Closer|Ближе

Вдали от политических интриг разного толка и многолюдных собраний, Лукреция чувствовала себя прекрасно. Она, возможно, впервые в жизни, настолько вдохновенно наслаждалась каждым прожитым днём в одиночестве, позволяя только слугам изредка нарушать её покой. Потратив колоссальное количество времени на словесные баталии с Марком Тулием, молодой вдове всё же удалось добиться заслуженного отдыха от социальных мероприятий. Старик сенатор отнюдь не из вредности оказывал на неё давление, чтобы девушка выходила в свет, а напротив, старался окружить её полезными знакомствами. Лукреция всё понимала, но на вежливые улыбки попросту перестало хватать сил, и после долгих уговоров она всё же смогла вырвать себе несколько недель умиротворения и тихих, домашних вечеров. Тем не менее, из состоявшихся встреч, ужинов, празднеств и форумов молодая вдова вынесла много интересной информации, а также немало занимательных, порою даже приятных людей. Политическая ситуация накалялась с каждым днём, и, по её наблюдению, беседы о делах империи в узких кругах принимали всё более негативный оттенок. Отчасти девушка понимала недовольство людей, в особенности высших чинов общества, чьи финансы, пусть не слишком быстро, но уверенно страдали от военных кампаний и растущих налогов. Про обычных жителей и говорить было нечего — простой народ страдает первым. Их Лукреции было жаль искренне. Но, с другой стороны, она не разделяла растущей неприязни к молодым императорам, считая, что в их возрасте, имея такую власть, каждый из порицающих был бы не лучше, если не ужаснее. Возможно, дело было в личной симпатии, так как Гета продолжал свои ухаживания, в свойственной ему манере — чрезмерно-роскошно-вычурной. Однако они, к счастью или сожалению, чуть поугасли в связи с отсутствием ответных чувств и проявлений со стороны молодой вдовы. Записка, отправленная с первым даром, будто бы приоткрыла створку души молодого мужчины. Однако его истинные мотивы так и остались неясными до конца. Лукреция не совсем понимала, каких именно действий ожидал от неё император, но благодарности, как казалось, было явно недостаточно. Она не имела цели оскорбить его — ни в коем случае. Однако намеревалась сохранять дистанцию, прекрасно понимая свой статус в римском обществе и перспективы от подобной связи с правителем, если отношения зайдут слишком далеко. Иными словами, стать супругой Геты вышло бы навряд ли. Как ни крути, мезальянс был очевиден. Да, пусть она и римлянка, благодаря почившим супругам — довольно богатая вдова, стараниями последнего мужа, — но всё же по происхождению она оставалась варваркой, а по восприятию людей, коренных римлян, — чужой. Из таких обстоятельств мог бы выйти не брак, а скандал. Быть может, не открытый, но отнюдь не приятный. Да и император, надеялась Лукреция, был не дурак, хотя сомнения имели место быть: жениться он явно не спешил. Что до неё самой, то она откровенно устала от супружеского счастья настолько, что согласна была оставаться вдовой до конца своих дней. Но что самое важное, любовницей она быть не хотела. Гордость не позволяла, как минимум — вот так, у всех на виду. А по-другому Гета, очевидно, не умел. Вот и получалось: ухаживания принимает — ответа не даёт. Однако и отказывать не спешила. Льстит, как никак. Да и ухажёров, накидывавшихся на Лукрецию как псы на кусок мяса при каждом выходе в свет, заметно поубавилось, как только они узнавали, что император проявляет к ней внимание. Увы, подобное балансирование между желающими приобрести в жёны экзотическую, по их меркам, чужестранку и пугающим их заинтересованным императором не могло длиться долго. Получая в ответ на свои старания — а Гета, действительно, не обделял вниманием молодую вдову — лишь мягкую благодарность и ничего более, он злился, но не отступал, оказывая всё больше давления на неё. Холодность Лукреции и её попытки держать дистанцию он воспринимал