Секс с обязательствами

      Возьми отпуск, Алек, говорили они. Приведёшь голову в порядок, говорили они.       Итог немного предсказуем: за пять дней в Аркади я почти не отдохнул, добавил себе лишнего мозгоёбства и да, сходил на самое неудачное свидание в своей жизни. А всё потому, что мой бывший однокурсник Энди Дюран за все эти годы ничуть не изменился — всё такой же ушлый и меркантильный засранец. Я тебе, мол, выкачаю так интересующий тебя архивчик, а ты развлеки моего шефа, у него кинк на котиков.       Само собой, под развлечением подразумевался лишь вечерок в хорошем ресторане. Я слишком прекрасен, чтобы добывать информацию через постель. Нет, этот кретин Роджер неплохо выглядел и из кожи вон лез, чтобы мне понравиться да продолжить вечерок, и я поначалу даже вроде был не прочь, но… но…       Чем, блядь, меня приложил этот грёбаный ведьмак? Что за трижды долбаная хрень? Настойка нестояния? Декокт моногамии? Проклятье избирательной импотенции? Почему я даже не?.. Как, блин, это всё работает вообще?!       И нет, так называемый отпуск не помог ни капельки. Разве что запах Тэйна с меня почти смылся, но это почему-то не особо радует. Или даже совсем нет.       Да Хаосом клянусь, тут замешано какое-то стрёмное колдунство!       Злясь на Тэйна, на себя и на весь мир до кучи, дверь своего дома открыл чуть ли не с пинка. Принюхался, тут же нахмурился в недоумении — пылью не пахнет, даже наоборот. Ощущение, словно кто-то прибрался, проветрил все комнаты и… навёл порядок, да. Знаю я одного мудилу по соседству, любит свои порядки везде наводить.       Запотевшая, всё ещё холодная бутылка сладкого шерри, что стояла на кухонном столе, вмиг подтвердила все мои подозрения. И ведь не абы какой выбрал, а «Александр». Как мило с твоей стороны, сталкер ты ёбаный!       Грохнуть её, что ли, об пол? Триста талеров на ветер, ну так не мои же.       И я бы грохнул, честное кошачье слово! Так ведь блядский Тэйн припёр не только бутыль дорогущего вина, но и пару-тройку красных апельсинов. Почистил, на дольки разделил. Даже салфеточкой прикрыл, чтоб не заветрились до моего прихода.       — Сука, — выдохнул я, наконец совладав с нервным смехом. И поставил бутылку обратно на стол. — Ладно, злая ведьма, погоди-ка часок-другой. Месть моя будет ужасной.       Последние слова прозвучали невнятно: могу я хоть наедине с самим собой не манерничать и поговорить с набитым ртом? Тэйн — мудак, но апельсинки в этом не виноваты.       Часом позже, ополоснувшись в душе, высушившись и переодевшись, я наконец-то завалился на свою лежанку. И, увы, снова зарылся в успевшие опостылеть бумажки.       Федеральное правительство? Национальная безопасность? Звучит складно, но недостаточно складно, чтобы кто-то вроде меня на всё это дерьмо купился.       Семь, десять, десять, семь.       Боги, Тэйн, это было слишком просто для кого-то вроде меня.       — Мне вообще стоит озвучивать всякие глупости, — послышался где-то над головой его же голос, — ну типа, знаешь… моя кровать, моя спальня, мой дом?       Ну да, да. «Моя лежанка» ещё не означает, что она по умолчанию стоит в моей коробочке. Можно подумать, одному Тэйну позволено вламываться в чужие дома!       Я неохотно отвлёкся от перекладывания фотографий из стопочки в стопочку, зыркнул на него с досадой — чего доебался, мол, не видишь, я тут делом занят?       — Правило одной лапки, — сообщил важно, вытянув руку ладонью вверх. — Запомни, человек: всё, чего коснулась лапка, становится кошачьей собственностью. Лежанки, подушечки, холодильники и даже охуевшие ведьмаки, подозрительно похожие на фитнес-тренеров.       Тэйн состроил эту свою грозную рожу злой чёрной ведьмы, хотя я видел, что пару секунд назад он едва сдерживал смех. Да-да, всё видел! Хотя раньше и сам искренне считал, что этот мужик вовсе не умеет веселиться, ну кроме как в койке с моей задницей.       — Ты что, босиком пришёл? — спросил он невесть зачем, подходя ближе.       Думал, что он, соскучившись, сразу полезет ко мне — а я его отошью, как он того и заслуживает. Но Тэйн предпочёл мне комод. Опёрся о него бедром, сложил руки на груди, вперил в меня этот свой невозможно бесцветный взгляд.       