Let me go gently

Это была последняя гонка года, и Логан не был к ней готов. Тот маленький восьмилетний мальчишка, который когда-то с неистовой мечтой грезил о Формуле-1 с самого начала занятий картингом, теперь в отчаянии кричал внутри него от боли и разочарования, и Логану тоже хотелось закричать. Каждое движение было наполнено чуть большим почтением; каждый взгляд был полон чуть большего восхищения. Возможно, у него больше не будет шанса вернуться. Да, бывали гонщики, которые уходили в другие гоночные серии и возвращались, но выступления Логана за два года в Формуле-1 были не настолько удачными, чтобы он мог позволить себе сомневаться. Он не мог позволить себе считать, что его обязательно возьмут обратно. Два года он был среди двадцати лучших гонщиков мира. Это уже было больше, чем достигли многие. Жажда гонок не покидала его и никогда не покинет — если бы он перестал этого хотеть, он бы не был гонщиком. Даже если чудом он когда-нибудь снова найдёт место, эти два года в Уильямс будут преследовать его. Он шёл по паддоку чуть медленнее, стараясь запомнить, как выглядят эти здания, как движутся люди вокруг. Ему всегда нравилась атмосфера гоночного уикенда. Ожидание и предвкушение витали в воздухе так густо, что это можно было почти ощутить на вкус. Он задерживал взгляд на механиках, настраивающих машину, чуть дольше; прикасался к защитной дуге с оттенком грусти; медленно облачался в гоночный костюм. Каждый момент теперь стал ещё более особенным, потому что, как никогда раньше, не было уверенности, что он ещё хоть раз сможет это повторить. Это была его последняя гонка за Уильямс; последняя гонка в Формуле-1. С начала летнего перерыва он жил в своеобразном отрицании. Он цеплялся за ощущение нормальности, за любую возможность притвориться, что топор, занесенный над ним, не может обрушиться в любой момент. Но он дожил до конца сезона. Было время, когда он и не был уверен, что дойдёт так далеко. Но от этого было не легче принять реальность теперь, когда время наконец пришло. В последние дни перед гонкой он был на удивление тих, а по прибытии в паддок почти не произносил ни слова. Он был слишком поглощён тем, чтобы запомнить всё, он не был готов выдержать любого вида шоу. И Уильямс оказали ему одну милость — они не упоминали о его уходе. Оскар находил его, когда у него появлялось свободное время, но так как это была финальная гонка года, а Макларен показывал отличные результаты, у Оскара было много обязанностей, которые отрывали его от Логана. Логан не обижался — он никогда не пожелал бы Оскару ничего, кроме удачи, всегда мечтал видеть его побеждающим (и побеждающим рядом с ним). Кроме того, у него оставалось больше времени на то, чтобы всё запомнить. Хотел бы он ощущать рядом успокаивающее присутствие своего возлюбленного? Конечно. С тех пор, как они признались друг другу в том медпункте в Катаре, Оскар почти не отходил от него. Им приходилось быть более чем осторожными — несмотря на то, что они находились в пределах паддока, Катар не был особенно дружелюбен к идее однополой любви — но это было обычной частью жизни для полузнаменитого спортсмена. Им всегда придётся быть невероятно скрытными. Как и после Вегаса, Логан снова полетел вместе с Оскаром к месту проведения следующей гонки. Они провели несколько дней в Абу-Даби между этапами, и хотя времени было совсем мало, Логан всё равно был благодарен за эти мгновения. Большую часть этого времени они просто валялись на кровати в номере Оскара, обнимаясь, пока Логан восстанавливался после Катара. Их близость была именно тем, в чем они нуждались. Последние месяцы они часто проводили время в объятиях друг друга, но теперь все было иначе. Теперь Логан принадлежал Оскару, а Оскар — ему. Он мог позволить себе прижаться ещё ближе и расслабиться, утопая в крепких и бережных объятиях. Оскар теперь не просто целовал его в макушку — Логан получал настоящие, долгожданные поцелуи. Лишь теперь он понял, как сильно нуждался в этом, пока не ощутил это в полной мере. Оскар держал его за руку, нежно кормил кусочками фруктов, проводя пальцами по его волосам. Он касался губами его виска, прижимая его к себе так крепко, что они словно сливались воедино. У них было совсем мало времени между Катаром и Абу-Даби, и поскольку ни одна из этих стран не приветствовала даже намеков на однополые отношения, они вели себя сдержанно, точно так же, как когда они еще просто были друзьями. Конечно, время для признаний было выбрано не самое удачное, но Логан ни о чем не жалел. Теперь у него был Оскар. У него было обещание, что бы ни случилось в будущем, они будут вместе.