как проявление гордыни, что на этот раз не соответствовало действительности. Чтобы хоть как-то умерить его пыл, Лукреция придумала отправлять ему короткие записки в ответ на каждый подарок. Это было не простое «спасибо», а стихи, которые, по её мнению, могли бы его порадовать или отражали черты его натуры. Они разделяли любовь к поэзии, и такие небольшие «письма» со временем превратились в подобие их странного, завуалированного диалога. Несмотря на это, Лукреция стала избегать встреч с молодым императором, сведя их к минимуму. Она надеялась таким образом погасить навязчивый интерес, ведь негоже императору бегать за женщиной, как мальчишка. Однако даже это было не основной причиной её попыток установить дистанцию и сохранить их взаимодействие, например, переписку, в тайне. Как упоминалось ранее, обстановка накалялась. Лукреция отчётливо ощущала недовольство и опасения Марка Тулия после каждого её разговора с Гетой на публике, если он длился дольше, чем того требовало светское приличие. Конечно, ей хотелось верить, что переживания сенатора связаны лишь с желанием её защитить. Он действительно относился к ней тепло, словно к дочери. Но она понимала: всё гораздо глубже. Лукреция была не только свидетелем нелестных разговоров об императорах, но и формально находилась под опекой одного из недовольных правлением. Исходя из этого, старик, скорее всего, опасался, что, проникнувшись слишком сильной симпатией к Гете, девушка может по неосторожности сказать что-то лишнее. Надо отметить, что сенатор недооценивал свою подопечную. Глупой и ведомой мужчинами она никогда не была. Марк ошибся ещё и в том, что позволил себе думать, будто он способен управлять её судьбой, пусть даже с самыми благими намерениями. Лукреция была уверена в своём нейтралитете до недавнего вечера: Чудесный, расслабленный послеобеденный час, который молодая вдова проводила в долгожданной тишине дома, был нарушен отдалённым, но отчётливым стуком в парадную дверь. Старая слуга Юна незамедлительно отворила её, кратко переговорила с посетителем и поспешила в сторону покоев госпожи, разбивая хрупкий покой звуками своих тяжёлых, совсем не грациозных шагов. Лукреция полулежала на кушетке возле своей постели, погрузившись в чтение «Сатир» Горация. Но звук стука донёсся до её ушей, а топанье служанки вызвало тревогу, словно предвещая неприятности. Немолодая женщина быстро вошла в комнату; их отношения с вдовой позволяли подобные вольности. — Вам приглашение, госпожа, — чуть запыхавшись, произнесла слуга, протягивая свиток. — У нас договор с Марком, так что просто оставь на столе, — небрежно отмахнулась молодая вдова, возвращая взгляд к книге, чтению которой ей помешали. — Но, моя милая, — особенно осторожно уточнила Юна, — это приглашение от императора. — Сегодня не планировалось никаких мероприятий в Палатинском дворце, насколько мне известно, — девушка отложила пергамент в сторону и перевела обеспокоенный взгляд на слугу. — Давай. Лукреция резче, чем следовало, выхватила послание из рук женщины и поспешно развернула свиток. Её глаза несколько раз пробежались по короткому содержанию, и вдова застыла на месте с нечитаемым выражением лица. Минуту или чуть дольше в комнате царила тишина, пока Юна показательно не прокашлялась, но госпожа оставалась недвижимой. Когда прошло уже около пяти минут, у служанки окончательно иссякло терпение. Она водрузилась напротив Лукреции и, не выдержав, спросила: — Ну, что там,дитя? — Позвал меня поужинать с ним, — обречённо пробормотала молодая вдова. — И это не хорошо, я верно понимаю? — сосредоточенно, смотря прямо на госпожу, задала ещё один вопрос женщина. — Очевидно, что не хорошо, — согласилась Лукреция. — С чего вдруг? — возмущённо хохотнула слуга, опираясь крупными ладонями на пуф, на котором сидела. — Он ведь тебе симпатичен. — Откуда такие предположения? — слишком уж нервно парировала Лукреция. Она тепло