Секс с обязательствами

      Когда ты охотник на нечисть и график у тебя ну очень гибкий (потому что местная нечисть его ебёт как хочет), всякие стрёмные пробуждения не то что не в новинку — они скорее в порядке вещей.       Но не до такой же, блин, степени!       Сел, тряхнул головой, попытался понять, как вообще очутился на полу. Ожидаемо ни хрена не понял, ну и ладно. Озадаченно глянул на пистолет в руке, тут же дёрнулся от громкого стука и прицелился перед собой.       А, тьфу. В дверь стучат. Я спросонок решил, это меня убивать надумали. Снова.       — Да что за… Ай! Алек! Не будь таким неблагодарным котёнком, перестань игнорить маму! Мама у тебя одна, засранец ты пятнистый!       — Ой, я б тебе сказал… — буркнул тихонько себе под нос.       Удивился было, чего она не вломилась по обыкновению как к себе домой, но тут же вспомнил — позавчера приходили гильдейские заклинатели, обновляли на моём доме давно издохшую защиту, что изначально входила в стоимость.       Правда, звать я их не звал, и вместо базовой защиты они навернули полновесную. Считай, бронированное стекло вместо обычного, и откуда ветер дует — догадаться было несложно. Однако же на все попытки возмутиться и вернуть деньги — четыре, мать его, тыщи, и это ещё по блату! — мой шеф строил оскорблённо-надменную рожу и привычно посылал меня на хуй без единого нецензурного слова. (Да как он это делает, а?..) Кот, мол, у них с малышом Рэном один, и раз назвался семьёй, то нечего выделываться.       Напялил первые попавшиеся джинсы и футболку, бросил пистолет на постель — не люблю его с собой таскать, зачем вообще оборотню ствол? — и побрёл вниз. Без особой спешки, да.       — Это магия, девочки, — сварливо поведал я, открыв дверь. — Клёвая штука, надо признать! Барбри, ну просил же не притаскиваться раньше двух…       — Сейчас половина четвёртого, — отозвалась… нет, не Барбри. Мел. И тут же повисла у меня на шее. — Приве-ет, ворчун!       Мелиссу я поприветствовал не в пример теплее. Это моя единственная младшая сестра — и вообще единственная сестра, которая мне нравится. (А у меня их, кстати, четыре.) Наверное, потому что отец у неё — мировой мужик и Барбри до её воспитания особо не допускал. И очень, очень правильно сделал!       — Ну здравствуй, чудище, — усмехнулся я, чуть отстранив её и демонстративно оглядев с ног до головы.       Любой дурак сразу скажет, что это моя сестра — высокая, стройная, темноволосая и очень красивая. Разве что кожа у неё белая как молоко, а глаза синие-синие. И волосы прямые. А стрижёт она их почти так же коротко, как я, и на висках какую-то хрень выбривает… модно так щас, что ли?..       Да, Алек, вот она старость: ты отдельно, а молодёжь отдельно.       — Что-то не шибко ты подросла с прошлого раза.       — Алек, мне вообще-то семнадцать!       — Ну на-адо же, а я и позабыл!       Приобнял её и повёл внутрь дома. Спохватившись, небрежным кивком позвал Барбри, которая всё это время молча глазела на нас и ревниво щурилась. Нормальная мать бы радовалась любви между братом и сестрой… Хотя откуда мне знать-то? Я вырос сиротой при живых родителях, и Сора Хаттари мне не мать, как бы ни хотелось нам с ней утверждать обратное.       — Как там твои экзамены?       Мел фыркнула и укоризненно покачала головой.       — Не знай я, сколько ты работаешь — непременно бы обиделась. Н-на тебе!       Она пихнула мне в руки листок гербовой бумаги с девятиконечной звездой Магистерии, и какое-то время я только и мог, что восторженно глазеть на сестру, на бумажонку и снова на сестру.       — Стипендия? — выдохнул я восторженно. — Вот так номер. Пара-медицина, да? С ума спятить! Это что это получается, чудище, я должен тебе новый кар?       — Не ерунди, Алек! Ты уже мне подарил свой старый — так половина девчонок и все парни обзавидовались! — Мел, девчонка до непрактичности добрая, но невыносимо тщеславная, как и все кошки, состроила мечтательно-злорадную физиономию. — Джейси Коннор всё орал, что парню ездить на «Сезаре» так по-гейски и ты явно компенсируешь, но мы-то знаем!       — Что латентным геям везде геи мерещатся? Прописная истина, — фыркнул я. — Ладно, детка, что для тебя может сделать твой старый ворчливый братец?       — Оплатить семестр? — едко ввернула Барбри, которой не понравилось быть исключённой из разговора. Ну конечно, как без неё, звезды Запада и третьесортных журнальчиков? — Стипендия частичная, не полная, как у тебя была. Ах, сыночек, похоже, все мозги, предназначенные моим котятам, достались одному тебе!       