Не переставая помахивать босой ногой, молча кивнул в сторону окошка — там стоит пара тёмно-зелёных кедов, вполне чистых, но не лезть же в обуви на кровать? Я воспитанный кот.       — Предупреждая эти твои шуточки — нет, мои костюмы не в химчистке, да, мой гардероб ещё больше моего самомнения, и снова да, я ношу джинсы.       — Не узнал тебя без платочка.       Тут уж настала моя очередь давить улыбку. Забавный он всё-таки, хоть и бесит порой изрядно.       — Не забывай, я люблю разнообразие. Что-то ещё? — спросил эдак небрежно, открыв заметки в своём коммуникаторе.       — Не отказался бы от объяснений, — заметил он. А затем вдруг нахмурился, будто рассердился даже. У меня аж мурашки по коже поползли. — Какого хера, котик? Я сказал «не приходи сегодня», а не «съебись на пять дней и не подавай признаков жизни».       — А я перед тобой объясняться должен? Ха. Ты мне не хозяин, а я тебе не сучка.       — Со своими меховыми заёбами — не ко мне.       Он вдруг принялся рыться в той уродливой глиняной вазочке, которую не иначе как на помойке нашёл. А потом бросил в меня чем-то — я едва успел поймать.       Разжав ладонь, увидел на ней ключ — тяжёлый, чуть поцарапанный.       — Не хочу, чтобы в следующий раз ты сломал мне дверь.       — В следующий раз? А ты в себе уверен, да, Тэйн? Даже не допускаешь мысли, что Александр пришёл напоследок разбить бутылочку «Александра» об твою тупую ведьмачью башку?       Тэйн сухо хмыкнул, сложил ручищи на широкой груди. Над моей любовью к игре слов, впрочем, подтрунивать не стал. И зыркнул так, что мой внутренний кошак опасливо поджал уши.       И… как много ему известно о моей поездке в Нью-Аркадиан?       — Так где тебя носило, котик? Изменял мне с Элли? Как ваш бранч? Мне стоит готовить антидот к приворотному, которое она тебе подлила?       А, так он всё бесится из-за того дня и… И кто-то здесь жутко ревнует, да?       Определённо ревнует. И определённо же мне не следует так бурно этому радоваться. Уймись, Алек, просто мужик не так чтобы любит делиться. И ты, кстати, тоже.       Всё же я лениво перекатился на спину, бережно припрятал ключ в кармашек джинсов. Моё, не отдам. Сел, неспешно потянулся, сгрёб свои распечатки в одну кучу. И, хитро прищурившись, зыркнул на хмурого Тэйна из-под ресниц.       Что, гнусь плечистая, не терпится всё узнать? Или просто не терпится? Ну, мне тоже, врать не буду. Пять дней, оказывается, долгий срок.       — Ла-адно, если тебе так интересно, я был немного занят работой.       — О, правда? На работе тебя тоже не было. Ты взял отгулы впервые за четыре года.       — Ага, сталкеришь! — воскликнул я восторженно. — Но ты прав. Не было.       Уже не пытаясь изображать безудержное веселье, я сгрёб свои бумажки да попёр в атаку.       — Элли любит поболтать, знаешь ли! Особенно после хорошего… перекуса, Тэйн, не смотри так. Никогда мы с ней не спали — я предпочитаю быть сверху, знаешь ли.       Усилием воли проигнорировал издевательский смешок и, подойдя ближе, неспешно продолжил:       — А вы, чернокнижники, оказывается, народец негодящий! То зельевары при Ковене, то заштатные демонологи в какой приграничной помойке… Но давай пройдёмся по списочку. Кто тут у нас? Леонард Бойл, Гордон Николсон, Аллегра Макнайт, Маркос Контрерас. Всех узнал, да? А тут у нас Ингвар Торсен, прикопали месяц назад. А вот — смотри-ка! — Трент Смитсен нашёл себе фамилию! И на десерт — ух, какая знакомая рожа — Салазар Тэйн! Номер дела — семь-десять-десять-семь. Херня твой клубочек, злая ведьма!       Плюхнул на комод последний лист, где красовалась фотокопия хмурой небритой морды, и выжидательно уставился на неповторимый оригинал.       Тэйн не удивился — Тэйн натурально охуел. Застыл на месте, вытаращился на меня этими своими криповатыми глазами, даже рот чуть приоткрыл от изумления. Не ожидал такой прыти, а? Горжусь собой, ничего не попишешь.       — Что, глупый котик не такой и глупый? Дорогуша, я вообще-то целый ликвидатор, и послужной список у меня длиной с твой хер будет, — напомнил ядовито, когда пауза неприлично затянулась. — Я, блин, доктор юридической науки, стипендиат Платинового фонда, самый молодой выпускник Магистерии за последние двадцать лет… но увы, все почему-то первым делом вспоминают, что у меня хвост шикарный и задница охуенная. Хотя тут вас трудно винить: задница у меня и впрямь отпад.       Что ж, с лицом он справился. Не сразу, но все эмоции с него будто просто стёрли: миг — и вместо удивлённого Тэйна передо мной стоит совсем другой. Тэйн, которого я не знаю, и что от него ждать — тоже.       Он взялся за распечатки, пересмотрел их все. Две из них отложил в сторону.       — Этих не помню — может, и впрямь заштатные демонологи, — хмыкнул он, впрочем, без особого веселья. — Остальных узнал, ты прав. Те ещё ублюдки, встретишь — стреляй сразу в башку.       Я скрестил руки на груди, выжидательно уставился на него.       — Ты же понимаешь, что от меня теперь не отделаешься? Либо выкладывай всё как на духу, Са-алазар, либо я сам всё узнаю. А я узнаю, поверь.       Он смерил меня недовольным взглядом. И понимающим тоже — знает, что я не вру, что любопытен и что всё равно докопаюсь, откуда у него такая развесёлая татушечка на плече.       — Кто они такие, Тэйн? — всё же спросил я, когда меня заебало это молчание. Ну нахер, я сюда не в театральные паузы играть пришел. — Кто ты такой?       Он растёр лицо ладонями — ну прямо девица в драме! — взял те фото, которым не свезло угодить в другую стопку, и сел с ними на кровать. Дёрнул пальцами, будто хочет курить, но терпит в моем присутствии.       — Контрразведка. А эти, — он выбрал фотокопии Ингвара, Трента и свою, — особый отдел.       Боги, Тэйн, скажи мне то, чего я и так не знал!       — Насколько особый?       — Достаточно особый, чтобы о нем не знать, не спрашивать и забыть об этом деле навсегда, Алек. Я не шучу.       — Чувак, я бы и рад, — пожал плечами, сожалея почти искренне, — но я кот! Я любопытен! А ещё я представитель закона, и защищать людей — моя работа, даже если они говнюки каких поискать. А защищать вот этих людей не помешало бы. Потому что если я не ошибся, то убийства пойдут прямиком по списочку, и убийцей окажется один из них.       Я снова пожал плечами и прибавил чуть ворчливо:       — Имей в виду, Тэйн: дохлый и с кишками наружу ты мне очень быстро разонравишься. Терпеть не могу, когда кто-то портит мои вещи!       Тэйн на мой роскошный — вот без шуток! — комплимент не отреагировал, точно и вовсе не услышав. Да он вообще ещё здесь?       Выведенный из себя его молчанием, я сдуру ляпнул то, что собирался придержать про запас:       — Про особый отдел я и без тебя знаю. И про щедрые субсидии Железному ковену, чтоб поддерживал враньё про заштатных зельеваров, — тоже.       — А об этом ты как пронюхал? — Тэйн тут же отмер и смерил меня недовольно-подозрительным взглядом.       — Оперативный директор разведуправления очень любит больших котиков под хороший виски, — едко ответствовал я. — О, мистер Тэйн, так до Аркади ваши сталкерские щупальца не дотянулись? Стыдно, стыдно!       — Я не люблю Аркади, — отозвался он.       Задумался, будто старался припомнить или прикидывал что-то в голове. Очевидно, получилось — он нахмурился ещё сильнее, отчего его брови уже знакомо слились в одну на переносице.       — Директор разведуправления? Это не мог быть… — Тэйн вдруг изменился в лице — менее хмурым не стал, но теперь выглядел удивленным. И очень, очень злым. Жутковато, если честно. — Роджер. Ты встречался с грёбаным полудурком Фрэнси. Ну и кому из вас встречка понравилась больше?       — Что за глупые вопросы? Ему, разумеется! — пропел я самодовольно. Хотя видит Хаос, следовало бы заверить Тэйна, что он всё не так понял. Но… да, разумеется, мне стало до ужаса интересно, как надолго хватит его выдержки. — Наболтал столько компромата, что хватит страниц на десять мелким шрифтом. Даже не знаю, это виски или же счастье встречи со мной.       Точно следовало бы. Потому что Тэйну мои слова не нравились. Он встал, вмиг оказался возле меня. Прохладные пальцы мимолётно коснулись щеки, после чего вдруг крепко, больно сжали мое запястье.       — Я, конечно, в курсе про сказочную блудливость кошаков, но вроде бы ясно сказал, как отношусь к их гулянкам. Что в моих словах ты не понял, Сазерленд?       — А что ты в моих не понял, Са-ла-зар? — елейно произнёс я, прищурившись. — Я не твоя сучка и отчитываться не намерен. Гадай себе до конца своих дней, что там было у нас с Роджером после ужина и виски.       Тэйн уставился так, будто собрался меня грохнуть на месте, и мне вдруг реально сделалось страшно за свою жизнь. Он ведь правда может меня убить. У него, по крайней мере, есть немалые шансы это сделать.       Однако… я решил гнуть своё до конца. Первым не сдамся. Увы, упрямство родилось раньше кошек.       — А теперь выставь меня за дверь, если кишка не тонка, — выдохнул я ему в лицо. — Только учти, я и впрямь больше не приду. Никогда. Совсем. Скучать буду, честно, Тэйн, но… мало ли вокруг утешителей?       Я ожидал чего угодно. Того, что меня впрямь отволокут за дверь, точно котенка; что грохнут прямо тут, благо пистолет у Тэйна всегда лежит под подушкой… а мачете — под матрасом. Оскорблений, грязной ссоры ждал. И, возможно, самую капельку хотел. Потому что его ревность сносит мне крышу, а секс после ссоры всегда охуенный, тем более что Тэйн только с виду такой отмороженный…       Чего угодно ожидал. Но никак не унизительной пощёчины, такой сильной, что меня неплохо так пошатнуло, а щека будто огнем вспыхнула.       Да, я сам напросился. Не такого результата хотел, но провоцировал вполне сознательно, и Тэйн вроде сам не рад, что сорвался, но…       Но не стерпел. Не смог. Даже не то что сдачи дал — вмазал ему так, что чудом зубы не выбил. Или выбил, но прямо сейчас — насрать.       — Забываешься, человек, — прошипел я, ухватив его за грудки и больно приложив о стену. Тэйн не сопротивлялся — наверняка мог, и мне уж точно пришлось бы несладко, если б он стал. Но он будто бы просто не захотел. — В койке можешь меня лупить как хочешь, но ещё раз… ещё хоть раз поднимешь на меня руку… И всё, считай, руки у тебя больше нет.       Разжал пальцы, позволяя ему сползти по стеночке, и чуть не бегом метнулся прочь из спальни. Щека по-прежнему полыхает, в нос ввинчивается запах крови, но нет ни голода, ни похоти — одна лишь ярость и гадливость.       Да лучше б он меня реально прибить попытался, чем… вот так. Как они.       Омерзительно. Видеть его больше не хочу.       Благо домик злой ведьмы — сплошные, мать их, лестницы. Пока доплёлся до кухни, успел поостыть, снизить градус драмы и вспомнить, что сам старательно оттаптывал Тэйну все его мозоли. А результат в виде горяченькой ночки никто не гарантировал. Ну кто тебе, дебилу, мешал сразу всё сказать как есть? Гордость твоя тупая? Ах, с порога на шею не кинулись? Так теперь скажи спасибо, что все остались живы и почти здоровы.       Я виноват, факт. Но своих слов назад не беру — бить себя не позволю.       Кое-как угомонившись, по-свойски пошарил по шкафчикам. Хлебнул первого попавшегося вискаря прямо из бутылки, поморщился — фу, в какой лавчонке Тэйн купил эту политуру? — погладил запрыгнувшую на столешницу Клариссу. И, переступив босыми ногами по холодному полу, со вздохом принялся варить кофе.       Ну а что мне ещё остаётся? Платочек я с собой не прихватил.       Наверху шумела вода: Тэйн то ли пытался отмыться от крови, то ли просто не торопился спускаться ко мне. Затем хлопнула боковая дверь, ведущая в его грёбаную лавку. Я уже успел выпить свой кофе и бездумно поставил турку на плиту снова, прежде чем услышал тихие шаги на лестнице.       — Что, решил извиниться? — не удержался от язвительного тона, но поворачиваться к нему не стал. Много чести, это не я первый полез с кулаками. Мне и впрямь стоило придержать язык за зубами, не могу не признать, но… — Я не спал с Роджером.       — Я знаю.       Тэйн подошёл ко мне, замер за моей спиной. До зубного скрежета захотелось повернуться, взглянуть в эти его жуткие глазищи, высказать всё, что я думаю. И, может быть, тоже извиниться, объяснить всё. В том числе и почему лучше сразу в меня стрелять, чем вот так.       Что ж, глазищи вовсе не жуткие, скорее потерянные какие-то, без всякого выражения. И повернулся к нему вовсе не я, это он меня развернул, вновь сжав руку на запястье, вполовину не так сильно, как мог бы.       — Прости.       По той щеке, по которой прилетела мерзкая оплеуха, прошлись пальцы. Измазанные в чём-то, судя по запаху — в одной из тех его мазей, моментально избавляющих от самых жутких ранений. Даже смешно. Я оборотень и никакой боли не чувствую уже минут пять как.       Только смеяться не очень хочется.       — Если ударю тебя снова, пристрели меня, Алек. Ты знаешь, где пистолет.       — Опять Алек за всех отдувайся? Пристрели себя сам, мудак, — огрызнулся я, впрочем, без особого энтузиазма. А рука сама собой потянулась к его щеке. Морду он себе, конечно, починил, но врезал-то я ему знатно. До сих пор синячище красуется, хоть и заживает на глазах. — Зубы хоть целы? Я не хотел так сильно, я просто…       — Не надо. Не продолжай, — мрачно обронил Тэйн, и в его глазах снова появилось нечто такое… жуткое. — Кто, Алек? Кто из них тебя обидел?       — Да все кому не лень, — буркнул я, отведя взгляд. — Это неизбежно, когда ты в прайде самый маленький и слабый. Даже слабее омег. Гадкий утёнок. Ирбису не место на Западе.       — Хм.       Нехорошее такое «хм». Не удивлюсь, если из моего блядского семейства уже почти смастерили аккуратную такую стопочку пумячьих ковров. Ещё и толкнули втридорога, иначе это не моя злая ведьма.       — Не хмыкай мне тут. Кем вообще быть надо, чтобы решить, будто я бы трахнул Роджера Фрэнси! — выпалил я с искренним возмущением. — Давай начнём с того, что я занимаюсь сексом только ради удовольствия, и закончим тем, что я слишком хорош, чтобы получать информацию через постель. Вопросы, возражения, признания?       — Тебя никто не должен трогать, — заявил Тэйн.       Серьёзно так, строго даже. И я как-то сразу понял, что речь вовсе не о разборках с моей шерстяной роднёй. Ну или не только о них.       Но прежде чем я нашёлся с ответом, вокруг талии обвились сильные руки, крепкое тело прижалось к моему, а губ коснулись его — сухие, твёрдые, чуть пахнущие травами.       — Я скучал.       — Вот с этого и надо было начинать, дурень, — буркнул я, эдак нехотя обнимая его в ответ. Но потом смягчился. — Я тоже скучал. Куда больше, чем следовало бы. Ты меня точно ничем не опоил, а?       — Своей спермой, — заржал Тэйн, и мне вновь захотелось дать ему в зубы. За паскудство. Однако прежде чем я решил воплотить своё желание в жизнь, он вдруг покосился на мои ноги и нахмурился. — С голыми пятками в подвал? Барсик, я противопростудные не варю.       — Ты что, моя мамочка? — фыркнул я. И тут же поёжился, вспомнив Барбри с её вечными скачками от гиперзаботы к безразличию и обратно. — Ой, фу, вот про кого не стоит на ночь глядя… Ну я же оборотень, Тэйн, какая простуда?       Тэйна мой вроде бы железобетонный аргумент не пробил ни капельки, однако спорить он принялся в обычной своей манере. Целовал невыносимо ласково, грызся не хуже иного оборотня, ну и лапал везде, где только можно — то за задницу норовил ухватить, то ручищами своими нагло лез под мой свитер. Вернее, под свой же — тот самый тёмно-зелёный, что я у него умыкнул самым первым. Ну всё равно мне он идёт больше! Новый ему прикупить, что ли?..       В общем, кофе доварить мне так и не дали — уволокли обратно в спальню. Чтобы снова обломать с примирительным сексом. Усадили с ногами на кровать да сверху накинули плед — пушистый такой, невыносимо мягкий и шелковистый, будто заячья шкурка, и появившийся здесь ровно после того, как Тэйн однажды раскрыл меня и мою типично кошачью любовь ко всему мягонькому и приятному на ощупь. Смущать подъёбками и благодарностями я его не стал, однако плед присвоил и исправно воевал за него с врединой Клариссой.       — Почему ты всё ещё не в постели, человек? — недовольно проворчал я, глядя на Тэйна — тот стоял возле комода и мрачно глазел на… ах, ну да. — В клубочек можем поиграть завтра, пошли ведьму на кол сажать.       Тэйн весело фыркнул, как и всякий раз, стоило мне отпустить какую-нибудь похабную шуточку.       — Хорошая попытка, котан, но в Четвёртую Эру ведьм сжигали.       — Ой, подумаешь. Прояви фантазию хоть раз в жизни!       