Золотая молодежь Коктебеля

Это был не первый похорон, на котором мне довелось побывать, но этот был особенным, холодным и мрачным даже по меркам таких мероприятий. На частном кладбище, среди чёрных одеяний и строгих памятников, стоял роскошный, закрытый гроб. Казалось, что среди множества скорбящих он совсем не выделяется — как ещё одно украшение мрачного театра, где каждый играет свою роль. Гроб окружали родные, друзья,  деловые партнёры его отца — тех, кто действительно знал его, было немного. Журналисты, конечно, были не допущены, но они теснились за массивными чугунными воротами. Они ждали малейшего повода: слезы, заплаканные лица, крепкие объятия, недовольные взгляды. Им нужен был сюжет, который можно будет передать в заголовках таблоидов: «Смерть сына олигарха», «Прощание с наследником», «Кто остался равнодушен к его кончине?» Они выискивали мелочи, чтобы затем вылить на страницы газетную ложь и сплетни, превратив последние мгновения его существования в очередное шоу для жаждущей драмы публики.  Мне же не было его жаль. Честно говоря, не знаю, какой котел в аду меня ждёт за такие мысли, но я не могла чувствовать сострадание к этому человеку. Он был мразью, и это не преувеличение. Каждый, кто стоял здесь, понимал это, но у всех были свои причины прийти: долг, тайные счёты, закрытые сделки, странные обязательства. Я стояла и смотрела на гроб, зная, почему его крышка закрыта. Это был не просто знак скорби или деликатности, а необходимость. Я знала, что там внутри — отголосок страха, отчаянного и животного, который до сих пор отзывался холодом где-то в груди. Среди людей, окруживших гроб, кто-то плакал, кто-то молча стоял, опустив голову, словно в раздумьях. Некоторые затаили злорадство, в уголках губ едва заметно проскальзывали тени улыбок. Были и те, кто наконец обрёл покой, тихое, едва заметное удовлетворение от того, что их страдания наконец закончились — кто-то закрыл старый счёт, кто-то выдохнул, кто-то, может быть, простил. Но скорби в их лицах не было. Это была лишь необходимость, долг, прощальный обряд, который никто не стремился нарушить, но и никто не принимал близко к сердцу. Я думала о том, как странно и, наверное, ужасно, что его никто не любил. Возможно, именно это сделало его таким — холодным, жестоким, как камень, в который он теперь превратился.

***

Рената вошла в дом, ощущая странное сочетание усталости и смятения, и, снимая куртку, невольно зацепилась за полку у входа. Ощущение чужого присутствия, настойчиво напоминающее о гадалке, всё ещё не отпускало её. Взгляд рассеянно скользнул по светлому коридору,  маячила фигура Артёма. Он выглядел взволнованным, явно спешил, шаря по полкам и проверяя карманы. — Привет, Тём, — поздоровалась Рената, её голос звучал слегка хрипловато, будто бы в нем притаилась тень тревоги, которую она никак не могла прогнать. — Ты куда-то собрался? — Она изучила его с лёгким любопытством, отмечая блеск в глазах и нервную энергию в каждом движении. — Нужно отъехать, — пробурчал Артём, и, не отрываясь от поисков, поправил ремешок на сумке, украшенной эмблемой бренда, который они недавно обсуждали. — Как карнавал? Рената сделала глубокий вдох, пытаясь прогнать тусклый осадок от вечерних событий, но внутри оставалась какая-то неразрешимая тяжесть, будто груз предсказаний гадалки продолжал висеть над ней. — Неплохо… даже интересно, — сказала она устало, опираясь о дверной косяк, а её рука нервно играла с ремешком телефона. Карнавал, яркие огни, толпа людей — всё это словно ушло на второй план после зловещего сеанса у гадалки. — Кстати, нас позвали на шашлыки к Бабичам к восьми, — добавила она с лёгкой гримасой, так как от одной мысли о вечере у Бабичей внутри всё сжималось. — Очень жаль, что придётся мне пропустить такое торжество, — со вздохом ответил Артём, смотрясь в зеркало и словно бы усмехаясь своему отражению. Он нарочито театрально поправил кепку, но по едва заметному морщинке на лбу Рената поняла, что мысли его заняты чем-то серьёзным. — Я туда одна не хочу соваться, — сказала она резко, её голос звенел отчуждённостью. Мысль о встрече с одноклассниками и их родителями, вызывала в ней смесь раздражения и скрытого напряжения, которое она старалась не показывать. — Я только рад, Рири,— ответил Артём с почти видимым облегчением. Он накинул куртку, быстро проверяя, ничего ли не забыл, и в последний раз бросил на неё взгляд. — Этот дегенерат будет держаться от тебя подальше, и это замечательно. — Не понимаю о ком ты, — произнесла младшая, пряча усмешку. Она знала, что брат был гиперопекуном в области её воздыхателей.  — О твоих дружках говорю, конечно. — Артём нахмурился, его взгляд сделался колючим. Казалось, что одно упоминание вызывало у него отвращение. Едва уловимая тень улыбки скользнула по лицу Ренаты, но она знала, что брату не понравится её легкомыслие. Он быстро пересек прихожую, шаги его были уверенными и резкими, и внезапно он мягко приобнял её, чуть наклонившись к щеке. Его голос стал спокойным, но в нём звучала тёплая забота: — Веди себя хорошо. И Сокола домой не приводи, ясно? — произнёс он, словно бы оставляя за собой последний приказ перед уходом. — Так ты не скажешь, куда собрался? — произнесла Рената, пытаясь поймать его взгляд, но Артём лишь улыбнулся ей через плечо и, не сказав ни слова, растворился за дверью, оставив в воздухе лёгкий аромат его одеколона.

***

Свет в комнате Фаркаш снова зажёгся, и я, как обычно, сразу заметил. Почему-то блять в последнее время я стал часто обращать внимание на её окно, хотя раньше мне было похуй. Она, как всегда, не закрыла шторы, так что я мог видеть всё, что происходит. Рената металась по комнате, перерывая что-то в спешке, будто что-то потеряла. От одного угла к другому, она металась, вытаскивая вещи из ящиков, перекидывая их через плечо. Я продолжал машинально поебывать мячом об стену, эта привычка обычно помогала мне сосредоточиться, как бы странно это ни звучало, но сегодня это не работало.  Слова гадалки снова и снова всплывали в памяти, будто впитывались в меня на уровне инстинктов. Она говорила: «И помни: играешь ты не только же с судьбой, но и с самой смертью». В тот момент я лишь отмахнулся, но теперь эти слова не выходили из головы, как будто во мне что-то щёлкнуло. Я снова бросил взгляд на окно напротив. Рената вцепилась в школьную сумку, едва не разорвав молнию, и одним движением вывалила всё её содержимое на кровать. Планшет, блокнот, косметика, какие-то херни, — всё это свалилось в кучу, и на секунду она замерла, будто поняв, что ничего нужного там нет. Сумку она швырнула на пол так, что я едва не услышал звук, и на мгновение застыла, оглядывая комнату, точно пытаясь вспомнить, где ещё могла спрятать то, что искала. Словно на автопилоте я наблюдал, как она обшаривает комод, выдвигая ящики с яростью, смешанной с отчаянием. Казалось, она уже не контролировала себя, забыв обо всём, кроме этой судорожной попытки найти что-то важное. Наконец, её руки наткнулись на маленький флакончик, который она сжала, как спасательный круг. Её пальцы слегка дрожали, когда она поднесла его к лицу, а затем медленно подошла к столу, села, и всё её тело, казалось, осело от облегчения, смешанного с каким-то глубоко спрятанным отчаянием. Засмотревшись, я даже не заметил, как мой телефон начал вибрировать на столе, пока не пропустил несколько звонков подряд. Наконец, стряхнув оцепенение, поднял трубку, даже не глядя, кто звонит. — Алло, — говорю, прижимая телефон к уху, и сразу слышу Зуева, его раздражение было почти осязаемым. — Кис, ты охренел? Это кому из нас нужна информация? — голос злой, как нож. — Гендос, был занят, — отмахиваюсь, машинально взглянув на флакончик, который подрезал у соседки в коридоре. Не скажу же ему, что залип на своей соседке, пока она пыталась найти то, что у меня.  — А я, значит, лежу, в потолок плюю? — Зуев практически шипит, как рассерженная гадюка. — Я тут сука себе смертный приговор подписываю выполняя твою небольшую просьбу. Сжимаю флакон сильнее, даже не замечая этого. — Нашёл чёт? Давай, выкладывай, —мой голос звучал напряжённо, и даже самому было неуютно, будто что-то разорвалось внутри, как только произнёс эти слова. — Ты что, дебил? Кто по телефону о таком говорит? — Гена возмутился, как будто мне десять лет, и я спрашиваю, можно ли не делать домашку. — Понял, проебался. Подъехать? — я готов был сейчас сорваться с места и примчаться хоть в другой город. Только бы закрыть наконец все вопросы про Ренату Фаркаш, собрать вместе этот чертов пазл, что мешал спокойно спать. — Вот если бы ты взял трубку с первого раза, давно бы уже знал. Завтра в семь, как штык, у меня. — Договор, — коротко бросаю, почему-то кивнув, хотя Гена этого не видит. — Приговор, блять, Киса. В опасные игры играешь. Всё, у меня на второй линии вызов, отбой. Он сбросил, и я остался наедине с собственными мыслями. Меня снова накрывает, но теперь уже интересом, разгорячённым до ломоты. Ещё меня терзали слова той проклятой гадалки, которые теперь выливались в нечто большее, почти пугающее. Эти слова зазвучали как какой-то чёртов призыв, как удары колокола. «Начни бояться пороха и гнева, коль можешь, не испортишь ты судьбу свою. А если не услышишь наставления, умрёшь в агонии и бреду.» Помню её руки, её взгляд, когда она это говорила, и понимаю, что хоть я и не верю в эту хуйню, но эти слова зацепились за что-то внутри. Бросаю взгляд на окно Ренаты. Она снова вернулась на кровать и теперь лежала, уставившись в потолок, словно пытаясь что-то осознать или вытолкнуть из памяти. Мне вдруг захотелось поговорить с ней. Даже не столько с ней, сколько с кем-то, кто был рядом сегодня, когда мы заходили к ебанной гадалке, кто слышал её поеботину. Кто не будет считать меня обдолбанным. Но странное дело: в этот раз обдолбанной была именно она. Какой-то укол жалости пронзил меня, хотя я тут же подавил его. Быть жалким — это её проблема, не моя. Я вышел на балкон, наслаждаясь прохладой ночи, которая словно обожгла кожу. Закурил косяк, глубоко втянул дым и позволил, чтобы вся эта гадость медленно улетучивалась, растворялась где-то там, на горизонте. Моя голова будто наполнилась лёгкостью, но ощущение тревоги не исчезло полностью, а лишь отступило, скрываясь где-то в дали. Вся та муть, что копилась внутри, отступает куда-то на задний план, уходит к самому горизонту, туда, где свет от фонарей едва касается чёрной глади моря.

***

Киса сидел как штык у Зуева в кабинете, явившись даже на несколько минут раньше. Стены кабинета тонули в полутьме, и свет настольной лампы отсвечивал на полированном дереве стола. В помещении витал слабый запах кожи и сигар, смешанный с чуть уловимым оттенком дорогого виски. Зуев сидел за массивным столом, его взгляд скользил по Кисе так, будто тот стоял перед ним на допросе. С минуту Зуев не произносил ни слова, затем с раздражением швырнул на стол папку, и она с глухим стуком легла перед Кисой. — На, изучай. Раз уж сунулся в это дело, — тихо бросил Зуев, сцепив пальцы перед собой. Киса взял папку, его пальцы слегка дрожали от возбуждения — и страха. Личное дело Ренаты Офелии Фаркаш, прямо здесь, в его руках. Он пролистнул около двух десятков страниц, его взгляд скользил по сухим строчкам отчёта, сканируя каждый абзац. В кабинете царила тишина, слышно было только, как стрелка старинных часов на стене мерно отстукивает секунды. Фотографии, какие-то не знакомые имена, информации о нескольких пансионах, штрафы, приводы, замятые дела. Всё, да всё не то.  Прошло минут пятнадцать, и Киса захлопнул папку, недовольно хмурясь. — Это чё всё блять? — произнёс он, и его тон прозвучал скорее разочарованно, чем с уважением. — Кис, может, тебе борзометр на Рождество подарить? — сквозь зубы прошипел Зуев, явно недовольный таким пренебрежением. — Да тут же почти нихуя нет! — Киса, вновь распахнув папку, резко ткнул пальцем в одну из страниц. — Пара строк и сухие факты. Даже о том, что было в Уилтшире, ни слова блять. А ведь там, судя по всему, какая-то залупа и случилась.  — Там, блять, достаточно сказано, чтобы её папаша решил меня заказáть, если только узнает, что мы копаем под его дочь, — едва слышно, но злобно ответил Зуев, и его глаза сузились в острый прищур. — Слишком много вопросов, Киса. Вот именно поэтому я и не хотел лезть в это дерьмо. Киса нахмурился, пытаясь переварить услышанное, и вдруг вспомнил один из пунктов в папке.  — Погоди, я не понял… У Булгакова есть брат? — осторожно спросил он, пытаясь уловить связь. — Чё? Ты не литературу читал, а личное дело, — сухо ответил Зуев, с ноткой раздражения в голосе, но затем его взгляд смягчился, как будто он понял, куда клонит Киса. — Да у Левского, ты ж недавно у его папаши участок выкупил, — отмахнулся Киса, но продолжил листать папку, пытаясь найти связь, пока Зуев чуть заметно кивнул. — У Афанасия Левского был первый брак с британкой. От неё сын — Ричард, который учился с Ренатой в Уилтшире. Как я понял у них была  довольно тесная связь, — сдержанно добавил Зуев, ненадолго задержав взгляд на Кисе. — Понятно, — Киса снова погрузился в папку, пытаясь уловить, где всё-таки могло произойти что-то важное. —  Что же сука случилось в этом Уилтшире?Хули она вернулась сюда, и каким боком тут Ричард? Слишком много пробелов. Что за дело такое?  Киса захлопнул папку и замер. В памяти всплыл тот самый странный букет, доставленный недавно, с запиской от «Р. для Р.». Сука, что за хуй же этот Ричард на самом деле? Ещё больше ебучих загадок.  Зуев, видя, как Киса упёрся взглядом в одну точку, оборвал его раздумья ледяным голосом: — Кис, слушай сюда внимательно. Ты вот это прочитал — и забыл. Больше меня в эти дела не втягиваешь и сам туда не суёшься. Иначе тебя оттуда уже никто не вытащит. — Понял, — кивнул Киса, чувствуя, что догадки, крутившиеся в его голове, остаются висеть в воздухе, будто сгустившийся дым, который невозможно рассеять. — Свободен, — коротко бросил Зуев, махнув рукой в сторону двери, но затем бросил короткий взгляд на папку в руках парня и добавил: — И папочку оставь. Не для твоих глаз. Ну и трубку научись брать, а то у тебя, чёрт возьми, телефон разрывается, - ткнул на телефон который снова утопал от пропущенных звонков.  Киса, несколько обескураженный, встал, осторожно положил папку на край стола и вышел из кабинета. Как только он оказался в коридоре, мысли начали лихорадочно мелькать в голове. Прочитанное не давало покоя, каждый обрывок информации напоминал загадку. Вертя телефон в руках, он наконец перезвонил Рите, чьи настойчивые звонки прерывали его размышления последние десять минут. — Ритусь, чего тебе? — с ходу начал Кислов, стараясь сдержать раздражение, хотя в голосе его сквозила раздражённая усталость. — Кисунь, в твоих интересах принимать от меня звонки, — отозвалась она тоном, будто издеваясь, но с налётом деловой серьёзности. — К делу давай, — с трудом подавив вздох и прислонившись плечом к холодной стене. Накатывающее беспокойство сжало его грудь. — Я сейчас в "Инче", мы ужинаем с новыми компаньонами отца, — начала Рита размеренно, с заметной ноткой важности в голосе. — Да, ахуенный рестик. Позвонила, чтобы похвастаться, что стол выцепили? — он поднял глаза к потолку, усмехнувшись, но внутреннее напряжение возрастало с каждой секундой. — Если ты сейчас не заткнёшься и не послушаешь, то я ничего рассказывать не буду, — резко оборвала его Рита, её голос стал твёрдым, и в нём слышалось раздражение. — Слушаю, — выдохнул он, стиснув зубы. Пальцы слегка дрожали, но он был готов услышать что угодно, лишь бы понять, куда ведёт этот разговор. — Твои соседи, Кис, мило ужинают здесь, прямо под моим носом, — медленно произнесла она, будто проверяя, как он отреагирует. — Чё, блять? — Киса на секунду замер, чувствуя, как его сердце рванулось быстрее. Внутри что-то болезненно перевернулось, а пальцы сжались на телефоне. — Ты слышал. — В её голосе прозвучала твёрдая интонация. — Но, как я тебе уже говорила, я в твою затею с Ри и этими играми не вмешиваюсь. Меня уже раздражают эти ваши игры.  Кислов стоял, прижав трубку к уху, чувствуя, как напрягается каждый мускул. Эта новость выбила его из равновесия, и, словно в тумане, он уже прикидывал, как быстро сможет оказаться в «Инче». — Я еду, — коротко бросил он, срываясь с места. — О, конечно, Кисунь, не за что, — едва заметно усмехнулась Рита. — Обращайся, всегда рада помочь в твоих великих миссиях. — Да, Ритусь, добазарились, — нервно усмехнулся парень.  Бросив телефон в карман, Киса резко открыл дверь и вышел, оставляя за собой клубы холодного воздуха. Ноги сами несли его к машине, а дорога к Инчу прошла в тумане. 