Вот ведь сука себялюбивая, а? В жизни не поверю, будто она не знает, сколько нужно пахать даже на частичную стипендию в Магистерии. Тем более на престижную сверхъестественную программу. И Мел, само собой, после её слов увяла на глазах. Как ей, должно быть, остохерело слушать про отдохнувшую природу — мало того, что омега, так ещё и мозгов не доложили! Ну, по версии нашей мамочки.       — Ой, Мелли, на кой тебе, милой омежке, все эти университеты? Они для страшненьких девиц, а не для такой куколки! Вышла б замуж за кого из твоих кузенов Армстронгов, они на тебя давно зарятся. А я бы свела тебя с нужными людьми. Видит Хаос, из тебя бы вышла прекрасная модель!..       — Барбри, ты не будешь делать из моей сестры шлюху, — протянул я нарочито скучным тоном. — И не надо мне рассказывать, что ты модель, я слишком стар для этого дерьма.       — Александр! Ну знаешь ли!..       — Папа и Саймон сказали мне не беспокоиться об оплате, — пробормотала Мел, явно ощущая себя неловко посреди очередной перебранки матери и брата. — Но ты сам знаешь…       — Знаю, — оборвал я. — С дядей Шоном и Саймоном я поговорю, втроём управимся. Но это не значит, что в честь такого события моя единственная сестра не получит подарок!       — У тебя их четыре, — желчным тоном напомнила Барбри.       — И оставшиеся три в гробу меня видали, как и я их. Не делай вид, что ты не в курсе.       Мел прижалась ко мне, не столько радуясь грядущему подарку, сколько ища утешения и защиты от придурочной мамаши. Я погладил её по голове, потёрся щекой о смешно шуршащий висок. Не бойся, милая, альфа тебя в обиду не даст.       — Я, честно сказать, слона сожрать готов. Сообразишь нам завтрак? Ну или обед, хрен разница.       Мел кивнула и охотно убежала на кухню, явно не желая видеть и слышать продолжение перебранки. А что оно будет, сомневаться не приходится.       Барбри изящно опустиась в кресло, закинула ногу на ногу. В её убийственном канареечно-жёлтом мини зрелище вышло ещё то, да и выглядит она для своих семидесяти двух просто шикарно. Уверен, на других мужиках работает безотказно, да вот беда — я не любитель мамочек, а уж своей собственной так и подавно. Фу, блин, так и аппетит потерять недолго!       — Ты всё твердила мне как попугай, что не создана быть матерью сыновьям, — произнёс я, развалившись на диване и невольно скопировав её позу. — Смотрю, с дочерьми тоже выходит так себе. Девчонка весь выпускной год пахала как проклятая, нельзя было порадоваться хоть для виду? Барб, мир не вертится вокруг тебя.       — А жаль, — капризно протянула Барбри, перекинув за спину густые тёмные волосы и надменно улыбнувшись одними уголками рта. — Глупый, глупый мир!       Сходство ужасное, не могу не признать. Не только внешность, но и эти её повадки, ужимки, чудовищный эгоцентризм и вздорный нрав — сколько себя помню, я всё это в ней презирал, осуждал и… впитывал точно губка. Всё как и полагается типичной жертве родителя-нарцисса. Помню, в студенческие годы ловил стрёмные флэшбеки всякий раз, как натыкался в учебниках психоанализа на «нарциссическую ярость», «нарциссическую травму» и прочие радости хуёвого детства.       Вот вроде уже давненько всё это дерьмо отрефлексировал, пережил и оставил в прошлом, так нет же — всё равно оно порой догонит и отвесит тумака. Остаётся лишь надеяться, что я в мамочку пошёл не весь, а лишь частично.       Внешне, впрочем, мы с ней одно лицо. От грейморского папаши я унаследовал лишь высокий рост, дурацкие девчачьи кудри и глаза кислотной расцветки. А, и звериную форму, конечно же.       Нет таких слов, чтобы описать, каково это — быть единственным снежным барсом на Западе. Проще, наверное, молча взять сказку про гадкого утёнка да сделать своей официальной биографией. Кровищи разве что добавить там и сям.       — Алек, — начала Барбри неожиданно серьёзным тоном, — воистину, ты мой сын. Больше, чем кто-либо ещё. И именно поэтому меня всегда восхищали те твои черты, которых я сама лишена. Твой гениальный ум, твоё терпение, сдержанность, доброта…       — Нет.       — Алек, то, что у меня четырнадцать сыновей, ещё не значит, что я не люблю их всех! Кроме того, сыновья твоего отца…       — Отчима, — процедил я, не желая, чтобы кто-то звал моим отцом того мудака.       — Как ни бесись, Алистер, он дал тебе имя и оставил в своём прайде, а его сыновья, мои пасынки, звали тебя братом.       — Это не мешало нам ненавидеть друг друга.       — Я любила их, Алек, — тихо и неожиданно искренне произнесла Барбри. — Всех, и своих, и пасынков. Ты убил двоих, теперь мертвы те, что отнеслись к тебе как брату. Прошу, будь и ты добр…       — Я могу быть добр к тем, кто это заслужил, — отрубил я, скрестив руки на груди. — Дядя Джеймс был ко мне добр, Оуэн и Фрэнсис были добры… ну, насколько мудаки Армстронги могли быть добры к гадкому утёнку их прекрасного прайда. Я тогда отдал им власть, ушёл и ни разу у них ничего не попросил. Подохли? Ну, как говорится, жалко, но не очень. Только не моя это проблема, Барб. Если ты пришла просить за кого-то…       — Я пришла, потому что ты сам позвал, — ехидно напомнила она. — Я прошу тебя не быть засранцем как они, Алек, и проявить милосердие. Но как бы ты ни ненавидел меня, а ты мой любимый сын, и покусившихся на тебя я покрывать не стану.       — Ну, кто?       — Девчонки болтают, что Рори и Кили, но мы с тобой оба знаем, кто из этих двоих всегда был заводилой.       Киллиан. Горластый здоровенный идиот — из той паскудной породы идиотов, что мнят себя сверхразумами. Рори тоже тот ещё экземпляр, но он помельче, послабее и поскромнее. А ещё он не сын покойного Джексона Армстронга. Как и я сам. Но Джексон готов был закрыть на это глаза и всех ублюдков жены принимал как родных. Даже меня… ну, на словах. Так это работает в кошачьих прайдах.       Самое забавное, что дерьмовый план братца Кили мог сработать — меня здорово разнесли серебром и наверняка собирались добить. У охотников хватает врагов, поди потом докажи, что это были мои дражайшие родичи! Но вмешался случай в виде здоровенного хмурого мужика со стволом и такой аурой пиздеца, что даже ребятки потупее Рори и Кили лезть бы побоялись.       Словом, вот он я, жив-здоров, могу выкатить обвинения в нечестной игре — что сразу ставит крест на амбициях Килли выбиться в вожаки прайда Армстронгов. Протокол грубо нарушен, и я тому живое свидетельство.       Хаос, я и впрямь здорово задолжал Салазару Тэйну и его привычке шляться вечерком по тёмным лесам.       — Сами-то они наверняка ушли в несознанку?       — Ну естественно. Плохо, что ты их не видел и не нагнал…       — Не нагнал? — переспросил я чуть истерично, стараясь не морщиться. Физически-то я впрямь здоров, но порой донимают фантомные боли. И нихуёвые. — Барб, я кишки терял на ходу. Выжил только чудом, и нет, не спрашивай каким. Просто напомни своим мудаковатым сыночкам, что я им не по зубам и у меня везде лапки.       Выжил-то я, может, и чудом, но кучке злобных горластых ковриков об этом знать точно не надо. Золотое правило любого кошака — всегда делай вид, что всё идёт по плану.       — Алек, они твои братья…       — Ни хуя подобного! — прорычал я, подорвавшись с места. — Эта кучка убогих дегенератов — не мои братья, твой блядский Джексон, гореть ему в аду, — не мой отец, а уж Сора Хаттари мне куда большая мать, чем ты, Барбара! Вы — мне — никто! Смирись уже!       Я бы, наверное, много чего ещё наговорил, но донёсшийся с кухни тихий всхлип отрезвил не хуже удара в челюсть.       Правильно, Алек, молодец. Испогань сестре всю радость, что не испоганила твоя мамаша.       Проигнорировав Барбри, открывшую было рот — оправдания, вечные оправдания! — я перемахнул через диван и как мог невозмутимо направился на кухню. Желудок, почуявший запах полусырой говядины, тут же громко затребовал пищи, но поди ж ты — тут не до него.       — Эй, чудище, ты же знаешь, тебя я люблю больше всей родни вместе взятой, — сгрёб в охапку вяло упирающуюся сестру, прижал к себе крепко-крепко, устроил подбородок на лохматой макушке. — Прости меня за это безобразие, ладно? Я дурак и не лечусь, недаром же Армстронгом звался. Но от Грэмов я не открещиваюсь, ладно? Дядя Шон — классный, а уж Саймон какая прелесть…       — Фу! — тут же возмутилась Мел, засмеявшись сквозь слёзы. — Алек, я не желаю представлять, как один мой брат шпилит второго! Особенно перед едой!       — Ладно, ладно! Но для справки — я был не тот, которого…       — Але-е-ек!       — Молчу, молчу! А теперь давай-ка разберёмся с едой, пока я не сожрал мамочку…       — Эй, — возмутилась Барбри, замаячив на пороге. — Мамочка тоже в кухне на что-то годится!       — Сиди уж, — буркнул я. Усадил её у барной стойки, всучил бокал бренди в качестве молчаливого извинения, и отправился помогать сестре с обедом.       Вот так, сделаем вид, что мы семья. А потом я сдам сестренку Саймону и, прихватив свою нерадивую мамашу, отправлюсь за братцем.       Убивать, может, не убью, но наваляю так, что мало не покажется. Серебро в бочину — то ещё удовольствие, даже если лечит тебя потом самый горячий ведьмак во всём Алькасаре.       Вот он, кстати, следующий пунктик в списке развлечений на сегодня. Жаль только, не единственный…       Нет, Алек. Сначала мясо с кровью, потом десертик.       

