного. Просто очередная свора ублюдков, решивших, будто из них выйдут хорошие убийцы. Может быть, и вышли: самомнение не рождается просто так. Может, они даже убивали магов прежде. Вероятно, даже тёмных.       Но не таких, как я.       Они не зашли через черный ход, не убились о защиту. Вскрыли её профессионально и быстро, вошли через парадную дверь. Будто очередные покупатели, вздумавшие пополнить запасы успокаивающих травок.       Увы для них, я всех своих покупателей знаю в лицо. Даже если впервые их вижу, то всё равно примерно догадываюсь, какую дрянь у меня попытаются купить на этот раз. Этим нужны были не мои зелья.       Моя голова. Или ещё какие внутренние органы. В душе не ебу, что там нынче приносят в качестве доказательств успешного дельца.       Вот я бы принёс от силы пару пальцев. Остальному нашёл бы применение куда получше — те же местные сидхе пуще всяких вонючих чаёв любят человеческий костный мозг. И не только его… Жаль, на основательный разбор неудачников по коробкам совсем нет времени. Его вообще нет, если верить треснувшим настенным часам: совсем скоро я должен заехать за Алеком и провести с ним славный вечерок. А ещё нужно смыть с себя кровь, свою и чужую, подлатать распоротую руку — один из визитеров оказался удачливее прочих…       Дел невпроворот. Как назло, комму пришёл конец — даже не позвонить паре ребят из очередных моих должников, чтобы прибрали тут все, пока я выгуливаю Алека подальше от своей лавки.       Пиздец. С которым надо разобраться как можно быстрее, потому что посвящать Алека во всё это у меня нет никакого желания. Достаточно всего того, что он обо мне и так знает. Достаточно того, что я сам бы рад оказаться отсюда подальше И нет, вовсе не от трепетности своих чувств. Просто я почти сорвался. В крови адреналин, в башке — куча всяких мыслей, внутри — предвкушение от того, что можно сделать с тем, кто послал ко мне настолько хреновых убийц. Нет, серьёзно, кем бы он ни был, за кого он меня принимает? Во мне нет жалости и особого человеколюбия, убивать я умею и люблю, опыт, насколько бы давнишним он ни был, не пропить за хорошим и не очень виски.       Надо прибрать тут всё. И душ принять. Может, ещё и выпить чего-нибудь покрепче, чтобы уняться немного. Да вот проблемка — найдутся ещё дела помимо игр в добропорядочного гражданина.       Надо. Надо, надо… А хочется, блядь, вернуться обратно на скамейку во дворе, снова закурить да продолжить пялиться на оголодавший лес. Ну просто потому что.       Некогда рассиживаться. Алек по-прежнему не должен ничего знать, и если я потороплюсь…       Да хер там. Кошки и их непредсказуемые выходки — штука посложнее любых пиздецов.       — Салазар Тэйн, ты ходишь по охуенно тонкому льду! — гневно возвестил Алек, пинком распахнув дверь моей многострадальной лавчонки. — Где тебя носило? И что за хрень ты тут?..       Он оборвался на полуслове, сообразив, что мы тут не одни, а в компании трёх свеженьких жмуриков. Наверняка не ожидал, что хрень окажется настолько забористая.       Я бы даже посмеялся над его возмущённо-шокированной физиономией. Да что-то мне совсем не весело.       — Слушай, Тэйн… — Алек наконец прервал затянувшуюся паузу, прикрыв за собой дверь и щёлкнув задвижкой. Педантичный кошак. И опасливый — руку с кобуры убрал только сейчас. Небось почуял кровь ещё на подходе к дому. — Это мясо слишком свежее. Даже для меня.       — Не поверишь, котик, но я доставку на дом ни хуя не заказывал, — пробормотал я, собственный голос слыша будто со стороны. — Что ты здесь делаешь?       — Серьёзно, мать твою? Что я здесь делаю? — Алек сложил руки на груди и недобро уставился на меня. — Ты отключил комм. Мне это не понравилось.       — Просто забыл зарядить? — предположил я чуть ехидно. Хотя от взгляда Алека — холодного, расчётливого, хищного — кровь стынет в жилах.       