Секс с обязательствами

      Кларисса деловито вылизывала лапу, сидя прямо на витрине. Я — тоже деловито, под стать своей кошке — складывал в видавший виды рюкзак пустые склянки, бумажные пакеты, серп, пару ножей, обычный и с зазубринами. Сунул за пояс пистолет — в лес Лливелин, даже на самые его окраины, без оружия сунется только идиот. Я не идиот, по крайней мере, не настолько конченый, как думает обо мне моя кошка. Впрочем, это суть вообще всех кошачьих — считать своих человеческих рабов круглыми идиотами, достойными лишь делать им поглажки и своевременно подкладывать еду в миски.       В голенище охотничьего сапога отправил ещё один нож, уже не для срезания весенних травок, а для срубания чьей-нибудь башки, если понадобится. Типичная такая вылазка на природу. С поправкой на то, что упомянутый лесок наполовину фейский и водится там много всего, в основном смертельно опасного и плотоядного. Но тут уж, как говорится, феек бояться — зельеваром не называться.       — Как я выгляжу? — поинтересовался я у кошки, предсказуемо получил взгляд, запросто переводящийся как «Ты полный идиот». Ну или как «Только попробуй не принести мне зайца пожирнее». — Понял, прекрасен, как и всегда. Присмотри тут за всем.       Я почесал Клариссу за чёрным ухом и шутливо сбросил с витрины её длиннющий хвост. На меня зашипели, глянули недовольно, но царапать не стали — это развлечение надоело моей госпоже примерно на втором году её проживания в этом доме.       Настенные часы — старые, с облупившимся кое-где лаком, — пробили семь пополудни. Самое время сунуться в Лливелин и не опасаться быть сожранным теми тварями, что любят бродить по чащобе в темноте. В этот же момент раздался и другой звук, резанувший по ушам.       На столе едва заметно подрагивал от вибрации комм. На мерцающем экране высветилась фотография красивой брюнетки с ярко-красными губами и имя — Мэдисон. На секунду я подумал, что стоило бы взять трубку, даже потянулся к зеленой кнопке. Но в последний момент глянул на свою кошку, на то, как она повернулась к комму пушистым задом и недовольно махнула хвостом.       — Не переживай, дорогая, ты — единственная женщина в моей жизни.       И в подтверждение своих слов я столкнул комм с витрины. Дешёвая вэйданская подделка под гномскую технику разлетелась на блок и аккумулятор, экран ожидаемо погас, стирая фотографию темноволосой красотки.       В конце концов, она навязчивая, не самая умная и не любит животных. У меня же — одна ванная в доме, сомнительная работенка, любимая кошка и еще с четыре десятка пушистых прикормышей на улице. В конце концов, запирая лавку, я думал вовсе не о проигнорированной мной красотке, а о зайце, которого стоило бы притащить домой на ужин.       Лес Лливелин — жутковатое местечко для прогулок в любое время суток. Хорошо, во мне течёт три капли фейской крови, и потому эти земли принимают меня чуть охотнее, чем обычных людей. Хорошо, что я неплохо знаю эти места и не варю совсем уж опасной дряни, для которой нужна всякая пакость из глубин клятого леса.       А если и варю — всегда есть задолжавшие мне фейки, которым по эту сторону барьера нравится чуть больше, чем в милом местечке под названием Сид.       Я прошёлся по самой кромке, срезая первый папоротник. Молодые ещё листья, тонкие, нежные, сгодятся на хреновые приворотные для девиц, что очаровывают состоятельных стариков ради новых туфель. Срезал группу сморчков, устроивших грибницу на месте кострища — это уже не к зелью, но к зайцу. Которого, кстати, ещё неплохо бы поймать, а то Кларисса жутко обидится. В тапки гадить не станет, она выше этого, но подъёмы в четыре утра мне будут обеспечены всю ближайшую неделю.       