***

      Со стейком из пумы вышел грандиозный облом: дебильные братцы не только ушли в отказ, но даже не соизволили показаться мне на глаза. Вот ведь… шкуры трусливые. Пособачился с теми, кого застал, да неохотно свалил, пообещав вернуться.       Вряд ли они, конечно, далеко ушли, но… Нет уж. Много чести тупым коврикам — искать их по кустам и оврагам. Кроме того, есть и другие способы.       И вообще, меня тут десерт заждался.       Вернувшись в свою стеклянно-стальную кошачью коробочку у окраины леса Лливелин, скинул с себя шмотки и, брезгливо морщась, набрал полную ванну. Чтобы сбить запах треклятых пум — Армстронгов, Андерсенов, Сазерлендов, хрен разница, всё одно дерьмо! — хватило бы и душа, но тут уж такое чувство, будто вывалялся в грязище.       Не хотел я прошлое ворошить, так оно взялось ворошить меня. Буквально. Чуть жив остался, и то спасибо Хаосу, что с горкой отсыпал мне удачи и прочих всяких плюшек…       Включая ведьмака с постной мордой и божественными бицепсами. Такое добро точно при себе иметь надо.       Сочтя себя достаточно чистым, насухо вытерся и неспешно принялся прохаживаться вдоль гардероба. Сильно наряжаться не буду — решит ещё, будто я для него старался. Галстук усилием воли оставил на вешалке, но платочек в нагрудный карман всё же уложил. Ну право слово, без платочка я же как голый буду!       «Ты и так будешь, — едко заметил внутренний голос. — Даже если у некоего ведьмака и постная морда, это ничуть не мешает ему раздевать тебя глазами».       Оно и правильно. Если б не раздевал — я бы точно решил, что с ним что-то неладно. А так… ну, какие бы рожи ни корчил Салазар Тэйн, но я сразу понял — мы с ним переспим. Наверное, мелькнула такая мыслишка ещё в ту далёкую пору, когда мы с Люком наведались к нему в поисках Киро, но тогда было не до шашней — мужики мужиками, а твой бро всегда на первом месте.       Теперь же бро пристроен в надёжные вампирские руки маршала Вернера, и мне ничего не мешает довести дело до конца. Ну, разве что сам Тэйн, но помилуйте, какой же кот любит лёгкую добычу? Я вот точно нет.       Машину оставил в гараже — мы с Тэйном, оказывается, почти соседи, тут проще дойти пешком. Правда, последствия недавнего нападения всё ещё дают о себе знать: то и дело принюхиваюсь, зыркаю по сторонам, держу свободную руку поближе к кобуре. Знаю, что трусливые блохоловки не решатся на второй заход, но всё равно не собираюсь попадаться им снова. Вряд ли Салазар Тэйн станет повторно морочиться, собирая мои кишки с лесной травки.       Спустя четверть часа слегка нервной прогулки я добрался до своей злой чёрной ведьмы и её сомнительной лавчонки. С парадной двери ломиться не стал — просочился с чёрного хода. Принюхался, кивнул сам себе — ага, он в своих вонючих катакомбах, не то ужин варит, не то какую запрещённую хрень. Помялся пару секунд в приступе невесть откуда взявшейся робости — ну как на свидание притащился, ей-боги, — и по своей дурной привычке съехал по перилам вниз.       — Эй, красавчик, скучал по мне? — Тэйн, неохотно оторвавший взор от этих своих баночек-скляночек, всем своим унылым видом поспешил сообщить, что вообще нисколечко. — Нет, не делай такую кислую рожу! Смотри, я с бухлом!       Не успел он опомниться, всучил ему бутыль «Инглиса» десятилетней выдержки. Дорогое, конечно, удовольствие, но так и я не нищий. И уж точно не неблагодарный. А приличный виски Тэйн вроде жалует: я заценил его запасы, пока он там безуспешно делал вид, что моется, а не дрочит на мой светлый лик.       — А ты разборчивый, да, котик? — наконец хмыкнул он. Похоже, с презентом я не прогадал.       — Я сам редко пью. Достаточно редко, чтобы не тащить в рот абы что.       Пожал плечами, уселся на краешек его рабочего стола. Тут же, не удержавшись, принялся трогать заманчиво поблёскивающие фиальчики, флакончики и прочие бутылочки. И как Кларисса их не укатила?       — Это вроде в знак благодарности. Ну, если ты помнишь, ты мне тут намедни жизнь спас и всё такое.       — О, — коротко выдал Тэйн, скривив губы в нечитаемой усмешке. — Не трогай склянки. Половина из них растворит тебе руки, вторая — заставит вытечь твои глаза.       И он — вот ведь сволочь ведьмачья! — отвернулся от меня к своему вареву.       Признаться, я даже опешил. Как это вообще понимать? Я что, зря причёсывался и выбирал платочек? И даже парфюмом воспользовался! Ну тем, что для оборотней. Резкие запахи я, как и всякий приличный оборотень, не переношу.       — Люблю рисковать, — протянул я, скляночки, впрочем, оставив в покое. Ненадолго. — Вот банальным быть не люблю, а виски — это, конечно, банально. Скажи, Тэйн, чего бы ты хотел?       