Closer|Ближе

Римская империя, воплощение могущества на земле, существовала уже двести тридцать шесть лет, расширяя свои горизонты и утверждаясь в своём величии из года в год, сменяла императоров одного за другим, создавая историю, о которой будут говорить тысячи и тысячи лет. Однако последние пять месяцев правления юных императоров, очевидно, не оправдали ожиданий как народа, так и сената. Они заняли своё место у власти с блеском и пышными празднованиями, громко заявив о себе. Но не стали продолжать мудрый путь своего отца, который стремился к созиданию и укреплению. Напротив, приняли решение расширять влияние Рима на новые территории, стремительно и довольно необдуманно, если говорить о последствиях для людей, как простого народа, так и высокопоставленных слоев населения. Новые завоевания истощали казну, налоги росли, а торжества по этому и другим поводам не прекращались. Сенат и влиятельные жители империи были обеспокоены порывистостью Геты и Каракаллы и, пока ещё в тайных разговорах, обсуждали грядущие проблемы и способы их решения. В этот теплый вечер триклиниум, обеденная комната дома Луциллы, был полон гостей. Стол был богат яствами, но никто из присутствующих не притронулся к предложенной хозяйкой еде. Обсуждения были куда интереснее возможности наполнить свои животы. Сенаторы Марк Тулий, Юлий Сципон и Гракх активно дискутировали на тему новой военной кампании, планирующей захват оставшихся городов Нумидии. Мужчины были в корне не согласны с решениями императоров и пользовались возможностью выразить своё недовольство в безопасном месте. Луцилла сохраняла молчание, она была удручена разлукой с супругом, который вновь отправился на фронт, пробыв в её объятиях не более двух недель. Она разделяла точку зрения сенаторов о нецелесообразности расширения империи, особенно учитывая трудности с продовольствием в этом году и растущие бунты в некоторых провинциях. Бессмысленные войны огорчали дочь великого Марка Аврелия, и так же, как и отец, в душе она тяготела к республике, где, по её мнению, все решения были бы приняты коллективно и правильно. Ведь власть в одних руках искажает того, кто её имеет. — А что вы думаете, дорогая Луцилла? — выдернул её из собственных мыслей старик Марк Тулий. — Я думаю, что предпочла бы видеть своего супруга дома, а людей на улицах сытыми, но боюсь, что этот день наступит лишь после моей смерти, — коротко проговорила Луцилла, доверительно кладя руку на предплечье сенатору. — Возможно, вовсе не вам стоит умирать,- поспешно заключил Юлий Сципон, поправляя тогу. После этих слов в обеденном зале наступила тишина.

*** Каракалла сегодня был в великолепном настроении, раскинувшись на пышной кушетке в одном из просторных залов палатинского дворца. Высокие потолки, подпираемые массивными колоннами, позволяли солнечному свету свободно заливать пространство, изящно играя на мраморных стенах и отражаясь от сложной мозаики пола. Кушетки, обтянутые шелком медного цвета, устроены полукругом, напоминая амфитеатр.

Молодой император небрежно полулежал на центральной кушетке, развлекаясь тем, что вертел на пальце прядь волос одного из прислуги, сидящего у его ног. Накануне он отдал приказ разослать приглашения на закрытые гладиаторские бои, предназначенные для избранной публики. Каракалла питал страсть к таким зрелищам, и хотя обычные игры требовали более весомого повода, чем его прекрасное настроение, и значительно больше времени на подготовку, частные бои служили и радостью для него, и средством политической игры: каждый из знати жаждал оказаться там, чтобы укрепить свои позиции или расширить влияние. Однако, самые чувствительные души никогда бы не выдержали таких зрелищ, а те, кто все же становились свидетелями, выражали тревогу. Жестокость Каракаллы и его любовь к кровопролитию достигали крайности: он создавал новые правила, усложняя бои - порой гладиаторам приходилось сражаться без оружия до смерти, или же он приказывал связать им руки за спину, заставляя сражаться зубами и ногами, словно диким зверям.