Так мог бы смотреть дикий зверь, готовый напасть. И мне бы стоило если не начинить серебром меховую падлу, то хотя бы прицелиться, да хоть ствол взглядом поискать…       Не могу, не хочу и, вероятно, не буду. Это и пугает.       — Ты — забыл? Не смеши меня.       Алек неспешно прошёлся по залитому кровью полу. На его лице теперь красовалась забавная смесь брезгливости и любопытства.       — Везучий ты говнюк, Салли, — бросил он, глазея на изрешеченную пулями стену позади меня. — Ещё и с целым арсеналом под витриной… Ага, вот этот помер первым.       Носком начищенного ботинка Алек небрежно пихнул труп, что лежал в кровавой луже почти у самых дверей.       — Его ранило рикошетом, остальные замешкались, что позволило его добить. Удачный выстрел. Он истёк кровью в считанные секунды. Остальные поняли, что перестрелку в такой тесной конуре затевать вообще не следовало, и пошли врукопашную. Тоже зря. Этому ты сломал руку, затем взял его нож и вскрыл глотку третьему. Как будто мало было грязи от первого жмурика… — он неодобрительно поморщился и перешёл к последнему телу, что валялось у самой витрины. — Боги, Тэйн… Правильно, размозжим-ка придурку голову, чтоб потом побольше мозгов пришлось убирать!       — Тебя послушать, так я это всё нарочно.       — Я бы не удивился, — едко ответил Алек, окинув меня очередным пристальным взглядом. — Где четвёртый?       Я едва не выругался — да как, блядь, он это делает?       — С чего ты взял, что был четвёртый?       — Этих ты не успел допросить. И они вроде были правшами, если судить по расположению кобуры. Значит, есть ещё один. Отлично вмазал тебе с левой.       Алек покосился на мою калечную руку, осторожно прижал горячую ладонь к моей побитой роже, и я наконец-то увидел в его глазах что-то кроме брезгливости и раздражения.       Волнуется. Не о трупах — обо мне. Приятно, Тьма меня пожри.       — Дерьмово выглядишь, злая ведьма. Почему не вылечился?       — Думал, что со всем этим делать.       — Вернее, куда всё это от меня прятать? — Алек отдёрнул руку и злобно сверкнул глазами. — Не трудись, Тэйн. Я узнал тебя куда лучше, чем мне бы хотелось.       — И что же ты узнал, позволь спросить?       — Что ты — скрытный говнюк, который нипочем не расскажет, что за пиздец вокруг него творится. Кто они?       А в самом деле — кто? По-хорошему, стоило бы спросить сразу, да только дорогие гости не особо рвались почесать языками. Им было некогда, они торопились — хотели грохнуть меня побыстрее, пока я не очухался, пока не вспомнил, что умею. Увы, для них, да и и для меня тоже, мне нет нужды пользоваться магией, чтобы кого-то убить.       — Наёмники, очевидно. Пришли подзаработать деньжат на моей башке, — озвучил я самый простой вариант. Тут же понял, что где-то очень сильно проёбываюсь, а потому сам же от своих мыслей и отмахнулся: — Или нет. Ты мне скажи, это же ты у нас крутой следак с дипломчиком.       — Ну да, а ты у нас простой скромный вояка, — скривился Алек.       Обхватил мою раненую руку, глянул внимательно. Я уж подумал было, что соберется вылизывать, и даже понял, что в глубине души жажду этого — я псих по части всяких сексуальных игрищ, к чему скрывать.       — Залечись, а то мне, глядя на тебя, жрать хочется.       — Ну так пошли пожрём. На кухне пока чисто, — предложил я. И сам же себе улыбнулся.       Ну да, у меня полон дом кровищи, три трупа и один пока-ещё-не-труп, а я предлагаю своему кошаку чинно поужинать за кухонным столом.       Да только вот Алек и впрямь следак всем на зависть. А ещё гребаный умник и вообще кот, наебать которого не каждый сможет. Я — ну, могу попробовать, да только ситуация не располагает.       Он обхватил мое лицо, заставил поднять голову выше. Пальцы скользнули по скуле с нажимом, видимо, стирая попавшую на неё кровь. Наклонился, чтобы одарить кусачим поцелуем, а отстранившись, прищурился подозрительно:       — Ты не хочешь его допрашивать.       Вот так. Не вопрос — утверждение.       — Не хочу.       — У тебя нет другого выхода, — Алек равнодушно пожал плечами, будто его совершенно не волнует мысль, что прямо сейчас ему придется наблюдать за тем, как я…       Впрочем, нет, она его волнует — я вижу это в предвкушающем блеске глаз, в языке его тела. Хищник жаждет охоты. Чужой крови, чужой смерти, которой этот дом и так пропах насквозь.       — Верно, — отозвался я наконец.       — Я могу помочь, — осторожно предложил Алек, а я от одной только мысли пришёл в ужас и невиданное прежде бешенство.       Нет уж, мой кот никогда не станет пачкать этим руки. На его руках, изящных, сильных, красивых на зависть любому музыканту, крови и так достаточно — он, в конце концов, ликвидатор, а не клерк при бумажной работе. Однако то кровь иного рода. Законная, честная, если таковым можно назвать убийство всяких ублюдков.       Алеку — можно. Он маршал и коп. Их мозги крепко охраняет устав и куча иной бумажной волокиты. Рутина и размеренность — кажется, именно так любит говаривать Люк, когда делится впечатлениями. Моё же отношение, моя работа, моё прошлое — всё это далеко от законности, честности и даже рутины.       Ни за что Алек не будет в этом участвовать.       — Нет, — отрезал я и, с трудом подавив желание сцапать его за рукав пальто — дорогого, светлого, разоримся потом на химчистке! — кивнул куда-то наверх. — Переоденься. Не хочу потом слушать твои скорбные рыдания по очередной невинно убиенной рубашечке.       Алек насмешливо фыркнул, но спорить не стал, исчез за дверью, что вела в единственную жилую комнату в моём странном доме. Я хотел было покурить, но передумал. От пальцев вперемешку с чужой кровью пахло ещё и табаком, а мой вредный кошак удержался от комментариев только потому, что кровью пахло всё же сильнее. Ну или проникся моими чувствами, ха.       На кухню он спустился в моих шмотках — в серой толстовке, которую проще уже назвать его, чем моей, в домашних штанах, в кроссовках — уже своих, потому что мои ему всё же великоваты. Покосился на бессознательного, но ещё живого «четвертого», прикованного к стулу у дальней стены… И принялся за ужин, который я перед ним гостеприимно выставил.       Рыба и овощи, ни грамма мяса, однако же скотобойней пахнет так, что даже мне дурно. Алеку — вряд ли, но что ему некомфортно, я прекрасно видел. Не от страха, неудобства, жуткого предвкушения — то были скорее мои чувства. Скорее… ему не понравилось, что в мой дом, в наш дом, кто-то пробрался, влез в наш уютный мирок, в котором прежде было место лишь отличному сексу, моим сомнительным сделкам с нечистью и охотниками до дурманящих травок; а ещё посиделкам в кухне, дурацким сериалам и спорам о том, чьи шмотки краше.       Его, разумеется. А потому тут, в ожидании… допроса, в котором не будет ничего благородного и красивого, он сидит в моих. И нет-нет, но поглядывает на будущую жертву.       И на лежащий подле меня нож, к которому я за весь ужин не прикоснулся ни разу. Рыбу можно есть и руками, в конце концов.       Кто ты?       Первый надрез у самой ключицы. Проба пера. Таким не взять даже девчонку, не то что опытного наёмника, привыкшего к боли. Неглубокий, слабо кровящий — на мою одежду не попало и пары капель.       Слишком чисто, слишком слабо, слишком… знакомо. Просто чтобы вернуть руками былую память.       Кто ты?       Второй — уже по лицу, вдоль глаза — наемник был, пожалуй, симпатичен и за свою морду пекся пуще, чем за прочие части тела. И за глаза тоже боялся, а потому вздрогнул, увидев возле одного из них острое лезвие. Оттого разрез вышел глубже, чем мне бы того хотелось.       И это — тоже детские шалости, но уже посерьёзнее.       Глубже, опаснее с каждым разом.       Больнее.       Для пальцев и ладоней — молоток и гвозди, и это уже совсем мерзко — слышать хруст костей, чужие вопли.       Кто ты?       Наёмник отдела ликвидации. Не того, что олицетворяют собой Алек, Киро и Люк. Совсем не того. Уже близко, уже почти.       