относилась к женщине и, в основном, не испытывала нужды скрывать свои эмоции от неё, зная, что всё, что узнает Юна, останется только между ними. — В глаза мне лгать нет нужды, моя дорогая, я тебе не твои сенаторы да патриции, — пуще прежнего развеселилась женщина. — Неужто думала, что я не замечу твоих улыбок на каждое его письмо? — Глупостей не говори. Молодая вдова тут же поднялась с места на последней фразе и перевела тему беседы на указания касательно наряда для предстоящей встречи с Гетой. Она не была уверена, как именно стоит выглядеть, и понятия не имела, что он подразумевал под ужином. Очередной пир? Будет ли кто-то ещё? Лукреция очень надеялась на это, ведь если это личное приглашение, то ситуация оставляет желать лучшего. Об этом, несомненно, узнает Марк Тулий в ближайшее время, а значит, ей придётся поделиться с ним деталями. Если будет знать старик, будут знать и другие. Слухи — дело нехитрое, тем более приватный ужин подразумевает интимность, даже если её не будет как таковой — шептунам доказать невозможно. Отказать императору девушка не имела права. Раздражение неспешно охватывало всё её естество, пока продолжались сборы. Лукреция не ожидала такого внезапного выпада со стороны Геты. Впервые за всё время ей нечем крыть и некуда бежать, злиться оставалось лишь на собственную недальновидность. Покончив с одеждой и отобрав несколько украшений, разумеется, подаренных молодым правителем, вдова готовилась к выходу из дома, а также к последствиям, которые могла принести приватная встреча. Репутация — всё, что она имела в этом постылом ей обществе интриганов и лицемеров. Нельзя позволить себе лишнего. Сложнее этого только не позволить лишнего ещё и Гете. *** Молодой император всегда был склонен считать, что обладает некоторым запасом терпения, но эта девушка исчерпала его полностью. По правде говоря, он не совсем понимал, чего именно ожидает от неё и на какое развитие их взаимоотношений рассчитывает. Сначала их нечастые встречи вызывали у него смесь интереса и раздражения в ответ на её завуалированную, на грани с вежливым подшучиванием, дерзость — особенно после событий на пиру, когда она застала его в недвусмысленном положении. Они всё чаще пересекались на разнообразных мероприятиях, где, несмотря на попытки императора смутить её или хотя бы получить преимущество в диалоге, она неизменно выходила победителем. С течением времени, однако, их разговоры становились всё приятнее, а молодая вдова казалась ему всё красивее. Но открытого интереса как женщина она к нему не проявляла, что сбивало с толку, ведь для формальных бесед их взаимодействие было слишком насыщенным эмоциями. Хоть император и не испытывал недостатка во внимании со стороны противоположного пола, её явное желание сохранять дистанцию оставляло за собой ряд вопросов. Принять тот факт, что он может ей просто не нравиться, а она, не имея возможности уклониться от его общества из-за его статуса, вынуждена скрывать это за вежливостью, Гета не хотел. Когда он готовил для Лукреции первый подарок, император нервничал, что было абсолютно несвойственно ему, если речь шла о женщине. Рассердившись на самого себя за неуместные чувства, он, спустя некоторое время, распорядился, чтобы слуги составили содержимое сундука без его участия, как это обычно делалось для других его симпатий. Но, вспомнив, что Лукреция однажды ответила утвердительно на его вопрос о любви к поэзии, он решил включить в дар один из своих любимых стихов, чтобы произвести впечатление. Отправив дар, Гета ожидал привычного восхищения, но получил лишь вежливую благодарность. Возможно, её поведение задело бы его сильнее, если бы не навалившиеся государственные дела. Молодой император продолжал ухаживания, распоряжаясь присылать Лукреции всё более дорогие и необычные подарки, но в ответ получал лишь «спасибо». Это была не холодная отписка, а скорее формальная благодарность, продиктованная