В обмен на сигареты

      Началось это еще четыре года назад, но переросло в хроническую болезнь только через два.       Кит всегда был слишком худым ребенком. В детстве родители думали, что это из-за его гиперактивности. Постоянно носится, всегда в движении, невозможно остановить. Кролии приходилось догонять его, чтобы силком усадить на свои колени и извиняться перед родителями Холлтов и Макклейнов за то, что Кит постоянно втягивал их детей в какие-то передряги, держа при этом вырывающегося пятилетнего Кита с ненормальной улыбкой на руках.       Он даже занимался спортом. Активным, который обязательно включает скорость и движение на сумасшедших скоростях. Ролеер-гонки, лёгкая атлетика, плавание… нет, вода стесняла движения.       Но сейчас от того яркого фейерверка осталась лишь одна жалкая не потухшая искра.

Отголосок прошлого Кита. Оболочка.

      Он снова попадает в больницу из-за истощения. Снова в психиатрию, отделение расстройств пищевого поведения, западное крыло, второй этаж, палата тринадцать. Киту здесь нравится разве что ироничность судьбы.       Он падает в обморок на уроке химии. Сначала всё было нормально, правда. Пидж только посмотрела на него как на умолишённого. Сказала, что у него кожа почти прозрачная, но Кит отмахнулся.       На перемене перед уроком он присоединился к отряду других умалишённых и пошёл в смежную с кабинетом лаборантскую, курить в вытяжной шкаф. По приколу. Пожарная сигнализация никогда не работала в этой обосанной школе, даже когда на кухне загорелась печка для хлеба, вот умора была. Особенно от осознания, что Кит с Джеймсом приложили к этому руку.       Не то чтобы он прям очень общительный, да и успеваемость застряла где-то в клоаке старой математички, так что срать — он курит вместе с одноклассниками в вытяжной шкаф с видом великомученика. Ты ведь так заебался в десятом классе, малыш.       Пидж его ругает, говорит, что так он засрёт себе легкие и уж точно не вернётся в бег, но как-то срать, он и не собирался. Ни в бег, ни в ролики, ни в господи-боже школьную команду по футболу, куда его позвали только из-за его быстрых ног и благополучно выперли из-за непригодных для такого жестокого спорта размеров.       — Черт возьми. — Не потухший пепел падает на коврик под ногами, и Кит с шипением растаптывает его ногой, ассоциируя с собой. Одноклассники гогочут. — Что за срань сегодня?       — Контрольная по алкадиенам, зачет по физре, — пытается вспомнить Джессика, держа во рту сразу две сигареты. По приколу. У них всё по приколу. Кит в принципе существует по приколу, но как-то не прикольно сейчас получается. Совсем.       — Тест по стереометрии, — подхватывает её подружка Сара.       — Сочинение по русскому, стих по литре… — Продолжает кто-то. Боб или Сэм…       — Блять. — Кит закатывает глаза и бьётся виском о дверцу шкафа. — Дайте сочинение списать.       — В моей сумке возьмёшь, — бурчит Джессика. — Но помни, это только из жалости, Когане.       — Заткнись, я знаю, что ты считаешь меня милым.       — Сара, сука, — она смеется, тыча подругу под ребра. Обе хохочут. — Это неправда.       — Ладно. Тогда подрочу на тебя в душе.       — Фу блять, фу нахуй. — Она морщится, скаля зубы с легким темным налетом из-за частого курения, улыбаясь.       —Шухер!       Все шестеро синхронно прячут окурки кто-куда. В карманы сумок, брюк, юбок, обувь. И быстро выходят, расходясь в разные стороны как ручеёк. Садятся на свои места и даже не переглядываются. Через десять секунд заходит страшная училка и ничего не замечает. Или делает вид, потому что её это тоже конкретно заебало.       Первые двадцать минут проходят спокойно, но от мерзотного запаха в этом кабинете кружится голова и начинает сильно мутить. Не от того, что он не ел ничего третий день, один из которых даже не пил. Кит себя в этом, по крайней мере, убеждает. Когда его кренит в сторону…       — Когане? Когане, как самочув-…

Хлопок. И темнота.