Зубы — больно, хрустко, и ощущение такое, что это в моём рту холодное железо щипцов. И крови больше. Он плюётся ею, захлёбывается, ломается. Нож под коленом, там, где сухожилия, после чего ему уже никогда не ходить нормально — не то чтобы он вообще будет... И бедняга, так опрометчиво взявшийся за грязную работенку, уже не сыплет проклятиями и отборным матом. Говорит. Бессвязно, хрипло, пытаясь потерять сознание в процессе… Нет уж, я слишком хорошо умею делать свою работу — и мне почти не нужно вкладывать магию в свои вопросы, чтобы он отвечал.       Сначала — враньём, потому что тех, кто его нанял, он боится намного больше, чем меня.       Потом, когда ран на его теле становится слишком много, мои руки все сплошь в его крови (и слава Тьме, что только в ней), а магия рвётся наружу, — он начинает говорить правду. Или то, что он таковой считает.       Наемник отдела ликвидации, нанятый, чтобы устранить опасного преступника в моем лице. Я — подозреваемый, первый среди прочих, убивающий своих бывших коллег. Так ему сказали. За этим его наняли. В качестве доказательства — моя голова в простой картонной коробке, за которую им бы отвалили десяток-другой тысяч талеров. Внушительно. Я даже загордился немного. Хоть сам свою голову неси — награды хватило бы и на обучение Энви, и на дом поприличнее этого, и даже кошаку на парочку пижонских костюмов осталось бы.       На то, что представлял собой неудачливый охотник за богатством, смотреть не хотелось до омерзения.       — Он всё сказал? — лениво поинтересовался Алек, однако я, едва бросив на него взгляд, вдруг понял, что ему… понравилось?       А мне вот нет. Совсем нет.       — Похоже на то, — коротко отозвался я.       Поднял нож с небольшого металлического стола на колесах, вцепился в волосы своей жертвы, заставляя его задрать голову. Полоснул по горлу. Из-под лезвия брызнула кровь, алыми ручейками стекая по коже и пятная одежду.       Отвратительно.       — Занятная история, — протянул Алек, равнодушно созерцая предсмертные корчи горе-убийцы. — Да только пиздежом попахивает.       — Попахивает, — согласился я. — Но он не врал.       — То, что он верил в эту охуительную историю, ещё не делает её правдой.       Я пожал плечами — ну не спорю, такое вполне возможно. Вот только…       — Мне кажется или ты что-то знаешь?       — Я знаю массу разных вещей, Салли, — заявил он, надменно фыркнув, и с напускным интересом огляделся вокруг. — О, ну и срач же ты тут устроил…       А затем он улыбнулся краем рта и внезапно поднёс мою руку к губам. Неспешно, с нажимом прошёлся языком по окровавленной ладони.       Сказать, что я охуел с такого поворота, — всё равно что скромно промолчать. Но пальцами вдоль красивых губ машинально прошёлся, размазывая по ним кровь и заставляя Алека по-кошачьи жмуриться от неприкрытого удовольствия. Из-под густых ресниц сверкнула ядовитая зелень; я видел пятна румянца на тонких скулах и ощущал ладонью чужое дыхание, тяжёлое и частое, и…       И я все свои драгоценные запасы не слишком законного варева готов поставить на то, что у Алека уже стоит вовсю.       Я, конечно, знал, что он больной ублюдок, но чтоб настолько…       — Ты убил его, — выдал Алек, медленно облизав губы. Вроде бы банальный факт озвучил, да только с таким голосом — глубоким и бархатистым, тягучим и вкрадчивым — любая банальность превращается в непристойность. — Ты реально его грохнул прямо у меня на глазах. Хаос, никогда бы не подумал, что это будет так горячо.       — Ты больной, — сообщил я, с запозданием поняв, что мой голос звучит подозрительно низко и хрипло. Всегда так звучит, но сейчас не понять — то ли это у меня вдруг сел голос, то ли...       То ли я возбужден до охуения от того, что он только что сделал и сказал.       Это, блядь, ненормально. Нездорово и совсем не круто — возбуждаться в одном шаге от свеженького трупа, в чьей крови сейчас уделан весь пол.       — Ты, блядь, больной и бесстрашный, — продолжил я, ощущая, как к кончикам пальцев вновь подступает магия. Протянул руку, ту самую, окровавленную, и вцепился во вьющиеся волосы. — Беги, котик, беги от меня, пока не поздно…       — Я в ужасе, человек, — язвительно выдохнул Алек. Подался вперёд, влажно лизнул мою щеку, спустился к шее, чтобы болезненно прихватить кожу зубами. — Хочешь поиграть с котиком, а, Салли? Держу пари, ты собрался завалить меня прямо тут и всласть поизмываться. Ну, как это будет? Голыми руками или чем-то поинтереснее? Ох, знал бы ты, как меня заводит, когда ты берёшься за нож.       Это было уж слишком. Для меня, для моей так не вовремя пошатнувшейся психики. По-хорошему бы свалить хотя бы в душ, отмыться от кровищи, бахнуть какой мерзкой алкогольной херни, чтоб мозги отшибло напрочь. И Алека выпнуть за дверь к хуям.       Вместо этого я лишь крепче вцепился ему в волосы, потянул, заставляя оголить горло. Впился в него зубами, пусть и хотелось… да, ножом, чтобы как того неудачника, что сейчас бесполезно занимает место в моей кухне. Пожалуй, не до смерти, но мне было бы интересно взглянуть на то, как выглядит тёмно-красное на этой коже…       На пол, грязный, весь в лужах крови, я опрокинул его бездумно, скорее на автомате выставив подсечку. Вжал в холодный камень, который будто насквозь пропах кровью и смертью.       Отвратительно. Мерзко. И вместе с тем прекрасно, потому что Алеку идёт кровь. Пусть хотя бы чужая. Рядом с ней он выглядит маньяком ничуть не меньшим, чем я сам.       А Алеку, похоже, впрямь нравится кровь. Я помню его небрежную обмолвку о том, что его это заводит, но не думал, что настолько. Не думал, что он будет низко мурлыкать и так охотно льнуть к рукам, точно валерьянки ужрался; что станет с таким наслаждением вылизывать мои пальцы, липкие от крови. Куснуть как следует тоже не забыл — Алек есть Алек, что бы там ни было.       — Выеби меня, — не то взмолился, не то приказал он, вжимаясь крепким стояком в моё бедро. — Выеби, или вдарь мне, или всади нож в брюхо… Сделай что-нибудь, что угодно, иначе, блядь, я просто по швам тресну!       Что треснуло по швам, так это моя изгвазданная рубаха — Алек просто разодрал её на два лоскута. Подался вперёд, сомкнул зубы на ключице, заставив невольно зашипеть — грызанул от души, сука пятнистая. Не то чтобы я сильно против, конечно. С тормозами у меня не так плохо, как у Алека, но иногда мне кажется, что я готов позволить ему что угодно.       А он, безусловно, готов что угодно позволить мне. Это-то и пугает.       — Ляг, блядь, — велел я, вновь вжимая его в холодный пол.       Надавил на грудь, свободной рукой дернул вниз штаны, несколько раз провёл рукой по каменному стояку. Никакой дрочки не будет, это точно, но я просто должен был почувствовать его в своей руке. Почувствовать, насколько он горячий, твердый, возбуждённый до безумия, жаждущий всей той херни, что я могу с ним сотворить.       А я могу. Много какой. Сейчас, например, я очень хотел бы трахнуть его насухую, чтобы ему было больно, чтобы чувствовал каждое движение моего члена в себе. Чтобы даже у него, клятого оборотня, задница саднила еще хотя бы полдня. Это не искренне, скорее из мести — чтобы не предлагал мне тех вещей, которые он предложил только что.       А ещё можно было бы использовать вместо смазки кровь, от которой никакого толка, зато, быть может, в безумном кошаке малость поубавится любви к этой субстанции. Можно было бы макнуть ладонь в ту лужу, а потом засунуть её целиком в распластанное подо мной тело и смотреть, как Алек просит остановиться, просит не делать с ним такого.       