Let me go gently

Когда Логан очнулся, он сразу понял, что обезболивающих ему явно недостаточно. Честно говоря, он был даже немного удивлён, что проснулся вообще. Последнее, что он помнил, это боль в груди и невозможность дышать, когда он лежал один среди обломков на покрытом мусором треке, смотря в небо. Это было бы ужасным способом уйти из жизни, хотя и не таким ужасным, как если бы он остался в машине. Боже, если бы он не смог вылезти через хало... Это был бы такой кошмар для людей, когда огонь утих. Но он выжил. Не только огонь и спасение, но он явно смог пережить время после этого, потому что точно не находился на треке больше. И, похоже, не в пути, потому что он был совершенно неподвижен. Он слышал какой-то звук — скорее всего, монитор сердца — и чувствовал шершавое одеяло под собой. Кровать была гораздо мягче, чем трек, но всё равно явно больничная. Великолепно. Он медленно приходил в себя, хотя резкие боли начали проникать в его тело мгновенно. Постепенно они усиливались, по мере того как сознание возвращалось к нему. Всё его тело ощущалось как один большой синяк, хотя бедра и плечи, казалось, несли наибольшую тяжесть этой боли. Были и более острые боли вдоль тела, тянущиеся и зудящие швы. Грудная клетка сильно болела, что подтвердило, что у него сломаны несколько рёбер. Он не лежал прямо на спине, что было хорошо, потому что даже дышать уже больно. Он не мог представить, как бы это было больнее, если бы он лежал совсем горизонтально. У него в носу была канюля, хотя трубку он ощущал только с одной стороны лица. Другая — болела невыносимо. Он даже не пытался пошевелить ртом; смутно помнил раздирающее ощущение на левой стороне, от челюсти до скулы, когда он снял балаклаву. Должно быть, он действительно её сорвал. Наверняка обжёг часть лица, и ткань плавилась прямо на коже. Он чувствовал повязки на лице, которые покалывали свежие раны. Жгло и зудело, но это не было самой неприятной частью той боли, с которой он проснулся. Хотя и хуже, чем царапины и мелкие порезы, которые он ощущал в других местах. Обе его руки были покрыты повязками. Всё, что он чувствовал, — это боль. Невозможно было точно указать, где болит сильнее, это была просто одна огромная болевая точка. Он даже не чувствовал пальцев. Он не думал, что его руки будут настолько повреждены, ведь перчатки были толще, чем балаклава. Но ему пришлось использовать их, чтобы вытащить себя из машины, а затем ползти по треку. Несмотря на перчатки, он не должен был удивляться, что руки оказались повреждены. Он просто не ожидал, насколько сильно. Слёзы катились из его закрытых глаз, когда он непроизвольно дрожал и трясся. Боль сотрясала его тело, дыхание учащалось. Это была не та боль, от которой он мог бы потерять сознание или впасть в судороги. Но она была настоящей агонией. Он никогда не был госпитализирован по серьёзным причинам, и теперь вдруг очень остро почувствовал, как его врач однажды упомянул, что его реакция на обезболивающие и снотворное будет отличаться от реакции других людей. Он не мог двигаться. Он едва мог приоткрыть глаза. Всё, что он мог, — лежать, беспомощный и обездвиженный, погружённый в страдание. Это было не так уж далеко от того, к чему он привык, — такого уровня неподвижности, — но боль была в разы сильнее. С трудом моргнув, он приоткрыл глаза и убедился, что действительно находится в больнице. Был день, и он находился в каком-то травматологическом отделении. Он смотрел достаточно много медицинских передач, чтобы приблизительно понимать, что его окружает, но всё казалось таким чужим. Он уставился в потолок, и из горла вырвался слабый стон боли. Он не знал, когда кто-нибудь придёт. Комната была странно тихой, но ярко освещённой — явно был день. Надеяться дотянуться до кнопки вызова помощи не было смысла. Он не хотел даже пальцем пошевелить, не то что поднять руку. К счастью, в этом безвременье он пробыл недолго (хотя он знал, что во время боли терял ощущение времени, поэтому сложно сказать, сколько прошло на самом деле), прежде чем в комнату вошла медсестра. — О! — удивлённо вскрикнула она, заметив его открытые глаза. Она была невысокой, в светлых медицинских скрабах, с хиджабом, аккуратно заправленным в воротник. — Больно, — прохрипел он сквозь стиснутые зубы. Женщина нахмурилась, сделала шаг вперёд и заглянула в тонкую папку у изножья его кровати. — Вам