Очевидно, что меня. Но сделаем вид, будто ни один из нас не догадывается, к чему дело идёт.       Тэйн снова взглянул на меня, осмотрел с почти неприличным вниманием. И, зараза такая, выдал с непроницаемой мордой:       — Свитер мой верни, чудовище шерстяное.       — Э, нет, приятель, моя добыча останется при мне, — решительно пошёл в отказ. — Всё равно цвет не твой. Давай новый прикупим?       — В жизни не доверю свой гардероб парню, который носит пейсли.       — О, ты заценил платочек? Спасибо! Специально для тебя выбирал! — соврал не моргнув глазом, честно стараясь не заржать.       Надо же, этот разговор и впрямь становится забавным.       Тэйн вздохнул наигранно тяжело, будто моё общество ему и впрямь изрядно досаждает. Ещё бы была в этом хоть доля искренности… Но нет, её не было, а потому я, усмехнувшись, смело схватил одну из склянок и глянул на надпись. Не понял не то что слова, а даже буквы — перед глазами уже знакомая гваддаларская клинопись, в которой я, при всей своей образованности, абсолютно ничего не смыслю.       — Поставь где взял, — обернувшись ко мне, приказал Тэйн. И было в этом, признаться, что-то такое…       — Гваддаларский? В собственной же… что это у тебя, лаборатория? В собственной лаборатории, Тэйн! — хмыкнул я, поглаживая склянку пальцами. — Да из тебя бы вышел отличный шпион!       — Вышел бы, — спустя долгую секунду отозвался Тэйн. А мне вдруг подумалось — этак отстраненно — что я свернул не на ту дорожку.       Впрочем, мимолетная тень, появившаяся на без того смурном лице, быстро исчезла, а сам Тэйн вдруг обтёр руки тряпкой, выключил горелку под чугунным котелком, полез на одну из полок и достал оттуда стаканы. Пузатые, вроде бы специально для виски, но из такого дешевого стекла, что почти оскорбительно.       — Ты пришел трогать мои вещи или всё-таки выпить со мной, Александр?       Вещи? Глупенький, я пришёл трогать тебя. Но ладно, поиграем в эту игру, если ему так приспичило.       — Я кот, я любопытен, убей меня! — оскорбленно выдал свою любимую отповедь. — Хочешь пить? Ну давай выпьем. Что угодно для моего спасителя…       — Для начала поставь склянку, — в очередной раз велел он.       Я дёрнул бровью — мол, ах, как заинтригован, — но ставить ничего не стал. Из вредности, из принципа и да, из дурного кошачьего любопытства.       — А если нет, тогда что?       На меня глянули нечитаемым взглядом. Таким, что пробрало и даже стало чуточку страшно — чернокнижники, мать их так, народ не слишком сговорчивый и добротой не отличаются. Впрочем, Тэйн не колдовал, ни в эту минуту, ни раньше, просто он… ему…       А-а-а, вот оно что.       Моей новой игрушке, кажется, совсем не нравится, когда ей перечат.       Возле меня он оказался в два шага, будто бы рассерженный, будто бы злой. Бросил короткий взгляд на мою руку, так и сжимающую проклятую склянку, и вдруг сдавил мое запястье. Так, что стало больно, по-настоящему, отчего я на миг даже зажмурился, напрягся. Расслабился, впрочем, почти тут же. Посмотрел на его ладонь, отмечая, насколько она крупнее моей, усмехнулся своим мыслям, сплошь пошлым, перевёл взгляд на его лицо.       Глаза Тэйна — лёд и сталь, почти бесцветная радужка и чёткий серый контур. Нечеловеческие какие-то, и выражение в них абсолютно нечитаемое. Признаться, я даже поёжился, ощутив, как внезапный холодок ползёт по спине, вызывает желание отвести взгляд и оставить уже в покое блядскую склянку.       Он понял. Почувствовал или просто оказался не таким уж идиотом, как я себе навоображал.       — Уверен, что хочешь играть в эту игру?       — Нет, — честно ответил я. И тут же, оскалившись в хищной усмешке, прибавил: — Убеди меня, С-Салазар, мать твою так.       Тэйн в ответ многозначительно хмыкнул. Руку стиснул ещё сильнее, вжал её в стол, перевёл взгляд на губы. Вторая рука легла вдруг на загривок, пальцы запутались в волосах, погладили, царапнули, дёрнули, заставляя зашипеть и недовольно глянуть на него.       А потом его губы, сухие, твёрдые, вдруг легли на мои, жёстко впились в них. Настойчивый язык втиснулся между ними, проник глубоко — и нет, Хаос меня сожри, никакой нежности в этом поцелуе не было. Только похоть, желание, сила, которую он демонстрировал, держа меня в крепком захвате, проталкивая колено между моих ног, вновь дёргая за волосы и за воротник пиджака.       От этого напора я растерялся, позволил творить со мной всё, что вздумается. Позволил насиловать мой рот, позволил его зубам терзать мои губы, кусать их до боли и даже до крови. Влажно, со стороны наверняка грязно. А ещё его слюна горчит из-за табака, и для меня это вообще-то однозначный повод послать на хрен любого парня…       Любого, но не этого.       