Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Пятьдесят восьмая глава Гермиона  Гермиона проснулась от мучительной, пульсирующей боли в голове. Виски словно сдавливали тиски, каждое движение отдавалось острой болью в затылке.  На прикроватной тумбочке стоял небольшой стеклянный пузырёк, наполненный густой, перламутровой жидкостью. Волшебница, повинуясь инстинкту, потянулась к нему и одним глотком осушила содержимое, не задумываясь о том, что это за зелье и насколько оно может быть опасно. Жидкость имела терпкий, горьковатый привкус. Боль сразу начала стихать, и в сознание вернулись воспоминания о минувшей ночи. Образы мелькали: ветер на крыше, высота, пустота и сильные руки, сжимающие её талию, останавливающие падение.  Внутри царило странное, непривычное спокойствие. Было ли это действием зелья, или что-то внутри неё надломилось, сломалось безвозвратно – Гермиона не знала. Вчера она поддалась отчаянию и попыталась найти избавление в смерти. Сейчас эта мысль казалась ей неправильной. Она осознала, как близка была к тому, чтобы отказаться от всего. В груди разлилось горькое сожаление о своём поступке и одновременно – сложное, противоречивое чувство к Тому, смешанное из страха, непонимания и облегчения от того, что он её остановил. Говорят, чтобы оттолкнуться и взлететь, иногда нужно коснуться самого дна. Кажется, она его коснулась. Теперь нужно было выбираться на поверхность. Том хочет послушную? Что ж, он её получит. Ощущая внезапный прилив сил и энергии, вызванный, как она уже не сомневалась, действием зелья, Гермиона подошла к белому платяному шкафу. Она открыла его, и её взгляд скользнул по рядам тёмных платьев.  В этот раз её внимание привлекло простое, тёмно-бордовое платье из тонкой шерсти, с неглубоким вырезом, подчёркивающим фигуру. Волшебница сняла его с вешалки, ощущая лёгкость ткани. Надев платье, она быстро подогнала его по фигуре парой простых заклинаний. Затем она надела простые чёрные туфли на небольшом каблуке и, подойдя к зеркалу, привела в порядок причёску, расчесав свои светлые волосы и убрав несколько выбившихся прядей. В зеркале на неё смотрела незнакомая женщина – с бледным лицом и отстранённым взглядом. Комната была залита утренним светом, льющимся из высокого арочного окна, за которым крупными хлопьями кружился снег. Белые стены, светлая мебель – всё здесь дышало спокойствием и умиротворением. В комнате чувствовалось не только её присутствие, но и Тома – на спинке стула аккуратно висела его чёрная мантия, а на тумбочке рядом с его стороной кровати лежали изящные серебряные часы.  Гермиона подошла к окну, откуда открывался вид на заснеженный пейзаж. Снег тихо падал, застилая собой всё вокруг. В этот момент в дверь раздался настойчивый, громкий стук. — Доброе утро, — раздался знакомый голос, обволакивающий тоном сладкой, опасной насмешки. Антонин Долохов вошёл без приглашения, словно эта спальня принадлежала ему. Его манера держаться была свободной, даже слегка вызывающей. Он оставил дверь приоткрытой, словно предлагая невидимым зрителям присоединиться к представлению. — Я могла быть не одета, — сухо бросила Гермиона, повернувшись к нему. Её подбородок был высоко поднят, а голос звучал твёрдо. Долохов задержался взглядом на её лице, потом, не спеша, скользнул глазами по её фигуре. Его губы дрогнули в улыбке, в которой угадывалось что-то большее, чем простое кокетство. — Что сделало бы моё утро воистину незабываемым, — произнёс он тягучим, чуть насмешливым тоном, придавая словам оттенок двусмысленности. Он двигался с ленивой грацией, садясь в кресло у окна с видом человека, который здесь свой. Волшебник заложил ногу за ногу, а пальцами задумчиво провёл по подлокотнику, внимательно наблюдая за волшебницей. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, неожиданно серьёзно, но голос оставался бархатным, лаская каждое слово. — Какое трогательное участие, Антонин, — она ответила с натянутой улыбкой, в голосе звучала насмешка. — Это приказ нашего Лорда? Или ты решил проявить личную инициативу? Её слова, как хлёсткий удар, зацепили его. На мгновение тень раздражения пробежала по его лицу, но Долохов быстро взял себя в руки. Он медленно поднялся с кресла, его движение было плавным, почти кошачьим, и сделал шаг в её сторону. Гермиона инстинктивно отступила назад, почувствовав, как спиной упирается в край подоконника. Внутри её охватил лёгкий страх, но она тут же проглотила его, не позволяя себе показать слабость. Антонин остановился всего в шаге от неё. Его лицо расслабилось, а в уголках губ вновь появилась мягкая, но провокационная улыбка. — Колючая, — протянул он, явно наслаждаясь этим словом. — Всё, как я люблю. Его взгляд снова медленно скользнул по её лицу, а потом ниже, задерживаясь на ключицах, тронутых утренним светом. Он явно вызывал её на невидимую дуэль, ожидая, кто из них сломается первым. Антонин развернулся и направился к двери, оставив между ними осязаемое напряжение. — Я пришёл пригласить тебя на завтрак, Софи, — сказал он, придерживая дверь открытой. Его голос был мягким, но в нём читалось что-то большее — скрытое тепло, которое он не мог позволить себе проявить. Гермиона задержалась на мгновение, затем решительно вышла из комнаты. Когда она проходила мимо, Антонин слегка коснулся её спины — едва ощутимо, но этого хватило, чтобы её сердце на мгновение забилось быстрее. Она обернулась, встретившись с