Однако, если ставка императора проигрывала, это вызывало его бурный гнев. В этот ясный, теплый день зал был переполнен: зрители заняли свои места, ожидая начала боев. Каракалла уже выбрал себе фаворита среди рабов-гладиаторов - если тот оправдает его ожидания, император планировал выкупить его в личные слуги. Кассий, ланнист - один из владельцев школ для гладиаторов, был хозяином раба, на которого Каракалла поставил свои деньги и надежды. Кассий, не будучи римлянином, благодаря своей хитрости и стремлению к успеху, сумел выбиться в высшие слои общества. Он старательно угождал молодому правителю, прекрасно понимая, какую выгоду мог извлечь из его благосклонности. Бои начались, и вскоре мозаичный пол залился свежей кровью, которая растекалась по залу, небрежно затекая в щели между камнями и подчеркивая замысловатые узоры. Тяжёлый, едва уловимый запах крови и пота наполнил воздух, заставляя некоторых гостей морщиться, а других — подавлять рвотные позывы. Слуги торопливо уносили тела павших, оставляя за собой едва заметные следы на мозаике, чтобы арена могла снова стать чистым полотном для следующей схватки. Наконец настал тот самый бой, которого ждал Каракалла. Он сменил свою расслабленную позу, выпрямившись на кушетке. Его босые ступни скользнули на прохладную поверхность пола, а пальцы слегка зашевелились, будто бы чувствовали близкую победу. Лицо императора расплылось в улыбке - дикой, почти безумной. Глаза вспыхнули нетерпением, а всё его тело, будто бы заранее проживавшее грядущий триумф, подалось вперёд. В центр зала вышли два гладиатора. Они остановились напротив друг друга, словно статуи, замерев в ожидании. Первый, низкорослый, с мощным телосложением и кожей красноватого оттенка, местами облезшей от загара, напоминал быка. Его лицо, испещрённое мелкими шрамами, сохраняло угрюмое выражение. Он медленно поднял массивные кулаки к подбородку, в его движениях чувствовалась тяжесть, но и неукротимая сила. Его соперник был полной противоположностью. Высокий, жилистый, с рельефным телом и насыщенной, почти мерцающей тёмной кожей, он стоял легко и свободно. Его длинные руки казались слишком длинными для остального тела, что давало явное преимущество. Взгляд парня излучал спокойную уверенность, словно он заранее знал, что исход битвы уже предрешён. Зал погрузился в ожидание. Даже лёгкие шорохи вдруг показались слишком громкими, как будто весь воздух стал плотнее. Каракалла едва заметно склонил голову, не сводя взгляда с гладиаторов. Его пальцы нервно барабанили по краю кушетки, выдают нетерпение. Ставка императора должна была оправдать его ожидания. Все звуки и присутствующие люди будто исчезли для этих двоих в момент, когда прозвучал сигнал к началу боя. Воздух в зале стал тяжёлым, почти осязаемым, словно сама обстановка застыла в ожидании. Два тела устремились друг к другу с невероятной скоростью, стремительно сокращая расстояние. Солнечные лучи, которые ещё недавно красиво обрамляли пространство, потеряли свою яркость, превращаясь в насыщенные оттенки оранжевого заката. Крики зрителей смешивались в оглушительный, бесконечный гул, давивший на уши, делая всё вокруг расплывчатым и нереальным. Пол под ногами бойцов был скользким от пота и крови предыдущих сражений, от чего их движения местами казались неуверенными, почти неустойчивыми. Их бой стал кульминацией вечера, самым ожидаемым для гостей, жаждущих выиграть и приумножить свои ставки. Этот бой также должен был стать последним для одного из них. Мужчины обменивались ударами без остановки. Первый, коренастый и массивный, яростно давил на темнокожего соперника своим напором, заставляя его отступать назад. Но тот, несмотря на это, умело уклонялся от тяжёлых выпадов и даже успевал парировать встречными атаками. Время шло, удары становились медленнее, дыхание бойцов становилось тяжелее, а их движения теряли былую резкость. Изо всех сил оба старались положить друг друга на лопатки. Однако стало ясно, что “бычок” оказался выносливее. Фаворит императора — молодой раб с тёмной кожей — начал слабеть. Его