***

Садиться в болид было сродни лихорадочному сну. До конца не верилось, что это действительно всё. Машина, как обычно, напоминала трактор. Голос Гаэтана в наушниках был так же наполнен ожиданиями, как и обычно. Он неплохо прошёл квалификацию — по его меркам. Но это уже ничего не значило, когда настала последняя гонка сезона, и Логан ощущал тень Карлоса над гаражом с конца летнего перерыва. Неважно было, как он выступит. Конечно, ему хотелось бы закончить сезон, заработав очки в своей последней гонке в Формуле 1, но ощущение от машины говорило об обратном. Даже старт с P13 можно было считать чудом. Машина не обладала нужной скоростью. К тому же, он больше не боролся за чемпионство или хотя бы за место в команде. Эти шансы уплыли давным-давно. Теперь ему оставалось только одно — доехать до финиша. С его везением, скорее всего, он сойдёт с дистанции. Ироничный конец его карьеры, если подумать. Логан глубоко вздохнул, прежде чем сесть за руль для этой гонки. Вот оно — готов он или нет. Всё, что ему приходилось терять, оставляло за собой след из царапин; и это будет не исключением. Первые пять кругов всё было терпимо. Жара была невыносимой, но по сравнению с Катаром, он даже чувствовал благодарность. Машина… держалась. С трудом, как и всегда, но он уже привык бороться с ней. Однако с каждым кругом у Логана росло чувство, что что-то не так. Сначала он не мог точно понять, в чём дело. На этот раз он не ощущал недомогания, восстановившись после обострения перед гонкой. Тем не менее, неприятное предчувствие постепенно нарастало в животе, а тревога усиливалась. Продолжая ехать, он понимал, что с машиной что-то не так. Каждая попытка набрать скорость превращалась в борьбу. Единственная причина, по которой он ещё не оказался в самом хвосте, заключалась в том, что он, научившись защищаться, кое-как сдерживал других водителей на своём «тракторе». Но он всё равно болтался в задней части пелотона, и это его только больше злило. Конечно, машина подведёт его именно в его последней гонке. Что ещё ей оставалось? — Машина замедляется, — сообщил он, хотя это и так должно было быть заметно с их стороны. — Видим. Продолжай держаться. Логан выругался, но продолжил ехать. Он потерял ещё одну позицию. — Машина безопасности. Стролл выбил Цуноду в барьеры. Логан снова выругался, замедляя машину. Двигатель протестовал, ему не нравилась эта скорость ничуть не больше, чем предыдущая нагрузка. — С ними всё в порядке? — с трудом выдавил он. — Оба отвечают. Медики уже выехали. Не самое обнадеживающее сообщение, но хотя бы оба реагировали. То, что они оказались в стене, могло значить всё, что угодно, хотя на трассе появилась машина безопасности, а не красный флаг, так что всё было не так уж плохо. Тем не менее, раз вызвали медиков, удар был явно с высокой перегрузкой. — Двигатель серьёзно сдаёт, — сообщил он, сосредоточившись на том, чтобы удержать машину. Проехал мимо места аварии. Даже не успел разглядеть, насколько всё плохо. Машина едва слушалась. — Машина безопасности уйдёт через два круга. Он продолжил гонку. Майландер покинул трассу. Нужно было просто доехать до финиша. Сейчас ему было всё равно, на каком месте он окажется. Если он вообще финиширует, это уже будет чудом. Круги мелькали, и он всё сильнее терял темп. Не успел он заметить, как увидел синий флаг и чёртов Макс Ферстаппен уже маячил в его зеркалах. Он постарался уйти с траектории как можно быстрее, сместившись в сторону. Даже не пытался бороться. С скоростью его болида это не