приличиями. Растущие обязательства, проблемы с военной кампанией и собственный брат отбирали у него силы для раздражения на недостаточную признательность вдовы. И всё же Гета обратил внимание на её отстранённость при их встречах на людях. Во время одного особенно морально тяжёлого приёма гостей он решил, что её поведение достаточно неуважительно, чтобы прекратить ухаживания. Тем же вечером, в ответ на его последний подарок, она прислала ему свиток. Разворачивая его поздно ночью, Гета ожидал очередного «Благодарю вас за столь щедрые дары, мой император», но обнаружил короткий стих: "Nec te decipiant, Veneris nova munera, Neaera: Nescis quid vestrae mentis inane tegat." "Не обманывайся, Наэра, дарами Венеры: Ты не знаешь, что скрывается в пустоте твоего сердца." Это сбило его с толку. Несмотря на чудесный текст, Гета был хорошо знаком с произведениями Проперция, который писал элегии о любви, её иллюзиях и разочарованиях. Смысл написанного передавал лёгкий укор, красиво завуалированный. Суть он уловил, но соглашаться с таким восприятием своего внимания не собирался. Так начался их обмен короткими записками, напоминающий причудливый диалог, понятный только им двоим. Хотя Лукреция продолжала сохранять дистанцию на публике, в сочетании с этой перепиской её поведение напоминало игру. И как только представилась возможность перевести их обмен стихами в реальную беседу, Гета ей воспользовался. *** Оказавшись на пороге Палатинского Дворца вновь, Лукреция находилась в состоянии крайнего напряжения. Раздражение, охватившее её вначале, постепенно сменилось тревогой, когда она осознала, что Гета, вероятно, даже не задумывался о том, какое положение создаёт своим приглашением на приватный ужин. Молодая вдова, с выпрямленной спиной, словно натянутой струной, двигалась неторопливо, следуя за слугами в предназначенное для неё помещение. Она всё ещё не теряла надежды, что окажется не единственной гостьей. Путь вглубь дворца отличался от того, которым она шла прежде, открывая великолепие внутреннего убранства, обычно скрытого от глаз многолюдной толпы. Лукреция, внимательно оглядывая расписные стены и причудливые узоры, на мгновение отвлеклась и чуть было не отстала от сопровождающих. Те, свернув на широкую мраморную лестницу, указали ей путь на верхние уровни дворца. Чуть приподняв подол туники, молодая вдова аккуратно ступала по ступеням, пока не оказалась на летней лоджии. Это был открытый павильон с колоннадой, откуда открывался живописный вид на Рим. Пол, выложенный изящной мозаикой, изображал виноградные лозы, устремлявшиеся к столу, стоящему в центре лоджии. Осматривая обстановку, Лукреция с неудовольствием отметила лишь два резных кресла с высокой спинкой, стоявшие по разные стороны стола. На его поверхности возвышались всего два золотых кубка для вина, размещённые рядом с тарелками, наполненными изысканными яствами. Самого императора ещё не было на месте, поэтому, бегло осмотревшись, Лукреция заняла своё место на одном из кресел. Убранство лоджии было достойно восхищения, но девушка настолько была встревожена предстоящими событиями, что не уделила ему должного внимания. Нервозность нарастала, и молодая вдова уже не могла определить её природу наверняка: то ли она действительно опасалась последствий этой встречи, то ли причина крылась совершенно в другом. Она никогда не была склонна слишком переживать о репутации, понимая социальное устройство римлян, и даже в какой-то мере испытывала лёгкое презрение к чрезмерным условностям. Значит, дело было в самой встрече с Гетой. Он волновал её больше, чем она готова была признать. И если со слухами или предстоящими расспросами старого сенатора она могла справиться, то насчёт личного взаимодействия с императором без свидетелей уверенности не было. — Могу ли я предложить вам вина, госпожа? — заискивающе подал голос юный слуга. — Да! — резче, чем