ноги предательски дрожали, а дыхание становилось прерывистым, разрывая грудь. Пот стекал с лица крупными каплями, попадая в глаза, но вытереть их он не мог. Его обзор стал затуманенным, и он пропустил несколько болезненных ударов. Один из них рассёк ему бровь, и алая струйка крови потекла по лицу, капая на грудь и на мозаичный пол. Каракалла недовольно цокнул языком, резко сжав прядь волос на затылке у сидящего у его ног слуги. Его раздражение передалось всем, кто сидел рядом. Низкорослый боец воспользовался моментом, бросившись вперёд. Он опустил плечо и с силой врезался в живот соперника. Воздух со свистом вырвался из лёгких раба, и тот рухнул на колени, хватая ртом воздух. Однако он нашёл силы защититься: ударив коленом коренастого в грудь, он заставил того пошатнуться. Раздался резкий хруст — ребро треснуло. Фаворит Каракаллы, не теряя ни секунды, со всей оставшейся силой нанёс сопернику сокрушительный удар пяткой в лицо, ломая ему нос. Коренастый повалился на спину, раскинув руки, но всё ещё был жив. Каракалла подскочил от неожиданности, его рука выскользнула из волос слуги. Император громко хлопнул в ладони, задорно улыбаясь, а украшения на его запястьях звенели от резких движений. — Добивай! — закричал Каракалла фавориту, хлопая в ладони так, что звук эхом отразился от стен. — Убей его! Убей! — Его голос, полный нетерпения, прозвучал почти визгливо. Рыжий юноша, топая босыми ступнями по мозаике, едва сдерживал возбуждение. Раб, услышав приказ, без раздумий бросился на лежащего в луже крови соперника. Он нанёс несколько резких ударов в лицо поверженного, превращая и без того измученные черты в кровавую кашу. Его сердце колотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. В этот момент он видел перед собой не человека, а олицетворение смерти, которая, по счастливой случайности, снова обошла его стороной. Темнокожий гладиатор схватил подбородок соперника, всмотрелся в его лицо и усмехнулся. Затем, решив окончательно добить, он перенёс руки на шею лежащего, сжимая её всё сильнее. Но в последний момент, словно из глубины отчаяния, коренастый мужчина поднял руки и обхватил затылок нападающего. Его пальцы глубоко вонзились в глазницы врага. Раздался неприятный, чавкающий звук, от которого многие зрители инстинктивно отвели взгляд. Крик раба пронзил зал. Он отчаянно вцепился в руки соперника, пытаясь оторвать их от своего лица, но хватка была слишком сильной. Мужчина, лежавший мгновение назад, перекатился на бок, а затем, опираясь на локоть, оказался сверху. Его пальцы всё ещё были глубоко вдавлены в глазные яблоки оппонента, пока тот бился в агонии. Наконец, низкорослый гладиатор, оказавшись над соперником, схватил его за голову. Он принялся колотить её о мозаичный пол, с каждым разом всё сильнее и сильнее. Раздался хруст, за которым последовали брызги крови, смешавшиеся с мозговой жидкостью. Пол под ними стал липким, а крики стихли. Темнокожий раб затих, его руки бессильно упали, разжавшись. Бой был окончен. Каракалла замер, наблюдая за последними мгновениями жизни своего фаворита. Его лицо, ещё секунду назад полное возбуждения, вдруг утратило всякое выражение. Император словно застыл, только пальцы слегка постукивали по обтянутому тканью сидению. Гости молчали, переглядываясь, ожидая реакции своего правителя. Но Каракалла, казалось, вовсе не замечал их. —Ты ведь знал, что он проиграет, да? — произнёс рыжий, не двигаясь. Его голос звучал чуть хрипло, будто не принадлежал ему. Кассий, сидевший по левую руку от молодого правителя, вздрогнул, а затем затараторил, заикаясь и почти пища: — Мой Император, ч-ч-что вы... Это был мой лучший б-боец... — ланнист поднял руки в защитном жесте, разворачиваясь всем телом к Каракалле. Присутствующие замолкли. В просторном зале, освещённом алыми отблесками заката, повисла гнетущая тишина. — Ты знал! — вдруг взвизгнул Каракалла, резко вскакивая. Он оттолкнул сидящего у его ног слугу, ударив того тыльной стороной ладони так, что звук удара гулко отозвался под высокими потолками. Император оказался