Выстрел резанул по ушам куда сильнее недавней вибрации комма. Резкий, вспугнувший стаю птиц, словно подсказывающий — не я один тут любитель зайчатины. Вот только звук слишком звонкий, слишком… металлический, слишком короткий — такой не издаст ни одно ружьё. А в этом лесу нет идиотов, ходящих на зайца с гладкостволом. Кроме меня. Мне-то без разницы, голова не самое вкусное в дичи, но охотники дорожат шкурами.       Я пошёл на звук, перекинув рюкзак через плечо и вцепившись в свой пистолет обеими руками. Все эти дурацкие позы с оружием в каждой руке хороши только в тех смешных боевиках, которые крутят по визору целыми днями. И работают, только когда надо покрасоваться. Или когда в крови бурлит адреналин и тело что-то делает быстрее, чем соображает мозг. Но уж точно не в тот момент, когда идёшь на звук выстрела по стрёмному, погрузившемуся во тьму лесу, и надо контролировать каждое движение, каждый шаг. Старая добрая полицейская хватка сейчас лучше всего — никто не выбьет оружие, не свалит с ног, решив напасть.       Под ногами предательски хрустнула ветка, но я никогда не строил из себя опытного следопыта. Хрустнула и хрустнула. Из-за дерева никто не выскочил, не вынудил стрелять. Зато совсем близко послышалось рычание. Тихое и какое-то… нездоровое. Кто-то не добил зверя?..       Я щёлкнул фонариком, перекинул руку через пистолет, осмотрелся. В паре десятков шагов от меня что-то забелело в кустах. Шерсть. Отнюдь не заячья, серебристая в холодном свете фонаря, с характерными круглыми пятнами. Вымазанная в крови.       Мысль о том, откуда бы в местных лесах взяться ирбису, я отложил на потом. Что-то мелькнуло такое, но сейчас не до размышлений. У зверя разодраны бок и шея, он истекает кровью, но ещё в сознании. Жив, даже попытался приподнять голову, но я остановил его жестом. Вернул пистолет за пояс, продемонстрировал занятые только фонариком руки.       — Спокойно. Я не обижу.       Я сделал шаг к ирбису, опустился рядом с ним — под коленями неприятно хлюпнула сырая земля. Раны выглядят скверно, сочатся кровью, в одной из них проглядывает светлая кость.       Видят боги, я видел (и делал) вещи куда хуже, но сейчас отчего-то стало дурно. Самую малость.       — Я помогу.       Вот только не здесь. Нужно отнести зверя в дом, где найдётся примерно пара десятков зелий и мазей, чтобы промыть, остановить кровь, запустить процесс заживления. Побери Тьма, я в этом очень даже неплох, хоть и профессия моя — та, которую я предпочёл позабыть, — предполагала не лечение, а скорее наоборот.       — Я помогу, — повторил я, протянул руку, легонько коснулся мягкой, будто шелковистой шерсти, чтобы успокоить. Зверь глянул недоверчиво, но вдруг опустил голову обратно на землю. — Отлично. Потерпишь немного?       С недавних — да нет, уже давненьких, вообще-то — пор, я терпеть не могу свою магию. Но не могу не признать, что любые средства хороши, когда нужно выпутаться из критической ситуации. Я наложил руки на одну из ран, выпустил силу, произнес пару слов. Ирбис вздрогнул, глянул на меня недоверчиво, настороженно. То, что он не чувствует больше своего тела, ему явно не понравилось. С другой стороны, боли он теперь тоже не чувствует.       Я вложил еще немного силы — на этот раз чтобы заставить кровь свернуться. Если вложить много — можно запросто причинить немало весёлых, мучительных минут, но если вовремя остановишься, принесёшь пользу.       Прикольная всё же штука эта магия.       А вот ты, Тэйн, кажется, к сорока своим прикормышам и одной любимой кошачьей женщине вздумал завести ещё одного. Сорок второго. До Бездны тяжёлого, почти наверняка не имеющего никакого отношения к обычным, даже очень большим местным кошкам.       — Я помогу, — в третий раз повторил я, отстраненно думая, что подъемы в четыре утра, кажется, затянутся на все полгода.       

