Зеленый мрак

      Осеннее утро в твоем городе вызывает ассоциации с болезненной тоской. Серые дома, выстроенные в пятидесятых из новой части города выглядят еще презентабельно, но, если зайти во дворы, можно ужаснуться тому, как их разворотила промышленная жизнь и события, что видели твои родители. Отпечатки артиллерийских обстрелов, там и здесь торчащий камень, хотя дом кирпичный, на других домах новый кирпич, чтобы закрыть изувеченные стены. Провода, везде провода. Ты выходишь на проспект — самый длинный проспект в Европе, — который ты, если бы не уехала еще во второй половине восьмидесятых могла бы обойти по десятку раз и все прочие улицы, что стекаются к нему. Сейчас на город опустился туман, через который пробирается утреннее ленивое солнце, и ты видишь, как бульвар внизу медленно рассветает в заре. Воздух аккуратно пробирается в легкие, напоминает про года, когда ты ходила по этой дороге в цветочные лавки, чтобы купить букет к первому сентября и поворачивала на улицу слева к своей школе на линейку. Представь, как это было давно и недавно. Это странное чувство ностальгии, по которой, как поговаривают, ты еще не можешь скучать ввиду своего возраста. Но тебе хочется туда уйти. Ведь там есть то, что у тебя уже отняли.       И теперь ты переходишь на светофор. Ждешь зеленый. Людей на улице немного, ты почти не чувствуешь их присутствия, они как картинки на тонком картоне еле шевелятся. Ты переходишь дорогу и видишь на противоположной ее стороне человека. Он тебе знаком. Ты видела его уже в нескольких снах до этого. Зеленая футболка, черные волосы распущены. Его раскрытые искренне добрые глаза не встречаются с твоими, и он так же идет к противоположной стороне дороги. Вспышка.       Ты в своей комнате, что по вечерам находится в холодной тени. Дома необычайно тихо. Родители не разговаривают в малой комнате, бабушка не стучит ножом по кухонной доске у плиты, а телевизор в гостиной выключен, дед не листает газету. Неужели, ты одна дома. В этом непрерывном безмолвии ты остановилась наедине с собой и смотришь, как на голых деревьях и прежде темной дороге, линии гаражей лежит закатное солнце и окрашивает все в золото, а небо такое голубое, что не вериться. Но ты уже все это видела. Просто не успеваешь заметить, как эти картинки все как раньше стоят в твоей древней фотокамере и не собираются никуда уходить. Рука не поднимается смыть их прочь. Они это все, что ты пока имеешь в себе живого.       На ковер кто-то ступил. Ты не оборачиваешься, но знаешь, кто подходит. Ты видишь внутренним зрением, как темная фигура подходит ближе. И теперь ты чувствуешь его тяжесть на себе. Вспышка.       На подоконнике достаточно места, чтобы ты положила на него верхнюю часть своего туловища. На мягкие подушки и одеяла, в которые вжимается твое лицо. Ты не понимаешь, что происходит, но тебе приятно в тазу. Тень исчезает и на ее место встает тот самый человек с улицы. Его лицо прикрыто волосами, но видны глаза. Закрывая лицо от мягкого наслаждения, ты понимаешь, насколько тепло его рук тебе знакомо. И тебе не мешает легкая прохлада на отрытых ногах, а только возвышает то, что ты так неприметно прячешь от самой себя и так бережешь. Вспышка.       — Какой стол выше?       Он прикладывает тебя к столу в большой комнате, и ты безропотно поддаешься ему. Потом прикладывает на другой, что в малой комнате.       — Тот стол был выше.       — Как скажешь. Я хочу, чтобы тебе было удобно.       От его голоса западает нижайшее существо в тебе. Проходит мини-вибрация, отдающая по ногам. Твое туловище полностью теперь на столе и его грудь касается твоей спины. Его бедра нежно толкаются в твои. Тени деревьев танцуют на стене за вами. Яркое солнце продолжает заходить за горизонт.

