Le poids du monde

Джордан наблюдал за Габриэлем. Тот спал крепко, его глаза покраснели от слёз. Джордану было невероятно трудно доставить его домой: он потратил почти час, чтобы успокоить его, а затем ещё один, чтобы вывести из состояния, в котором тот находился. Его сердце сжималось от боли. Больно было видеть человека, к которому он испытывал столь глубокие чувства, в таком состоянии. Больно было осознавать, что даже когда им удалось отбросить все разногласия, вселенная словно специально ставила препятствия на их пути, преграждая им путь любой ценой. И хотя он был более чем счастлив видеть Габриэля у себя дома, причина, по которой он тут был ужасно его злила. Джордан точно знал, кто за этим стоит, и, хотя его гнев был силён, страх подступал всё ближе. Потому что впервые за долгое время он был по-настоящему напуган. Напуган тем, что его отец может сделать с человеком, который сейчас лежал у него на кровати. Джордан знал, на что способен его отец, и понимал, что остановить его невозможно. Если бы у него была такая возможность, он увёз бы Габриэля далеко отсюда, подальше от Франции, от угроз, которые нависли над их отношениями. Но, к сожалению, это было невозможно. Не сдержавшись, его рука скользнула к щеке Габриэля, пальцы осторожно коснулись его кожи — такой хрупкой, словно она могла порваться от малейшего прикосновения.  Габриэль был одновременно и таким сильным, и таким уязвимым. В каком-то смысле Джордан ему немного завидовал. Он, у которого никогда не было контроля над своей собственной жизнью, и который сегодня компенсировал это тем, что делал все возможное, чтобы контролировать всё вокруг себя. Когда он наблюдал, как Габриэль яростно боролся со всем, что ему пришлось пережить, когда он видел, как ему удавалось сохранять нейтральное выражение лица на публике, хотя он только что пережил худшее, что только можно себе представить. Джордан ревновал. Очевидно, ревность была человеческой эмоцией, он не мог ее контролировать. Но она не затмевала его разум. Он знал, через что проходит Габриэль за камерами, и осознавал, что завидовать этому не стоит. Он не мог оторвать глаз от его лица, его черты оставили глубокий след в его сознании. Он не хотел его забывать. Он хотел убедиться, что запомнил его лицо навсегда. Наконец, Джордан медленно поднялся с кровати. Бросив последний взгляд на спящего Габриэля, он тихо вышел из комнаты, направляясь в гостиную. В его груди всё сжималось, но он заставил себя достать телефон. Пальцы автоматически набрали тот самый номер, на который он предпочёл бы никогда не звонить. Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот вырвется наружу, и только огромным усилием воли он сдерживал дрожь в руках. После нескольких гудков раздался голос, который всегда приносил ему только боль и страх. — Джордан. Он вздохнул, уже ненавидя каждую секунду этого разговора, но больше не мог отступать. — Что тебе нужно? — Ничего, кроме твоего счастья и успеха. Горький смех сорвался с губ Джордана. — И обыск на кухне премьер-министра — это часть твоего плана для моего «счастья»? — О чём ты говоришь? — в голосе отца прозвучала неискренняя невинность. Джордан почувствовал, как раздражение в нём нарастает, почти переходя в ярость. — Не пытайся играть со мной в эти игры. Ты можешь знать меня наизусть, но не забывай, что и я прекрасно знаю тебя. На мгновение повисла гнетущая тишина, прежде чем отец вновь заговорил. — Я предупреждал тебя, Джордан. И знай, что я не единственный, кто может быть причастен к этому. У твоего министра множество... влиятельных врагов. — Мы не в дешёвой драме, — Джордан едва сдерживал крик. — Думаешь, можешь снова вмешиваться в мою жизнь? Я порвал с тобой много лет назад, и на это были свои причины. Он услышал, как отец усмехнулся, и этот смех только подлил масла в