***

      Ирбис лежал на столе в подвале. На том самом, который служил и обеденным, и лабораторным, а порой и операционным. Отмытый от крови, обложенный кучей повязок, ирбис пах травами, в основном полынью и подорожником, которые в нужных сочетаниях быстро справляются даже с крайне хреновыми ранами. И спал, потому что кроме заживляющих зелий я влил в него ещё и снотворное, чтобы не дёргался сильно.       — Просвети-ка меня, Люциан, насчёт местной нечисти, — проговорил я в трубку. Не в ту, которая так и осталась валяться на первом этаже, а в приличную гномскую. Для друзей-приятелей и всяких дел, а не для назойливых подружек любого пола. — С каких пор в Алькасаре живут снежные барсы?       И я, само собой, о тех, что на двух ногах. Обычных барсов здесь точно не водится, да и этот уж слишком огромный даже для барса-оборотня.       — Ни с каких, Са-ла-зар, — ответствовал Люк тоном, полным мрачного веселья. И почему-то облегчения. — Нет их тут и не было. Этот пушистый засранец у нас один-единственный…       — Он нашёл Алека?! — послышался на фоне истеричный голос его малахольного сидского муженька. — Мать Тьма, Тэйн, он хотя б жив? Верни нам кота, мы без него как без рук!       — А-ек! — вторил ему несчастный детский писк.       Понятно. Всё счастливое фейско-вампирское семейство в сборе. Только котика вот не досчитались.       — Не верну, — чуть едко отозвался я. Но потом, не иначе как из сочувствия к мелкому подменышу, прибавил: — Он жив и сейчас даже худо-бедно здоров, но это лишь результат его везения и моей расторопности. В него пальнули серебром, и я очень сомневаюсь, что это было случайно.       — Да какие уж тут сомнения? — со вздохом отозвался Люк. — Знал бы ты, как меня задолбали эти разборки шерстяных мудаков…       — Это его дебильные сводные братцы постарались! — выпалил Киро. — А я говорил, давай их всех…       — Киро, мы не будем устраивать геноцид в Алькасаре. Даже ради самого распрекрасного кошака на свете.       Я хмыкнул чуть скептически — ох уж мне эти его принципы, только жить мешают. Да и кошак, прямо скажем, роскошный.       Вернулся к столу, снова провел рукой по мягкой, сейчас немного спутанной шерсти. Повинуясь внутреннему кошатнику со стажем, почесал за круглым ухом. Ирбис, разумеется, не проснулся, но головой чуть повёл, подаваясь навстречу ладони.       — Значит, его зовут Алек, — я вдруг припомнил имя, а ещё надменный взгляд и красивое лицо, что однажды уже видел. — Тот Алек, с которым ты искал тогда свою рогатую зазнобу? Без обид, Крысолов, твои бы рога да на ингредиенты… у меня аж встаёт.       — Не для тебя зазноба рожки растила, — едко огрызнулся Киро, но тут же едва не взмолился: — Слушай, Тэйн, я рога спилю на фиг, келпи живого притараню, вообще что хочешь достану — только верни нам Алека живым и здоровым, прошу! Он мне как брат!       — А-ек! — печально подтвердил малыш Рэн.       — Рога трогать не дам, — сурово предупредил Люк, — но да, тот самый Алек. На редкость несносный кошак, однако всё ж таки друг семьи, а ещё прекрасный зам и единственный толковый сотрудник в моём дурдоме…       — Эй!..       — В общем, буду должен.       — Уймитесь, все трое. Ничего с вашим Алеком не сделается. Уже к завтрашнему вечеру будет скакать возле миски и проситься в лоточек, — хмыкнул я, ещё раз пройдясь ладонью по гладкой шерсти. — А то и раньше. Я люблю котиков.       Люциан по ту сторону явно усмехнулся, а вот Киро его шуточку явно не оценил.       — Эй, если ты… Я сейчас приеду!       — Нет, не приедешь, — припечатал я жестко. — Захочешь угробить кота — делай это подальше от меня. Он останется здесь, под зельями и парой заклятий. И под нашим с Клариссой присмотром. Даже лежаночку ему поудобнее выделим. Решишь отблагодарить — скину тебе номер счета.       