***

Из широких окон, доходящих до самого потолка, открывался потрясающий вид на огни мегаполиса, искрящиеся, как драгоценные камни, вдалеке и внизу. Огромные стеклянные панели пропускали свет от огромных люстр, напоминающих звёзды, что, казалось, плавали под высоким потолком, переливаясь холодным белым светом.  В воздухе витал тонкий аромат дорогих духов, смешанный с едва уловимым запахом свежих цветов, которые стояли в хрустальных вазах на каждом столе. В углу играл джазовый ансамбль, и лёгкая музыка дополняла общую атмосферу изысканности и скрытой роскоши. Официанты в белоснежных униформах передвигались бесшумно, как тени, оберегая комфорт посетителей и подавая блюда, оформленные, как произведения искусства: авторские закуски, подаваемые на серебряных подносах, редкие вина и десерты, украшенные лепестками съедобных цветов и тончайшими сахарными нитями. Рената медленно отпила коктейль, и её взгляд стал холодным и сосредоточенным. Она устала от многозначительных пауз и скрытых смыслов в разговоре, который Сокол так ловко пытался вести, маскируя свои истинные намерения под обаяние. Тишина за столом уже начинала давить, и она решила разорвать её. Рената смотрела на Даню пристально, с любопытством, но и с долей подозрительности. Она решительно нарушила молчание, прищурив глаза, словно пыталась вскрыть его заготовленный ответ: — Слушай, один вопрос: что тебе от меня нужно? — Она произнесла это прямо, не давая возможности уклониться, откинувшись назад, скрестив руки на груди. Даня, до этого расслабленный и уверенный, даже немного растерялся под её пристальным взглядом. Он тут же попытался вернуть себе контроль, улыбнувшись и облокотившись на стол, как будто это был всего лишь милый разговор: — Какой глупый вопрос, Ри, — его голос был непринуждённым, даже чуть игривым. — Мне нужна твоя чудесная компания, чтобы скрасить этот гнусный вечер. Он театрально развёл руки, будто это был самый очевидный ответ на свете. Но девушка, лишь усмехнувшись, подалась вперёд и продолжила его изучать с лёгкой насмешкой. — Вот только я тебе не нравлюсь, и мы оба это знаем. К чему этот цирк? — Она произнесла это без намёка на улыбку, с холодной, цепкой интонацией, словно изучала его реакцию. Сокол чуть напрягся, но затем флиртливо усмехнулся и, нарезая стейк, бросил ей с показным равнодушием: — Это уже второй вопрос, Ри. — Увиливаешь? — усмехнулась она, скрестив руки на груди. — Или просто боишься сказать правду? — Правду? Да ладно тебе, Цветочек, — ответил парень, чуть откинувшись на спинку стула, его глаза заискрились от интереса к игре. — Правда в том, что ты просто не привыкла, когда за тобой красиво ухаживают, а ещё ты чертовски мило злишься.  Рената приподняла бровь, словно его слова были ей до того смешны, что она даже не знала, с чего начать. — Красиво ухаживают? — Фаркаш тихо фыркнула. — Извини, но это чуть ли не худшее свидание в моей жизни.  Он наклонился ближе к ней, словно это была его любимая роль: — Возможно, ты просто не готова признать, что я тебе тоже интересен, — проговорил он вкрадчиво, стараясь поймать её взгляд. Блондинка качнула головой, едва заметно, с почти снисходительной усмешкой: — Прекрати. Если ты действительно хочешь меня впечатлить или заинтересовать, придётся постараться получше, — она чуть наклонилась к нему, не сводя взгляда с его лица. — Так что всё-таки тебе от меня нужно, Сокол? Он выдержал её взгляд, потом, словно отмахнувшись от серьёзности её слов, опять улыбнулся: — Да просто вечер, компания — ну и, конечно, девушка, которая умеет сказать мне «нет». Разве не этого всегда хотят мужчины? Она только сильнее нахмурилась: — Боюсь, что не верю в твои «просто». И мужчина такое