огонь. — Оставь свои речи для подростков в кризисе, Джордан. Ты уже перерос этот этап. Ты захотел заниматься политикой? Хорошо. Даже если я не одобряю, это всё равно лучше, чем ничего. Но я не позволю тебе разрушить свою карьеру, когда ты так близок к успеху. Мне казалось, что ты изменился, но теперь я вижу — ты всё такой же грязный. Эти слова резали словно нож, как в детстве, когда каждая фраза отца наносила глубокие раны. Но Джордан больше не собирался показывать слабость. — Господин Атталь не имеет никакого отношения к этому, оставь его в покое, — сказал он твёрдо, сжимая кулаки. — О, Джордан, здесь ты ошибаешься, — с ядовитой мягкостью ответил отец. — Атталь имеет самое непосредственное отношение. И поверь, я сделаю всё возможное, чтобы ты больше не беспокоился об этом. Гнев закипел в груди Джордана, затуманив зрение, но под этим кипел и страх. Страх за Габриэля. Мысль о том, что его отец может причинить ему вред, была невыносимой. — Предупреждаю тебя, — сдавленно произнёс он. — Не смей тронуть ни единого его волоска. — Джордан, будь благоразумен... Но отец не успел договорить. Джордан перебил его, его голос прозвучал холодно и решительно. — Нет, теперь ты меня выслушаешь. Кто я и с кем — это больше не твоё дело. Ты потратил годы, калеча меня, моё тело и разум. Но запомни, всё это было напрасно. Потому что я не только всё ещё люблю мужчин, но теперь испытываю к тебе лишь абсолютную ненависть. Так что предупреждаю: не трогай Габриэля. Он прервал разговор, повесив трубку, а затем с силой швырнул телефон в стену. Его рука дрожала, когда он провёл ею по лицу, пытаясь успокоить учащённое дыхание. Казалось, что весь его мир снова начал рушиться, и эта тяжесть давила на его грудь, лишая его возможности вздохнуть. Это чувство контроля, которое он старательно восстанавливал годами, было его единственной опорой. Оно давало ему надежду, что однажды он сможет жить так, как сам того захочет. Эта болезненная потребность держать всё под своим контролем росла из-за того, что ему никогда не предоставлялся выбор. Всегда за его спиной маячила тень, лишая его права принимать собственные решения. Сколько бы он себя ни помнил, его жизнь всегда принадлежала кому-то другому. Руки Джордана дрожали, а глаза наполнялись слезами. Он уже не контролировал себя — и это пугало его до ужаса. Его взгляд метнулся к кухонному ящику, и ноги сами понесли его в том направлении. Дрожащими руками он выдвинул ящик и достал оттуда небольшую коробку. Несколько секунд Джордан просто смотрел на неё, будто решаясь на что-то важное. Это была его страховка, его последнее средство для тех моментов, когда всё рушилось, и его маска сползала, оголяя страх и боль. Для моментов, когда он вновь чувствовал себя беззащитным ребёнком. Он медленно открыл коробку, высыпав несколько таблеток на ладонь. Внутри боролись сомнения, но желание вернуться к спокойствию, вернуть контроль над собой, было слишком сильным. Сглотнув, он поднёс руку ко рту, готовый сделать последний шаг. Но прежде чем таблетки коснулись его губ, кто-то резко схватил его за запястье и выбил их из рук. Джордан замер, его глаза несколько раз моргнули, прежде чем осознание того, что произошло, пробилось сквозь пелену отчаяния. Перед ним стоял Габриэль, с глазами, полными беспокойства и ярости. — Что, чёрт возьми, ты делаешь?! Джордан открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Стыд переполнял его. Быть пойманным в такой момент, в таком состоянии... Это было унизительно. — Убери это, немедленно, — жёстко приказал Габриэль, вырывая у него коробку и швыряя её в угол комнаты. Сначала он взял Джордана за руки, их пальцы переплелись, и затем, встав на цыпочки, Габриэль обнял его за шею, крепко прижав к себе. Джордан стоял, окаменев от неожиданности, прежде чем медленно позволил своим рукам обвиться вокруг Габриэля.  