И, не дожидаясь ответа, я сбросил звонок. Мысль о том, что Люцианову муженьку достанет ума приехать за раненым зверем — а мозг воспринимал ирбиса, Алека именно так, — изрядно выбесила. Кто в здравом уме забирает из лечебницы подстреленного? Кем бы он ни был.       — Сидский ублюдок, — выругался я, впрочем, и вполовину не так злобно, как хотелось.       Киро долбанутый на всю зелёную башку и то ещё сомнительное знакомство, но всё же друг и неплохой чувак. Иного бы Люк попросту не выбрал себе в пару — уж в чём в чём, а в людях (и нелюдях) тот разбирается мастерски.       А вот лежаночку коту и впрямь надо бы справить. На столе его оставлять нельзя, регенерация оборотней — та ещё хитрая штука; нипочём не угадаешь, когда закончится действие зелий и он вообразит себя героем. Предсказуемо полетит вниз пушистой жопой или примется зализывать раны; наглотается всякой дряни, вроде той же полынной вытяжки… В общем, перспективки те ещё, как и вариант оставить его тут на подстилке. Весна в Алькасаре — особое удовольствие, заморозки ночью нередки, а пол в подвале самостоятельно обогреваться не умеет.       Я переглянулся с Клариссой, недовольно взирающей на меня с одной из верхних полок. Обиделась, что я притащил в дом какого-то кошака, оставил её без деликатеса и даже внимание обратил не сразу, едва вернувшись домой, а только после того, как оказал первую помощь этому… Алеку.       — Не смотри на меня так, ты бы поступила точно так же.       Кларисса многозначительно мявкнула и принялась намываться. Я покачал головой — кошки и их чистоплотность. И неоспоримый талант одной поднятой задней лапой показывать своё отношение к мерзким людям вроде меня.       — Эй, присмотри за ним.       Я поднялся наверх, порылся в шкафу, отыскивая старый плед, который разонравился моей кошке примерно полгода назад. Подумав, бросил на пол ещё и куртку, вполне себе новую, кстати. Осмотрел получившуюся лежанку, что образовалась возле моей постели. Коту должно хватить места, углов поблизости нет, лестница тоже далеко, не успеет уползти, да и я проснусь в случае чего. Сойдёт, в общем.       Вздохнув, направился обратно, чтобы совершить не иначе как подвиг — поднять внушительных размеров кота через три лестничных пролета, при этом не потревожив его раны.       Когда справиться с задачкой весом едва не с центнер удалось и ирбис был вполне удачно, на мой взгляд, устроен на своей временной постели, я снова погладил его. На этот раз по голове, едва касаясь. Ответом мне стал мутный взгляд зеленых глаз и очередная попытка подставиться под ладонь. Надо будет отметить — снотворное, что я дал, на оборотней действует от силы три часа. По крайней мере, на этого.       Кларисса проскользнула в комнату, привычно устроилась на середине кровати, которая тоже больше напоминала лежанку — низкая, всего-то один матрац, брошенный на невысокий подиум. Непритязательно, зато места много. Даже если твоя кошка занимает большую его часть.       — Не уходите никуда, — хмыкнул я. И, погладив и её тоже, пошел в душ.       Нужно смыть с себя пот, грязь, кровь, бросить одежду в корзину. Выстирать — уже завтра. А ещё перепроверить записи, разобрать нехитрый урожай, принять поставщика, который обещал наведаться с новым товаром… тоже завтра. И да, позаботиться о раненом коте. В общем, дел невпроворот. А потому, вернувшись, я сразу же улегся на кровать…       …а, нет, показалось. На кровати, гордые и крайне довольные своим видом, впритык возлежат две разновеликие кошачьи тушки. Мне же щедро выделена аж треть от их новой лежанки.       — Я сказал присмотреть, а не вступать в преступный сговор, — упрекнул, толком не зная, возмущаться или смеяться. — Двигайтесь, чудовища!       Кларисса демонстративно повернулась ко мне задом, устраиваясь поудобнее на голове своего сообщника. Ирбис же надменно глянул на меня — что ты, мол, мне сделаешь, я же котик. А стоило мне только притулиться на краешке когда-то-моей кровати, ещё и лапы сверху уложил. Тяжёлые, зараза. Но тёплые, мягонькие. Прям как плюшевые.       Эдак и привыкнуть можно.              ***              Просыпаться от того, что тебе жарко, — весьма сомнительное удовольствие. Вдвойне сомнительное, если помимо собственного пота чувствуешь на себе ещё и чьи-то руки-ноги, прижатый к боку твердый живот, лохматую голову на плече. Короче, есть целый список причин, по которым я никогда не оставляю своих пассий в постели на ночь…       …вот только память, редкая сука, вдруг охотно подкинула премиленькое известие, что никаких пассий у меня сроду не оставалось. Вместо свидания была развеселенькая прогулочка по лесу, выстрелы, полуживой ирбис весом с добрый центнер; серебристый мех, кровь, запах полыни и подорожника.       Мех. Тяжёлые, будто плюшевые лапы, своевольно закинутые на меня. Не лихорадочно горячая кожа. Не руки с преступно длинными пальцами, на которых заживает россыпь мелких порезов и царапин.       — Да ты, должно быть, шутишь, — вздохнул я, фокусируя взгляд на парне, что талантливо прикидывался спящим.       Как я и запомнил — красивое лицо, вьющиеся тёмные волосы, чуть смуглая кожа, длинные пушистые ресницы отбрасывают тень на острые скулы. Идеально ровный нос, капризно изогнутые губы. Чёткая линия челюсти, волевой подбородок. Лёгкая небритость нарушает идеальный облик, но тоже идёт поганцу донельзя.       Ниже — острые ключицы и широкие плечи, довольно мускулистые руки и будто вылепленный скульпторами пресс. У парня изящный костяк, но нехилый рост и куча мышц. Нет, оборотня без мышц не бывает, они все обычно в неплохой форме, но этот…       — Может, прекратишь на меня пялиться? — не открывая глаз, протянул Алек.       — Может, прекратишь прикидываться спящим? — усмехнулся я в ответ.       Из-под пушистых ресниц сверкнула ядовитая зелень — яркая-яркая, точно свежая трава на весеннем солнце. В жизни ничего подобного не видел, ну разве что у сидхе с их ебанутыми расцветками.       — Ну-ну, что за кислая мина, красавчик? Разве мог я быть настолько плох? — Алек снисходительно потрепал меня по подбородку, повозился на постели, точно примериваясь меня убедить в своей охуенности. Пару раз. — Ох, блин, да ты вчера и впрямь со мной нехило поебался…       О, так до пушистого ловеласа начало доходить, что свидание у нас с ним вышло сильно на любителя? Славно.       Алек сел на постели, сонно потёр глаза, погладил споро заскочившую ему на колени Клариссу и ощупал себя, точно ища какие-нибудь следы вчерашнего.       — Круто ты меня, — выдохнул он чуть изумлённо. — Чувак, если бы не ты, я бы до дому точно живым не дополз. Блядские пумы!       — Что там с пумами? — осведомился как бы невзначай. Не то чтобы это моё дело, но… дают о себе знать старые привычки.       — Родство там. Хуёвенькое со всех сторон, — буркнул Алек, пройдясь рукой по спутанным тёмным кудрям. И, перехватив мой задумчивый взгляд, вновь расплылся в ленивой улыбочке. — Что насчёт кофе, красавчик? И какой-нибудь одежды. Нет, мне и так нормально, но эдак мы до кофе можем и не добраться.       — Я не твой кошачий раб, — сообщил я, напустив в голос чуть больше недовольства, чем испытываю на самом деле. Ткнул в Клариссу, устроившуюся на его коленях этакой булкой. — А её.       