его взглядом. Он смотрел на неё так, будто хотел сказать что-то важное, но вместо этого только мягко улыбнулся. — Я рад, что ты в порядке, — произнёс он тихо, словно говорил самому себе. Гермиона ничего не ответила. Она развернулась и пошла по коридору, чувствуя, как его взгляд на её спине оставляет невидимый след. Величественная зелёная ель, украшенная сдержанно, но изысканно, переливалась золотыми и красными шарами, отражающими свет, льющийся из хрустальной люстры. Её верхушка почти касалась высокого потолка, а лёгкий аромат хвои наполнял гостиную ощущением зимнего волшебства. За широкими окнами, словно в замедленном танце, кружились крупные хлопья снега. Казалось, что дом застыл внутри стеклянного шара — того самого, который встряхиваешь, чтобы на мгновение окунуться в мир уютной сказки. За столом уже находились Эван Розье и Лорд Вольдеморт. Эван, склонившись над развёрнутой газетой, внимательно изучал напечатанный текст. На столе стояли тарелки с горячими тостами, яичницей, беконом, блюда с фруктами и сырами, графины с апельсиновым соком и водой, а также дымящиеся чайники с чаем и кофейники с крепким кофе. Гермиона была благодарна, что завтрак решили подать здесь, а не в столовой, где воспоминания о вчерашнем вечере всё ещё терзали её разум. Спускаясь по лестнице вместе с Долоховым, она взглянула на него и, стараясь звучать спокойно, спросила: — Где остальные? — Тебя интересует твой брат или Малфой? — с ехидной улыбкой ответил Долохов, отодвигая для неё стул, как истинный джентльмен. — Абраксас ещё нежится в своей кровати, а твой Орион вместе с Вальбургой и Лестрейнджами уже вернулись в Британию. Гермиона слегка поморщилась, усаживаясь за стол. — Доброе утро, — произнесла она, стараясь звучать вежливо, но её голос всё же выдавал напряжение, которое усилилось, когда она встретилась взглядом с Томом. — Доброе утро, — спокойно ответил он, сделав неспешный глоток из чашки. Его голос, как всегда, был ровным. — Боюсь, ты пропустила прощание с братом, — лениво заметил Эван Розье, не отрываясь от газеты. — Я-то думал, твои опоздания ограничиваются министерскими обедами, но, видимо, пунктуальность – это в принципе не твоя сильная сторона. — Никто не удосужился сообщить мне о существовании расписания завтраков, – парировала Гермиона, беря со стола тост. – В Министерстве, знаете ли, некоторые работают, а не просиживают штаны в кафетерии, подобно тебе и Малфою. — Почему ты каждое утро такая такая ворчливая? — раздался игривый голос Абраксаса Малфоя. Он появился так внезапно, что Гермиона вздрогнула, когда его голос раздался у её уха. — Малфой, ты не можешь хотя бы раз войти в комнату, не пугая людей? — бросила она, обернувшись к нему с язвительной улыбкой. — Дорогая, ты уже давно должна была привыкнуть к моим тихим шагам, — ответил он. — Я никогда не привыкну к твоему парфюму, от которого глаза слезятся, — сказала Гермиона с усмешкой. — Неужели? – переспросил Абраксас, склоняясь к ней ближе и беря с блюда свежую булочку с корицей. — А мне кажется, ты лукавишь. Гермиона отвернулась, делая глоток горячего чая. Её раздражение на Малфоя смешивалось с лёгкой теплотой — в их обменах фразами всегда было что-то привычно домашнее. — Что там в газете? — вмешался Долохов, решив сменить тему, обращаясь к Розье. — Ничего, — ответил Эван, наконец откладывая газету в сторону. — Ни слова о Пожирателях или чёрной метке. — Так и должно быть, — спокойно произнёс Том, отставляя чашку на блюдце. Его голос звучал твёрдо. — Мне не нужна паника во Франции. По крайней мере сейчас. На мгновение за столом повисла тишина, нарушаемая только звуками ножей, вилок и стучанием чашек. Гермиона сделала вид, что занята едой. Она привыкла быть среди них, привыкла к их шуткам и колкостям, но всё равно не могла избавиться от напряжения, которое исходило от Тома. Его присутствие всегда заставляло её чувствовать себя одновременно частью этого круга и чужой в нём. Том достал из внутреннего кармана своего чёрного пиджака небольшую коробку, аккуратно обёрнутую серебристой бумагой с тёмно-зелёной лентой. Лёгким движением палочки он увеличил её до нормальных размеров и протянул Абраксасу. — Это подарок для Люциуса, — ровным голосом сказал Том, почти не отрывая взгляда от чашки в своей руке. — Благодарю, — ответил Абраксас с неподдельным энтузиазмом, принимая коробку так, словно внутри было нечто необычайно ценное. — Уверен, Люциус будет в восторге. На его лице мелькнуло выражение такого удовольствия, будто подарок предназначался ему лично. Он бережно поставил коробку на стол, как будто она могла рассыпаться от неосторожного движения. — Кстати о подарках, — вдруг заговорил Малфой, переведя взгляд на Гермиону. Его голос звучал с игривостью, как будто он предвкушал её реакцию. — Где твои? Гермиона, держа в руках тост, отвела взгляд от окна и подняла брови. — Прости? — В Малфой-Мэноре, к моему великому разочарованию, не оказалось ни одного подарка от твоего имени. Ты, кажется, совсем обо мне забыла. Малфой сделал вид, будто его обида была искренней, и добавил, помешивая чай серебряной ложечкой: — Или ты решила, что я недостоин твоего внимания? Гермиона взглянула на него откладывая тост на тарелку. — О, я не знала, что ты ожидаешь от меня подарков, — её голос звучал спокойно, но в глазах сверкнул огонёк сарказма. — Если тебе так нужен подарок от меня, купи что-нибудь на мой счёт в одном из магазинов, где