громкое слово, — она пристально посмотрела ему в глаза, будто пытаясь найти ответ в его взгляде. — Может, родители привили тебе мысль, что надо водиться с дочкой Аркадия? Или у тебя какой-то спор, или может я галочка в каком-то списке достижений? — Вот что у тебя за низкая самооценка? Или высокая досталась твоему брату индюку? — усмехнулся Даня, стараясь направить разговор в более лёгкое русло. — Думаешь, у меня есть другая причина интересоваться тобой? Да ты интересна сама по себе, перспективная, красивая… Рената оборвала его, не скрывая ни капли недовольства: — Это всё заслуги моей семьи, Даня, — в её голосе прозвучал лёгкий оттенок досады.  Сокол открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут их прервал звук лёгкого стука по столу и весёлый голос, словно громкий сигнал тревоги: — Ой, соседи, а что это у вас тут сбор и без меня? — неожиданно возник перед ними Кислов. Он плюхнулся на стул, будто только этого и ждал. — Данюш, как некрасиво с твоей стороны меня не позвать. Мисс Уилтшир, так и быть, прощу на первый раз, — подмигнул он Ренате, которая замерла, смотря на него с едва заметной усмешкой. Даня выдохнул и сжал вилку так, что суставы пальцев побелели.   — Кис, ты что тут забыл? — процедил он сквозь зубы, не отводя взгляда от самодовольного лица Вани. Киса только ухмыльнулся, сделав вид, будто не замечает напряжения. Слегка наклонившись, он потянулся к бокалу Дани и с небрежной наглостью осушил его одним глотком. Затем, откинувшись в кресле и словно обращаясь исключительно к Ренате, он сказал: — Как что? Мимо шёл, смотрю и думаю, дай спасу любимую соседку от скуки. Здесь же такая тоска нависла, что даже охранники у лифта зевать начали. Даня со сдержанной злостью взглянул на Кислова: — Кис, мы на семьдесят третьем этаже, так что, может, и ты бы нашёл, чем заняться на нижних этажах? Кислов, притворно пожав плечами, ухмыльнулся ещё шире: — Сокол, ну как ты не понимаешь, я же не мог оставить её одну с тобой. — Он подмигнул Ренате. — Тем более, мне тут твои друзья из охраны шепнули, что ты целый час пробовал произвести на неё впечатление. Как там, рассказывал про свои победы в школьных олимпиадах? Или пошёл сразу на "заветные" истории про свой богатый род? Или про то как ты проебал место капитана? Даня едва сдержал раздражение, снова схватившись за вилку.   — Слушай, а если я тебя скину с семьдесят третьего этажа, ты все свои кошачьи жизни израсходуешь? — прошипел он, едва сдерживая себя. Кислов лишь приподнял бровь, смотря на Дани с лёгкой усмешкой.   — Сокол, детка, не душни. Видишь — даме скучно, твоё свидание так себе. С тобой хоть кто-то выдерживает до второго блюда?  — Съебись, а, - уже процедив сквозь зубы прошипел парень.  Киса, почти не обращая внимания на злобу Дани, окинул взглядом девушку с ног до головы и со свойственной ему нахальностью заявил: — Фаркаш, а ты для кого так нафуфырилась? Этому что ли хочешь понравиться? — в его голосе слышался вызов и издёвка. — А кому ей нужно пытаться понравиться? Тебе, что ли? — взорвался Даня, забыв о вежливости. Ваня с притворным удивлением приподнял бровь: — Ебать, как не культурно, Сокол! Не знал, что так переживаешь. Ты ж вроде делаешь вид, что ты всегда спокойный и благородный. А тут такой проеб. Или дерьмо наружу лезет?  Даня, уже не сдерживая раздражение, скривил лицо.   — Слушай, Кис, а ты не слишком здесь разошёлся? Думаешь, если ты вклинился между нами, то сразу стал интересней? Рената, наблюдая за их ожесточённой перепалкой, наконец поняла, что они оба настолько поглощены попытками друг друга принизить, что её присутствие стало для них не более чем фоном. Она спокойно встала, поправила складки на блузе и с лёгкой усмешкой сказала.   — Вы продолжайте, продолжайте , не отвлекайтесь, мальчики. Киса, ухватившись за её слова, притворно вскрикнул схватившись за сердце: — Фаркаш, ты оставляешь нас в этот критический момент? Я-то здесь исключительно ради тебя, чтобы у тебя был хотя бы один нормальный собеседник. Даня, искренне раздражённый, почти прорычал, глядя на Кислова: — Ты тут единственный, кто не понимает, что никому не нужен. — Бутылочку Клико для моих любимых соседей пожалуйста и какой-то не приторный десерт, - сказала девушка подошедшему официанту всучив ему пару крупных купюр.  С этими словами она развернулась и направилась к выходу, оставив парней переглядываться друг с другом в растерянности и раздражении. Её шаги были уверенными, а спина прямая — она знала, что за соревнованием по размеров членов ей наблюдать не интересно. Рената, кутаясь в пальто, стояла на улице и в ожидании водителя лениво прокручивала сторис друзей. После дифирамбов Дани и циркового выступления с участием Кислова вечер оставил у неё неприятное послевкусие. Хотя если бы не внезапное вторжение Кисы, это, пожалуй, было бы самое скучное свидание в её жизни. Хотя теперь, с его вмешательством, оно, может, заслуживало почётное третье место. Она машинально пролистывала ленту, когда её взгляд задержался на сторис Костра — вот откуда Киса узнал о её местоположении. Единственное, что оставалось неясным, был его мотив, но она собиралась это выяснить позже. Рената стояла под светом уличного фонаря, завёрнутая в пальто и погружённая в мысли. Вспоминая, как развивался этот нелепый вечер, она ощутила нарастающее желание просто забыть всё и уехать домой. И тут за спиной раздался знакомый голос. — Фаркаш, куда ты так съебалась? Она обернулась. Запыхавшийся Кислов догнал её, едва скрывая раздражение. — Ты что, пешком сбегал? — Рената приподняла одну бровь, оглядывая его с лёгкой усмешкой. Он был здесь и сейчас, весь в этом своём дерзком шарме. Кожаная куртка, распахнутая наперекор холодному ветру, под ней чёрный свитер, подчеркивающий широкие плечи. Волосы чуть растрепались, лежали небрежно, но как будто так и задумывалось — именно тот стиль, который её знакомые часами воссоздавали в салонах, но он носил его будто без усилий. Свежий, едва уловимо дерзкий одеколон дополнял его образ — сильный, манящий, одновременно душащий и притягивающий. — Тоже решил сбежать от Сокола? — спросила Рената с лёгким сарказмом, пряча улыбку. Но он вдруг сменил тон, его взгляд потемнел, стал серьёзным. — Скажи только блять честно, ты назло мне согласилась пойти с ним? — его карие глаза, глубокие и тёмные, будто пытались прочитать её насквозь. Рената скрестила руки на груди и, взяв себя в руки, ответила сдержанно. — Не слишком много ли чести? Может, он мне просто нравится. Кислов фыркнул и усмехнулся, его глаза искрились насмешкой. — Ой, попизди, Фаркаш. Я видел твоё лицо, когда зашёл. И вижу, как ты смотришь на меня. — И как же я на тебя смотрю? Просвети, — она вздёрнула подбородок, стараясь удержать в голосе нотку иронии, но чувствовала, как внутри всё сжимается от его взгляда. Киса шагнул чуть ближе, его голос стал низким, чуть хриплым. — Так, как будто тебе интересно, что я сделаю дальше. Её глаза блеснули вызовом, но она быстро вернула самообладание и ровным тоном произнесла: — Промах. Я просто жду, пока ты успокоишься и уйдёшь. Кислов усмехнулся, его улыбка стала шире, глаза не отрывались от неё, и он наклонился ближе, почти касаясь её лица. — Что-то мне подсказывает, ты на самом деле не хочешь, чтобы я уходил, — прошептал он, голос его стал тише, интимнее, будто срываясь с губ лишь для неё одной. — Очень самоуверенно, Кис, — она запрокинула голову, чтобы удержать зрительный контакт, её взгляд был твёрдым, но сердце забилось быстрее. Его глаза сверкнули, он усмехнулся, в его взгляде мелькнул вызов. Шагнув ещё ближе, он оказался совсем рядом, наклоняясь к её лицу так, что его дыхание обдавало её щёку.  — Только попроси, — прошептал он почти неслышно, медленно сокращая оставшееся расстояние. — Что хочешь. Попроси, и я уйду. Между ними воцарилось напряжённое молчание, которое длилось мгновение, но казалось вечностью. Но затем, едва Кислов притянул её к себе, Рената ощутила, как её сердце забилось с новой силой. Он наклонился, и его губы, мягкие и тёплые, коснулись её с едва ощутимой нежностью, словно проверяя её реакцию. От неожиданности она задержала дыхание, но не отпрянула. И тогда он, словно поняв её молчаливое согласие, поцеловал её чуть глубже, настойчивее. Его поцелуй был сначала лёгким, почти дразнящим, но вскоре становился всё более уверенным и властным, как будто он, наконец, позволил себе отпустить всю ту сдержанность, которую она видела раньше. Он коснулся её губ сначала осторожно, но почувствовав её ответ, чуть приоткрыл их, углубляя поцелуй с такой силой и страстью, что её колени чуть подогнулись. Она не успела осознать, как её руки сами потянулись к его шее, пальцы зарылись в его волосы, тёплые и чуть растрёпанные. Кислов держал её за талию, крепко и уверенно, будто боялся, что она может передумать и вырваться. Его ладони скользнули по её спине, согревая даже через плотную ткань пальто, притягивая её ближе, так что между ними не осталось и дюйма. Тепло его тела окружало её, как невидимая защита от холодного ночного ветра. Его поцелуй был жадным, требовательным, будто он ждал этого момента слишком долго и теперь не мог насытиться. Всё вокруг растворилось. Остался только он, его губы, этот свежий аромат одеколона, который теперь окружал её словно облако, и его руки, твёрдые, надёжные, но такие нежные, что она на мгновение потеряла ощущение времени.  Когда они, наконец, разомкнули губы, Рената едва могла отдышаться. Кислов всё ещё держал её, его лицо было совсем близко, глаза светились довольной, почти хищной улыбкой, а губы, чуть припухшие от поцелуя, не могли скрыть лукавства. Рената на мгновение замерла, её сердце колотилось так, что, казалось, он мог его слышать. — Мой водитель, - тихо проговорила девушка заметив черный майбах стоящий за спиной.  Киса слегка отстранился, но не убрал руки, его пальцы всё ещё лежали у неё на талии, словно не желая отпускать. Он перевёл взгляд на чёрный майбах, который плавно подъехал к ним пару минут назад и остановился в нескольких шагах. — Ну что ж, — тихо проговорил он, его голос прозвучал неожиданно спокойно, почти мягко, — кажется, твое свидание удалось.  Она сама того не понимая кивнула, но не сразу сделала шаг назад. Что-то в этом моменте, в его внимательном взгляде и в тепле, исходившем от него, заставляло её задержаться. Ей хотелось сказать что-то, но подходящих слов не находилось. Майбах подал световой сигнал, давая понять, что ждёт её. Рената, собравшись с мыслями, отступила, поправив пальто, и сдержанно кивнула Кислову на прощание. — Это было одно из худших моих свиданий, — сказала она, её голос звучал твёрдо, хотя внутри всё ещё бушевали эмоции. Он сделал шаг назад усмехнувшись от такого ответа, его взгляд оставался на ней, даже когда она открыла дверь и села в машину. В последний момент, прежде чем дверь закрылась, он бросил: — Жду реванша, Фаркаш. Она бросила ему последний взгляд, в котором читался вызов, но также нечто ещё, более тёплое и глубинное, чем она готова была признать. Когда машина плавно тронулась, оставив Кислова позади, Рената, наконец, позволила себе улыбнуться.