Но на постели сел, растёр лицо ладонями; глянул в комм, чтобы посмотреть время. Ну надо же, даже не четыре утра, а целых восемь. Снова повернулся к Алеку, рассеянно поглаживающему мою кошку, покосился на белые полосы на боку, оставшиеся там, где вчера зияли жутковатые раны.       — Завидная регенерация, — проговорил я, подавив желание коснуться шрамов, от которых не останется следа уже к вечеру.       Даже жаль, если честно — этому красивому телу пошли бы недостатки. Шрамы, родинки, на которых нет и намёка. Татуировки. Всё что угодно, лишь бы попортили немного эту идеальность. Идеалы — скучные, это я усвоил ещё до того, как завел отдельный, ныне валяющийся разбитым, комм для интрижек.       На меня глянули всё тем же нечитаемым взглядом диковато-звериных глаз, тонкие губы сложились в усмешку.       — Завидная потенция.       Туше.       — Я бы восхитился комплименту, — протянул я, окинув взглядом обнажённое тело на моей постели, — но увы, барсик, ты сейчас не годен к употреблению.       — Намекаешь, что у тебя стоит не на меня?       Идеалы — скучные, а вот котики, все поголовно — вредные куски меха, непременно считающие, что этот мир принадлежит им. Даже если они оборотни, а тот самый мех вообще-то очень даже красивый и сгодился бы на неплохую шубу. Ну, если бы я любил шубы.       А вот что я не люблю ещё, так это неистребимую самоуверенность оборотней, которую не выбить ни одной серебряной пулей.       — Намекаю, что после того галлона зелий, который я в тебя влил, у тебя встанет в лучшем случае завтра, — обманчиво ласково протянул я и поднялся с кровати, ничуть не стесняясь своего стояка. В конце концов, это мой дом. — Я в душ. Одежда в шкафу, выкопай себе что-нибудь. Кухня внизу, найдёшь по запаху своей крови, я не успел отмыть.       Когда я спустился вниз — спустя добрых полчаса, в течение которых я не только мылся, но и справлялся со своей завидной потенцией, — вредного кошака ни в одной из форм в доме не было. Со стола, кстати, отмытого от крови, на меня эдак осуждающе глядела Кларисса, рядом с ней дымилась кружка с кофе. Неплохим, к слову, но я варю лучше, добавляю щепотку соли и специй, отчего вкус становится интереснее.       — Не осуждай меня, роскошный же котик.       Моя кошачья женщина фыркнула, вредно чихнула на кружку и, изящно спрыгнув, отправилась по своим кошачьи делам. Не иначе как гонять в подсобке случайно заблудшую мышку. Или точить когти о косяк запасного выхода.       Роскошный. И абсолютно несносный: даже сказать «спасибо» не удосужился. А ведь я, в пересчёте на работу и ингредиенты, извёл на него не меньше трехсот талеров!       Мстительно хмыкнув, я взялся за комм, на память набрал номер своего банковского счёта, сумму и отправил Киро.       А когда поднялся наверх снова — обнаружил, что из всех моих шмоток, не так чтоб претендующих на высокую моду, Алек стащил единственную любимую мной вещь — тёмно-зелёный свитер из мягкой шерсти. Помню, на него я потратился больше, чем обычно, чтобы сойти за ровню одному ублюдку, вздумавшему меня наебать. Не сошёл, пришлось убеждать методами куда более привычными (нож, воткнутый в ладонь, творит чудеса). Но свитер всё равно был хорош, это да.       Подумав, я снова взялся за комм.       «Совсем забыл про коммунальные услуги, Маред Морт. С тебя ещё пятьдесят талеров, котик занимает многовато места в постели».       Ответ прилетел тут же, но читать я не стал — поговорим с сидской пакостью, когда пришлёт мне денег. А пока у меня есть дела поважнее. Закинуть в стирку вещи, встретить поставщика, упрятать в ящик вэйданскую пародию на комм…       И может быть, всего разок представить, как подходит мой свитер к зелёным глазам Алека Сазерленда, единственного снежного барса во всём Алькасаре.