ты обычно теряешь своё время, а мой отец оплатит его. — Нет-нет, это совершенно недопустимо, — театрально возмутился Малфой, прикладывая руку к груди, будто поражённый насмерть. — Моё сердце разбито! Подарок должен быть выбран с душой! Это же Рождество, Блэк! Гермиона улыбнулась уголками губ, будто его слова её развеселили. — Что ж, до утра Рождества ещё есть время, — сказала волшебница, улыбнувшись. — Уверена, я успею найти что-нибудь подходящее для великого Абраксаса Малфоя. — Дорогая, — продолжал он, сделав вид, что обдумывает её слова. — Я сильно сомневаюсь, что у твоего отца хватит средств на то, чтобы приобрести что-либо, достойное меня. Гермиона спокойно взяла чашку чая в руки, посмотрела на Малфоя, и её улыбка стала шире. — Тогда я подарю тебе книгу, — бросила она. Абраксас, услышав это, изобразил удивление. — Книгу? Серьёзно? Ты уверена, что она сможет дополнить мою непревзойдённую библиотеку? Гермиона чуть приподняла бровь, сделав вид, что обдумывает его вопрос, и ответила с лёгкой усмешкой: — Да, я в этом уверена. Это будет бесценный экземпляр, который станет твоей жемчужиной. Абраксас склонился чуть ближе к ней, его голос наполнился едва скрытым любопытством: — Ну же, расскажи. Как называется эта загадочная книга? Но прежде чем она успела ответить, Эван Розье, который всё это время наблюдал за их перепалкой с довольной улыбкой, вмешался: — «Как перестать быть напыщенным павлином», — сказал он, даже не подняв глаз от своей тарелки. В этот момент комната наполнилась смехом. Даже Гермиона, которая старалась сохранять невозмутимость, не смогла сдержаться и тихо рассмеялась. — Эван, твои шутки становятся всё изощрённее, — с сарказмом произнёс Абраксас, скрестив руки на груди. — Просто праздник вдохновляет, — невозмутимо ответил Розье, отхлебнув чая. — Считай это моим подарком тебе. Гермиона снова поднесла чашку к губам, прикрывая ею свою улыбку. Том, наблюдавший за происходящим молча, только слегка приподнял бровь, его взгляд был устремлён куда-то вдаль, как будто он слушал их разговор только краем уха. Долохов отодвинул свой стул с лёгким скрипом и встал, не спеша направляясь к окну. Его движения были спокойными, но взгляд — задумчивым, изучающим зимний пейзаж за стеклом. — Мы тебе ещё нужны, Том? — спросил он, не поворачиваясь. Рэддл поднял газету, которую совсем недавно держал в руках Эван Розье. Он медленно перелистал пару страниц, проводя пальцами по колонкам, будто бы в поисках чего-то важного, но его выражение оставалось непроницаемым. — Нет. Можете возвращаться в Британию, — произнёс он коротко, не отрывая взгляда от текста. — Если что, я буду до конца праздников во Франции, у своей семьи, — добавил Эван, поправляя манжеты своей рубашки. — Так что, если понадоблюсь, я к твоим услугам. Том лишь кивнул и это молчаливое согласие прозвучало как завершающий аккорд их встречи. Долохов, Малфой и Розье встали из-за стола, обменявшись короткими взглядами. — Счастливых праздников, — бросил на прощание Эван, надевая свой чёрный плащ с изящной золотой застёжкой. — До скорой встречи, — добавил Антонин и бросил короткий, но многозначительный взгляд на Гермиону. Том снова едва заметно кивнул, и волшебники, пожелав друг другу счастливого Рождества, исчезли из гостиной, их шаги быстро стихли в коридоре. Теперь в комнате остались только двое. Том всё ещё сидел за столом, держа перед собой газету. Он перелистывал страницы, время от времени задерживая взгляд на каком-то заголовке, но его тёмные, почти чёрные глаза выдавали задумчивость, которая словно висела в воздухе. Гермиона сидела напротив, ковыряя вилкой остывшую яичницу. Её движения были механическими. Она то и дело водила вилкой по тарелке, размазывая остатки яиц в неопрятные полосы, будто пыталась стереть их вовсе. — Ты ничего не ешь, — наконец сказал Том, не поднимая на неё глаз. Гермиона вздрогнула от звука его голоса, словно он нарушил невидимую тишину, накрывшую комнату. — Я уже наелась, — ответила она, откладывая вилку в сторону. Том медленно опустил газету, его взгляд задержался на её тарелке, а затем поднялся на неё. Его глаза, чёрные как обсидиан, блеснули под светом утреннего солнца. — Ты ничего не съела, — повторил он, чуть более настойчиво. — Ты откусила кусок тоста, который так и остался валяться на тарелке, а остальное просто размазала, превращая завтрак в жалкое зрелище. Гермиона почувствовала, как её раздражение смешивается с тревогой, и, пытаясь отвлечь себя, сжала руки на коленях. — У меня нет аппетита, — наконец призналась она, решив, что не стоит придумывать оправдания. Том медленно встал из-за стола. Его движения были бесшумными, грациозными, и он подошёл к ней ближе. Отодвинув соседний стул, он сел рядом, так близко, что Гермиона почувствовала слабый аромат его одеколона — холодный, с оттенком чего-то терпкого и опасного. – Софи, я должен извиниться, – произнёс Том, и в его голосе звучали искренние нотки. – Вчера я был несдержан и груб с тобой. – Да, это так, – осторожно ответила Гермиона, стараясь уловить малейшие изменения в его лице. – Но в любом случае, я благодарна тебе за то, что ты не позволил мне совершить столь необдуманный поступок. Том изящным движением взял её ладонь в свою. Гермиона не отдёрнула руки, хотя от его прикосновения по коже пробежали мурашки. – Я мог бы стереть эти воспоминания, – спокойно произнёс он, слегка наклонившись вперед. — Возможно, так