рядом с перепуганным Кассием в одно мгновение. Его светло-голубые глаза сверкали безумием, зрачки были так сильно сужены, словно он смотрел прямо на палящее солнце. —Я накажу тебя, — продолжил он всё тем же неестественно высоким голосом. В конце фразы он вдруг хрипло захохотал, словно не мог удержать внутри переполняющую его злобу. — Я накажуууу тебя! — повторил он, растягивая слова, как ребёнок, которому нравится играть с жертвой. Молодой император резко схватил ланниста за затылок и медленно склонился к его уху. Его голос стал тише, но не менее угрожающим: —Ты отобрал у меня радость победы. Я должен забрать у тебя что-то взамен. — Кассий попытался дёрнуться, отпрянуть, но руки Каракаллы удерживали его с пугающей силой. Хватка была почти болезненной, и это выглядело странно, учитывая хрупкое телосложение правителя. — Может быть, ухо? Или язык? Чтобы ты больше не мог лгать мне о своих бойцах. Я та-а-ак не люблю, когда мне лгут. Ты знаешь, как тебя там? — Последние слова прозвучали будто шутка. Каракалла коротко рассмеялся, но этот смех был лишён радости, только усиливая напряжение. Несмотря на все попытки объясниться и оправдаться перед молодым правителем, ланнист так и не смог урегулировать конфликт. Каракалла отстранился от него с явной брезгливостью, будто прикосновение Кассия само по себе было оскорблением. Он лениво махнул рукой, подавая сигнал преторианцам схватить провинившегося и вытащить в центр зала, где всё ещё лежал поверженный раб. Кассий пытался сопротивляться, но его ноги скользили по багряной жидкости, покрывавшей мозаичный пол. Он дёргался в руках стражников, изо всех сил стараясь освободиться и вернуться на своё место. Когда его поволокли ближе к центру, ланнист зашелся в рыданиях, умоляя о пощаде. Голос его срывался, а слова тонули в истеричных всхлипах: он говорил, что это ошибка, что он заслуживает ещё один шанс. Плач ничуть не тронул Каракаллу. Напротив, император захихикал неприятным, писклявым смехом, который становился всё громче и режущей. Никто из гостей не посмел вмешаться. Их молчание не было знаком неприязни к ланнисту — все они просто боялись оказаться следующими на его месте. Сцена выглядела абсурдной, пугающей и жестокой. Кассий, упав на колени, продолжал дрожать, поддерживаемый преторианцами. Его тога и туника, перепачканные чужой кровью, неприятно хлюпали при каждом движении. Он кричал и почти рыдал, так истошно, что на это невозможно было смотреть без содрогания. — Отрежьте ему язык, - отдал приказ Каракалла, облокачиваясь на кушетку и вновь принимая лежачую позу. Его лицо расплылось в широкой улыбке, будто происходящее развлекало его. — Нет! Не надо! Мой Император, прошу вас! - выдавил из себя Кассий, едва связывая слова. Его тело сотрясала крупная дрожь, а глаза наполнились слезами. Раздались шаги. В зал вошёл Гета, сопровождаемый несколькими преторианцами. На лице его читалась усталость, но он не выглядел встревоженным. Вероятно, он только что вернулся с затянувшегося военного совещания - того самого, которое его брат проигнорировал.То ли Каракалла не захотел присутствовать, то ли просто забыл о нём, как это бывало иногда. Гета остановился, оглядывая присутствующих и оценивая обстановку. Его карие глаза неспешно скользили по залу, пока не встретились с лицом брата. Молодой император, незаметно для других, постучал пальцами по бедру, словно обдумывая, что сказать, и сделал ещё несколько шагов вперёд. — Каракалла, — окликнул он брата, лежавшего в центре действия. — Разве так мы обращаемся с нашими гостями? Взгляд близнеца мгновенно прояснился. Он приподнялся, и, не заставив себя ждать, резко ответил: — Он провинился, — раздражённо произнёс он, словно мальчишка, защищающий свои действия. —Настолько, чтобы так пытать его? — спокойно парировал Гета, сохраняя невозмутимость. В зале повисла тишина. Спустя мгновение Гета коротко, но уверенно скомандовал всем покинуть зал, оставив братьев наедине. Толпа, охотно подчинившись, спешно разбежалась кто куда, как будто их жизни зависели от этого приказа.