больно? — спросила она на английском с сильным акцентом. Ещё одна слеза скатилась по его щеке. Этого оказалось достаточно для медсестры: она быстро что-то отрегулировала за его головой. — Я позову доктора, — сказала она, а затем стремительно покинула палату. Через некоторое время та же медсестра вернулась уже в сопровождении врача. Женщина была высокой, с лёгким макияжем и элегантно повязанным хиджабом, свободно драпировавшемся по её плечу и груди. На ней был стандартный белый халат, который он привык ассоциировать с медицинскими работниками благодаря сериалам. Он осторожно разжал зубы, проверяя, позволит ли боль в повязках и ожогах на лице говорить. — Насколько плохо? — прохрипел он, внутренне содрогаясь от звучания своего голоса. Доктор подошла ближе к кровати, а медсестра начала аккуратно проверять его раны. — Вы поступили две недели назад с очень тяжёлыми травмами, — объяснила доктор. — Ваше сердце останавливалось, и вас реанимировали. У вас было два прокола лёгких из-за переломов рёбер, которые нам удалось успешно восстановить. Также несколько мелких порезов, которые мы обработали и наложили швы. У вас умеренное сотрясение мозга и серьёзные гематомы на 45% тела. Наша основная забота — это ожоги, но пока вам удалось избежать инфекции, и это очень хороший знак. Вы периодически приходили в сознание, но это первый раз, когда вы настолько ясно мыслите. Логан зажмурился на мгновение. Он и не ожидал ничего другого, проснувшись с такой болью. Он не предполагал, что его сердце останавливалось, но всё остальное звучало логично, учитывая, насколько страшной была авария. Даже с адреналином он помнил, как сильно всё болело, и был искренне удивлён, что всё не оказалось ещё хуже. Конечно, доктор не вдавалась в подробности о порезах от обломков машины, но она не выглядела излишне обеспокоенной ими. Хотя, может быть, врачи просто так разговаривают с пациентами, чтобы те не паниковали. Но чёрт возьми. Он умер. Его реанимировали прямо на месте, но его сердце остановилось, и он умер на трассе. Он не знал, что с этим делать. По крайней мере, он сейчас не мёртв? Хотя доктор явно намекала, что это может измениться. — Ожоги? — спросил он. Доктор сжала губы, её взгляд метался между ним и бумагами в её руках. — У вас несколько мелких ожогов на конечностях, в основном на плечах, верхней части спины, а также бёдрах и боках, — объяснила она. — Они относительно незначительны, так как кожа не была подвержена открытому пламени. Наше главное беспокойство вызывает ожог лица и ваши руки. Ладно, ожогов оказалось больше, чем он предполагал, но не всё так плохо, как могло бы быть. Он особо не думал, какие части его тела соприкасались с машиной, когда он выкарабкивался, но это имело смысл. Он их особо не чувствовал, значит, они действительно незначительные. Он сглотнул, ощущая, насколько пересохло его горло. — Шрамы? — спросил он. Доктор кивнула, её лицо слегка смягчилось. — Раны на лице заживают быстро, но мы всё же ожидаем, что останутся заметные шрамы, начиная от вашей челюсти и до области чуть ниже скулы, — объяснила она. — Со временем они станут менее заметными, но полностью не исчезнут. Он слегка дёрнулся, опустив взгляд вниз, и заметил огромные повязки, покрывающие его руки, словно варежки. — Насколько всё плохо с руками? Доктор вздохнула. — Пока нельзя сказать точно, — ответила она. — Какое-то время ситуация была очень нестабильной. Они не инфицированы, но это повлияет на вашу ловкость. Это… это было плохо. — Я гонщик, — сказал он. — Снова смогу водить? Его авария отличалась от аварий Грожана или даже Лауды, но оба вернулись к гонкам. Его шрамы не могут быть настолько серьёзными, чтобы помешать, не так ли? Доктор взглянула на него серьёзным, но немного выверенным взглядом. — Вас ждёт длительное восстановление, — сказала она. — Это вопрос к физиотерапевту. На данный момент я могу ответить лишь "возможно". Повреждения на руках — это не только ожоги, а рубцовая ткань бывает непредсказуемой. Ну, это был не самый лучший ответ, но и не категорическое "нет". Может, это безумие — так стремиться вернуться за руль, но боль всегда была частью его карьеры. Вождение — всё, что он знал, и всё, что у него было. Он не знал, что будет делать, если не сможет снова гонять. Он, наверное, просто не выдержит. — Вы гонщик? — спросила медсестра. Его голова слегка