Зеленый мрак

      В гостиной выключен телевизор. Я представляю, что он со мной здесь в ванной, целует. Сначала успокаивает — мои судороги опять мешают — только потом гладит за подбородок. И все становится легче с его объятьем, рукой на моей голове.       Спрятаться как в храме, чьи стены всё выдержат.       Блокнот все так же лежал на столе и жил своей поодинокой жизнью и уже не интересовал Питера, когда он проснулся утром, найдя Энн, с закинутыми на него руками и ногами. Поглаживая ее кожу, он смотрел в потолок из деревянных дощечек, что скорее всего были лишь декоративной вычурой, чтобы разбавить вид голых кирпичных стен.       Через несколько часов надо было появиться на студии, где будет записываться альбом. Желания наконец-то уехать домой и спокойно прийти на встречу не было. Он взглянул на лежащую рядом девушку и взяв в ладонь ее голову, наклонил к себе и поцеловал. Аккуратно освободившись от нее, он встал с кровати, надел штаны и осмотрелся. В спальне были только кровать, шкаф и тумбочки, на которых стояли многочисленные свечи, что уже давно догорели. В гостиной, что была своего рода коридором между кухней и спальней, за телевизором и кассетным проигрывателем стоял шкаф на всю длину стенки, заваленный снизу кассетами и виниловыми пластинками, весь верх занимали только книги. Он подошел к шкафу поближе, и рассматривал корешки: было много художественной литературы на английском, русском и другом славянском языке, который Питер не смог разобрать: часть из них были потрепанными и библиотечными. Несколько книг на немецком, в том числе по грамматике, некоторые почти рассыпались в руках, хоть и не были очень старыми, страницы были усеяны заметками, на каких-то так же были поставлены печати разных нью-йоркских библиотек. В стороне лежали книги по светоприборам на немецком и английском.       Разглядывая полки, доставая то одну книгу, то вторую, Питеру, конечно, было немного неловко ковыряться в вещах Энн, а с другой хотелось поглубже узнать, чем она живет. У двери стоял виниловый проигрыватель; на плате лежал недавно вышедшая пластинка Slowdive. Питер подумал сам себе; ей нравится та же музыка, которую он использует как обучающий материал для создания October Rust. На нижних полках кроме Joy Division, Cocteau Twins и The Smith, стояли набирающие популярность Radiohead, пару альбомов Depeche Mode, единичные альбомы Red House Painters с Dead Can Danсе и большая стопка с разной музыкой шестидесятых и хэви-металом семидесятых. Питер, увидя старую по виду пластинку с Revolver от The Beatles, улыбнулся. «Девочка любит изучать музыку». В голове встал образ, как она танцует под одну из психоделичных песен альбома и все пространство принадлежит только ей. А под другие подпевает тихо на кухне и виляет бедрами.       Со стороны спальни донесся скрип дощатой кровати. Питер положил винил на место и открыл дверь. Энн только протерла глаза и странным образом посмотрела на мужчину в дверном проеме, будто впервые его видела: Питер решил закатить глаза и протянул к ней свои длинные руки, кратко пробасил:       — Бу!       — Чудные нынче сонные параличи.       Питер перестал играться и подходил ближе к кровати.       — Доброе утро. Как чувствуешь себя?       — Как мешок картошки, который везли в багажнике грузовика, который угодил в сточную канаву. Кстати, могу нарисовать фоторобот водителя. Хотя, подожди…       Он хитро улыбается.       — Мне кажется, ты преувеличиваешь. Тебе бы не помешало ввести кардио-тренировки в свою жизнь.       — Я на них пару часов в рабочий день трачу, пока бегаю за сценой.       — Я про другие кардио-тренировки.       Его лицо как всегда серьезное: острый выразительный взгляд, через который даже не пробивается толика комедиантства. Толька лишь доля неловкости. Взяв воздуха будто пытаясь найти силу воли, чтобы продолжать смотреть ему в глаза, Энн спросила:       — Ты что-то хотел?       — Я могу воспользоваться твоим душем?       — Да, мыло у раковины.       — Спасибо, — он было уже развернулся, но вновь посмотрел на нее, — И еще… У тебя есть тональник?       — Я не пользуюсь косметикой. Тебе для чего?       — Не мне. Тебе, — Питер показывает на грудь и плечи, — Придется кое-что замазать, но если у тебя фетиш на показ подобного, то Бог тебе судья.       Аннабэт смотрит на себя и ужасается кровавым засосам на себе.       — Питер! Ты монстр!       — Странно, вчера я слышал совершенно противоположное, — совершенно спокойно говорит он и исчезает в гостиной, — Боже, еще, еще… Да, прямо так… Быстрее…       Из другой комнаты доносились вопиюще карикатурные стоны, а потом низкий заливистый смех.