***

      — Пора вставать.       Первое, что она увидела было его склонившееся над ней нахмуренное лицо.       — Сейчас половина шестого.       Приоткрыв глаза ото сна, она отодвинулась с края кровати, отодвинулась от него, казалось ей, что сон продолжается. Энн жмурила глаза и глубоко дышала, осматривала комнату; за окном было еще темно.       — Мы в отеле. Сегодня летим к тебе домой.       — Не придуривайся. Я в курсе, что сейчас происходит.       Последовал тихий смех Питер.       — Я бы предпочла остаться в отеле, нежели лететь обратно на старую прописку.       Она пытается встать с кровати и еле держится на ногах. Питер предлагает помощь, протягивает руку и держит ее за локоть. Девушка заземляется от прикосновения и приходит в себя. Тусклый свет отельного номера, красное ковровое покрытие и темень за окном застревают в сознании как части чего-то по чем она будет скучать.       — Спасибо. Я справлюсь.       Она проходит до ванны, чистит зубы, сполоснув лицо холодной водой ее самочувствие наконец просыпается. Закрыв кран, она застыла над раковиной. Квартира, что была во сне, настолько реальна, как и его прикосновение пару минут назад. Внутри зашелестело неприятное состояние тоски. Мрачного оттенка бирюзы грязь, что стекала по стенкам душевного сосуда. Поднявшись, она увидела свое отражение в зеркале: она не помнит голоса темной фигуры за спиной, но она точно помнит его широко открытые глаза. Такие же, как и у нее, когда она жила первые месяцы в Германии с другом. Его имя начиналось на С, но все его называли на букву А, а в паспорте его имя начиналось на О. За эти месяцы и первый год жизни с ней, сначала в одной крошечной комнате на одной кровати, потом на раздельных матрасах, потом в раздельных комнатах, он увидел все спектры ее слез, истерик и паники. Ее глаза вне зависимости от настроения были широко раскрыты, будто она видит призраков вокруг. «Ната, с тобой все в порядке? У тебя пугливый взгляд». Все в порядке. Не меняя выражения лица, она опять поворачивается на вид города, что открывается с моста и они едут на другой берег и она рассматривает каждое здание, что видит не первый раз, но все равно рассматривает и пытается ухватить взглядом то, чего ей не хочется понимать. Она тонет в пейзаже, переливе красок на восходящем солнце, которое прячется за облаками, шпили церквей возвышаются над речкой и аккуратно ее гладят своим ликом. У края глаза появляется одинокая слеза. Это не первый раз, когда она плачет в транспорте, но первый раз, когда она ощутила, что этот город пытается ей помочь, чтобы не было так больно от безликой агонии, в которой она пребывает вот уже четвертый месяц.       Стук.       — Ты готова?       — Да, — она стирает слезы, что капали на раковину и шмыгает носом.       Питер протянул ей ее сумку и она, скрывая красное лицо, закрыла дверь в ванну.       — Все в порядке?       — Да, — ей хотелось сказать «нет».       — Точно?       Она подняла на него голову и увидев серьезное лицо, помотала головой.       — Мы мало поспали, — они оба направляются к выходу, он приобнимает ее за плече, — Попробуй прикорнуть в самолете и не думать о лишнем.       Энн снова шмыгнула носом, и дверь номера закрылась, пока они направлялись к лестнице.       На улице ждала машина в аэропорт. Энн села на заднее сидение у окна, рядом сел Мик. Своим объемным телом он слегка прижал ее к двери и машинально извинился за неудобства. Девушка снисходительно кивнула ему в ответ.       — Я не поеду с вами, — сообщает он. — У вас там будут свои звукари.       — Хорошо. Значит, ты на отдых. Обратно в Нью-Йорк, — девушка старалась продолжить дружеский разговор.       — Да, обратно в родные стены. Без тебя и компании, — он взглянул на нее с грустной улыбкой.       Энн стало некомфортно. Марк так же присел на заднее сидение; машина тронулась. Мик опять хотел что-то сказать, но только поворачивал на коллегу голову и подозрительно молчал, ожидая продолжения маленькой беседы.       — Я знаю, ты не особо сентиментальна, но у тебя иногда бывает состояние ностальгии по некоторым вещам, что происходят в туре?       — Да нет, — она скривилась, сделав вид, что удивилась его вопросу. — Тур явно не похож на летнее путешествие со школьными друзьями. Это скорее автобусный тур с родственниками, которые решили, что ты их экскурсовод.       Мик улыбнулся со смехом. Он почувствовал себя неловко.       — Обожаю твой юмор. Вы, славяне, умеете шутить, несмотря на хмурной характер.       — Мик, что ты хочешь? Говори прямо, — заявила девушка.       — Да так ничего, утренний бред возможно. Просто хочу сказать, что ты прекрасный человек. Мне бы хотелось с тобой познакомится получше, чем просто ездить по турам или работать на площадках. Но я и так понимаю, я знаю, как я выгляжу, мне ничего не светит.       Мик не выглядел уродом: в свои тридцать два у него были хорошие густые волосы, приятный профиль, да, он был неуклюжим, и возможно чересчур лицеприятным, что девушке не нравилось.       — Мик, лучше бы ты молчал, — Энн наблюдала за его неловкой попыткой подстроится к ней. — Я явно не тот человек, с которым нужно делиться таким откровением.       Звуковик замялся и извинился. Энн хотелось его успокоить, но она отпрянула от этой мысли. Вдруг он еще подумает, что имеется эфемерный шанс на ее милость, которая вроде и имеет свои плюсы, но в целом существует только для того, чтобы угодить ближнему.       Облака стянули небо, предвещался дождь. Регистрация на рейс прошла без проблем, если не считать очередное показательное представление, где работники таможни находят непонятного состава медикаменты в сумке Питера и в попытке понять, наркотики это или нет, перерывают сумки всей собравшейся компании.       — В этот раз было не так весело, — подытожил Кенни и собирал обратно свое исподнее в чемодан. Еще через какое-то время группа направилась к самолету.       Америка прощалась сильным ветром, что хоть и не пробирал холодом, но все равно мешал спокойно идти. Солнце стало появляться за облаками, даря немного тепла напоследок. В самом самолете было свежо, шумно от шарканья в проходе, людей, что искали свои места и затаскивали чемоданчики на верхние полки. Энн, закинув свою дорожную сумку наверх вместе с курткой, притянула к себе барсетку, где находился плеер с наушниками, блокнот и документы. Рядом с ней сел Тим — второй техник по инструментам.       — Надеюсь, ты не против, — парень по виду не старше самой Энн, положил свою сумку наверх и присел.       — Не парься, — махнула девушка рукой.       — Я так и не смог нормально с тобой познакомиться.       — У тебя есть прекрасный момент, пока я не отключусь в сон. Валяй.       Парень усмехнулся.       — Острый язык?       У Энн в голове проносится «Смотри, не порежься». Фразу можно было добить тем, что лучше не лезть к ней целоваться, а то может изрезать весь рот.       — Да, потому советую держать желания при себе.       Парень опять улыбнулся.       — Не бойся, я не Марк, чтобы приставать. Ты и так уже нахваталась от них.       — От души спасибо. А то я уже затрахалась от амплуа Милины.       — Не, — взбодрился Тим, — тебе больше бы подошла Соня Блейд. Строгая, живущая по правилам, быстрая, немного импульсивная. Знаешь, если бы тебя тоже отправили на битву, ты скорее всего приняла бы участие ради спасения товарищей. В тебе есть немного командной отдачи. И… — парень прекратил тараторить, — ты вообще знаешь лор игры? Может фильм смотрела недавно совсем вышел?       — Ну вообще да. Возможно, не так серьезно, как ты, у меня чистое любопытство. Мы с другом часто заходили в аркадные автоматы в Берлине, пока жили в Германии, но там Мортал Комбат была в целом запрещена из-за жестоких сцен. Ему она была не особо интересна, а мне хотелось поиграть.       