повернулась в её сторону. — Да. Ну, был. — Горький привкус остался на языке от этих слов, но если быть честным с самим собой, он всё ещё не знал, что будет делать в следующем году. Если ему действительно предстоит долгое восстановление, то сезон 2025 года можно считать потерянным. С одной стороны, это давало ему больше времени, но с другой — добавляло неопределённости, которая его нервировала. — У нас почти нет информации о вас, — объяснила доктор, держа ручку над бумагами в папке. — Вас доставили на вертолёте, сообщили о состоянии, а затем быстро уехали. Лицо Логана слегка исказилось. Это звучало странно. Такого не должно было быть. И он как раз собирался спросить о своей команде. Ему казалось странным проснуться среди бела дня практически в одиночестве. — Меня зовут Логан Сарджент, — сказал он. — Я американец, но работаю в гоночной команде Уильямс в Англии. Женщина кивнула. — Есть ли кто-нибудь, с кем мы можем связаться? На мгновение он почти назвал свою команду. Но они ведь больше не его команда, правда? Их даже здесь нет. Это значит, что его просто бросили? Он всё ещё в Абу-Даби? Прошло две недели (чёрт возьми, он был практически в коме; почему он раньше на этом не зациклился?), и они ничего о нём не знают? — С вами никто не связывался? — тихо спросил он. Доктор выглядела немного печальной, словно ей было жаль его. — Мне очень жаль, но, насколько мне известно, никто из вашей команды с нами не связывался. Логан зажмурился. Они даже не пытались его найти? Ведь наверняка было не так уж много мест, куда его могли бы перевезти. Это не должно было быть так сложно. Можно было только предположить, что его просто не искали. Или какой-нибудь стажёр сильно облажался. Второй вариант казался менее вероятным. Прошло две недели. Наверное, в Абу-Даби уже никого не осталось. — Понятно, — неловко произнёс он, его голос сорвался. — Мой… мой друг? Оскар Пиастри? Я могу дать вам его номер, но он, наверное, сейчас в Монако… Он не хотел беспокоить Оскара, но не знал, кого ещё попросить. Сейчас зимний перерыв, но Оскар его любил. Логан просто хотел, чтобы Оскар был рядом. Ему было страшно, он был один, и ему было больно. Ему нужен был его парень. Оскар говорил, что любит его, значит, он наверняка приедет? Логан очень хотел, чтобы он приехал. Медсестра записала номер, который он продиктовал, заверив, что они свяжутся. Оставалось лишь надеяться, что у Оскара всё ещё остались копии его документов. — Мы вернёмся, чтобы осмотреть вас и сменить повязки через несколько часов, — мягко сказала медсестра. — Надеюсь, мы сможем связаться с вашим Оскаром, — она нежно сжала его плечо. — Хорошо, — тихо ответил он. Он просто не знал, что ещё сказать.

***

В течение следующих нескольких дней это, наверное, был самый осознанный момент, который он пережил. Врачи лучше наладили контроль его болей, так что его нервы больше не выводили его из равновесия. Добрая медсестра уверяла, что всё это ожидаемо, как и внезапные перепады настроения, которые он заметил. Он пережил серьёзную травму и теперь восстанавливался. Его состояние, как сообщалось, улучшалось. И всё же он был просто раздавлен, когда однажды медсестра зашла в его палату, чтобы сменить повязки и проверить, как идут дела, и застала его, рыдающего навзрыд, свернувшись калачиком на боку. Она лишь мягко всплеснула руками, подала ему салфетки, вытерла слёзы с его лица и начала аккуратно снимать повязку с его щёки. — Пусть теперь подышит, — сказала она. — Простите, — пробормотал он. Она мягко зашикала. — Всё в порядке. Мы ждали этого. — Вы смогли поговорить с Оскаром? — нерешительно спросил он. Она каждый раз избегала этой темы, когда он был в сознании, и теперь ему становилось страшно узнать причину. Но он должен был спросить. — Не беспокойтесь об этом, — нежно ответила она. — Вы просто сосредоточьтесь на выздоровлении. Этот ответ только усилил его чувство одиночества и отчаяния. Либо ей не удалось до него дозвониться, либо Оскар отказался приезжать, и она просто не хотела говорить ему об этом. Он снова немного заплакал. — Вас что-то беспокоит? Болит? — осторожно спросила она. Он покачал головой. — Никто обо мне не спрашивал? — знал он, что не стоило интересоваться. Не могло быть хорошего ответа. Если бы кто-то звонил, это всё равно не был бы Оскар, и он бы чувствовал грусть из-за этого. Если же не звонил никто, это