Стоило мне отмереть и устроить свободную руку у него на ширинке, Тэйн вдруг коротко застонал в поцелуй. От невесомого касания моих пальцев к животу он отстранился, глянул шалыми глазами, коснулся губами уголка моих губ, лизнул коротко, спустился к челюсти, к кадыку, ниже…       Того, что чужие зубы сомкнутся на моей шее, я не ожидал. Что чужой язык тут же залижет больное место, подует на кожу, отчего по ней тут же побегут мурашки, — тоже. Что губы, уже куда нежнее, сомкнутся вокруг будущего синяка — точно нет.       Решительно пресёк непотребства — сгрёб в кулак короткие русые волосы, потянул вверх, заставив Тэйна посмотреть мне в глаза. Я выше ростом, так что это оказалось довольно легко проделать.       — А ты норовистый, да? — протянул как мог уверенно, хотя в башке гулко и пусто, как с самого большого в мире бодуна. — Люблю такое…       Тэйн усмехнулся, качнул головой, точно зная нечто мне неведомое и вовсю забавляясь. Я же злобно фыркнул, ответил-отомстил ему ещё одним кусачим поцелуем и решительно принялся воевать с его рубашкой. Где он выкопал это убожество, на сельской ярмарке?.. Пофиг, куда интереснее то, что под ней. Плечи — косая сажень, ручищи здоровенные, пресс как гранитная плита… Ничего не могу с собой поделать, чувак сложён как порнозвезда! И явно, чтоб его, знает об этом.       — Ты трахаться пришёл или так, пощупать?       — Куда-то торопишься, милый? — надменно изумился я. Ну, насколько надменным вообще можно выглядеть, когда чужая рука орудует у тебя в штанах.       Правду сказать, торопились мы оба. Куда? А хрен знает. Лапали друг друга заполошно, как парочка школьников, и точно стремились оставить друг на друге как можно больше следов. Пустота в башке никуда не делась, и наверное, именно поэтому я не дал придурочному ведьмаку по морде — сам подставил шею, сам позволил снова вонзить тупые человечьи зубы, оставить на мне очередную неуместную отметину.       Бесит. Но как же, чтоб его, заводит — с ума спятить можно.       Я почти уселся на стол. Почти надавил на его затылок, чтобы занялся уже моим членом, настойчиво требующим большего, чем грубые ласки широкой лапищи. Много чего почти сделал, почти сказал… Его ладони, обхватившие мое лицо, были быстрее. Его пальцы ловчее расстегнули мою рубашку и потянули вниз. Его губы, вновь впившиеся в мои, целующие жадно и жарко, словно выкачали весь воздух из легких, лишая всякой воли, разума или что там ещё положено иметь взрослому мужику, альфе…       А потом сильные руки в одно ловкое движение умудрились развернуть меня лицом к столешнице, надавили на шею, на поясницу, заставляя прогнуться. Всё те же проклятые губы принялись вылизывать каждый мой позвонок, спускаясь ниже. Все эти прикосновения я ощущал словно сквозь какое-то марево и почему-то даже не думал, будто что-то пошло сильно не так. Даже когда Тэйн потянул вниз мои брюки — тоже не думал.       А потом его ладонь с оттяжкой шлёпнула меня по ягодице, сдавила; короткие ногти царапнули кожу, пальцы скользнули в ложбинку между ягодиц, надавили на вход, пока не проникая, просто…       — Блядь, Тэйн, — я завёл руку назад, чтобы достать, отстранить его от себя, — погоди…       Но Тэйн мою возню понял как-то не так. Обхватил моё запястье, то самое, на котором уже темнеют оставленные им синяки, сдавил снова, прижал к пояснице жёстким хватом. Губы снова опустились на шею, а тяжёлое тело опустилось на моё, окончательно вжимая в видавшую виды столешницу.       Я не сказал «нет». Понятия не имею почему…       Да нет, очень даже имею — я кот, я любопытен. На том и подловил, с-сука.       Дёрнулся ещё раз, когда услышал звук открываемой крышки, почувствовал уже знакомый запах — тот, что я смывал с себя несколько дней назад, когда вернулся из этого дома. Травяной, маслянистый. Повернул голову, нервно фыркнул, осознав, что крупные пальцы ныряют в ту самую склянку, которую я из кошачьей вредности не хотел возвращать на место.       — Тихо, всё хорошо, — услышал я мягкий смешок у уха, губы коснулись мочки, а я…       Зашипел, когда пальцы надавили снова, на этот раз уже проникая внутрь. Уткнулся лбом в свою руку, закрыл глаза, вдруг обессилев непонятно отчего. От осознания, что меня сейчас отымеет какой-то грёбаный ведьмак? От вдруг накатившего стыда? От мысли, что это ёбаный первый раз, когда я оказываюсь по другую сторону, а Тэйн — ни разу не тот, с кем стоит… терять девственность?       Ну ладно, он вообще-то явно знает, что делает. И моментально находит то место, от прикосновения к которому я не могу сдержать короткий стон и кусаю себя за запястье.       — Что-то не похоже на «хорошо», — буркнул я из одной лишь вредности. И тут же, ойкнув, злобно зашипел, когда ёбаный ведьмак сухо усмехнулся и сунул в меня чуть не все пять пальцев. Ну, нет конечно. Но ощущения, будто руку по локоть запихал! — Вообще ни разу…       Тэйн провёл свободной рукой по моей груди, по шее, у подбородка — точно и впрямь котика погладить решил. И, сука такая, бесцеремонно сунул два пальца мне в рот.       — Кому-то не терпится занять ротик делом, да, Александр?       Я и занял — злобно, от души куснул его. Тут же получил оплеуху, дёрнулся, хохотнул чуть истерично.       — И всё?! Да меня в детсаду жёстче лупили!       Мой смех тут же сменился жалким скулежом: Тэйну надоело проверять мою задницу на вместимость, и он сменил пальцы на член. Ну, попытался. Я зашипел от боли, укусил прижатую ко рту ладонь уже всерьёз — так, что кровь хлынула в рот, разлилась по телу волной лихорадочного жара, осела в груди утробным звериным урчанием. Тэйн даже не шелохнулся, видно, понимая, что мне сейчас приходится несладко.       Боги, Алек, ты же видел, каких размеров дубину тебе собираются присунуть — почему сразу не послал куда подальше грёбаного ведьмака с его волшебным хером? С чего вообще решил, что это хорошая идея?..       Плохая, точно говорю. Но самым странным оказалось то, что мне нравилось. И тянущая боль от малейшего движения, и стрёмное чувство, что я заполнен до предела, что ещё чуток — и порвусь на двух Алеков поменьше… К тому же Тэйн постарался не доставлять мне лишнего дискомфорта. Мог бы — я ощущал его желание сделать мне больно; так всякий садист и извращенец непременно чует своего собрата по разуму. Но…       Он хочет, чтобы мне понравилось. Очень-очень хочет. Чтобы я не сбежал в ужасе, чтобы пришёл и как хороший котик попросил ещё.       На его беду, в просьбах я не очень хорош.       — Чего ждём, письменного разрешения? — сглотнул скопившуюся во рту кровь, с нажимом лизнул скверно выглядящую рану на ребре его ладони. — Трахай уже.       — Куда-то торопишься, милый? — лениво передразнил Тэйн.       Вжал меня в проклятущую столешницу всем своим громадным телом, изувеченную руку запустил мне в волосы, точно ему и не больно вовсе. Сгрёб в кулак, оттянул мою голову назад — чтобы я был совсем близко, чтобы полностью очутился в его власти, чтобы был… его. Весь в его руках, с его зубами в сгибе шеи, с его членом в заднице.       Неправильно это, ненормально. Альфа не должен такого позволять, но… что, если мне хочется? Чтобы меня ткнули башкой в стол, чтобы тягали за волосы, нещадно драли и даже шевельнуться не позволяли лишний раз. Чтобы делали со мной что угодно. Чтобы проклятущий ведьмак по-хозяйски лапал меня везде, где можно и нельзя; чтобы стискивал в кулаке мой болезненно твёрдый член, буквально заставляя кончить под ним. И чтобы он сам кончил в меня, точно я не мужик, не альфа, а какая-то течная самочка, которую необходимо повязать…       Невыносимая наглость! За такое надо мудаку как минимум дать в зубы, но вот беда — я с трудом могу пошевелиться. Тело точно ватное, и ноги ещё дрожат, как у новорождённого оленёнка.       — Обязательно было внутрь кончать? — всё же сварливо поинтересовался я, ухватившись за край столешницы — не то рухну ему под ноги, едва этот бестолковый громила от меня отлепится. — Фу, гадость какая.       Тэйн усмехнулся, оглядел меня так, что я едва не покраснел как глупая школьница. И с непроницаемой рожей изрёк:       — Тебе идёт.       Ах ты, долбаный…       — Иди ты на хуй, Салли, — огрызнулся я, кое-как привалившись к столешнице и морщась от дискомфорта. Чувство такое, будто член из меня никто и не вынимал. — Ох, блядь, ноги не держат. Сигарету бы, а… нет, облом, я не курю. И ты, кстати, тоже. Если надеешься снова перепихнуться со мной в обозримом столетии.       Тэйн красноречиво изогнул бровь, вновь оказался уж слишком близко ко мне. Погладил костяшками по скуле, отчего я невольно прикрыл глаза. Большой палец коснулся нижней губы, надавливая не сильно, в нос ударил запах его крови.       Ах, ну да. Он едва не порвал мне задницу, я — совсем не едва — порвал ему руку. Ему, правда, явно плевать и на то, и на другое.       — Впервые был снизу, да? — насмешливо поинтересовался он. И прежде чем я нашёлся с ответом, накрыл мои губы своими.       И да, на этот раз это было даже нежно. Будто он извинялся, будто пытался додать то, что не получилось, пока он яростно вколачивал меня в свой стол. Касался шеи, ключиц, груди, сосков — тоже ласково, неторопливо, тягуче. Я не придумал ничего лучше, как запустить пальцы в его волосы и чуть откинуться назад, чтобы ему было удобнее.       