Он с усмешкой покачал головой. А затем взял в руки фотокопию со своей мрачной физиономией, в отвращении скривил рот и смял несчастный лист бумаги.       — Давай уж покончим с этим, — бросил Тэйн угрюмо, сев рядом со мной. И, мимоходом растрепав мои без того всклокоченные кудри, будто бы через силу произнёс: — Особый отдел в службе контрразведки, Алек, это отдел дознания. Ну знаешь, пытки, отрубленные пальцы, вырванные ногти и прочее кровавое веселье. Чернокнижники словно природой созданы для всего такого. Уже жалеешь, что дал мне?       Я… догадывался, наверное. Смутно. Но не по себе стало, и ещё как, врать не буду. Одно дело — немножко пожестить в постели, а совсем другое — сознательно пытать людей долгими годами, а после этого спокойно спать по ночам, ходить по улицам, делать вид, что ты нормальный. Это слегка…       Это пиздец какой-то, что уж лукавить.       Да только я, хоть пытками на хлеб и не зарабатывал, прекрасно знаю, каково это — быть ненормальным. И строить из себя нормального. И делать ужасные вещи, а потом — о да — спать себе спокойно.       — Слушай, я… да ну блядь. Просто иди сюда, а? — со вздохом велел я, почти силком развернул его к себе спиной. Обнял, удобно устроил подбородок на русой макушке. — Не рыпайся, никто ж не видит. Я кот, я люблю обнимашки и прочую трогательную фигню, смирись с этим или катись на хрен.       — И мы делаем это именно сейчас, потому что?..       Потому что я просто не знаю, как продолжать этот разговор, глядя тебе в глаза, дурень.       — Тэйн, ну вообще вот Хаос знает, кто мы друг другу, потому что нет такого слова — «ебаться и дружить». Не силён я в этой муре. И не буду говорить, что мне не стрёмно от всего услышанного. Но я переживу. И вот что: со мной тебе не нужно делать вид, что ты — нормальный. Я понимаю, ладно? Потому что я сам не нормальный ни разу. Ты знаешь, насколько культура моей расы жестока, кровава и нетерпима к слабым?       Закусил губу, выдохнул чуть нервно, силясь справиться с нервной дрожью.       — Мне лет семнадцать, что ли, было, когда я убил своего отца… отчима. И двух братьев. Накинулся как зверь, изувечил, изорвал в клочья — в трезвом уме и с холодной головой. Должен я был? Нет, мог бы просто уйти и не возвращаться. Хотел? Тогда говорил, что нет, но ведь да. Понравилось ли мне? Да, да, да, просто охуеть как. У меня вообще встаёт всякий раз, как пускаю кому-то кровь, и пиздеца я натворил достаточно, но знаешь что? Не считаю я себя монстром, Тэйн. И тебя тоже. Я знаю, как монстры выглядят, и ты не похож ни капельки, так что нехуй себе льстить.       Он аккуратно развернулся в моих объятьях, глянул этими своими глазищами, от которых — вот уж диво — мне наконец стало жутковато. Немного, но всё же пробрало. И пробралось — в самое нутро, заставило сердце сбиться с ритма, дыхание — чуть сорваться, пальцы — сильнее сжаться на его плече. На том самом, на котором под футболкой прячется ворон и цифры.       Тэйн все эти перемены во мне явно почувствовал, и на миг я даже подумал, что он оттолкнет меня, велит вернуть ключ и свалить уже отсюда на хрен.       Какая-то часть меня этого боялась, другая же втайне ждала, предвкушая облегчение.       Он не сделал ничего из этого. Устроил ладони на моей талии, провёл ими вниз и вверх, сдвигая свитер. Сжал. Не больно, но ощутимо.       — Я не считаю себя монстром, Алек, — тихо проговорил он без какой-либо интонации в голосе. — Не ищи во мне истерзанную стрёмной карьерой душу, это не так. Мне нравилось, что я делаю, а когда перестало… Когда я перешёл черту и понял, что больше не хочу, я сделал всё, чтобы с этим покончить. И пережил это. Мне нравится причинять боль, Алек. Но теперь я это делаю только с разрешения. Поэтому…       Он поднял свитер ещё выше, обнажая живот. Большие пальцы прошлись по бокам, мимолётно вжались в кожу, но тут же расслабились снова.       — Если ты мне позволишь… если доверишься, я покажу, чего стою.       Его голос становился всё тише, и наверное, я бы даже не смог услышать, не поднимись Тэйн ко мне, не встань он на колени, копируя мою позу. Последние слова он шептал мне в самые губы, всё выше и выше поднимая свитер, пока наконец не стянул его вовсе.       — Соглашайся, если готов к последствиям, — его губы касаются моих, я почувствовал даже, как он коротко облизал их. — Соглашайся, Алек.       — Ох, Тэйн, ну что ты за ебанутый ублюдок? Просто наглухо больной сукин сын, — прошептал я невесть отчего пересохшими губами. И тут же кровожадно усмехнулся. — Повезло тебе, что я точно такой же.       Повинуясь невесть откуда взявшейся мысли, чувству, идее, я отстранился и вытянул вперед руки.       — Давай, Тэйн. Накажи котика, если кишка не тонка. У тебя ведь наверняка есть тут верёвка покрепче.       Взгляд напротив — лёд, сталь и грёбаные чёрные дыры, в которые затянет мигом, стоит лишь расслабиться. Я не расслабился. Я, блядь, пропал, сгинул, утонул в этом взгляде. В чужих губах, наконец захвативших в плен мои, целующих до боли, до кровоточащих ранок. В прикосновении рук к моим запястьям.       Я даже понять не успел, когда закончился этот кусачий поцелуй, а вокруг запястий змеёй обернулась жёсткая, раздирающая кожу верёвка.       — Ты согласился, Алек, — зачем-то напомнил очевидное Тэйн.       А потом меня потянули вниз, руки же вздёрнули над головой, больно выворачивая, и я невольно зажмурился. Я ждал этого, я был готов… да нет, не был. Потому как ни у одного из моих любовников не хватило бы духу не то что сделать со мной что-то подобное — даже подумать!..       Ты согласился, Алек. Теперь терпи, принимай всё, что он сможет дать, и моли богов, чтобы последствия не превратили в грёбаную черную дыру твоё сердце.       Чужие губы, горячие и сухие, мягко раздвинули мои, настойчивый язык проник внутрь. И это даже было почти нежно. Как и руки, что скользили по моему телу, гладили, сжимали то осторожно, то чуть сильнее. Когда язык коснулся сосков, сначала одного, потом второго, оставляя на них слюну и ощущение прохлады, я судорожно выдохнул и дёрнул бедрами. Когда этот же язык коснулся моего живота, обвёл пупок, а чужие пальцы ухватились за ремень на джинсах, я пожалел, что не свободен. Захотелось запустить ладонь в его волосы, нажать на затылок, притянуть к себе для еще одного поцелуя, а лучше — к своему паху, чтобы не тянул, чтобы взял уже в рот, чтобы…       Ты согласился, Алек. А потому засунь-ка поглубже внутреннего альфа-кота. Тем более что именно этого тебе и хочется.       Пряжка моего ремня наконец поддалась Тэйну, следом за ним — заклёпка и молния. Но вместо того, чтобы потянуть джинсы вниз, он вытащил ремень из шлевок. А в следующий миг, не успел я опомниться, жёсткая кожа оплела мою шею, пряжка звякнула и впилась в горло.       Я такое делал раньше. С другими. Не жестил особо, искренне пёрся лишь от осознания своей власти, но… Именно теперь, когда на меня набросили поводок и хорошенько придушили, весь этот пиздец вдруг стал выглядеть донельзя правильно; всё закружилось, стало ярким и красочным, как после дюжины марок кислоты. Член встал колом, подрочить хотелось донельзя, до фантомной боли в запястьях, до ломоты в пальцах.       Страшно, блин, чувствовать, что тихонько подыхаешь. Стрёмно, даром что я в любой момент могу освободиться и снова переебать своей чёрной ведьме за такие, сука, сюрпризы, но…       Но меня ни на какой кислоте так не пёрло, как сейчас. Будь он трижды проклят, если остановится.       Тэйн отпустил меня ненадолго, позволяя сделать несколько судорожных вдохов. Надо было сказать что-нибудь, отпустить едкий комментарий, но я не могу. Физически, потому что горло нещадно горит. Морально — потому что его пальцы, без всякой смазки, в одной только слюне, протиснулись в мой зад, сразу же надавили на простату, и я тут же забыл как дышать. Уже без всякого удушения.       Какой же он сумасшедший садист. И как же, о боги, он хорош в этом.       Свободная рука снова вцепилась в ремень, жёсткая кожа сжалась вокруг шеи, и я понятия не имел, о чём думать в первую очередь. О том, что весь контроль надо мной сейчас в руках, блядь, палача? Настоящего, тёмного, не как те святоши из Инквизиции. О том, что его пальцы в моей заднице? Пока только два, но ничуть не сомневаюсь, что он осмелится пойти дальше…       Три.       