В тот момент в самолете прозвучал голос пилота. Ребята замолчали и ждали, пока микрофон отключится и они могут продолжить беседу. Прошло десять минут и самолет начал набирать скорость, чтобы взлететь. Ник снова повернулся к девушке:       — Бля, прикинь переехать в Америку только ради игр? Убежать из советского союза, потом опять видеть, как что-то крутое запрещают и потом опять уезжать, чтобы эту крутоту получить.       Энн засмеялась.       — Ну здесь, да, я уже могла получить то, что хотела, но приезжала все равно не за этим.       — Расскажи, пожалуйста, — парень повернулся к ней всем корпусом и облокотился о спинку кресла, — меня Марк с Миком травили историями разной степени дерьмовости. Хочу знать от первоисточника.       — Ну смотри, — девушка приняла слова парня за сладкую пилюлю, — Сейчас мне будет двадцать пять в ноябре. В девятнадцать я решаю, что пора уехать от родителей и собираюсь с русскоязычным другом ехать в Германию, сначала мы жили в Берлине, а уже после падения стены переехали в Дрезден. Там я и пошла на профильное обучение дизайнером по светооформлению. Обучение было интересным, но меня удручала атмосфера, в которой я жила, все-таки жить в городе, хоть и немного напоминающий от части место, в котором я жила до эмиграции было приятно, но мне хотелось большего. Знакомый чел с учебы собирался ехать в Штаты, я решила увязаться за ним, мы оба посчитали, что круто будет колесить по стране, но реальность оказалась не настолько прикольной. Этот знакомый через годик не выдержал и загремел в рехаб, к сожалению, я давно о нем ничего не слышала. Я-то через месяц-другой поездок пришла в себя и осела, а он ездил где только мог. Шифер не выдержал.       — Согласен, — Тим встревожено качнул головой, — В долгих турах, наверное, только на веществах и бесконтрольном сексе можно выжить.       — А как задрот вроде тебя попал сюда?       — Да сидел у бати в гараже, собирал-паял всякие штуки для друзей, что играли в гранж-группе. Они хоть и распались после колледжа, но все равно запрягали меня ездить в поездки, одна, другая, после учебы еще раз ездил с другими ребятами.       Тим напоминал Энн ее друга, с которым она приезжала в Германию: такой же живой парнишка со слегка аутичным спектром знаний, которому часто не хватает общения. На его руках красовались недоделанные татуировки, возможно сделанные непрофессиональными друзьями, которые тренировались на нем. Его волосы были постоянно взъерошены волной вверх, а эмоции были неподдельно детскими. Он абсолютно не подходил под компанию, в которую попал.       Марк и Ник, что сидели спереди, повернулись к Энн и Тиму:       — Подружки, — раздраженно басит Ник, — можете заткнуться?       — Мы пытаемся поспать, — говорит вдогонку Марк.       — У вас было пять часов чтобы поспать в отеле, — возмущается Тим, — или вы чем-то другим были заняты вместо сна?       Энн смеется и дает пять новому товарищу за удачную шутку.       — Чувак, — Марк проявляет свои итальянские корни и делает фирменный жест рукой, Ник пытается его угомонить, — пять минут и она уже плохо на тебя влияет.       — У вас будет дохера времени перед концертом, чтобы побазарить, — Ник опять появляется в проеме меж кресел.       — Я хочу поспать в конце концов, — доносится голос Марка.       — Давай поменяемся местами, — полушепотом говорит Ник, — он сам меня уже достал.       — Отстань, мы будем тихо общаться, — полушепотом возмущается Тим, — Вы постоянно меня динамите, дайте пообщаться с нормальным человеком.       — Тим, девочка точно хочет поспать. Энн, ты же мало спала, пожалуйста, — его голос смягчается, как только он поворачивается к девушке, — Я тебе дам прикорнуть у себя на плече.       — Прости, Ник, но мне по вкусу сейчас гики.       Парень разочарованно отворачивается. Энн и Тим переходят на легкий шепот и еще час разговаривают про старые аркадные игры и несколько лет назад выпущенные 16-битные консоли, на которых Энн все равно не успела поиграть из-за работы, к тому же у нее в Америке не было друзей-игроманов, которые бы поддерживали ее еле подпитывавшийся интерес. До посадки самолета оставалось пятнадцать часов.