было бы лучше для тебя. – Нет, – волшебница резко мотнула головой, но тут же смягчила тон. – Если ты, конечно, не возражаешь, я бы хотела их сохранить. Это часть меня. Ты однажды сам это сказал. – Хорошо, – Том улыбнулся, и эта улыбка показалась Гермионе пугающе безмятежной. – Но если ты передумаешь просто скажи. Волшебница кивнула и, взяв вилку, отправила в рот небольшой кусочек остывшей яичницы. Том плавно поднялся из-за стола и, пододвинув свой стул, опёрся на его спинку, обращаясь к Гермионе с твёрдой интонацией: – Вчерашнее не должно повториться. – Не повторится, – она встретила его взгляд, сохраняя ровное выражение лица, и сдержанно улыбнулась. – Как насчёт прогулки по Парижу? – сменил он тему, и в его голосе зазвучали дружелюбные нотки. – Могу помочь тебе с выбором подарка для Абраксаса. – Ты так уверен, что знаешь, что ему понравится? – с иронией спросила Гермиона. – Я знаю, что нравится каждому из моих последователей, – в голосе Тома проскользнула уловимая сладость, – ведь я, как ты вчера выразилась… «хренов манипулятор». – Он произнёс эту фразу без тени обиды с ласковой улыбкой. – Ты читал мои мысли, – с тихой грустью произнесла Гермиона, опуская взгляд в тарелку. – Я прирождённый легилимент, – Рэддл отошёл к окну и посмотрел на медленно падающий снег. – Иногда я проникаю в сознание даже без использования палочки. – В его голосе не было хвастовства, лишь констатация факта. – А твои мысли порой звучат так громко, что я слышу их невольно. Он обернулся, и его взгляд, скользнув по Гермионе, задержался на мгновение. – Я совсем не против прогулки, – волшебница откусила кусочек тоста, но почувствовала, как он словно застрял в горле. – Я не принуждаю тебя есть, – Рэддл бросил взгляд на её почти нетронутую тарелку. – Если ты закончила, мы можем отправляться. Возможно, тебе больше по вкусу придутся свежие круассаны в какой-нибудь уютной кофейне. Гермиона посмотрела на Тома. В его облике не было ничего угрожающего, он выглядел почти безмятежным, но она нутром чувствовала, что за этой маской скрывается опасный, непредсказуемый хищник. Она понимала, что сейчас лучше играть по его правилам. Гермиона Стемнело, за окном парижского кафе зажглись фонари, отбрасывая на запорошенный снегом тротуар длинные, дрожащие тени. Крупные снежинки медленно кружились в свете фонарей. Гермиона и Том Рэддл сидели за небольшим столиком у самого окна, наблюдая за прохожими, спешащими по своим делам, кутаясь в шарфы и поднимая воротники пальто.  День, проведённый в поисках подарков, выдался на удивление приятным. Лавки с диковинными вещицами, шумные рынки, уютные кондитерские с ароматом свежей выпечки – всё это на несколько часов отвлекло Гермиону от тягостных мыслей. Ей даже удалось по-настоящему улыбнуться, впервые за долгое время. Но сейчас, в тихой атмосфере кафе, под мерный шелест падающего снега, тяжесть вновь навалилась на плечи. Гермиона украдкой взглянула на Тома.  Как же ему это удается? Ещё вчера он причинил ей столько боли – не только физической, но и душевной, оставив глубокие, кровоточащие раны. Она чувствовала себя разбитой, опустошённой, преданной. И вот сейчас, сидя напротив него в этом уютном кафе, она ощущала покой. Он говорил мягко, смотрел с вниманием, его жесты были полны учтивости. Гермиона с удивлением обнаружила, что рядом с ним ей спокойно.  Это было почти невероятно, граничило с абсурдом, но это было так. Он словно соткан из противоречий – жестокий и нежный, холодный и внимательный, пугающий и безопасный. Эта двойственность пугала её ещё больше, чем его открытая жестокость.  Как он может так легко переключаться между этими состояниями? Как он смог создать иллюзию безопасности после всего, что между нами произошло?  Гермиона чувствовала себя словно зачарованной, попавшей под его гипнотическое влияние, и это ощущение вызывало у неё всё большую тревогу. Том достал из внутреннего кармана мантии небольшой стеклянный пузырёк, точь-в-точь такой же, какой Гермиона видела утром на своей тумбочке, и поставив его на стол, придвинул ближе к Гермионе. Слабый отблеск от уличного фонаря скользнул по перламутровой жидкости внутри, заставляя её мерцать. – Что это за зелье? – спросила Гермиона, ощущая, как внутри нарастает беспокойство. Том едва заметно улыбнулся, и эта улыбка показалась Гермионе странной – в ней не было ни тепла, ни злорадства, лишь какая-то отстранённость, словно он наблюдал за чем-то издалека. – Я не собираюсь тебя травить, – произнёс он с лёгкой иронией, беря флакон в руки и откупоривая его. Затем, не говоря ни слова, он протянул флакон волшебнице.  Выражение его лица, спокойное и одновременно настойчивое, не оставляло сомнений – зелье нужно выпить сейчас же. Гермиона, поколебавшись лишь мгновение, взяла флакон и, задержав дыхание, выпила содержимое. Жидкость оказалась такой же терпкой и горьковатой, как и утренняя, оставляя после себя лёгкое жжение в горле. – Это разработка Эвана, – пояснил Том, наблюдая за реакцией девушки. – Специально для тебя. Оно слегка притупляет негативные эмоции, облегчает физическую и душевную боль. Действие, к сожалению, непродолжительное, и, к тому же, зелье вызывает привыкание. Поэтому не стоит им злоупотреблять. Но сегодня оно тебе жизненно необходимо. – Как скажешь, – равнодушно проронила волшебница, отводя взгляд к заснеженному окну.  