просто означало, что всем на него наплевать. Справедливо ли это? Навряд ли, но сейчас он не был особо рационален. Он чуть не умер — хотя технически умер — и потом две недели пробыл в коме. У него теперь шрамы на лице! И он не мог нормально пользоваться руками. Логан бы не сказал, что он самый тщеславный человек на свете, но он однажды мельком увидел своё лицо без повязки и, может быть, немного расстроился. Это был слишком большой шок, даже если шрамы покрывали меньше четверти его лица. Он и так был неуверен в своей внешности рядом с Оскаром. Может, в каком-то смысле, было даже хорошо, что Оскара здесь не было, даже если от этой мысли ему хотелось ещё больше плакать. Медсестра поморщилась. — Мне очень жаль, — сказала она. — Никаких звонков не было. Логан только кивнул, слабо шмыгнув носом. Медсестра грустно улыбнулась и продолжила осматривать его раны. Затем она ушла, а Логан снова заснул, потому что у него всё равно не было ничего лучше, чем заняться. У него не было ни телефона, ни каких-либо своих вещей, включая документы. Всё это, вероятно, находилось либо у Оскара, либо у команды Уильямс. Надеялся, что они хотя бы не решили, что он мёртв. (Хорошо хоть, завещание было обновлено.) Когда он проснулся в следующий раз, медсестра появилась в палате с чем-то маленьким в руках. — Я принесла вам кактус, — сказала она. — Чтобы он составил вам компанию, пока вы одни. И, конечно, это снова заставило его разрыдаться. Это было крошечное растение, не больше её ладони. Зелёное, колючее, в маленьком синем керамическом горшке. С крошечным побегом, из-за которого кактус напоминал варежку. Он разрыдался ещё сильнее. Медперсонал больницы и так относился к нему хорошо, но этот жест был настолько необязательным, настолько милым, что он совершенно сломался. Медсестра не обязана была делать что-то подобное, но она сделала это. А он даже не знал её имени. — Спасибо, — всхлипнул он. — Не грустите так, — сказала она. — Вы молоды и красивы. Всё наладится. На самом деле, впереди его ждала только борьба с посольством США, чтобы вернуться домой, а потом, когда он наконец получит документы, попытки связаться с Оскаром и надежда на то, что тот всё ещё любит его. — Теперь я не особо красавец, — возразил он, наблюдая, как она снимает повязки с его рук и предплечий, где костюм задрался во время высвобождения из обломков. Ожоги выглядели лучше, чем раньше, но он уже чувствовал, как натягивается рубцовая ткань. — Глупости, — отрезала медсестра. — Шрамы не делают вас некрасивым. Она сказала это так просто и уверенно, что Логан даже не захотел спорить. Это показалось бы грубым. Он просто позволил ей делать свою работу. Он улыбнулся ей, поблагодарив за заботу. Улыбка у него теперь была кривой, но хотя бы глаза всё ещё прищуривались так же, как раньше. Она улыбнулась ему в ответ искренне и тепло, а затем скрылась в коридоре. Кактус был приятным жестом, но это всё равно не избавило его от одиночества. По крайней мере, он добавил немного цвета в стерильную палату, сделав окружающую обстановку чуть менее депрессивной.

***

Логан бодрствовал уже около двух часов, когда услышал какое-то волнение за пределами своей палаты. Он стал спать всё меньше, но госпиталь оставался тихим местом, и после того, как его перевели из первой комнаты, он почти не видел никого, кроме врачей и медсестёр. Поэтому, услышав громкие шаги, раздавшиеся по коридору, он невольно уставился на дверь. Она резко распахнулась, и Логан вытаращил глаза, когда Оскар буквально влетел в его палату. Он выглядел ужасно. Оскар был одет кое-как — шорты, футболка и что-то, напоминающее одну из неформальных курток Логана, явно не из экипировки Уильямс. Его кожа, обычно бледная, как у ребёнка из викторианского романа, теперь была почти такого же цвета, как стены. Под глазами темнели огромные круги, будто он изо всех сил старался сойти за енота. Его волосы были растрёпаны и взлохмачены, словно он бежал сюда со всех ног. Глаза блестели от влаги, и когда его взгляд упал на Логана, в них набежали слёзы. (Логан почувствовал слабое облегчение от того, что его левая сторона лица была дальше, и Оскар пока не мог её разглядеть.) Оскар споткнулся, едва не упав, рюкзак с глухим стуком приземлился на пол, а он сам остановился у самого края кровати. Его взгляд ни на секунду не отрывался от Логана; казалось, он даже не