***

      Светофор на переходе показывал красный, но машина все равно поехала дальше, выплевывая клубы бензинового дыма. Лиля ожидала Энн у черного входа клуба «Hot Malibu», держа во рту сигарету и пыталась зажечь спичку. В воздухе витал запах недавно окончившегося дождя; дрожащие руки Лили наконец поднесли огонек к сигарете, она прикурила. Время подходило к полуночи — клуб закрывался, и сотрудники сцены собирались идти домой, охранник выпихивал последних посетителей, которые напились и приставали к танцовщицам, что прятались в гримерке.       — Докатить до дома, киса?       Лиля обратила внимание на стоящего, вышедшего из черного входа, мужчину, что не выглядел, как клубный трудяга: гладко выбрит, одежда пропахла выпивкой, глаза горели и желали продолжения ночи.       — Отвали, мразь!       — Папа тебя не учил уважительно разговаривать?       — Пошел нахуй! — девушка продолжает посыпать его оскорблениями, что смешиваются со скрежетом опять открывающейся двери.       — Мальчик, — доносится усталый голос Энн, — дай пройти.       Она берет Лилю под руку.       — О, так вы подружки, — мужчина не унимается, — могу тогда обеим помочь.       Энн унимает освирепевшую подругу и обращается к нему:       — Помоги себе.       — Эй, так не водится…       Его рука дотрагивается до локтя Энн; она резко разворачивается к нему и твердой и уверенной хваткой берется за его мошонку. Мужчина начинает глухо кричать от боли. Энн, не меняясь в лице, сильнее сжимает ладонь в кулак, Лиля стоя к ним спиной, продолжает курить и нервно смотреть на светофор.       — Скажи спасибо, что я без маникюра. А то очко бы еще продырявила.       Она отпускает его и подходит к подруге, обнюхивая ладонь, что пару секунд назад сдавливала яйца мужчины.       — И помойся! — кричит она ему в узкий коридор меж зданий, и под ручку с Лилей выходит на освещенную дорогу.       Сидя на кухне у Аннабэт, Лиля крутит сигарету, набивая ее табаком и перемоленой травкой. Энн поднимается выше к окну и открывает его. Она замечает, как руки подруги не прекращают дрожать.       — Блять…       — Помочь?       — Дай нормальные спички.       Энн поджигает ей сигарету и дает новый коробок со спичками, что пользуется сама, чтобы зажигать свечи. Аннабэт предлагала подруге поужинать, но та отказывалась.       — Из-за таблеток у меня все сильнее пропадает аппетит. Отвратительно.       — Сколько еще пить?       — Психиатр сказал еще месяц. Мне это не нравится. Другой врач говорил, что их принимают как минимум год.       Энн продолжала есть суп, что подруга принесла с собой. Лиля все так же курила и смотрела на гладкую скатерть. В углу зазвенел телефон и Аннабэт медленно подходила к телефонной стойке.       Лиля слышала лишь слова подруги, вслушаться в голос по ту сторону было трудно.       — Конечно, не сплю… — на ее лице появилась нежная улыбка, — А куда?.. В понедельник смогу… Еще раз во сколько?.. Ага… Нужно как-то наряжаться?.. Зная меня могу прийти как всегда в робе, — посмеивается, — А до скольки чаще всего это затягивается?.. Прекрасно… — ее глаза расширяются от сказанного по трубке, — Спасибо… Хорошо, — улыбается с искоркой в глазах, — Да, до встречи.       — Тот самый коллега с тура? — выдыхает Лиля, получает краткий ответ подруги и плотный дым от косяка задерживается у открытого окна.       — Мне нужно отдать тебе платье. — говорит Энн, Лиля кивает.       Ей не понравилась улыбка Энн. Еще сильнее не нравилось ее собственное недовольство радостью подруги, что скорее всего впервые за долгое время стала получать удовольствие от жизни.