Гермиона больше не чувствовала ни гнева, ни страха – только апатию и смирение. Даже если бы сейчас он протянул ей пузырёк с ядом, она бы приняла его как неизбежность. — Что тебя беспокоит? — с заботливым интересом спросил Том. Его глубокий взгляд внимательно изучал её лицо, словно пытался поймать каждую эмоцию, каждую скрытую мысль. — Очень сомневаюсь, что это состав зелья. Волшебница нервно провела рукой по столешнице. — Ты сказал мне вчера, что я легко забываю, кто ты. Но разве не этого ты добиваешься? Ты ведёшь дружескую беседу за завтраком, смеёшься над моими шутками, делишься своими мыслями, развлекаешь меня действительно интересными дискуссиями. Ведёшь себя так, будто ничего не произошло, будто ты — обычный человек. В её голосе прозвучал упрёк, но и искреннее замешательство. Том улыбнулся, подался чуть вперёд, опираясь локтями на стол. — А разве я не обычный человек? — спросил он, а в его глазах вспыхнуло что-то острое. — Разве я лишён привычек или человеческих потребностей? В твоём времени, я полагаю, Лорду Вольдеморту чужды повседневные дела? — Я… я не знаю, — честно ответила Гермиона, опустив взгляд в чашку. — Как я уже говорила, я никогда не знала тебя лично. Но я не могу себе представить, как ты, например, с Долоховым выбираешь рождественский подарок для Малфоя. На этих словах она коротко хихикнула, словно смягчая напряжение в разговоре. Но смех быстро угас, и её лицо вновь стало серьёзным. – Я никогда не забываю, кто ты на самом деле, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я тебя боялась? Я боюсь. Ты хочешь, чтобы я видела в тебе Лорда Вольдеморта? Я вижу его. Ты хочешь, чтобы я слушалась? Я… правда стараюсь. – В её голосе звучала искренность, смешанная с отчаянием. Том слушал её молча, не перебивая. Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд стал внимательнее, будто её слова цепляли что-то глубоко спрятанное. Затем он плавно придвинулся ближе, его рука легла на её ладонь — тёплая, уверенная. — Ты ошибаешься, Софи, – тихо произнёс Том, его голос звучал мягко, но в нём чувствовалась уверенность. – Я и есть обычный человек. В том смысле, что мне, как и любому другому, нужны сон, еда, общение… – Он сделал короткую паузу, его взгляд стал пронзительным. – Я не Том Рэддл, который время от времени надевает маску Лорда Вольдеморта. Я – это он. Всегда. Том Марволо Рэддл – это лишь имя, данное мне при рождении. Лорд Вольдеморт – это моё истинное «я», сущность, которую я сам создал. Это не две разные личности, Софи. Это одна личность. Том чуть сильнее сжал её ладонь, заставив её посмотреть ему в глаза. Его лицо было опасно близко, и в этот момент она почувствовала его силу и одновременно ту непостижимую искренность, которой он делился только с ней. – И ты упорно не хочешь этого видеть, разделяя меня на хорошего Тома и плохого Лорда. Ты даришь свою симпатию лишь одному из них, отрицая другого. – В его голосе прозвучала горечь. – Я ем завтрак не потому, что надеваю очередную маску, а потому, что мне нужно поддерживать силы. Я веду беседы с тобой не ради игры, а потому, что нахожу их интересными. – Он отпустил её руку и откинулся на спинку стула, его взгляд устремился куда-то вдаль. – Я не прячусь за масками, Софи. Я с тобой настолько настоящ, насколько это возможно. Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но их прервала официантка, забравшая пустую посуду. На мгновение воцарилась тишина. — Чем ты хочешь заняться? Мы всё-таки в Париже, – сменил тему Том, заметив, как Гермиона смутилась. – Я бы хотела погулять по маггловскому Парижу, – неожиданно произнесла волшебница. – Ну вот, видишь, ты нарочно меня провоцируешь, – рассмеявшись, сказал Том. В его голосе звучала игривая насмешка. – Но я совсем не против. Покинув кафе, волшебники, словно растворившись в воздухе волшебного Парижа, аппарировали прямо в один из его известных маггловских парков, откуда открывался вид на Эйфелеву башню.  Зимний парк дышал морозной свежестью. Деревья стояли, укутанные в сверкающие снежные шапки, а в воздухе витал аппетитный аромат жареных каштанов и горячего глинтвейна, доносившийся из деревянных будок, расставленных вдоль аллей. Они сверкали яркими огоньками, словно рождественские игрушки, предлагая прохожим согреться горячими напитками и перекусить.  Неподалёку, на залитом жёлтым светом гирлянд катке, скользили и кружились дети и взрослые, оставляя за собой замысловатые узоры на льду. Атмосфера была пропитана духом приближающегося Рождества – смех, радостные голоса, запахи корицы, имбиря и хвои смешивались в неповторимый коктейль праздничного настроения. Гермиона и Том Рэддл неспешно прогуливались по заснеженным аллеям, мимо гуляющих пар и семей с детьми. Волшебница слегка держала Тома под локоть. На нём, как и на ней, было чёрное пальто. Том выделялся среди обычных магглов своей элегантностью и аристократической внешностью. Высокий, с прямой спиной, он невольно притягивал взгляды. От него исходила аура силы и уверенности, делая его фигуру ещё более заметной.  – Ты прекрасно говоришь по-французски, – заметила Гермиона, нарушив короткое молчание. – Ты выучил его в… – она запнулась, осознав, что чуть не задала слишком личный вопрос, и тут же отвела взгляд. – Прости. – Ты хотела спросить, в приюте? – Том слегка улыбнулся, его тон был спокойным и ровным. – Я начал изучать его летом после первого курса. Он говорил непринуждённо, без тени обиды или раздражения. – Все аристократы магического общества владеют французским почти как родным языком, – продолжил он, слегка пожав плечами. – Скорее, это была необходимость. Практики мне тогда не хватало, но на втором курсе Абраксас помог мне и с этим. – Абраксас? – переспросила она, искоса взглянув на него. – Малфой, – ответил он с лёгким пренебрежением, но без злобы. – Он был тогда весьма надоедливым. Но французский знал прекрасно. – А ты где выучила? – спросил Рэддл, слегка повернув голову к Гермионе, его взгляд был спокойным. – У меня были бабушка и дедушка, они жили во Франции. Когда я была маленькой, мы часто ездили к ним с родителями. Это стало дополнительной мотивацией. Ну и в маггловской начальной школе, которую я посещала, французский был обязательным предметом. Том ничего не ответил, лишь слегка кивнул, словно принимая её объяснение. Его взгляд задержался на её лице, прежде чем он снова перевёл глаза на заснеженную аллею перед ними. Мимо них, громко смеясь и переговариваясь, пробежала пара детей в ярких, вязаных шарфах, и Гермиона улыбнулась, глядя им вслед. Том, заметил её улыбку. — Ты выглядишь счастливой, — сказал он. — Здесь красиво, – ответила волшебница, чувствуя, как её щеки слегка порозовели от морозного воздуха или, возможно, от его слов. – Всё кажется настоящим. — Настоящим? – Том внимательно посмотрел на неё, словно пытаясь разгадать её мысли, но не стал продолжать эту тему. – Может, нам стоит попробовать глинтвейн? — Ты хочешь маггловский глинтвейн? – с удивлением спросила Гермиона. — Почему бы и нет? Ты ведь сама захотела прогуляться по маггловскому Парижу, – спокойно ответил Том, и в его голосе проскользнула насмешка. — Почему бы не попробовать всё, что он может предложить? Гермиона улыбнулась, чувствуя, как внутри разливается приятное тепло – не от мороза и не от ароматов рождественского парка, а от его слов и от этого редкого, мимолётного ощущения, что он рядом. — Ты умеешь кататься на коньках? — неожиданно спросил Том, кивнув в сторону катка, залитого тёплым светом гирлянд.  В его голосе звучал лёгкий интерес, но взгляд оставался цепким, изучающим. Девушка слегка растерялась от неожиданного вопроса, но, стараясь не выдать своего замешательства, ответила: — Эммм… да, умею. — Научи меня, — внезапно предложил он и, не дожидаясь её ответа, с лёгкой настойчивостью потянул её за руку в сторону будки проката коньков.  Его прикосновение, неожиданно тёплое сквозь перчатку, вызвало у волшебницы лёгкую дрожь. — У тебя есть маггловские деньги? — с удивлением, но с улыбкой спросила Гермиона, пытаясь скрыть нарастающее волнение от его близости. — У меня есть волшебная палочка, — с привычной усмешкой ответил Том, но, заметив её слегка погрустневшее лицо, добавил мягче: — Да, у меня есть фунты. Так дашь мне пару уроков?  Его голос стал ниже, соблазнительным, и в глубине тёмных глаз мелькнуло озорство. Гермиона хитро прищурилась, стараясь скрыть вспыхнувшее волнение: — Только при одном условии. — И каком же? — с любопытством спросил Том, наклонившись к ней, сокращая расстояние между ними. — Ты не будешь использовать магию. Вообще. Даже чуть-чуть. — Гермиона выдержала его взгляд, чувствуя, как между ними пробегает искра. Том коротко рассмеялся, его смех был глубоким и тёплым, раскатившись по морозному воздуху. — Ты хочешь посмотреть, как я падаю на лёд? — Он приподнял одну бровь, в его голосе звучал вызов, смешанный с игривым азартом. Волшебница улыбнулась, её глаза заблестели от предвкушения: — Да. Именно это я и хочу увидеть. Десять минут спустя Том Рэддл, облачённый в неуклюжие арендованные коньки, стоял у бортика катка, глядя на сверкающий лёд с таким видом, будто собирался покорить его силой воли. Гермиона, уже уверенно скользящая по льду, сделала пару изящных кругов, наблюдая за его первыми неуверенными шагами. Её движения были плавными и грациозными, она заново вспоминала давно забытые навыки. Лёгкий румянец играл на её щеках от мороза и волнения.  Волшебница украдкой бросала взгляды на Тома, который, крепко держась за бортик, пытался сохранить равновесие. На его лице читалась сосредоточенность, граничащая с напряжением, но не страх – скорее, решимость человека, привыкшего быть лучшим во всём. Это зрелище вызывало у Гермионы улыбку. Контраст между его обычной властной уверенностью и этой временной неуклюжестью был одновременно забавным и трогательным. Гермиона подкатилась к нему ближе и, протянув руку предложила: — Давай, хватайся. Я помогу. Том на мгновение замер, удивлённый её жестом, но затем, не раздумывая, взял её руку. Его пальцы, в перчатке, осторожно, но крепко обхватили её ладонь. — Ты уверена? — спросил он, слегка прищурив глаза, словно проверяя её искренность или, возможно, свои собственные чувства. — Абсолютно, — ответила волшебница, её улыбка стала шире, и она слегка потянула его вперёд. Гермиона повела его по льду, терпеливо объясняя и поддерживая. Том внимательно прислушивался к её подсказкам, постепенно осмелевая и всё меньше полагаясь на бортик. Его движения становились всё более плавными и уверенными, а взгляд – всё более расслабленным и заинтересованным. Он быстро учился, демонстрируя свою природную грацию даже в этом новом для него деле. Гермиона чувствовала тепло его руки сквозь перчатку, и это ощущение согревало её изнутри больше, чем глинтвейн, которым торговали в соседней будке. — Ты удивительно быстро учишься и совершенно не боишься упасть, — заметила девушка, слегка