Зеленый мрак

      Шла вторая неделя тура. Каждодневные выступления давали о себе знать: большая часть дороги проходила во сне, туалетные кабинки всегда были заняты, от рядом засыпающих и просыпающихся людей воротило вдвойне, а ведь с ними придется ездить еще как минимум пару недель, если они, конечно, не поедут за тобой в европейскую часть тура. А в Европе уже окончился разгар фестивалей, остались лишь некоторые, на которых стоило появиться. Скандинавия, Германия, и напоследок заглянуть в Польшу. Пока совсем не заморосило надо было собрать зрителей, напомнить, что вообще-то скоро будет выходить новый альбом, который пишется вот прямо в туре, может даже спеть одну-две песни, которые будут скорее всего синглами. Чистая формальность, чтобы закинуть приманку, ведь дальше лирика будет идти куда дальше сломанного сердца и грехопадения, там вообще-то акцент ставится на женскую аудиторию. Больше страсти, больше эротики, больше любви и эмоций, перед которыми падки изнеженные женские души.       Техническая команда, для которой песни стали не больше, чем шумом, а музыка не больше, чем инструментальной составляющей, опять сидела в дальнем туровом автобусе и отдыхала в компании женщин. Группа общалась в первом автобусе с интервьюером. Аннабэт лежала позади автобусов, не совсем далеко, но и не близко от них, наблюдала лениво на закатную синеву неба. Рядом с автобусами плакали цикады. По небу пролетел стриж, а за ним сграя его цвиренькающих собратьев. Девушке они напомнили о городе ее детства, где она так же беззаботно лежала на траве, на склоне, что падал к тропинке, ведущей к морскому порту, а дальше него шла гидроэлектростанция, соединяющая правый и левый берег города. Наверняка, там сейчас, такое же небо, позднее утро следующего дня. То же самое солнце, что здесь заходит, а там уже светит. Улицы, чей знакомый, но обманчивый вид она узнает в других городах мира, все так же мирно живут без нее. А небо-то оно одно и его-то у нее никто не отнимет.       Она расслышала шелест травы и голоса вдалеке. Она привстала на локтях, думая, что пора залезать обратно в автобус, но повернув голову, увидела лишь идущего к ней Питера. В его руках было две бутылки. Стеклянная с вином и пластиковая с водой.       — Ну и что мы тут делаем? — приземляется он рядом с ней на землю и протягивает бутылку воды.       — Как и всегда, думаем о четности бытия в жаркий день, — ответила по-свойски девушка, — на работающем оборудовании рыбу можно жарить. Или подвыпившую фанатку.       Он подавился выпивкой.       — Во-первых я не настолько пьяный, — пытается откашляться он, — Во-вторых предупреждай, когда такое начинаешь говорить.       Она отпивает с бутылки, нахально улыбаясь.       — Я удивлен, что ты до сих пор невредима беря во внимания твои дерзость и окружение.       — Чаще всего я молчу.       — О, значит я вошел в круг избранных.       — Типа того. И все же приятно видеть, что я способна пробить твой вечно холодной фасад.       — Ну я не всегда пытаюсь его держать. Он наготове тоже для особых случаев.       Они оба смотрели на розовато-фиолетовый закат, что горел на горизонте. Последний поздний закат в этом году.       — Как тебе кстати выступление? — спрашивает он, нахмурив брови.       — Как по мне все было шикарно. Кроме ебаного микрофона.       — Ебаный микрофон, — подтверждает вокалист, — я затрахался его поправлять.       — А тебе как выступление?       — Ужасно, как и всегда.       — А если говорить не от лица сарказма?       Он усмехнулся.       — Могло бы быть лучше. Если честно, мне не много наших выступлений нравится, — его голос размеренно и спокойно звучал, — Ощущение, будто я занимаюсь бредом. Я понимаю, что я делаю нужные вещи, но я делаю их ужасно, а в итоге люди в восторге. Больше похоже на несмешной дедовский анекдот. Который мне почему-то очень нравится.       — Но ты хотя бы не ненавидишь то, что делаешь.       — Туры я ненавижу. Но к музыке у меня больше уважение, чем любовь. Хотя как по мне все, чем мы занимаемся это тотальный вандализм. Я и подумать раньше не мог, что то, чем мы занимаемся способно выстрелить, — он взглянул на нее, — кому могут нравиться обрыганы из Бруклина, если только не самим обрыганам из Бруклина, верно?       Они обменялись смешками.       — Люди любят зрелища. Вы что-то наподобие передвижного зоопарка.       — Спасибо за комплимент, — поднимает он брови, слегка наклоняясь к ней боком, — надеюсь, я не самая стремная горилла в этом вольере?       — Не боись, есть и пострашнее.       — О, я польщен, — он пододвигается к ней, будто хочет разведать новую сплетню, — а кто страшнее меня? Признавайся.       Он заговорщицки улыбнулся, не теряя серьезности в образе, что рассмешило ее.       — Я никому не расскажу. Твои секреты уйдут вместе с мной в могилу.       — Сколько секретов фанаток, ты уже так выудил? — она не собирается отодвигаться от него и даже наоборот немного наклонилась к нему.       Он взглянул на нее в наигранно-обиженном тоне.       — Ты за кого меня принимаешь? Я из чистых побуждений выслушиваю этих милых девушек и помогаю им не нести их бремя в одиночку.       — И в обмен они помогает нести уже твое бремя? — она скрывает свой смех, прикрывая рот пальцами.       Он патетично вздыхает, слегка улыбаясь.       — Я бы назвал это взаимовыгодной помощью.       Энн протерла глаза от скопившийся влажности под ними.       — Если честно, — она снова взглянула на него, но увидев его сосредоточенный взгляд на себе и не сошедшую с лица легкую улыбку, невзначай снова взглянула на горизонт, приговаривая шепотом, отделяя слова, — как по мне, в этом туре вообще нормальных мужчин нет.       — Ммм, — пропел Питер, сохраняя приватность разговора, — интересно было бы узнать… А кто для тебя нормальный мужчина?       Она сделала задумчивое лицо, морально себя успокаивая, что это всего лишь простой вопрос. Он ничего не имеет под этим вопросом весомо значимого.       — Трудно сказать. Я мало таких наблюдала за свое время. Иногда мне даже казалось, что меня и вовсе мужчины не интересуют.       Энн краем глаза уловила его взгляд. Он стал более любопытным, несмотря на уставшие веки.       — Могу понять, — его голос вновь раздался рядом с ее лицом, — В Америке мужчины ведут себя отвратительно. По-хамски. На твоем бы месте я так же бы себя чувствовал.       — Я считаю, что лучший вид мужчин это те, кто умеют быть негромкими. По крайней мере, такие меня чаще всего интересовали. Знаешь, такие… вроде и душа компании, а с другой стороны, может наслаждаться покоем. Когда не все внимание мира сосредоточено на нем.       Образовалась тишина, которую заполняли цикады. Питер сидел прямо рядом с ней, опираясь на руку, почти касаясь бедрами ее собственных. Она на протяжении уже пары недель ходила в одних и тех же штанах, только иногда меняя футболки, что всегда были на размер или два больше, всегда будто сшиты на мужчину, вовсе не выделяющие ее тело. Выдавалось ощущение, что Энн старалась показать себя не похожей на типичную девушку. Но все-таки был в ней проблеск малой жеманности; в ее жестах, в ее взгляде снизу-вверх, закатыванию глаз от усталости, в ее дерзком тоне, когда она отшивает одного из техников по инструментам.       — А тебя в целом интересует шанс быть желанной?       — А к чему такой вопрос?       Они встретились взглядами.       — Просто хочется знать, — Питер посерьезнел в лице. — Вдруг я по пьяне стану к тебе приставать, я хочу сразу обозначить себе границы дозволенного.       Она засмеялась.       — А в пьяном состоянии ты умеешь себе отказывать в удовольствиях?       — Раз на раз не приходится, знаешь ли, — вздыхает он. — Но ради женщины в команде я могу и постараться не ударить в грязь лицом.       Энн приняла его слова с благодарностью.       — Я все же предпочитаю, когда мужчины меня не замечают. Конкретно как объект для собственных утех. Знаешь наверняка и сам какого это, — она не пыталась ни на что намекать, но Питер отчасти понимал, к чему она клонит, — можно захватить не только эту скромнягу с высоким хвостиком и прыткими ногами, но и еще одну с пышным бюстом и своевольным нравом. Что-то в роде заполучения куска свежей дичи, которой можно будет похвастаться в компании или порадоваться, оставшись наедине. И все ради поддержки хрупкого мужского эго, которое требует подпитки извне. И чем оно хрупче, тем больше поддержки оно требует.       — Вижу, ты умна не по годам, — сухо отреагировал мужчина.       — Благодарю. Я много остаюсь наедине с собой и предпочитаю наблюдать, чем действовать.       — А тебе не кажется, что ты многое теряешь, просто наблюдая? — он снова попытался посмотреть на нее.       — Наблюдая легче понять свое окружение и понять, что тебе в нем не нравится, и что ты хочешь в нем изменить. Потому я хочу оставаться трезвой рассудком, чтобы осознавать окружающий себя мир здраво.       — Ты действительно смелая, — слышно, как вино в его бутылке хлюпает, — Наверное, даже я на такое не способен. Если еще не считать, — бутылка касается земли, — других пороков. Иногда хочется поиграть в Господа Бога и забыть о своем плачевном существовании.       — В моменты амплуа чувствуешь себя как никогда прежде, да? Раньше ты был никем, а сейчас можно шикануть?       — Ну не прямо так, я стараюсь не заигрываться. Все же полет вниз может быть очень болезненным. А я вешу под двести двадцать футов.       Ее сдавленный смешок ушел в воздух. Она подняла на него глаза и увидела, как он увел взгляд.       — Так, о чем мы там разговаривали?       После небольшой паузы он продолжил.       — Хочешь ли ты быть желанной кем-то? — делая ударение на последнем слове.       Она на пару секунд вникала в его черты лица, на которые падал тускнеющий закат. Спрятав медленно губы, она увела от него глаза и посмотрела на траву, что слегка шевелилась от ветра. Теперь ей не так просто ответить на поставленный вопрос. Не так, как раньше.       «Нет, значит, нет, Аннабэт»       — Нет, не хочу. Такие запросы для меня излишни.       Он обратил внимание на ее долгое молчание перед ответом. И то, как ей стало не по себе от его вопроса. Она засмущалась. На долю секунды, но ее глаза быстро заморгали, а глаза расширились. Все это произошло на мгновение. Похоже было, как и на те моменты, когда после странной шутки, чтобы вызвать смущение у молодой журналистки, он уводил голову в сторону, скрывая свой самодовольный впрыск. Но сейчас его одолел стыд.       — Прости меня. Этот вопрос был очень бестактным.       Не стоит ее насильно тянуть в ее потаённые желания. Она считай только недавно была ребенком, а тут какой-то дядька чуть ли не на декаду старше нее путает свое и чужое, лезет в душу, ковыряется, чтобы привязать ее эмоционально к себе. Гадко и низко. Тем более, она же девушка.       — Прощаю. Я и не такое переживала.       Она махнула рукой, мол с кем не бывает. Хорошо, что в принципе понял, на какую дорожку вступил.       — Наверное, уже нужно идти к автобусам, — продолжила она, приняв его потупившийся взгляд за внутренний укор совести.       — Согласен.       Сначала встал Питер и предложил руку Энн. Он потянул ее к себе, почти как перышко; ее голова стала неловко шататься от такого жеста, неожиданного чувства, что он вызвал в ней. Наверное, это чувство называлось близостью.