      Даже привычных испуганных взвизгов нет. За него наконец-то перестали волноваться? Уже вошли в привычку, что мальчик с впалыми щеками и сморщенными мешками под глазами падает в обморок стабильно каждые три месяца? Лучше в школе, чем на улице, по крайней мере.       Здесь хотя бы сразу внимание обратят. Вынужденно, конечно, потому что бюрократический мусор на листках бумаги, которые подписали эти убогие педагоги, вынуждает их оказать помощь пострадавшему ученику.       На улице могут спутать с каким-нибудь бомжом или детдомовцем, сбежавшим из приюта и просящего на милость.       Но Кит скорее отгрызёт собственную руку, чем попросит помощи.       Он не открывает глаза, но чувствует, что снова пришёл в сознание. Кто-то из мед-бригады тычет ему в нос ватку с нашатырным спиртом и придерживает за голову, другой ставит капельницу в тонкое предплечье. Кит с трудом открывает глаза, но чисто из интереса — посмотреть, та же ли медсестра приехала на вызов — Вероника, старшая сестра его одноклассника, на удивление с которым у него нормальные отношения.       Но он не видит её. Не видит смуглой кожи, шоколадно-каштановых волос, теплых карих глаз, смотрящих на него с осуждением из-под очков… Над ним кто-то склонился и продолжает держать вату со спиртом у носа, и Кит видит бейджик. Така… С-ш… Шир….ган… Тьфу блять, язык сломаешь. Азиат, в общем, какой-то.       Он откидывает голову назад вопреки силе, которая её удерживает и матерится сквозь зубы.       — Блять…уберите …       — Очнулся. — Поражённо выдыхает мужчина…нет, парень. Молодой парень. Значит, на этот раз медбрат.       В ноющую руку вставили капельницу, а в другой ладони Кит нащупывает маленькую ладонь. Пидж.       — Эй…       — Кит…       — Не ной только, — шипит он и пытается подняться, но Пидж на столько до боли сдавливает его пальцы, что он заканчивает что-либо предпринимать. — Пидж, ну же, ты сильная.       — Почему? Почему ты делаешь это с собой? Мы разве не говорили об этом? Ты обещал мне...       — Девушка. — Осаждает её какая-то женщина. Видимо новая врачиха на этой скорой, а Киту она уже не нравится по одному только голосу. — Отпустите его руку. Ему требуется срочная медицинская помощь.       Кит вздыхает и поворачивает голову к подруге:       — Слышала? — Шепчет он, чтобы Пидж наклонилась ближе, и она так и делает. — На этот раз без госпитализации. Наверное месяц, а не два.       — Кит, пожалуйста… Тебе принести что-нибудь? Я приду к тебе через два дня, раньше не пускают…       Кит цыкает ей, и вырывает свою руку сам, потому что иначе это сделает врач или медбрат:       — Будь лапочкой, купи мне сигарет.       Это последнее, что говорит он, и задние двери Скорой закрываются прямо перед ней. Пидж, и ещё несколько одноклассников, с кем он нормально общается, стояли рядом и провожали его в последний путь. Ханк и Лэнс с биологического класса, и Пидж — с их математического.       Они выезжают со двора школы и Кит своей костлявой задницей чувствует каждый бугор и яму, через которые он добирается в школу каждый день по этой дороге.       Через несколько минут молчания и заполнения бумаг с данными врача, принявшего вызов, врачиха поднимает взгляд на него и кивает медбрату.       — Полное имя, возраст, адрес проживания и контактные данные родителей.       — Седрик Фригман, восемнадцать лет, Бэйкет стрит тридцать дробь пять, номер мамы… — Кит нагло врёт, но он до ужаса хочет увидеть реакцию этих несчастных новичков, когда они будут звонить чей-то матери и спрашивать про Седрика. Реакция предыдущей медицинской бригады была прекрасной — на ушах стояло всё отделение, а к концу дня — больница. Жаль, что Кит валялся без сознания тогда.       Эмоции отлично поддаются контролю, потому что Кит не улыбается вообще ни разу, лишь усталыми глазами пялится в потолок, пока они едут до больницы.       Голос нового медбрата, глубокий, низкий, прорезает словно ножом мягкую кожу младенца тишину:       — Дай свои документы, удостоверяющие личность и дневник. — Просит он, а закатывает глаза Кит.       — Зачем они тебе сдались? — Стонет он и закрывает глаза. — Я упал в обморок пять минут назад, дай мне отдохнуть, Ши…гане… — Пытается вспомнить имя он, но разочарованно стонет и шипит. — Блять…       — Широ. Просто Широ. Ничего, у меня сложная фамилия. — Медленно выдохнув, спокойно говорит… Широ. А, так вот как его зовут.       — Мне срать. Я вообще думал, что это имя. Чертов туземец…       — За оскорбление медицинского состава на твой счет ляжет штраф, Седрик. — Рычит ему женщина с другого конца машины.       — Мне сра-а-а-ать. — Рычит Кит в ответ.       Широ вздыхает.       — Это не Седрик. — Заключает он без лишнего драматизма.       — Что? — Оба, и Кит и врач недоумевают, и Кит даже почти по-настоящему.       — Ты не видишь, он врёт? Давай, парень, покажи свой паспорт, водительские права или дневник. — Убеждает Широ обоих, а Кит растерянно хлопает длинными черными ресницами. Откуда он знает, что у него есть права? — Что-нибудь из этого.       — Клянусь, Широгане, если ты прав…- шипит женщина, разрывая документ о вызове на несколько аккуратных частей и выкидывает. Достаёт из папки чистую копию.       — У меня нет ничего из этого. — Широ продолжает пристально на него смотреть. — Клянусь. — Кит готов ударить себя в грудь для достоверности, но в руке капельница. Широ смотрит. — Аргх! Что ты пялишься?! — Рявкает он, сев резко, но тело настолько слабое, что валится обратно. — Посмотри мой рюкзак! Вы должны были взять!       — Как твоё имя?       Кит с ненавистью смотрит на него и по взгляду понимает, что нет — не взяли. Черт… там его права на байк… Пидорасы из одиннадцатого найдут рюкзак неудачника-Когане и перероют его в поисках интересных вещей — права одни из них, — и порвут. Про их наличие он соврал, но дневника правда не было. Как и паспорта. Он всё ещё лежит в залоге за мелкую кражу три недели назад.       Широ повторяет вопрос. Кит бесится и матерится на него.       — Я не могу вколоть тебе успокоительное, иначе ты вообще отключишься… — С сожалением говорит Широ. И смотрит дальше. — Неизвестно на какой срок. Хотя очень хочу.       У Кита от злости кружится снова голова и он закрывает глаза. Просто отдаться этому чувству, если сопротивляться — будет ещё хуже. Небытие медленно затягивает, Кит издаёт звук, будто это его предсмертный вздох.       — Эй-эй-эй, нет, не спать. — Широ хлопает его по щекам. Ладони у него мозолистые, натертые… Интересно, откуда у фельдшера такие руки? — Имя, фамилия. Сейчас же.       Кит сдается почти рычащему тону Широ:       — Когане… Кит, семнадцать. — Бормочет он, морща лицо от резких прикосновений, которые Кит терпеть не может. Это мерзко, когда нарушают твоё личное пространство и касаются липкой кожей. Пальцами, руками, случайные касания частями тела, срань — снимите скальп.       Повисает небольшая тишина. Кит думает, что вот оно — долгожданная минута, когда он может погрузиться в сон, вернее — вырубиться, но он слышит это.       — Это… ужасно удобный возраст.       И шок вперемешку с возмущением пронзает иглой где-то между рёбер, глаза широко раскрываются, демонстрируя Широ их полную и бесповоротную красоту. Нет ну, глупо отрицать, что фельдшер симпатичный… Это ночное небо, вихрь звёзд на нём, холодный ветер пустыни в нём. И Широ тонет. Неловко кашляет в кулак, отводя взгляд.       Что это блять такое было?       — Ты выглядишь… моложе.       Матерь божья, теперь ему стыдно. Кит не эмпатик, но ему блятски стыдно, и он благодарен, что всю кровь его истощённый организм отдаёт полу-живым органам, а не его белому как мел лицу.       — Я думал лет четырнадцать… Ты ещё такой худой.       Широ, умоляю, заткни свой рот. Потом используешь его для чего-то другого.       Врач отрывается от первой строчки заполнения документов. Понимает, что больше информации из подростка не вытянет, и цокает, убирая ручку в нагрудный карман, как-бы обращаясь к Такаши:       — У него анорексия. Попадает к нам каждые три месяца из-за истощения. Неисправимый случай. — Она делает вид, что не видит, как Кит демонстративно повернулся на бок и закрыл ухо свободной рукой. Ребра и тазовые кости больно впиваются в каталку. — Я не понимаю, что с ним делать. Никто не понимает! Ему пытаются все объяснить — и психиатры, и психологи, и родители, и врачи — что он загнётся через несколько лет! Ты умрешь. — С упреком она тычет пальцем с длинным острым ногтём в икру Кита. Тот с шипением поджимает ноги к себе и скручивается калачиком. Широ испытывает сильное желание положить руку на его спину и успокоить, показать, что хотя бы он его ни в чем обвинять не собирается. — И твои родители будут страдать. Твои друзья будут страдать. Ты всем доставишь одни проблемы, и делаешь это даже прямо сейчас.       — Перестаньте. — Низко останавливает её Широ, а женщина злобно смотрит на него. Да как посмел этот… А хотя, повнимательней присмотревшись к Широ и его размерам желание спорить резко испаряется. — Вы не делаете лучше. Ему нужна помощь. Поддержка. Вы его оскорбляете и давите. Это неприемлемо, мэм.       Женщина глубоко вдыхает, готовая разразиться новой тирадой. И она это делает:       — Послушай сюда, Широгане. Ты в этой больнице каких-то две недели, и мне плевать, что ты ординатор краснодипломник, ты понятия не имеешь, что это за мальчик. — Тошнотворно тянет она, кривясь. — Когда ты побудешь с ним хотя бы неделю — поймешь, почему от него все отказываются, а дети — шарахаются. Потому что это — ночной кошмар всего отделения. Он орет по ночам как будто его убивают, хотя с виду такой милый — весь день лежит как овощ под успокоительными, не правда ли? — Почти рычит женщина, косясь на Кита, стремясь вытянуть хоть какой-то эмоциональный отклик. — Он не ест просто из принципа. Он курит. Выбирается ночью через окно на соседние балконы по карнизу… там уже стоят решётки, остальные дети могут поблагодарить Когане       Широ как можно незаметнее закатывает глаза и кладёт ладонь поверх руки Кита, которую тот обернул вокруг себя. И чувствует ответное сжатие, а после — как рука мелко трясётся. Дрожь слишком незаметная, если не иметь контакта с кожей. Он плачет.