Я застонал, хрипло, прогнулся в пояснице, не понимая, чего хочу сейчас больше — избавиться сейчас от верёвок, уйти от терзающего, тянущего, болезненного чувства, что меня сейчас разорвут к такой-то матери. Или же насадиться сильнее, чтобы дальше, чтобы глубже, чтобы он не думал останавливаться, чтобы ему это понравилось — чтобы я ему понравился — и он снова дал мне немного вздохнуть.       Пальцы из моей задницы исчезли, оставляя после себя пустоту и желание вернуть их обратно. Но влажная ладонь уже легла на бедро, огладила властно, ногу потянули наверх, и я, не удержавшись, пяткой пнул Тэйна по плечу, на котором он её устроил. Тэйн же навис надо мной, поцеловал, сначала в губы, глубоко проникая языком в мой рот, потом — в скулы, в уголки глаз, слизывая скопившиеся в них слезы.       Когда он спустился поцелуями к мочке уха, к шее, я уже почти вспомнил, каково это — дышать. Расслабился под его руками, снисходительно принял его укус под челюстью и коротко застонал, ощущая, как кончик языка пробегает по коже чуть ниже ремня…       Он вошёл в меня в несколько коротких, но сильных движений, и это было даже почти не больно — когда на твоей шее затягивают жёсткий ремень, о своей безжалостно растянутой вокруг чужого члена заднице как-то не думается. Ни о чём не думается. Разве что о том, как же я скучал по всей этой херне, по его тяжёлому телу, по его рукам на мне. По всему, на что прежде — до него — я бы никогда не согласился, просто потому что я…       Натурал, ага. Но что-то для почти-гетеро, коим я себя наивно считал, у меня явно нездоровая фиксация на члене другого парня.       Твою ж. Мать.       Видимо, приняв отсутствие протестов за неземной восторг, Тэйн сразу же сорвался в бешеный темп. Я сердито зашипел и, дёрнувшись вперёд, впился зубами в его плечо. Тут же оказался слегка придушен, но это не помешало мне довольно ухмыльнуться и слизнуть кровь с губ. Слабенько он что-то… небось хочет, чтобы я был в сознании и радостно подмахивал на каждый сантиметр.       Стыдно признать, но я и подмахивал. Выгибался под ним, как течная сучка, просто крышей ехал, и сам бы наверняка придушил его, посмей он остановиться. Ловил кайф от грубых, болезненных толчков, от всё сильнее врезающегося в кожу ремня, от взгляда Тэйна — страшного, пристального, будто он меня не трахнуть — сожрать с потрохами хочет…       Может, так и есть. Он ведь такой же ёбнутый, как я, — а я б его сожрал. И нет, это не фигура речи.       Когда я успел кончить — не сразу понял. Наверное, в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на моём члене, в животе стало совсем уж горячо, ремень вокруг шеи оказался стянут так, что я мигом понял — сейчас потеряю сознание. Помню только чей-то хриплый стон, как на какой-то миг мне стало легче, в лёгкие вернулся воздух, а перед глазами не то что искры — вулкан взорвался. Ослепляя, выбивая из моей бедовой башки все те немногие мысли, что там ещё оставались.       Понятия не имею, сколько времени прошло, прежде чем я пришёл в себя. По идее, целая вечность, по сути же — считаные секунды, прежде чем сильные руки сорвали с шеи ёбаный ремень, принялись дёргать веревку, распутывая хитроумный узел. А я… я даже пошевелиться не мог. Руки затекли невозможно просто, и Тэйну я наверняка виделся какой-то тряпичной куклой. Обнять себя он мне помог, просунув ладони под плечи, буквально втащил в объятия. Уха коснулось чужое дыхание, чужие губы, горячие, ласковые. Сознания достиг перемежающийся поцелуями лихорадочный шепот, в котором я и слова-то не сразу разобрал.       — Прости… прости, Алек. Чего ты не останавливаешь-то меня никогда?..       — Так мы ж оба ёбнутые, забыл? — протянул я лениво. Поцеловал его мимоходом, тут же спустился ниже, с нажимом лизнул сочащуюся кровью ранку на сгибе плеча и шеи. Замурлыкал невольно, но смущаться быстро передумал — он меня тут разложил по-всякому, что ему такая фигня. — Сюрприз с ремнём мне как-то не очень понравился.       — Понял…       — Не-а, ни хрена не понял. В следующий раз сделаешь это голыми руками, ясно?       Кажется, мне удалось его удивить — уже в который раз за вечер.       — Кристально, маршал барсик.