требовалось, ответила Лукреция. — Да, пожалуйста, — чуть успокоив голос, повторила она. Прислужник окинул её странным взглядом, поспешно наполнил кубок и отошёл куда-то в полумрак. Было неловко осознавать, что парень продолжал присутствовать невидимой фигурой за её спиной, вызывая неприятное ощущение зябкости от чужого взгляда. — Император задерживается? — начала разговор Лукреция, пытаясь избавиться от дискомфорта и давящей тишины. — Он просил принести извинения за опоздание, — незамедлительно ответил слуга. — Незапланированное собрание стало причиной задержки. — Дела Великой империи, я понимаю, — согласилась молодая вдова, поднеся кубок к губам и сделав несколько глубоких глотков, пытаясь успокоить тревожность. Решив не давать паузе затянуться, она продолжила: — А вы будете здесь со мной до его прихода? — Я буду служить вам в этот вечер, чтобы ужин был приятным. — Как вас зовут? — Квинт, — слегка замявшись, ответил слуга. Они снова замолчали на какое-то время, каждый погрузившись в свои мысли. Терпением Лукреция не отличалась, поэтому вскоре начала засыпать бедного юношу вопросами, на которые он то и дело отвечал односложно, не давая развить тему. — Выйди на свет или хотя бы туда, где я смогу тебя видеть. Будто с призраком беседую, — вдруг сказала госпожа, слегка повернув голову в сторону предполагаемого расположения слуги. — Моя госпожа, я не должен мешать вам проводить вечер, только если у вас есть распоряжение для меня. Лукреция закатила глаза. — Тогда налей мне ещё вина, — сказала она, опуская бокал на стол с глухим стуком. После этого она облокотилась на кресло, заметно расслабившись по сравнению с первыми минутами пребывания за столом. Юноша выполнил указание, удивившись тому, как быстро опустел кубок. Гостье становилось скучно. Она даже позволила себе мысль, что Гета не сможет присутствовать из-за важных императорских дел. Это почему-то её огорчило, хотя ещё недавно она всеми силами стремилась избежать этой встречи. Теперь, собравшись с силами, она даже немного ждала его появления. Возможно, крепкое вино уже возымело свой эффект. Послышались шаги на лестнице, но Лукреция не отвела взгляда от рук слуги, аккуратно наполняющего её бокал. – Прошу прощения за опоздание. Было некрасиво с моей стороны заставлять тебя ждать, – произнёс Гета, появляясь в павильоне и неспешно направляясь к своему месту. Его взгляд был хищным, напористым, словно он заранее готовился к этой встрече и возможным словесным перепалкам. – О, я всё понимаю, управление империей требует огромных усилий, – спокойно ответила она, чуть задумавшись перед следующей фразой. – Удивительно, как вы нашли время для ужина со мной. Это честь, мой император. – Прекрати, – резко парировал Гета. – Ни к чему эти формальности, мы здесь одни. Лукреция растерялась на мгновение, но быстро взяла себя в руки. – Как скажешь, – проговорила она, вновь пригубив вино. Гета сел в кресло, молча махнув рукой слуге, чтобы тот наполнил его кубок. Слуга, находившийся неподалёку, быстро выполнил распоряжение, не заставив ждать ни секунды. — Ты, должно быть, проголодалась, пока ждала, — заметил император, как бы приглашая приступить к ужину. — Не особо, — ответила Лукреция, но всё же положила на тарелку несколько кусочков запечённой дичи и оливок. Есть она не спешила, лишь изящно пробуя предложенные блюда. — Я тебя чем-то обидел? — спросил Гета, пристально наблюдая за её неторопливыми движениями. — Вовсе нет, просто я редко ем по вечерам, — ответила вдова, подчёркнуто спокойно отправив в рот небольшой кусочек мяса. — Ты стала избегать меня. — С чего ты это взял? — Лукреция приподняла брови, изображая лёгкое недоумение. — Не притворяйся глупой, — резко бросил Гета, в его голосе прозвучал вызов. — Ничуть, — парировала она с легкой язвительной улыбкой. — Просто мне не совсем понятен твой повышенный интерес. — Мой интерес вполне заслуженный. На этих словах Гета слегка