Solitaire (перевод книги)

Глава 3

ПЕРВОЕ, что я делаю, когда прихожу домой из школы, - падаю на кровать и включаю ноутбук. Это происходит каждый божий день. Если я не в школе, вы можете гарантировать, что мой ноутбук будет находиться где-то в радиусе двух метров от моего сердца. Мой ноутбук - мой соулмейт.  За последние несколько месяцев я пришла к выводу, что являюсь скорее блогером, нежели реальным человеком. Я не знаю, когда начала вести блог, и не знаю, когда и почему я зарегистрировалась на этом веб-сайте, но я, кажется, даже не смогу вспомнить, что я делала до него, и не знаю, что бы я делала, если бы удалила его. Я очень жалею, что завела этот блог, правда жалею. Это довольно неловко. Но единственное место, где я нахожу людей, которые в чем-то похожи на меня, - это подобные блоги. Здесь люди рассказывают о себе так, как не рассказывают в реальной жизни. Если я удалю его, то, скорее всего, останусь совсем одна. Я веду блог не для популярности и подписчиков или что-то в этом роде. Я не Эвелин. Просто в обществе не принято говорить вслух о депрессивных вещах, с которыми ты сталкиваешься в реальном мире, лишь потому что люди думают, что это попытка привлечь внимание. Я  ненавижу это. Я хочу сказать, что приятно иметь возможность говорить все, что тебе хочется. Даже если это только в Интернете. Прождав сто миллиардов лет, пока загрузится интернет, я провожу много времени в своем блоге. Там есть пара анонимных сообщений с банальными комментариями — несколько моих подписчиков возмущены тем, что я публикую пафосные посты. Затем я проверяю Facebook. Два уведомления - Лукас и Майкл прислали заявки в друзья. Я принимаю обе. Затем проверяю свою электронную почту. Писем нет. И затем снова просматриваю блог Solitaire. В нем по-прежнему есть фотография Кента, который выглядит уморительно безучастно, но, кроме этого, единственное дополнение к блогу - это заголовок. Теперь он гласит: SOLITAIRE: терпение убивает. Я не знаю, что пытаются сделать эти солитейровцы, но "Терпение убивает" - это самая глупая имитация названия какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде, которую я когда-либо слышала. Похоже на сайт онлайн-ставок. Я достаю стикер с solitaire.co.uk из кармана и клею точно в центр единственной пустой стены в моей комнате. Я думаю о том, что произошло сегодня с Лукасом Райаном, и на краткий миг во мне снова появляется надежда. Я не знаю. Неважно. Я не знаю, почему меня это так беспокоит. Я даже не знаю, почему я следила за теми публикациями в компьютерном зале. Я не знаю, зачем я вообще что-то делаю, ради Бога. В конце концов, я нахожу в себе силы встать и спуститься вниз, чтобы чего-нибудь выпить. Мама сидит на кухне за компьютером. Если подумать, она очень похожа на меня. Она влюблена в Microsoft Excel так же, как я влюблен в Google Chrome. Она спрашивает меня, как прошел мой день, а я просто пожимаю плечами и говорю, что все было хорошо, потому что я абсолютно уверена, что ей все равно на мой ответ. Именно потому, что мы так похожи, мы перестали так часто разговаривать друг с другом. Когда мы все-таки разговариваем, мы либо с трудом подбираем слова, либо просто злимся, так что, по-видимому, мы пришли к обоюдному согласию, что больше нет смысла пытаться. Меня это не сильно беспокоит. Мой папа довольно разговорчив, даже если все, что он говорит, совершенно не имеет отношения к моей жизни, и у меня все еще есть Чарли. Звонит домашний телефон. - Возьми трубку, пожалуйста, - говорит мама. Я ненавижу телефон. Это худшее изобретение в мировой истории, потому что, если ты будешь