Он, разумеется, не попросит. А я, разумеется, не буду совать в него кулак в крови какого-то мутного ублюдка. Но мысль настолько красноречива, образ так ярко стоит перед глазами, а Алек смотрит на меня настолько маньячным взглядом, что в разуме и сдержанности я себе отказал вмиг. Стащил с него толстовку, окончательно испорченную — запах крови будет мерещиться мне и после сотни стирок, — провёл ладонью по обнаженному, идеально сложенному телу. Такому красивому, что впору любоваться ближайшую вечность. Особенно на то, как кровавые следы портят привычный цвет чуть смуглой кожи. Их я оставил на нём сам, провёл испачканными руками по груди до самого низа живота, вновь схватился за член. Отпустил быстро, потянулся за так и валяющимся поблизости ножом.       Зелёные глаза блеснули ярче, чужие руки потянулись к моим предплечьям, огладили жёстко, направили вниз, к откровенно подставленному, беззащитному животу.       — Давай, Тэйн, ты же знаешь, я не пострадаю. Мне понравится, клянусь...       Мне тоже понравится — это я знаю точно. Как понравилось убивать сегодня, как нравилось делать это прежде.       — Тебе понравится, — пообещал я.       Ножом по коже полоснул. Не по его — по своей, по ладони и без того истерзанной руки. С силой сжал, позволяя уже своей крови охотно стекать вниз. На его живот, на грудь, в ямку между ключицами. В его рот.       Он сглотнул, медленно облизнулся, прикрыв глаза. Затем поймал мою руку и принялся совсем по-кошачьи зализывать порез. Больно. Странно. Но и приятно тоже. Алек сам на себя не похож — взъерошенный и перепачканный кровью, с диким оскалом, так отличным от его надменной улыбочки манерного западного сноба, с полыхающими нелюдской зеленью глазами, на дне которых притаился лютый зверь…       Да он и есть зверь. Сейчас его истинная суть не скрыта за маской человека, обнажена полностью, и мне очень нравится думать, что я — первый, кому Алек оказал такое доверие, открылся целиком, показал всё своё жуткое нутро, так тщательно запрятанное под гламурный фантик. Я — первый…       Первый и единственный, мать его. Только мне можно видеть Алека таким, а все прочие рискуют остаться без глаз. Или без башки вовсе.       — Оближи, — велел я, проталкивая пальцы ему в рот.       Он обхватил их губами тут же, обвёл языком несколько раз, обильно смачивая слюной. Она смешивалась с кровью, окрашивалась в красный, и зрелища хуже — и горячее — я ещё не видел.       — Хватит.       Я убрал пальцы из его рта.Не сдержался, решил побыть хорошим хоть немного, поцеловал его глубоко и жестко, смешивая с отставшейся на его губах кровью уже свою слюну. Втиснул в него оба пальца сразу, ловя губами стон, укусил сильно, отчего Алек выдохнул снова, напрочь снося мне крышу.       — Хватит, — это уже он, не я. Простонал тихо, когда пальцев в нём оказалось уже три, а мои движения уже и близко не напоминали попытку его растянуть. Я трахал его рукой, давил на простату, отчего Алека едва не подбрасывало, он стонал, выгибался и подавался навстречу, кусая губы.       Такой красивый, такой яростный, такой…       — Хватит, Тэйн, хватит, пожалуйста, — зашептал он. Жалобно, едва слышно. — Трахни меня. Хочу твой член в себе, хочу, чтобы ты выебал меня. Давай уже, ну! Хочу кончить с твоим членом внутри…       — Кончишь ты, когда я тебе разрешу, — отозвался я.       Но просьбу выполнил — потому что и сам уже не мог больше терпеть. Согнул его чуть не пополам, прижал колено к испачканной в крови груди, вошёл в несколько коротких движений до самого конца. Алеку — сухо и больно, это, блядь, скорее насилие, чем секс…       Было бы, не будь он согласен на всё это. Не цепляйся он за меня так, будто я — единственное, что ему сейчас нужно. И мне нужно тоже, потому что безумия и темной магии во мне целая прорва, и мне жизненно необходимо дать им волю. Своей жестокости, своей силе и памяти.       — Тэйн, Тэйн, Тэйн, — шептал Алек в перерывах между стонами, всхлипами, кусачими поцелуями и моими толчками.       Словно метроном, только напрочь сбившийся, поломанный. Ни ритма, ни размеренности, сплошь безумие, жар чужого тела, чужая же кровь вперемешку с моей…       Не хватает крови Алека. Эта мысль ввинтилась в мозг, пронзила точно игла, заставила меня толкнуться в него особенно сильно, отчего Алека едва не подбросило. Сильный котик. Мой, блядь, котик.       