***

      — Это что за говно выходит на сцену?       — Смотри не поскользнись.       Энн стояла у края сцены и видела, как Питер настраивал гитару.       — А ты че стоишь? — подходит техник сцены, посмеиваясь. — За пульт живо!       — Ша, сегодня на отдыхе, — отвечает грузно девушка.       — Последи хотя бы, чтоб никакой долбоеб не вылез на сцену.       — Я по-твоему похожа на охранника? Зови своих амбалов.       — Не-не, ты сегодня будешь их заменой, — все веселится мужичок.       — Отстал от нее, — пригрозил Питер, закрывая Энн спиной — техник стал извиняться, мол только прикалывался.       — Че, твоим хахалем стал?       — Дэнни, завали ебало.       Энн хотела подняться на балкон, где сидят звукооператор и световик. Они махали ей и хотели, чтобы она зашла к ним: помотав им головой, она поняла, что чтобы ее не видели и не узнавали среди своих нужно было вообще не приходить. Она присаживается у сцены, хорошо видя всю четверку мужчин из группы. Зал скандирует «вы отстой» и захлебывающийся звук бас-гитары режет по ушам.

***

      — Попробуй тогда поймать!       Аннабэт спокойно с легкой улыбкой смотрит, как связка ключей от ее подвала и от дверей клуба, прыгаает от одних рук к другим.       — Давай еще убей меня ими! — кричит Кенни, когда ему чуть ли не в лицо прилетают как камень ключи.       Техникам становится все веселее перекидывать связку, до тех пор, пока Питер не ловит ее и, оттягивая ремень, не прячет в штанах, рядом с пахом.       — Игра закончилась.       — Кому-то придется хорошо поработать, — ехидничает световик в сторону Энн.       — Не завидуй ему, Дэвид, — обращается девушка, — Кстати, как поживает твой анус с того раза?       Техники заржали уже над световиком.       — Могу заново организовать уже не пинок ботинком, а каблуком прямо вовнутрь. Новые ощущения, абсолютно бесплатно.       Снова поднялся шум. Дэвид стал убегать от Энн, что только сильнее подначивала и кричала ему вслед:       — Я же тебе только помочь хочу, сладкой мой. Все сидишь в будке, жопа чахнет. А часики-то тикают!

***

      Люди выходили из клуба, когда время подходило к полуночи. Машина Питера стояла чуть дальше одного квартала; он и Энн прогуливались по улице.       — Недавно в другом клубе неподалеку кто-то по приколу повесил обложку с тобой из той фотосессии.       — Хорошее решение, — ответил Питер, — если они хотят, чтобы тот угол вонял щелочью и разочарованием.       — Обконченный уголок, — засмеялась Энн.       Питер кладет гитару в багажник. Аннабэт стоит у темной дорожки рядом с маленьким садиком, откуда выглядывает куст белых роз и она нюхает их.       — Нравятся? — замечает он, как ее пальцы аккуратно трогают веточки с шипами.       — Да. Такой легкий ненавязчивый запах.       Они оба сели в машину.       — Вечер в целом прошел нормально. Кстати, ключи на яйца не жмут?       — А, — вспомнил Питер, — прошу прощения.       Он отстегнул ширинку, чтобы достать ключи и протянул их Энн.       — Я так понимаю это не первый раз уже.       — Я привыкла. В конце концов, парни побесятся, потом отдают. В такие моменты лучше хранить спокойствие, а потом включить образ их злой мамаши.       Мотор включился, и они тронулись с места.

***

      В комнате горит только один светильник у кровати. Энн выходит из ванны и видит, как Питер уже почти заснул. Стоя у дверного проема, она рассматривает его широкую оголенную спину, как лежат его распущенные волосы на подушке. Неосознанно на ее лице рисуется улыбка; она подходит к нему ближе и хочет его погладить.       — Наверное я занимаю всю кровать… — слышно его сонного.       — Я могу занять диван, — говорит Энн по-доброму и гладит его по голове. — Ты очень мило выглядишь, когда уставший.       — Я тебе не мешаю?..       — Ни в коем случае, — мотает она головой, продолжает гладить его.       — Ляг рядом со мной, пожалуйста.       В его голосе пропала твердость, и Энн, гонимая жалостью, подалась к нему. Он обнял ее крепко как игрушку, утыкаясь в шею.       — Если ты не будешь помещаться, — шепчет она ему, — я просто куплю кровать побольше.       — Я могу твою расширить, — бубнит Питер.       — Или так. Спи.       Она целует его, поглаживая по голове и ощущая, как он пытается ее взять еще крепче, найти спасение и укромное прибежище в ней, в ее теле.