имело ни малейшего смысла. За Максом прошли Макларен и Феррари. Через несколько секунд — Мерседес и ещё один Макларен. Только вот второй Макларен прошёл его не так чисто, как следовало бы, несмотря на то, что Логан уже был за пределами гоночной линии. Макларен немного отклонился и задел его переднее антикрыло. — Чёрт! — выругался он, включая радио. — Я был вне трассы! — Знаем. Мы уже подаём жалобу. Логан тяжело вздохнул. — Повреждение довольно серьёзное, — сказал он угрюмо. На другом конце радио повисло молчание. Стычка с этим Маклареном стоила ему ещё нескольких позиций, и теперь он был восемнадцатым. Последний, за исключением сошедших Юки и Лэнса. Но он никак не ожидал, что машина полностью потеряет мощность и заблокируется в двенадцатом повороте. Он вдавил педали, но ответа не последовало. — Нет мощности! — отчитался он в панике. Повреждённое переднее антикрыло вызвало занос, и его развернуло прямо в середине тринадцатого поворота. — Чёрт! — закричал он. Машина застряла на апексе поворота. Второй Макларен прошёл его буквально мгновение назад. А значит, следующий за ним гонщик был вот-вот готов «прилететь» в зад Логана. — Я прямо на середине трассы! — выкрикнул он в радио, что, пожалуй, было худшей отсылкой к известному радиопереговору Джорджа. — Я как на прицеле! Радио не успело даже треснуть, как его ударили. Логан успел заметить вспышку красного, и его машину снова развернуло. Он даже не пытался удержать руль, чтобы выровнять траекторию — не было смысла, когда машина мертва, а он сам на линии удара. Машину развернуло так, что он не видел, как Феррари въехал прямо в барьер, но по углу удара понял, что того тоже должно было развернуть. Логан мог лишь надеяться, что это уменьшило силу столкновения. Его переднее колесо и ось были полностью разбиты, колесо теперь лежало на капоте его машины. Логан вскрикнул от боли — его запястье, которое он не успел отвести от руля, приняло на себя основной удар. Он почувствовал, как резкая боль отозвалась в предплечье. Он склонил голову, стараясь через промежутки в хало рассмотреть состояние Феррари. Но едва он успел мельком что-то заметить, как почувствовал ещё несколько ударов по своей машине. Кто-то (Астон Мартин?) пролетел над передней частью его болида, соскребая хало и унося с собой его колесо и часть переднего крыла. Сзади снова в него кто-то врезался, и машину так резко подбросило, что он оказался почти лицом к трассе. Этот подъём дал возможность третьей машине врезаться прямо в бок и нижнюю часть его болида. Всё произошло так быстро, что он едва успел осознать, что происходит, как оказался в воздухе, начав переворачиваться. От удара его впечатало в обшивку кокпита с ужасающей силой, пока машину крутило и переворачивало. Последовал новый удар — вероятно, он коснулся трассы в неправильном месте, что привело к вращению. Он совершенно точно чувствовал, что что-то сломал, судя по тому, как резко его вжало в ремни безопасности. Он с трудом верил, что всё ещё не теряет сознание. Теперь он был вниз головой, его голова свисала над истёртым до полос резины бетоном трассы. Ремни только сильнее давили на вывихнутые плечи и травмированные рёбра. Он не мог понять, сломано ли что-то на самом деле — боль была слишком сильной, а сердце стучало так, что он едва соображал. У него был всего миг, прежде чем ещё одна, чёрт возьми, машина въехала в него. Но он был вверх ногами и мог лишь беспомощно, словно в тумане, смотреть, как нос машины направлялся прямо на него, проскальзывая сквозь хало.