За нож я схватился снова, бездумно, ведомый лишь тьмой внутри себя. Остановился, вновь устроил руку на его животе, не давая двигаться, подаваться на встречу.       …буквы С и Т возле самого паха выглядят ужасно. Клеймо, так неудачно оставленное на теле свободного зверя. Оно исчезнет через пару часов, а может, и раньше, если я решу, что не хочу его больше на нём видеть.       Потом. После. Потому что сейчас хочу именно этого. Хочу своих меток на нём и его болезненных стонов. Хочу его крови, его спермы, его член в своей руке, его…       — Глубже, — хрипло выдохнул Алек, растянув окровавленные губы в этой своей блядской улыбочке. Длинные пальцы коснулись моего предплечья, нежно погладили, а затем сомкнулись вокруг кулака, в котором я всё ещё сжимал нож. — Глубже всади. Хочу, чтоб ты воткнул его мне в брюхо, пока трахаешь меня.       — Что, блядь? Ты сдурел?       — О, ну брось, не серебро же! Ну давай, воткни мне по самую рукоять…       — Нет уж, спасибо, — фыркнул я, отбросив нож подальше — пока ёбнутый кошак не придумал ещё что похлеще. Кто бы мог подумать, что я не самый больной извращенец в этой комнате! Не то чтобы картинка перед глазами не была волнующей, но что-то внутри бурно протестовало от одной лишь мысли ранить Алека всерьёз. Пусть и ненадолго. — Больно ты раскомандовался, котан.       Алек зло зашипел, засверкал звериными глазищами, но тут же будто сменил гнев на милость, выгнулся подо мной, подался навстречу. Сильные руки обвились вокруг моей шеи, притягивая ближе; острые зубы впились в сгиб шеи, а когти принялись вовсю драть загривок и плечи. Не то мстит, не то метит, сука. Поди всё сразу. Больно до жути, но и хорошо — тоже до жути. Боль была где-то на задворках сознания, а удовольствие — вот оно, долбит по башке будто кувалдой, и от кайфа всё нутро сводит, потому что…       Потому что мой Алек — лучшая в мире наркота. Вообще без вариантов.       Особенно когда выглядит вот так. Когда кончает вот так, совершенно непристойно выгибаясь, с громким стоном и даже без помощи рук. Я, впрочем, отстал совсем ненадолго — достаточно было увидеть дорожки слёз, расползающиеся по его щекам.       — Мать твою Тьму, — выдохнул я ему в шею.       Когда завалился на него, так и не вспомнил, зато вдруг ощутил — отпустило. Вот прямо так ощутил, лёжа на Алеке, вымазанный в его, своей, ещё там чьей-то крови.       Алек вяло зашевелился подо мной, застонал, на сей раз явно не от удовольствия, и ворчливо пробормотал:       — Это ж пиздец какой-то. Просто добей меня, чтоб не мучался.       Я чуть приподнялся, глянул на него обеспокоенно — неужели переборщил? Блядство. Сказал бы, что нам срочно пора познать радости стоп-слова и прочей безопасно-добровольно-разумной хуйни, да толку-то? Кошак по ходу реально отбитый, тормоза придумал трус и всё такое.       — Сильно больно?       Алек глянул с недоумением, а затем фыркнул и взъерошил мои волосы, чуть слипшиеся от крови.       — Ой, да брось, злая ведьма, охуенно ж было, — заявил он. А затем, откинув голову, страдальческим тоном прибавил: — Но ты представь, сколько нам теперь убирать весь этот срач! Как пить дать до утра провозимся.       — Что? — от удивления я аж привстал, приподнявшись на локтях. Зашипел тут же — потому что да, радости всяких разных слов точно пора познавать. — Блядь… Да ты ебанулся, кошак, мы не будем это убирать. Комм давай. Вызову кого надо, а сами спать пойдём. Ну то есть сначала мы пойдем отмывать все это с себя, потом ты будешь лечить мою расхуяченную спину, я — твою жопу, а потом — спать.       — Что, у тебя и такие знакомства водятся? — хмыкнул Алек.       — Каких только не водится, как видишь, — я кивнул на остывающий труп нашего нового (или уже старого?) знакомого.       — Всесторонне развитый ты человек, Салли.       — Ой, и не говори…