Они стояли так несколько долгих минут, пока дыхание Джордана не стало снова сбиваться. Он ненавидел себя в этот момент. Как он мог позволить Габриэлю увидеть его таким? Вся его сущность восставала против этой слабости, отсутствия контроля, и это только усиливало панику. Слёзы вновь подкатывали к его глазам, а тело начинало дрожать всё сильнее. Габриэль отстранился, чтобы взглянуть на его лицо, но Джордан не мог выдержать этого взгляда — слишком много эмоций, слишком много боли, слишком много его самого, обнажённого и беззащитного. Джордан положил руку себе на грудь, сжимая пальцами верхнюю часть своей рубашки. Он чувствовал, как будто кто-то сжимает его сердце голыми руками. Ноги подкашивались, и прежде чем он успел осознать это, он упал на колени, опираясь одной рукой о пол. Он смутно слышал, как Габриэль произносит его имя, прежде чем увидеть, как тот встает на колени перед ним. Он взял его лицо в свои руки, заставляя младшего посмотреть ему в глаза. — Джордан, пожалуйста, слушай меня. Его голос едва достиг ушей Джордана, который мог только слабо кивнуть в ответ. — Все в порядке. Ты в безопасности, я в безопасности. Его слова эхом отдавались в его затуманенном разуме. Безопасности? — Я здесь, прямо перед тобой. Я настоящий, и я тебя не отпущу. Как будто в доказательство своих слов, министр взял одну из рук Джордана, поднес ее к своей груди, прежде чем положить ее на свое сердце. Джордан чувствовал сердцебиение мужчины, и это, казалось, связывало его с реальным миром. — Я тебя не отпущу, здесь нет никакой опасности. Всё под контролем. Конец его слов, казалось, подействовал на Джордана: его дыхание постепенно успокоилось, хотя глаза оставались влажными, а тело дрожало. — Вот так, продолжай в том же духе, я с тобой. Габриэль улыбнулся ему, и одного вида этой улыбки было достаточно, чтобы согреть сердце Джордана. — Габриэль.. Это все, что он мог сказать. Это все, что он мог прошептать. Это была косвенная благодарность. Благодарность, адресованная ангелу перед ним, тому, кто, казалось, был окружен ореолом света такой силы, что он почти ослепил Джордана. Габриэль действительно был ангелом, упавшим с небес, и теперь Джордан понял, почему у него такое имя. Не в силах больше сдерживаться, Джордан притянул его к себе и крепко обнял. Слёзы текли свободно, а Габриэль тут же ответил на его объятия, нежно прижимая его к себе. — Все в порядке, все будет хорошо. Джордан кивнул, уткнувшись лицом в шею Габриэля, вдыхая его запах. Он был с ним так нежен. Нежность была его любимой чертой в Габриэле. — Спасибо. Простое слово сорвалось с его губ, руки сжали его тело. Габриэль ласково провёл рукой по его волосам, нежно поцеловав в висок. Он улыбнулся, увидев, что тот понемногу успокаивается. — Я горжусь тобой, Джордан, так горжусь. Эти слова проникли глубоко в его сердце, и Джордан снова ощутил этот знакомый, почти болезненный отклик в груди, как будто эти слова согрели его до самого нутра, особенно когда они были произнесены устами Габриэлями. Он чувствовал себя почти счастливым.   — Пожалуйста, никогда больше не прикасайся к этому. Джордан сел и посмотрел на мужчину, понимая, что тот имеет в виду таблетки. Он хотел бы пообещать ему это.  — Я... я не уверен, что могу дать такое обещание. — Тогда хотя бы обещай, что позвонишь мне, если снова почувствуешь это желание, — попросил Габриэль, и это Джордан мог сделать. — Я обещаю. Габриэль улыбнулся, медленно приближаясь к Джордану, прежде чем коснуться его губ своими. Это был поцелуй, наполненный всем тем, что они не сказали друг другу. Поцелуй, в котором смешались страх, надежда, привязанность и любовь. Их губы прикасались друг к другу, каждый из двоих мужчин хотел передать как можно больше эмоций. Они поделились своей привязанностью. Своей любовью.