***

Когда помещение наконец опустело, Гета позволил себе устало вздохнуть. Он прикрыл глаза и потер веки рукой, на которой поблёскивали кольца с крупными камнями. — Ты хотел унизить меня! — внезапно взорвался Каракалла, вскочив с места и торопливо шагая в сторону брата, пачкая босые ноги в кровавых озёрах. —Нельзя калечить людей, римских граждан, просто потому, что тебе хочется, Кара, — Гета не сдвинулся с места, наблюдая, как брат неуклюже переступает через мёртвое тело раба. —Тебя тут не было! Ты не знаешь, как он обманул меня! — продолжал рыжий, уверенно приближаясь. — Может, ты тоже хочешь обмануть меня? Или смеяться надо мной? — Его гнев нарастал, голос становился всё громче. Он уже не просто шёл, а сорвался на быстрый шаг. — Каракалла, прекрати, — спокойно бросил Гета. Он прекрасно знал, что будет дальше. Это происходило всегда, когда старший терял самообладание. Каракалла набрасывался с кулаками, палками, а иногда хватался за оружие или что-то тяжёлое, что оказывалось под рукой. Такие вспышки случались нечасто, но они оставляли после себя холодные воспоминания и болезненные синяки. Рыжий налетел стремительно, толкнув брата в грудь, а затем зацепил его ногу своей, явно пытаясь повалить на пол. Он выкрикивал оскорбления вперемешку с бессвязными фразами, атакуя с остервенением. В какой-то момент ему всё же удалось ухватить Гету достаточно крепко, чтобы лишить его равновесия. Но младший не рухнул спиной на мозаику, а лишь опустился на колени, сохранив координацию. Каракалла не останавливался. Увлечённый эмоциями, он уже совершенно забыл, что стало причиной конфликта. Перед его глазами были только усталые глаза брата, который отчаянно пытался удержаться на ногах. Гета крепко держал брата за руки, не позволяя изменить их положение, отчего дорогая ткань тоги трещала под натяжением. — Каракалла, успокойся! — громко вскрикнул младший, одновременно прокручивая в голове варианты, как бы скрутить неугомонного и заставить его выслушать. Тот продолжал сопротивляться, упрямо стараясь одержать победу хотя бы в этом нелепом бою. Гета решил откинуться назад, опускаясь на пол и увлекая за собой несдержанного брата. Каракалла от неожиданности упал на него, но младший тут же воспользовался моментом и резко скинул старшего с себя, забираясь сверху. Он зафиксировал его руки над головой. Со стороны это больше походило на детскую драку. Каракалла зло кряхтел и барахтался, пытаясь вырваться из крепкой хватки, но безуспешно. Тогда он стал колотить брата ногами по спине, нанося болезненные удары. Гета поморщился, но не ослабил хватку. — Успокойся! — повторил он, приблизив лицо к брату, но это не подействовало. В отчаянии Гета резко перехватил его за плечи, приподнял корпус старшего над полом и сильно встряхнул. Золотой венок слетел с головы Каракаллы, с громким звоном ударился об пол и покатился куда-то в сторону. Рыжий застыл, моргая. — Ты что, убить меня хочешь? — утомлённо пробормотал Гета, продолжая держать его за плечи. Каракалла вдруг рассмеялся, закинув голову назад, а затем вернул её в прежнее положение. — Чушь какая, — наконец ответил он, голос его звучал неожиданно спокойно. — Ты же мой брат. Я не стану тебя убивать. Он расслабился, вынуждая Гету отпустить его. Младший хоть и убрал руки, но ещё какое-то время сидел на брате, готовый пресечь новую вспышку. Однако Каракалла не подавал признаков агрессии. Напротив, он разлёгся на полу, раскинув руки. Убедившись, что опасности больше нет, Гета медленно скатился на бок, а затем устроился рядом, на холодной мозаике. — Почему ты не пришёл на совещание? — спросил он, чуть отдышавшись. Повернув голову, он посмотрел на брата. —Ты не говорил ничего про совещание, — тут же отозвался Каракалла, возвращая ему взгляд. — Я говорил тебе вчера. Несколько раз, — спокойно напомнил Гета, внимательно изучая задумчивое выражение лица брата. — О, вчерашний день я плохо помню, — протянул рыжий, словно говоря о чём-то незначительном. — Значит, неважное было совещание, раз я забыл. Гета нахмурился и перекатился на бок, чтобы быть ближе к брату. Его чувства смешались: с одной стороны, его страшила перспектива того, что провалы памяти Каракаллы станут ещё чаще. С другой, он понимал, что на брата нельзя полностью положиться. И всё же ему было грустно видеть, как тот теряет себя, совсем этого не осознавая. — Это было военное совещание, Кара. Оно было важным, — наконец решился сказать он. — Но ты же там был, значит, всё мне расскажешь. Верно? —безмятежно ответил старший, не отводя взгляда. — Конечно, расскажу, — согласился Гета, подавив желание коснуться брата. Вместо этого он просто продолжил смотреть на него, погружаясь в свои мысли. И пусть вспышки ярости случались нередко, Гета не считал Каракаллу слабым и был уверен в его уме. Он знал, как справляться с его состояниями сейчас, но тревожился о том, что делать, если они начнут усугубляться. Но, несмотря на всё, он любил брата и всегда был готов его защищать.