молчать, разговора не состоится. Ты не можешь просто слушать и кивать головой в нужных местах. Ты должен говорить. У тебя нет выбора. Это лишает меня свободы молчать. Я все равно беру трубку, потому что я не ужасная дочь. - Алло? - говорю я. - Тори. Это я. - Это Бекки. - Какого черта ты подходишь к телефону? - Я решила переосмыслить свое отношение к жизни и стать совершенно другим человеком. - Повтори еще раз? - Зачем ты мне звонишь? Ты никогда мне не звонишь. - Мне нужно срочно с тобой поговорить. Наступает пауза. Я ожидаю, что она продолжит, но она, кажется, ждет, что заговорю я. - Хорошо— -Это Джек. Бекки позвонила по поводу Джека, своего почти-парня. Она очень часто так делает. Я имею в виду, не звонит мне. Выпаливает что-то о своих почти-парнях. Пока Бекки говорит, я вставляю "Мм", "Да" и "Боже мой" туда, где они должны быть. Ее голос немного затихает, когда я погружаюсь в себя и представляю себя на ее месте. Милой, счастливой, веселой девушкой, которую приглашают как минимум на две вечеринки в неделю и которая может завязать разговор за две секунды. Я представляю, как прихожу на вечеринку. Громкая музыка, все с бутылками в руках - каким-то образом вокруг меня собралась толпа. Я смеюсь, я в центре внимания. Глаза загораются восхищением, когда я рассказываю очередную из своих истерически неловких историй, возможно, о пьянке, или о бывшем парне, или просто о том, как я совершила что-то интересное, и все удивляются, как мне удается быть такой эксцентричной, полной приключений и беззаботной будучи подростком. Все обнимают меня. Все хотят знать, чем я занимаюсь. Когда я танцую, танцуют и люди; когда я сажусь, готовясь поделиться секретами, люди образуют круг; когда я ухожу, вечеринка угасает, как забытый сон. - ...ты можешь догадаться, о чем я говорю, - говорит она. Я понятия не имею. - Несколько недель назад…. О господи, я должна была тебе рассказать — у нас был секс. Я замираю, потому что это застает меня врасплох. Потом я понимаю, что это назревало уже давно. Я всегда в некотором роде уважала Бекки за то, что она была девственницей, что, если вдуматься, несколько претенциозно. Я имею в виду, что нам всем уже по шестнадцать, а Бекки почти семнадцать; это нормально, если ты хочешь заняться сексом, мне все равно, это не преступление. Но тот факт, что мы обе были девственницами — я не знаю. Я думаю, это делало нас равными, в каком-то извращенном смысле. И вот я здесь. Второе место в еще чем-то. - Что ж, - я буквально ничего не могу сказать по этому поводу. - хорошо. - Ты осуждаешь меня. Ты думаешь, что я шлюха. - Это не так! - Я слышу. Ты говоришь своим осуждающим тоном. - Вовсе нет! Повисает пауза. Что бы вы сказали на моем месте? Молодец? Хорошая работа? Она начинает объяснять, что у Джека есть друг, который, предположительно, был бы "идеальной парой" для меня. Я думаю, это маловероятно, если только он не немой, слепой или глухой. Или все вместе. Положив трубку, я застываю посреди кухни. Мама все еще щелкает по клавиатуре, и я снова начинаю чувствовать, что весь этот день был бессмысленным. В моей голове возникает образ Майкла Холдена, затем Лукаса Райана, а затем блога Solitaire. Я решаю, что мне нужно поговорить с братом. Я наливаю себе диетического лимонада и выхожу из кухни. Моему брату Чарльзу Спрингу пятнадцать лет, он учится в 11 классе Трухэмской средней школы. На мой взгляд, он самый хороший человек во всей Вселенной, и я знаю, что "хороший" - это бессмысленное слово, но именно это делает его таким могущественным. Очень трудно быть просто "хорошим" человеком, потому что есть много вещей, которые