Когда он вернулся к моим губам, я вновь почувствовал его руку между своих ног и малость пришёл в себя. Вот уж нет, хватит на сегодня…       — Прекрати дергаться, — велел он.       Стащил со стеллажа невесть как повисшую там рубашку. Мягкая ткань коснулась бёдер, ануса, собрала то, что успело вытечь. Не то чтобы в этом был какой-то смысл — я всё равно ощущаю его сперму внутри, чую, как весь пропах им. Не вижу, но знаю, что на шее расцветают оставленные им синяки.       Тэйн перегнулся через меня, загремел этими своими скляночками, и в нос снова ударил запах трав. Он плеснул жидкость себе на руку, отчего разбавленная кровь потекла по его руке, на пол. А потом, к моему удивлению, рана от моих зубов начала затягиваться прямо на глазах — медленно, но уверенно.       Заметив мой взгляд, Тэйн снова скривил губы в усмешке.       — Любопытно, котик? — Я кивнул — конечно, мне любопытно, я же кот! И нет, абсолютно не важно, что мысли в голове будто в каком-то тумане бродят. — Ты не ответил на мой вопрос.       — Да, да, да, ты похитил мою невинность! — выразительно закатил глаза — мол, подумаешь, нашёл к чему прикопаться. — И я, конечно, с первого дня знал, что мы потрахаемся, но да — в моей голове это было слегка по-другому. Всё, счастлив? Сделал мысленную зарубку на спинке кровати?       — Да мне плевать, — фыркнул он, наконец отходя от меня на несколько шагов к своим горелкам. Закурил, зараза. От едкого дыма тут же защипало в носу. — Просто стоило сказать.       — Эй, что я говорил про обозримое столетие?!       Он закатил глаза, щёлкнул чем-то, и я услышал гудящий, чуть скрипучий звук вытяжки. Табаком перестало пахнуть тут же.       — Скорее, про обозримый час.       Я даже рот приоткрыл от возмущения. И, тряхнув головой, принялся как мог поспешно собирать с пола свои многострадальные шмотки…       — Не в этой жизни, приятель! Разрешаю на меня подрочить, но на этом всё.       …ну ладно, ладно, не очень поспешно. Ноги по-прежнему не держат ни хрена, как бы тут не растянуться жопой кверху. Вот этот мудак порадуется.       Он бросил окурок прямо в раковину, оттолкнулся от неё и, оказавшись подле меня, уложил руку на плечо. Потянул, заставляя выпрямиться. Я было подумал, что соберётся меня целовать, заранее сморщился, почуяв запах табака, но Тэйн понял всё сам. Ткнулся губами в шею, снова прикусывая — не как до этого, скорее просто игриво.       Стоило бы оттолкнуть его, потому что… ну в самом деле, парень зарывается! Ещё и ладонь, лёгшая на уже наполовину вставший член, окончательно сбила с мысли.       — Я с тобой не закончил, — тихо проговорил Тэйн, опаляя дыханием кожу между ключицами. Потом отстранился, но ни плечо, ни член не отпустил. — Пошли.       «Пошли»?! Ну, посылаю.       Всё-таки выучку не пропьёшь: заломал и пришиб его к столу я за каких-то пару секунд. Блядский ведьмак и опомниться не успел, как оказался… ну да, фактически подо мной, где ему самое место.       — Жить надоело? — ласково протянул ему в самое ухо. Всё-таки очень удобная у нас разница в росте. — Дорогуша, ты не был настолько хорош, чтобы мной командовать.       Тэйн вырваться не пытался. Взбрыкнул было, но тут же точно осёк себя, расслабился и… голову чуть вскинул, открывая горло — и поди пойми, нарочно или нет. Хотя нет, нарочно — рожу ведь при этом состроил такую, что сразу понятно — подъебал.       Сука! Побил меня моим же оружием, ведьмак ебучий! Ну потому что нельзя доказывать свою доминантность тому, кто её не оспаривает, — даже если смирение это насквозь показушное.       — Но хорош я был?       Спокойно, Алек, спокойно. Ты же кот, делай вид, будто всё идёт по плану.       — Не забывай, кто тут на самом деле главный, человек, — хмыкнул я, отпустив его. И как мог небрежно пошагал к лестнице. Благо выброс адреналина слегка добавил твёрдости походки… и не только ей, да. — Пошевеливайся, я не буду ждать тебя всю ночь.       — Кто тут главный? О, барсик, это я прекрасно помню, — в тон мне протянул Тэйн, особо не торопясь следом.       Да что там «не торопясь» — с места не сдвинулся. Небось видом наслаждается, паскуда эдакая.       Всё-идёт-по-плану, всё-идёт-по-плану, всё…       Нет. Нет. Дорогой дневник, всё пошло по пизде. Почему, блин, я вообще до сих пор здесь?!       Ах, да. Потому что играть с ним в эту дебильную кто-тут-сверху игру мне…. интересно. До ужаса, до дрожи, до бешенства. Интересно. И пока мне интересно, меня отсюда никакой ведьминской метлой не выметешь. А это значит…       Я остаюсь. Пока что.