подался вперёд, сокращая дистанцию между ними. Его раздражение нарастало: он не мог не замечать её подчеркнутую отстранённость, которая вызывала в нём противоречивые эмоции. — Мне приятно твоё внимание, — осторожно начала Лукреция, — но всё же я не считаю себя подходящим вариантом для человека твоего положения. — О, не стоит решать за меня, — отозвался он холодно. — Очень вкусно, — вдруг вымолвила она, очевидно пытаясь сменить тему и увести разговор в менее напряжённое русло. Гета выглядел совсем не так, как обычно. Без густо подведённых глаз, без громоздких, расшитых золотом одежд, он был одет лишь в простую тунику. Его волосы слегка взъерошились, мягко переливаясь в свете, а лавровый венок, который он почти всегда носил, отсутствовал. Император смотрел на неё внимательно, едва моргая, словно сам не понимал, чего ожидать от себя или от Лукреции. Она, в свою очередь, впервые позволила себе задержать на нём взгляд так долго и откровенно, не опасаясь быть пойманной. Он был красив. Даже зная, что они ровесники, Лукреция ощутила в нём что-то совсем юное. Его янтарные глаза блестели в мягком свете масляных ламп, создавая странное очарование. — Я заметил, что ты всегда меняешь тему, если тебе некомфортно, — подытожил он, наклоняясь чуть ближе. — Выглядит так, будто ты готовился к нашему разговору, — неловко ответила Лукреция, сделав ещё один глоток вина. — Мне неясно, как ещё я должен проявить своё увлечение, чтобы получить более прямой ответ. — Какой ответ ты ожидаешь? — Да или нет. — Слишком размыто, Гета, — она впервые произнесла его имя без обычных вежливых приставок. — Мне совсем неясно, что именно ты хочешь от меня. — Как по мне, то мои желания вполне очевидны. Лукреция почувствовала, как по телу прокатилась волна раздражения. Он не намекал, он прямо говорил о своих намерениях, хотя и прикрывал их завуалированными фразами. Вино забурлило в её венах, подталкивая к рискованной откровенности. — Я могу говорить прямо? — осторожно спросила она. — Тебе может не понравиться то, что я скажу, — добавила она, как бы предупреждая. — Естественно, — Гета ощутимо напрягся, отложив столовые приборы. — Я не готова спать с тобой только потому, что тебе этого хочется. — О, так моя симпатия не взаимна? — голос дрогнул, но он быстро взял себя в руки. — Дело не в этом, — Лукреция вновь приложилась к кубку. — Но твоей любовницей я быть не намерена. — Любая женщина в Риме была бы счастлива получить хотя бы часть внимания, которое достаётся тебе. — Так не обделяй же их. Или мне стоило раздвинуть ноги, как только ты вошёл сюда? Лукреция знала, что перегибает палку. Несмотря на полученную свободу говорить откровенно, она понимала: это лишь вопрос времени, когда Гета потеряет терпение от её отказа. Но последняя фраза вырвалась непроизвольно, как реакция на напряжение, которое почти можно было осязать. Лицо молодого правителя покраснело от гнева и смущения. Он явно пытался выдержать её резкость, но безуспешно. Одним быстрым движением он смахнул изысканную посуду со стола, и та с грохотом разбилась на полу. Лукреция вздрогнула, инстинктивно подскочив от неожиданности. Вино из её опрокинутого бокала оставило тёмные пятна на платье. Император быстрыми шагами обошёл стол и оказался рядом с Лукрецией прежде, чем она успела предпринять хоть что-то. Теперь они стояли лицом к лицу, гораздо ближе, чем ей хотелось бы. — Да как ты... — Гета кипел от злости, его мальчишеская ярость вспыхнула с новой силой. Однако он не прикасался к ней, словно не решаясь, каким образом следует выразить своё возмущение. Его слова путались, эмоции зашкаливали. — Я, должно быть, превысила лимит прямоты. Прошу прощения, — с деланным спокойствием произнесла Лукреция, выставляя ладони вперёд, невольно коснувшись его груди. — Ты не смеешь мне говорить, что мне делать, — император в порыве гнева схватил её за подбородок. Его пальцы сжались сильнее, чем