моргает. — Оскар! — воскликнул Логан, и в его голосе была слышна явная, почти осязаемая радость. Оскар медленно опустился на колени, сжимая покрывало, укрывающее ноги Логана, в своих кулаках. Он прижался лбом к краю кровати, выдыхая дрожащий воздух, словно пытался сдержать рыдания. Логан больше всего на свете хотел коснуться его волос, провести по ним рукой, но не решался прикоснуться к Оскару своими руками. — Ты здесь, — сказал он. Оскар поднял голову, не вставая с колен. Его голос дрожал, когда он прошептал: — Логан. Слёзы медленно стекали по его широко раскрытым, полным ужаса и облегчения глазам. Он, казалось, не мог оторвать взгляда от лица Логана, будто боялся, что тот исчезнет. — О боже... Логан улыбнулся, стараясь игнорировать, как эта улыбка натягивает зажившие рубцы с левой стороны лица. — Привет, — мягко сказал он. — Мне не сказали, что с тобой удалось связаться. Оскар резко вдохнул, его верхняя губа задрожала, несмотря на попытки сохранить самообладание. — Я думал, ты умер, — прошептал он, и сердце Логана сжалось. (Он решил, что сейчас не самое подходящее время упоминать, что технически это правда.) — Я в порядке, — уверил он. — Ну, мне предстоит адская физиотерапия, и теперь я не особо симпатичный, но я жив. — Он не был уверен, то ли он рассмеялся, то ли просто издал сдавленное всхлипывание. — Логан, ты жив, — сказал Оскар. — Ты здесь. Даже если бы 90% твоего тела было обожжено, я бы всё равно благодарил богов, в которых не верю. Логан тихо засмеялся, стараясь, чтобы дрожь не слишком затронула диафрагму. — Я не был уверен, что ты придёшь, — признался он. Оскар слегка покачал головой, словно не веря его словам. — Логан, конечно бы я пришёл, — сказал он с явным недоумением. Его руки сжали покрывало ещё крепче. — Когда я увидел аварию, мне показалось, что мой мир рухнул. Я люблю тебя. Логан поморщился. Он как-то забыл о публичной стороне своей (прошлой) работы. Конечно, велась видеотрансляция. — Ты видел аварию? — спросил он с осторожностью. — Это было в эфире, — подтвердил Оскар. — Я смотрел, когда вернулся в гараж. Всё заканчивается тем, как машина загорелась. Стюарды задержались. Все в паддоке думали, что ты застрял и не выбрался. Логан выдохнул короткий, саркастический смешок. — Мне удалось выползти. Оскар поморщился. — Я это тоже видел, — признался он. — У одного фаната был лучший ракурс. Отлично. Это, вероятно, означало, что видео о его смерти стало вирусным. — Уильямс... — Потеряли тебя, — прошипел Оскар, и тень пробежала по его лицу. — Я последние три недели спорил с ними и почти со всеми больницами в Абу-Даби. Ну, по крайней мере, Оскар его искал. Логан даже не осознавал, как больно ему стало при одной мысли, что тот мог бы этого не делать. Наверное, больничный персонал давал уклончивые ответы из-за правил конфиденциальности или чего-то подобного. Всё равно у них было не так уж много информации о нём. — Уильямс... — Самая некомпетентная команда, с какой я когда-либо сталкивался, а ведь я был резервным пилотом Альпин, — отрезал Оскар. — Я скучал по тебе, — сказал Логан. Он больше не хотел думать об Уильямс. — Я тоже скучал, — ответил Оскар. Его рука, сжавшаяся в кулак, разжалась, и он протянул её, будто хотел прикоснуться к Логану. Его пальцы дрожали, зависая в воздухе, не решаясь опуститься на тело американца. — У меня есть, эм, несколько ожогов, — признался Логан, немного пошевелив руками. Они всё ещё были перевязаны, хотя медсестра говорила, что это скоро изменится. Ожоги на остальных участках тела были менее серьёзными, и большая часть ран уже покрылась розовой новой кожей. — Где безопасно тебя касаться? — спросил Оскар без колебаний. Логан осторожно придвинулся, стараясь не причинить себе боль. Оскар, всегда понимающий его с полуслова, тут же занял свободное место на кровати. Он аккуратно улёгся на бок, расположившись чуть ниже Логана. Если бы он придвинулся ближе, то смог бы уткнуться носом ему в шею. И всё же он оставил между ними небольшое расстояние, явно боясь случайно причинить боль. Логан встретился взглядом с австралийцем. Оскар поднял руку, всё ещё дрожащую, и осторожно коснулся той стороны лица Логана, что не была повреждена. — Я так боялся потерять тебя, — прошептал он. — Я всё ещё здесь, — ответил Логан. Оскар кивнул. — Ты всё ещё здесь. Логан прислонился к руке Оскара, наслаждаясь его прикосновением.