повернув его ладонь в своей, чтобы снова мягко потянуть его вперёд. Их руки, соприкасаясь, казались связаны невидимой нитью. — Страх — это слабость, — ответил он, бросив на неё быстрый, пронзительный взгляд, в котором мелькнуло что-то большее, чем простое утверждение. В его глазах Гермиона увидела отблеск чего-то тёмного и глубокого, что заставило её сердце биться быстрее. — А я не могу позволить себе быть слабым. Нигде. Никогда. Они продолжали скользить по льду, рука об руку, и Гермиона чувствовала, как напряжение в его теле постепенно сменяется чем-то другим, чем-то более личным, интимным. Спустя час Том уже уверенно скользил рядом с ней, и от его неуклюжести не осталось и следа. Он смотрел на неё с лёгкой насмешкой: — Ты всё ещё надеешься, что я упаду? — Нет, теперь это уже невозможно, — ответила девушка, с улыбкой глядя на него. — Разумеется, — отозвался он, делая ещё один уверенный поворот, а потом, слегка притормозив, неожиданно притянул её ближе. Гермиона на мгновение потеряла равновесие, но Том крепко держал её за руку. — Ты великолепный учитель, Софи, — прошептал он, наклонившись чуть ближе к её уху. Его горячее дыхание коснулось её щеки, вызывая мурашки по коже. – Но учти, я не всегда такой послушный. Гермиона, чувствуя тепло его дыхания и близость его тела, слегка зардевшись, отвела взгляд. Её сердце бешено колотилось. Она снова скользнула вперёд, а он последовал за ней, словно играя в эту странную, завораживающую игру, в которой всё больше чувств – волнения, влечения, страсти – перемешивались со скольжением по льду, создавая между ними невидимую, но ощутимую связь. — Ты и правда талантлив во всём, — сказала волшебница с игривой интонацией, подзадоривая его. Она изящно крутанулась на льду, сделав плавный поворот, и, проезжая мимо, дразняще бросила через плечо: — А это можешь повторить? Том хищно улыбнулся, принимая вызов. В его глазах мелькнул озорной огонек. Он попытался повторить её движение, но едва успел сделать половину поворота, как потерял равновесие. Его ноги разъехались, и он с глухим стуком рухнул на лёд. Гермиона не смогла удержаться и заливисто расхохоталась. Она сделала круг вокруг него, словно демонстрируя своё превосходство, её смех эхом разносился по катку, привлекая внимание нескольких прохожих. — Мой Лорд, — произнесла она с подчёркнуто серьёзным тоном, сделала маленький шутливый реверанс и, протянув ему руку, добавила с лукавой улыбкой: — Не ушиблись? Том поднял на неё взгляд, в котором, как ей показалось, мелькнуло что-то между иронией, задумчивостью и лёгким смущением от собственной неуклюжести. Он на секунду замер, словно взвешивая ситуацию, но затем уверенно взял её за руку. В следующую секунду он резко потянул её на себя. Гермиона вскрикнула от неожиданности, инстинктивно готовясь встретиться со льдом, но вместо этого оказалась у него на коленях. Том удержал её с такой лёгкостью, будто специально подстроил этот момент. Их лица оказались совсем близко, их дыхание смешалось в морозном воздухе. От этой близости у волшебницы перехватило дыхание, а по телу пробежала волна тепла. Том звонко, по-доброму рассмеялся, чувствуя её смущение и одновременно наслаждаясь её близостью. — Ты действительно думала, что я позволю тебе смеяться безнаказанно? — сказал он с усмешкой, поправляя прядь её волос, на которой таяли упавшие снежинки. Кончики его пальцев, скользнув по её щеке, оставив на её коже легкое покалывание. Её сердце заколотилось быстрее, а взгляд остановился на его лице. Она, сама того не осознавая, медленно потянулась ближе, почти касаясь его губ своими. Но Том вдруг резко встал, поднимая её на ноги вместе с собой. Его уверенность, граничащая с наглостью, лишь усиливала волнение в её душе.  — Позволь мне… — прошептал он ей на ухо, вызывая мурашки по коже.  Его голос звучал приглушенно и интимно, словно он делился с ней тайной. Гермиона растерянно нахмурилась, чувствуя, как внутри нарастает напряжение: — Позволить что? Я не понимаю. Волшебник наклонился ещё ближе, его голос стал низким и заговорщическим: — Немного поколдовать. Магглы ничего не заметят. Девушка сделала шаг назад, улыбаясь, но при этом всё ещё пытаясь скрыть волнение. — Тебе нужно моё позволение? — с вызовом в голосе спросила она. — Я пообещал, что не стану использовать магию здесь. Хотелось бы сдержать слово. Гермиона подняла бровь, оценивая его намерения, а потом всё же сдалась, чувствуя, как её сопротивление тает под его напором: — Ну ладно, — проговорила она с сдающейся улыбкой, — Но пусть это будет что-то безопасное, раз уж мне разрешено ставить условия. Том рассмеялся — его смех был глубоким и низким. Он снял перчатку с правой руки, и его ладонь засветилась фиолетовым свечением, словно концентрированная магия просачивалась сквозь кожу, готовая вырваться наружу.  Вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом коньков по льду и отдаленным гулом города. Затем морозный воздух наполнили мягкие, мелодичные звуки — музыка, не похожая ни на что из маггловских песен. Её ритм был загадочным, волшебным, словно зовущим к танцу, проникая глубоко в душу и вызывая странное, волнующее чувство. Том слегка взмахнул рукой, и снежинки вокруг них начали кружиться в такт мелодии, обрамляя Гермиону сверкающим вихрем. Они порхали вокруг неё, как зачарованные мотыльки, создавая вокруг неё ореол из мерцающего, неземного света.  