следовало, не позволяя ей ни отвести взгляд, ни отстраниться. — Конечно, не смею, — ответила она с вызывающим спокойствием, хотя кровь в жилах вскипала. — Но, насколько мне известно, я имею право на собственные желания. Если, конечно, у граждан этой империи есть права. У женщин, в том числе. Лукреция не отводила взгляда, оставаясь на удивление стойкой. Она положила руку на его, крепко сжимающую её подбородок, и слегка надавила в ответ, не уступая ему. В этом противостоянии было что-то странно притягательное. Гета выглядел угрожающе. Он, без сомнения, контролировал ситуацию больше, чем она, но в его взгляде читалась растерянность, будто он не знал, как действовать дальше. Цитрусовый аромат, исходивший от него, заполнил пространство между ними. В других обстоятельствах Лукреция могла бы даже назвать его приятным, но сейчас это казалось почти издевательством. Она пыталась понять, как ей поступить. С другим человеком она бы без сомнений применила силу — драться она умела и могла. Но здесь, в кругу накалившихся эмоций, она ощущала лишь горячую пульсацию в теле: сильную хватку на лице и неприятный, но почему-то пьянящий жар в животе. — Я очень... — она запнулась, затем продолжила. — Очень советовала бы вам, мой император, перестать давить на меня. Вы, очевидно, заметили, что я не обладаю должным чувством такта. И могу повести себя далеко не как приличная женщина, — проговорила она, едва заметно усиливая давление на его запястье. — Твои действия уже несут последствия, и я не думаю, что ты способна усугубить их, — Гета не отступал. Его голос звучал низко, но он продолжал мерно шагать вперёд, вынуждая её пятиться до тех пор, пока она не наткнулась спиной на холодную мраморную стену. — Ах ты... — начала Лукреция, но договорить не успела: её спина соприкоснулась с камнем, и она глухо выдохнула. Гета находился настолько близко, что Лукреция чувствовала его дыхание на своей коже. Он буквально сверлил её взглядом, полный ярости и противоречий. Его грудь тяжело вздымалась, словно он изо всех сил пытался сдержать вулкан эмоций, готовый разорваться в любую секунду. — Я хочу тебя, — произнёс он, его голос был резким и почти угрожающим. — И я всегда получаю то, что хочу. — Силой? — Лукреция бросила слова ему в лицо, её голос был колючим, как лёд, но срывался на едва заметный вызов. — Это даст тебе удовлетворение? Её насмешка задела Гету глубже, чем он готов был признать. Его лицо покраснело, а пальцы сжались в кулаки, будто он пытался удержаться от импульсивного движения. Вместо ответа он резко оттолкнул её. Спина Лукреции ударилась о холодную мраморную стену, и она тихо выдохнула, боль от столкновения подогревала её злость. Они оба были словно дикие звери, пойманные в ловушку собственных эмоций. — Теперь я хочу придушить тебя, — прошипел он, его голос был тихим, но в нём сквозила ярость. — Это взаимно, — выпалила она, её слова были колкими, но глаза горели тем же огнём. Она сделала шаг навстречу, будто бросая вызов, её движения были не слишком резкими, но в них чувствовалась угроза. Гета не дал ей завершить свой порыв. В одно мгновение он схватил её за талию, их губы столкнулись в грубом, почти болезненном поцелуе. Это было не про нежность, а про борьбу, про гнев, который не находил иного выхода. Лукреция ответила с той же яростью, её пальцы вцепились в его плечи, ногти впились в ткань туники. Их дыхание смешивалось, прерываемое то ли от недостатка воздуха, то ли от накала эмоций. Гета, почти не осознавая своих действий, подхватил её на руки и с силой усадил на стол, на котором растеклись остатки вина. Липкая поверхность и запах пролитого напитка не волновали их. Её ноги непроизвольно обвили его талию, и это было так же инстинктивно, как и то, что Гета встал между её ног, сокращая до минимума оставшуюся дистанцию. Их гнев и страсть смешались в хаотичном вихре, превращая происходящее в схватку, где не было победителей.