***

От последнего удара Логан отключился. Он не мог объяснить иначе этот внезапный провал во времени. Когда он пришёл в себя, кто-то просовывал руку в кокпит и легонько стучал по его шлему, сквозь звон в ушах доносилось: — Эй, эй, парень. Ну же, ответь! Перчатка едва касалась его шлема. Он медленно моргнул, открывая глаза; голова гудела от боли. Он всё ещё был вниз головой. Только ремни безопасности, впивавшиеся в его избитые бока, удерживали его. От резкой боли, вспыхивавшей во всех частях тела, он едва мог пошевелиться. За годы гонок он привык к боли, даже если она могла почти парализовать его, но это было иначе. Казалось, что огненная боль скручивалась, словно по венам, оседая тяжёлыми осколками в разных частях его тела. Постепенно зрение прояснилось. Он понимал, что находится вверх ногами, но от вида этого наяву было не по себе. Логан не решался пошевелиться, боясь усилить боль. Голова словно была закреплена на месте, и это его пугало. Глаза метались по кокпиту, пока он, наконец, не заметил переднее крыло другой машины, которое намертво застряло в отверстиях в хало. К нему пришло болезненное осознание, что, вероятно, что-то проткнуло его шлем и зафиксировало голову. Перед его глазами замелькала перчатка, он моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд на человеке, который пробирался через пространство между машиной и хало. — Парень! Ну же, пожалуйста, ответь! — услышал он приглушённый голос. Забрало его шлема было приподнято, и теперь Логан мог разглядеть лицо Льюиса. В его глазах читалась паника. Логан, собрав последние силы, поднял невывихнутую и, вероятно, целую руку, чтобы самостоятельно поднять своё забрало. Льюис с облегчением выдохнул и ещё немного придвинулся, пытаясь дотянуться до шлема Логана. — Эй, парень, — произнёс он, — ты думаешь, можешь говорить сейчас? Логан смотрел на него несколько мгновений, чувствуя вкус крови на языке. — Льюис? — выдавил он с трудом. — Хорошо, очень хорошо, — отозвался Льюис. — Можешь сказать, как сильно ты ранен? — Перелом запястья, — сразу ответил Логан. — Всё болит. — Он не мог сказать, сколько ещё повреждений получил, болтаясь в кокпите после аварии. Давление на тело не спадало, а перевёрнутое положение усугубляло его состояние. — Чувствуешь ноги? — спросил Льюис. Логан хотел кивнуть и с удивлением обнаружил, что его шлем не так уж и застрял, как он думал. Это было хорошо. — Да, — ответил он, пошевелив пальцами ног и пытаясь чуть подёргаться, чтобы понять, сколько у него осталось пространства в кокпите. — С моим шлемом всё в порядке? — Он немного застрял на моём переднем крыле, — признался Льюис. Значит, это был Мерседес Льюиса, который врезался в него последним. — Медики уже в пути, хорошо? Но нам нужно попытаться вытащить тебя из машины. — Льюис потянулся, чтобы отсоединить защитное устройство от шлема Логана. Логан застонал от движения, но поднял свою целую руку, чтобы отстегнуть другой край устройства. — Думаешь, сможешь снять шлем? — спросил Льюис. — Не знаю, — честно ответил Логан, видя, как мало пространства осталось после того, как машину перевернуло. — С этой стороны немного больше места, несмотря на переднее крыло, — объяснил Льюис, — но тебе, похоже, не удастся выбраться с надетым шлемом. Логан нахмурился. Снимать шлем на трассе, особенно в зоне аварии, было не только опасно, но и запрещено. Льюис, со своим почти двадцатилетним опытом, наверняка знал это, так почему же он настаивал на том, чтобы Логан попробовал снять шлем? Причина должна была быть, и она, похоже, ничего хорошего не предвещала. Взгляд Льюиса на мгновение метнулся в сторону, его тело напряглось, прежде чем он снова сфокусировался на Логане. — Я попрошу тебя попытаться, ладно? Сможешь передать мне своё устройство HANS? Дыхание Логана участилось, когда он заметил напряжение в глазах Льюиса, но, несмотря на боль, он использовал здоровую руку, чтобы попытаться снять защитное устройство, оставаясь пристёгнутым и вися вниз головой. Льюис настаивал на том, чтобы он двигался, чтобы покинул машину. В его взгляде была тревога, отчего затуманенный разум Логана начинал ощущать беспокойство. При авариях такой серьёзности нужно было дожидаться маршалов. Но кроме Льюиса, он никого не видел. Всё вокруг казалось приглушённым, доносящиеся звуки были хаотичными и словно