могут помешать этому. Когда он был маленьким, он отказывался выбрасывать что-либо из своих вещей, потому что все они были для него особенными. Каждая детская книга. Каждая футболка, из которой он вырос. Каждая бесполезная настольная игра. Он хранил их все в заоблачных высотах в своей комнате, потому что все якобы имело какой-то смысл. Когда я спрашивала о какой-то конкретной вещи, он рассказывал мне, как нашел ее на пляже, или как она досталась ему от нашей бабушки, или как он купил ее в Лондонском зоопарке, когда ему было шесть лет. Мама и папа избавились от большей части этого хлама, когда он заболел в прошлом году — я думаю, он стал как бы одержим этим, а также множеством других вещей (в основном едой и коллекционированием), и это действительно начало разрывать его на части — но теперь с этим покончено. Ему стало лучше, но он все тот же ребенок, который думает, что все вокруг особенное. Вот такой Чарли парень. В гостиной совершенно непонятно, что делают Чарли, его парень Ник и мой второй брат Оливер. Повсюду картонные коробки, и я имею в виду, что их около пятидесяти, они расставлены по всей комнате. Оливер, которому семь лет, похоже, руководит операцией, пока Ник и Чарли собирают коробки, чтобы сделать что-то вроде скульптуры размером с сарай. Груды коробок достигают потолка. Оливеру приходится встать на диван, чтобы иметь возможность наблюдать за всей конструкцией. В конце концов, Чарли обходит маленькое картонное здание и замечает, что я стою в дверях и смотрю на него. "Виктория!" Я моргаю, глядя на него: "Стоит ли мне спрашивать?" Он смотрит на меня так, словно я должна точно знать, что происходит: "Мы строим трактор для Оливера". Я киваю: "Конечно. Да. Это совершенно очевидно". Появляется Ник. Николас Нельсон, который как и я в 12 классе, один из тех симпатичных парней, которые на самом деле увлекаются всеми этими стереотипными вещами, как регби, пиво, ругательства и все такое, но у него также самое удачное сочетание имени и фамилии, которые я когда-либо слышала, что не позволяет мне испытывать к нему неприязни. Я не могу точно вспомнить, когда Ник и Чарли стали Ником-и-Чарли, но Ник - единственный, кто навещал Чарли, когда тот болел, так что, по-моему, с ним определенно все в порядке. - Тори. - Он кивает мне очень серьезно. - Хорошо. Нам нужно больше бесплатной рабочей силы. - Тори, ты не могла бы принести скотч? - Оливер зовет вниз, только вместо "скотч" он произносит "ткотч", потому что недавно потерял два передних зуба. Я передаю Оливеру скотч, затем указываю на коробки и спрашиваю Чарли: "Где ты все это взял?" Чарли просто пожимает плечами и уходит, сказав: "Это вещи Оливера, не мои". Вот так я и смастерила картонный трактор в нашей гостиной. Когда мы закончили, Чарли, Ник и я сели внутрь, чтобы полюбоваться нашей работой. Оливер ходит вокруг трактора с фломастером в руках, рисуя на колесах, пятна грязи и пулеметы: "На случай, если коровы перейдут на темную сторону", - честно говоря, это довольно миролюбиво. На каждой коробке нарисована большая черная стрелка, указывающая вверх. Чарли рассказывает мне о своем дне. Он любит рассказывать мне о своем дне. - Саундерс спросил нас, кто наши любимые музыканты, и я сказал, что Muse, и три человека спросили меня, не из-за "Сумерек" ли это. По-видимому, никто не верит, что возможно иметь оригинальный интерес. Я хмурюсь: "Хотела бы я познакомиться с парнем, который на самом деле смотрел "Сумерки". Разве вы оба не живете в мире Кубка Англии и "Гриффинов"??" Ник вздыхает: "Тори, ты опять обобщаешь". Чарли мотает головой в его сторону: "Николас, ты в основном смотришь Кубок Англии и "Гриффинов". Давай будем честны." - Иногда я смотрю Кубок шести наций. Мы все хихикаем, а затем наступает короткая, неожиданная тишина, во время которой я ложусь и смотрю в картонный потолок. Я начинаю рассказывать им о сегодняшнем розыгрыше. И это наводит меня на мысли о Лукасе и Майкле Холдене. - Сегодня я снова встретила Лукаса Райана, - говорю я. Я не против рассказывать о таком Нику и Чарли. - Он поступил в нашу школу. Ник и Чарли моргают одновременно: "Лукас Райан... типо Лукас Райан из начальной школы?" - Чарли хмурится. - Лукас Райан ушел из Трухэма? - Ник тоже хмурится. - Чушь собачья. Я собирался списать у него наше задание по психологии. Я киваю им обоим: "Было приятно его увидеть. Ну ты знаешь…. Потому что мы снова можем быть друзьями. Я думаю. Он всегда был так добр ко мне". Они оба кивают в ответ. Это понимающий кивок. - А еще я познакомилась с парнем по имени Майкл Холден. Ник, который как раз делал глоток чая, поперхнулся. Чарли начал широко улыбаться и хихикать. - Что? Вы его знаете? Ник приходит в себя настолько, что может говорить, хотя все еще кашляет через каждые несколько слов: "Майкл, мать его, Холден. Дерьмо. Он войдет в легенду Трухэма." Чарли опускает голову, но не сводит с меня глаз: "Не дружи с ним. Он, скорее всего, сумасшедший. В Трухэме его все избегали, потому что у него психические отклонения".  Похлопав Чарли по колену, Ник говорит: "С другой стороны, я подружился с психически нездоровым человеком, и это оказалось довольно захватывающе". Чарли фыркает и отталкивает руку Ника. - Вы помните, как он пытался заставить всех устроить флешмоб в честь празднования 11 класса? - говорит Ник. - И в конце концов он просто сделал это в одиночку на обеденных столах?" - А как насчет того, что он произнес речь о несправедливости властей в своей речи префекта 12-го класса? - спрашивает Чарли. - Только потому, что он получил наказание за то, что поссорился с мистером Йейтс во время своих пробных экзаменов! - И он, и Ник от души смеются. Это подтверждает мои подозрения, что Майкл Холден - не тот человек, с которым я хотела бы дружить. Когда-либо. Чарли поднимает взгляд на Ника. - Он гей, не так ли? Я слышал, что он гей. Ник пожимает плечами: "Ну, я слышал, что он занимается фигурным катанием, так что это не так уж и невозможно." - Хм. - Чарли хмурится. - Я думал, мы знаем всех трухэмских геев. Они замолкают и оба смотрят на меня. - Послушай, - говорит Ник, искренне указывая на меня одной рукой. - Лукас Райан - классный парень. Но с Майклом Холденом что-то не так. Я имею в виду, меня бы не удивило, если бы он стоял за этим розыгрышем. Дело в том, что я не уверена, что Ник прав. У меня нет никаких доказательств, подтверждающих это. Я даже не уверена, почему я так думаю. Возможно, это было что-то в манере Майкла Холдена: говорить так, будто он верит во все, что говорит. Может быть, из-за того, насколько он расстроился, когда я показала ему пустой Solitaire блог. Или, может быть, дело было в чем-то другом, в чем-то, что не имеет смысла, например, в цвете его глаз, или в его нелепой прическе, или в том, как ему удалось вложить мне в руку тот стикер, хотя я даже не помню, как мы соприкасались кожей. Может быть, это просто потому, что он слишком неправ. Пока я думаю об этом, Оливер заходит в трактор и садится ко мне на колени. Я ласково глажу его по голове и даю ему остатки моего диетического лимонада, потому что мама не разрешает ему его пить. - Я не знаю, - отвечаю я. - Честно говоря, держу пари, что это был просто какой-то придурок с блогом.