***

      — Хорошо, — стакан с газировкой опускается на табурет, — допустим, тебе предлагают цену в десять кусков долларов. За новую фотосессию. Голым. Согласился бы?       — Тут дело не в деньгах.       С потолка ванной комнаты свисали оголенные провода от лампы, которая на прошедшей недели не выдержала груза ответственности, положенного на нее, и удачно разбилась об пол, потому на раковине, на паре табуреток, везде, где только можно стояли восковые зажжённые свечи, огонек от которых поблескивал на настенном белом кафеле.       — Просто сначала это весело, как идея. Потом уже не так весело, когда тебе говорят, что ты будешь голым с вялым членом. А когда вокруг тебя два десятка персонала, один ест пончики, другой проливает на него кофе, у пятого звонит телефон, что-то падает, — Питер смешит Энн, — «да-да, постойте так еще десять минут, у нас перерыв»…       Девушка откашливается от смеха, облокотившаяся спиной на его грудь. Мужчина пальцами нежно выводил узоры на ее мокрой фарфоровой коже.       — Ты бы хотел, чтобы этой фотосессии не было?       Питер, немного обдумав вопрос, ответил:       — Пускай будет. В конце концов этот поступок имел коммерческую цель, а не какой-то творческий вскрик души. Если быть честным, я хотел предложить им вариант со стилем похожим на то, что было в клипе на «Христианку», но они сразу отказались.       — Черт, твоя идея заманчива. Это бы выглядело намного круче, чем тот странный поднос с цветами. Коловратка, кресты, «отец, я согрешила» …       — Кто-то заинтересован? — посмотрел на нее с легкой ухмылкой.       — У меня давно лежит камера, с которой хочется стереть пыль.       — Ты серьезно?       Она подняла на него голову. Он явно не верил ею сказанному.       — Я настолько серьезной и уверенной никогда в своей жизни не была. Для антуража можно найти уединенную локацию похожую на церковь. Без лишних зрителей и снующих ассистентов. Я, ты, камера.       Питер смотрел в эти широко открытые синие глаза; в его груди не хватало воздуха и одновременно было свежо на сердце.       — Думаешь, на такие фотографии пойдет спрос, когда ты меня возненавидишь и наконец продашь их? — попытался он шутить.       Наступает тишина. Энн поворачивается к нему насколько это возможно, сидя между его ног в ванной наполненной водой и уже почти ушедшей пеной.       — Во-первых, у меня уже было тысяча причин, чтобы тебя возненавидеть, но я до сих пор это не сделала, — она впилась взглядом в него, — И, во-вторых, я чересчур индивидуалистка, чтобы кому-то отдать то, что по праву принадлежит мне. Если я пойму, что эти фотографии не смогу удержать при себе, я их сожгу. Насколько бы дороги они мне ни были. Ты мне будешь дороже.       Ее голос звучал твердо, что могло пугать. Питер спокойно взял банку с содой с табурета и сказал:       — Быть обманутым женщиной один раз… — начинает он.       — Я не хочу быть женщиной, Питер. Я хочу оставаться девушкой. Глупенькой на вид.       Он покачал головой.       — Я видел эту девушку в действии. Она явно не глупенькая, — отпивает он из банки, — и при возможности может откусить важные органы и осадить на всю оставшуюся жизнь.       Он смотрел на нее, болтая остатками содовой в руке.       — Как на счет настоящей церкви?       — Я открыта к предложениям. Только если ты согласен.       — Я согласен.

***

      Очередное утро октября было дождливым, слабые капли начали капать с шести утра и шли вплоть до полудня. Энн проснулась одна в кровати и собиралась готовить завтрак, как в дверь позвонили.       — Аннабэт Сиизоу?       У порога стоял парень семнадцати лет в дождевике, позади него стоял велосипед, на котором была прикреплен мини-багажник с логотипом местной пиццерии.       — Да, но я ничего не заказывала.       — Я не с заказом. Вам подарок.       Доставщик протянул Энн большой сверток; развернув верхушку упаковки, перед ней появились белые цветы. Девушка не успела ничего сказать, как паренек уже поднимался на тротуар.       — Скажи хотя бы, от кого? — крикнула она ему вдогонку.       — Все в записке! — доставщик сел за руль и укатил вдоль по улице.       Энн достает охапку роз из бумаги и замечает записку, на которой было что-то написано размашистым подчерком, который был похож на те самые шипы. Девушка пыталась разобрать ровные вензеля:

«Они идеально подходят к твоей коже и черной куртке.

Может когда-нибудь они — единственное, что останется от наших встреч».