исходили откуда-то издалека. Что-то было не так. Льюис почти вырвал защитное устройство у него из рук, как только оно освободилось от тела Логана. Пока Логан изо всех сил пытался расстегнуть застежку шлема, Льюис ползком выбрался из-под машин и отбросил устройство в сторону. Затем он вернулся — на этот раз без шлема и балаклавы. Теперь, увидев лицо Льюиса более отчетливо, Логан понял, что дело действительно плохо. Льюис выглядел тревожным, напуганным, но при этом как будто пытался не выдать свой страх. Казалось, он старался сохранять спокойствие ради Логана. Льюис смог подлезть под болиды ещё глубже — значит, он был прав, шлем действительно мешал Логану даже начать выбираться из-под машины. Отлично. Теперь ему нужно было снять шлем, вися вниз головой. Пальцы Льюиса ловко сняли руль, который он бросил за собой, освобождая путь для Логана. Логан почувствовал, как в животе свернулся ледяной комок от того, с какой срочностью Льюис пытался вытащить его из машины. Он вскрикнул от боли, когда руки Льюиса прижали его к сиденью, чтобы дать опору для снятия шлема одной рукой. Сломанная рука была бесполезна, и Логан прижал её к груди. Льюис, поняв намёк, потянулся и помог Логану стянуть шлем. — Так, давай снимем его, — выдохнул Льюис, у которого сбивалось дыхание от напряжения. Было очевидно, что процесс затягивался дольше, чем ему хотелось, и страх в его глазах рос. Логан, как мог, сдвинул шлем вверх, оставив его лежать на лбу. Льюис отпустил его грудь и, взявшись обеими руками, помог стянуть шлем окончательно. Слышался хруст пластика — часть треснувшего шлема сломалась. Логана пронзила боль в шее от всех этих движений, но теперь он хотя бы мог немного двигать головой. Можно было подумать, что он точно знал бы, сломал ли он себе шею, но адреналин творил чудеса, да и защитное устройство выполнило свою задачу, несмотря на то, что удар был сильный. Звезды танцевали перед глазами, но шлем был снят. Кровь приливала к голове ещё сильнее, но дышать стало легче. Он огляделся, пытаясь понять, где могло быть больше пространства для того, чтобы выбраться. Льюис оставил шлем там, где переднее крыло застряло, но оно не помещалось в проем. Льюис прав — вертикального пространства здесь больше, но ненамного. Логану было тесно везде, куда бы он ни выбрался, и ещё неизвестно, сможет ли он вообще вытянуть себя. — Хорошо, — сказал Льюис, в голосе которого появилась напряжённость. — Я расстегну ремни, до которых могу дотянуться. Тебе нужно сделать то же самое с остальными. — Не уверен, что смогу это сделать, — выдавил Логан. — Придётся постараться, — объявил Льюис. — Давай. Вместе они расстегнули ремни, и Логан медленно сполз вниз (вверх?), подчиняясь тяжести собственного тела. Он громко вскрикнул от боли, когда его тело отозвалось на движение резкой вспышкой страдания. — Льюис! Ты должен отойти! — кричал кто-то с сильным акцентом издалека. — Я не оставлю Логана! — почти выкрикнул Льюис в ответ. — Льюис, — прохрипел Логан, привлекая внимание старшего гонщика к себе. — Что происходит? Льюис стиснул зубы, когда кто-то попытался оттащить его назад. — Не знаю, когда машина может вспыхнуть, — неохотно ответил он, отмахиваясь от рук, тянущих его. — Давай, тебе нужно поторопиться. Чёрт. Если машина загорится, ему конец. Это было совсем не похоже на случай с Грожаном, когда огонь вспыхнул сразу, но у него была возможность выбраться, как их учили. Здесь всё было иначе: оставалась вероятность, что ему вообще не удастся выкарабкаться из-под машины. В таком случае ему будет хуже, чем сидящей утке. У него уже не было шлема, и, хоть тот защищал не особо, сейчас ему явно не хватало даже этой небольшой защиты. Логан, кряхтя, вырвался из ремней, напрягая конечности. Он больше не мог себе позволить беречь силы и осторожничать — риск не выбраться вообще был слишком велик. — Льюис! — раздался другой, ещё более панический голос. Логан уже не мог понять, кто это. — Тебе нужно уйти, — заявил Логан, отводя взгляд от отчаянных глаз Льюиса, пытаясь понять, как ему вытащить своё избитое тело из этой ловушки. — Логан, я могу помочь… — А если не сможешь? — перебил он, тяжело падая спиной на бетон с приглушённым стоном. — Если я не сумею протиснуться, а всё загорится, ты тоже погибнешь. Лицо Льюиса исказилось от боли, но руки, тащившие его, становились всё настойчивее. — Логан… — возразил он. — Просто уходи, — сказал Логан. — Я… я выберусь. Болид был тикающей бомбой. Он знал, что в такой ситуации случиться могло всё, что угодно, и в любой момент. Льюис пережил множество аварий за свою карьеру. Обычно болиды просто так не взрываются, особенно так долго спустя после первого удара. Логан не знал, сколько времени прошло с того момента, как он пришёл в сознание, но этого было достаточно. Льюис рвался вытащить его из машины, как только понял, что Логан пришёл в себя и в целом в сознании. Человек вроде Льюиса Хэмилтона не вел себя бы так без причины. Если бы не было настоящей угрозы, никто бы не тащил другого человека так резко. Ему не ускользнуло внимание, что маршалов до сих пор не было, а руки, что тянули Льюиса, были в ярких гоночных костюмах. Конфликт в глазах Льюиса был очевиден. Его уже оттащили подальше, и теперь он ползал на руках и коленях, чтобы смотреть на Логана и не терять с ним зрительный контакт. Он всё время оглядывался на заднюю часть машины. Его страх рос. — Уходи! — крикнул Логан, заставив старшего гонщика резко отшатнуться назад. Два человека схватили Льюиса и подняли его на ноги, затем увели. Логан не мог точно разобрать, кто это был, кроме как костюмов Хаас и Астон Мартин (он полагал, что одним из них, вероятно, был Фернандо). Но они удалились с удивительной скоростью. У Логана не было времени размышлять дальше. Он только сейчас почувствовал жар. Худший сценарий — то, что не должно было произойти, но случилось, потому что его удача была катастрофически плоха — сбывался. Машина вспыхивала прямо с ним внутри. Он был почти полностью застрявшим в кокпите, вся тяжесть его тела лежала на плечах. Эта поза сжимала его, теперь точно сломанные, рёбра. Если он чувствовал жар, значит его окно для спасения уже стремительно уменьшалось. Неудивительно, что других так спешно увели от Льюиса. Всё произошло слишком быстро. Как и всё, что было связано с аварией. Он едва успел повернуться в сторону, избегая переднего конца Мерседес, решив рискнуть не пролезть, чем порезать бок об искорёженное переднее крыло, как пламя внезапно вспыхнуло. Что-то зажглось, и огонь охватил топливо в баке. Его мир взорвался в огне, и его время вышло. Он выругался во весь голос, несмотря на то что уже не было достаточно кислорода для таких эмоций. Он помнил, как в детстве видел видео, где показывали, как быстро вспыхивает пожар в доме в реальном времени. Всегда казалось, что это ужасно — как быстро огонь захватывает всё, превращая место в невыносимое пламя. Он понимал, что машины горят ещё быстрее. Он водил с восьми лет. Безопасность всегда была на первом месте, ведь даже простая авария на картинге могла быть смертельной. Несмотря на все меры безопасности, которые внедрили в мотоспорте за последнее десятилетие, он продолжал оставаться смертельным. Аварии были непредсказуемыми. Машины крутились и разрывались, они метались и рвались на части, а в худших случаях вспыхивали в огне. Инженеры могли проектировать столько элементов безопасности, сколько угодно, но авария всё равно найдёт способ сделать что-то совершенно неожиданное. Конечно, это была бы лучшая гонка Логана, в которой шансы на катастрофу были бы выше всяких похвал. На нём был защитный костюм с головы до ног. Он всё ещё носил балаклаву, но это было дешевое утешение перед лицом пламени. Ощущение жара было таким, что казалось, будто оно поглощает его заживо. Он должен был выбраться сейчас или не выживет. Он умрёт. Он не мог умереть здесь. Он, возможно, и не был как Грожан с женой и детьми, но у него был Оскар. Он едва успел завести отношения с Оскаром. Он не мог позволить, чтобы всё закончилось таким образом. Как бы ему ни было плохо, как бы низко он не опускался, он никогда по-настоящему не желал умереть. Он хотел, чтобы боль прекратилась. Он иногда думал о том, чтобы просто врезаться в стену лоб в лоб, но не мог найти в себе решимости. Это была лишь мимолётная мысль. У него всё ещё были мечты, хоть они и были теперь скромными. Он не мог умереть, потому что что если он всё-таки сможет двигаться вперёд? Что если ему удастся найти место в команде? Что если его родители наконец-то поднимут трубку и позвонят ему? Он всегда был мальчиком, который думал «что если». Он не мог выносить идею сдаться. Это казалось бы доказывало правоту всех вокруг, а в те дни, когда у него не было ничего, кроме злости, это было единственное, что удерживало его. Он определённо не хотел умереть здесь, так. В отличие от пожара в доме, он вряд ли погибнет от удушья и отравления дымом до того, как пламя доберется до него. Ожидаемый жар уже заставлял его чувствовать, как его кожа пузырится с каждым вдохом. Он потянулся к хало, которое находилось всего в дюйме от земли. Он никогда не пытался сделать этого раньше, но если Тото Вольф мог протолкнуть свою огромную голову через отверстия в нём, то отчаянный и худой Логан мог бы пролезть. Другого выхода не было. Он извивался, вытаскивая себя, подбирая колени, пока они не оказались за пределами кокпита. Если бы он был хоть немного менее гибким, он бы застрял, обречённый сгореть заживо, запертый в металлической клетке своей чёртовой машины. Он чувствовал, как огонь облизывает его пальцы, когда он использовал хватку, чтобы протянуть себя дальше. Ему нужно было обе руки, чтобы вытянуть себя вперёд, но с каждой секундой, проведённой в машине, его шансы становились всё хуже. Как только его голова оказалась вне машины, времени стало ещё меньше — жара и пламя накрыли его. Он повернулся и стиснул зубы, пока его плечи не оказались за пределами кокпита, а затем он извивался и царапал бетон, вытаскивая себя из обломков. Его руки были в полном кошмаре. Как только он вырвался из машины, он сразу же покатился в сторону. Чёрт с его рёбрами, не было другого способа выбраться подальше от машины. Каждая попытка встать только приводила к тому, что боль пронзала его тело. Он мог бы тащить своё тело через бетон одной сожжённой рукой, если бы только выбрался из огня. Он быстро сорвал балаклаву с головы, задыхаясь как от боли, так и от нехватки воздуха. Лежать на животе было слишком больно для рёбер, и он буквально швырнул себя на спину. Это не помогло с дыханием, но резкая колющая боль в груди немного утихла. Балаклава оставила на его челюсти ощущение разрыва. Его крик боли был приглушён нехваткой воздуха и ревом пламени. Материал, видимо, частично расплавился и прилип к его лицу — чего, конечно, не должно было произойти. Затем он попытался снять перчатки, и это оказалось ещё хуже, чем с балаклавой. Он ведь коснулся машины и использовал их, чтобы выцарапать и оттащить себя. Его руки судорожно тряслись от боли, ткань перчаток тянула за собой ожоги и порезы. Он хотел бы снять остатки костюма, но было слишком больно дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Всё, что он мог, это лежать там и пытаться не забывать дышать. Крики и стоны доносились издалека, но они едва перекрывались ревом пламени. Вопли смешивались с каким-то странным взрывом, когда огонь из обломков неожиданно усилился, два застрявших автомобиля лопались и сминались. Дым покрыл тёмное небо над ним. Даже если бы не это, он не смог бы увидеть звёзды. Не с таким количеством огней. Это объяснение не сделало его лучше. Он хотел бы выть, кричать, но не мог, потому что не мог дышать, сколько бы ни задыхался. Он выбрался. Он выжил до сих пор. Его голова безжизненно повисла вбок. Только теперь он смог по-настоящему увидеть разрушения от аварии. Его машина лежала перед ним, перевёрнутая и приподнятая искорёженными останками Мерседеса. Она полыхала, как костёр с юга. Вокруг огня было больше разрушений. Машины валялись как на треке, так и за его пределами. Он увидел Феррари в стене, неподалёку находился Заубер. Ещё четыре машины оказались в куче рядом с огнём. Астон Мартин, Хаас. Он не мог разобрать оставшиеся — они были слишком далеко. В общей сложности, авария собрала как минимум 8 машин. Было почти невозможно поверить в такой масштаб разрушений. Он слышал новые крики, но не мог никого увидеть. Его зрение размывалось. Дыхание сбивалось в груди, а онемение начинало охватывать его тело. Боль в груди усиливалась, каждый вдох давался с трудом. Вокруг него всё ещё не было никого. Помощь не шла. Он выбрался из огня, но умрёт ли он здесь? Может, это было немного по-детски, но он действительно хотел бы, чтобы Оскар был рядом. Он не хотел умирать один. Он не хотел умирать вот так. Но, похоже, выбора у него не было… правда? Он больше не мог двигаться, а чёрное пятно охватывало его зрение. Боль терзала его, и он был один. А потом… ничего.