Волшебница, очарованная этим зрелищем, рассмеялась от восторга, вытянув руки в стороны и закружившись вместе с ними. Снежинки, казалось, нежно подталкивали её к танцу, их касания были едва ощутимыми, но теплыми, будто согретыми магией. Том подъехал ближе, изящно скользя по льду, и нежно, но крепко перехватил её за руку. Его ладонь была твёрдой и горячей, словно передавала ей часть его внутренней силы. — Танцуй, Софи, — прошептал он, притянув её ближе, так что их тела почти соприкасались, и она чувствовала тепло, исходящее от него, даже сквозь слои одежды. Музыка усиливалась, становясь всё более чувственной и завораживающей. Снежинки продолжали кружиться вокруг них, создавая интимную, почти сюрреалистическую атмосферу, они оказались в волшебном сне, где существовали только они двое.  Том, держась за её руку, плавно подстраивал свои движения под её, ведя её в медленном, страстном танце. Его пальцы нежно скользнули по её запястью, вызывая волну тепла по всему телу. Его взгляд, тёмный и пронзительный, гипнотизировал её, заставляя забыть обо всем на свете. — Ты выглядишь ослепительно, — тихо произнёс он, его голос прозвучал как нежное заклинание. Гермиона покраснела. Том провёл кончиками пальцев по её щеке, затем он наклонился чуть ближе, так, что их губы почти соприкоснулись. Гермиона почувствовала, как её сердце предательски ускорило свой ритм, а внизу живота разлилось приятное томление. Она почувствовала его горячее дыхание, но он снова не позволил случиться тому, что она ожидала. Том мягко, почти невесомо коснулся её лба своими губами, задержавшись на долю секунды, словно запечатлевая этот момент в её памяти, а затем, отстранившись и посмотрев ей в глаза с улыбкой, отпустил её руку. — Видишь, даже моя магия может быть безопасной, — сказал он, отступая на шаг назад и слегка приподнимая бровь.  В его глазах играли озорные искры. Гермиона, чувствуя лёгкую растерянность от прерванного поцелуя, но при этом улыбаясь, покачала головой. Она чувствовала, как её щёки горят, а сердце всё ещё бешено колотится. — Я начинаю думать, что ты меня провоцируешь, — проговорила она, стараясь придать своему голосу непринуждённость, хотя внутри всё трепетало от его близости. — Может быть, — ответил он с загадочной улыбкой, снова взяв её за руку, но на этот раз переплетя их пальцы. Его прикосновение было тёплым и уверенным, словно он заявлял свои права.  — Но не забывай, Софи, — прошептал он, наклонившись к ней и понизив голос до интимного шёпота, — я не всегда безопасен. Они продолжили кататься, музыка играла, снежинки кружились вокруг создавая волшебную атмосферу. Мир вокруг казался замкнутым только на этих двоих, в их собственном, созданном магией, пространстве.  Гермиона чувствовала, как между ними нарастает напряжение, смешанное с волнением и предвкушением. Это была игра, в которой правила устанавливал Том, и Гермиона, несмотря на своё смущение и некоторую опаску, чувствовала, что ей нравится эта игра. После катка они подошли к небольшой деревянной будке, где в морозном воздухе витали пьянящие ароматы горячего глинтвейна, корицы, гвоздики и свежих апельсинов. Пар от напитков поднимался в воздух, создавая вокруг будки уютное облако тепла и запахов. Глинтвейн приятно согревал руки, проникая теплом внутрь и как будто окончательно стирая воспоминания о тревогах последних суток. Волшебница чувствовала себя удивительно легко, позволив себе на мгновение забыть обо всём.  — Мне нужно отойти на пару минут, — сказал Том, наклонившись ближе к Гермионе. — Конечно, — кивнула она, наблюдая, как он плавно и бесшумно удаляется в сторону, растворяясь в толпе магглов. Гермиона нашла свободную скамейку чуть вдали от катка, возле небольшой аллеи, украшенной мерцающими рождественскими огоньками. Она опустилась на неё, почти не замечая, насколько холодным был металл под тонким слоем снега. Её согревали глинтвейн, разлившийся по телу приятным теплом. Взгляд её скользнул по катку, где кружились пары, весело смеясь. На её лице появилась нежная, задумчивая улыбка, когда она вспомнила, как совсем недавно сама кружилась на этом льду с Томом, почти забыв, кто он на самом деле, и отдавшись этому мимолетному чувству легкости и беззаботности. Тишину нарушил громкий смех и тяжёлые шаги. Трое мужчин, судя по всему, уже не первый раз наведывавшихся к будке с глинтвейном, направлялись прямо в её сторону. Их громкие голоса, заплетающиеся речи и раскованные, почти пьяные движения сразу насторожили девушку. Они остановились прямо у скамейки, один из них, самый высокий и грузный, нагнулся ближе к Гермионе, источая сильный запах алкоголя и дешевого табака. Девушка сразу попыталась встать. — Не утруждайте себя, мисс, — произнёс мужчина с приторной улыбкой, обойдя скамейку сзади и неожиданно положив ей руку на плечо. Другой, с красным от выпитого лицом, грузно опустился рядом с ней, так близко, что она почувствовала резкий запах перегара. — Уверен, мы вам не помешаем, а только скрасим ваше одиночество, — продолжил он с наглой ухмылкой, словно не замечая её напряжённого взгляда и явного желания отстраниться. — Не пугай даму, Марк, — пробормотал третий, самый молчаливый из них, но его голос звучал скорее как поощрение, чем как предостережение. Гермиона, почувствовав, как внутри нарастает волна тревоги и отвращения, глубоко вздохнула. Она резко встала, сбрасывая чужую руку с плеча. — Я не одна и не нуждаюсь в вашей компании, — твёрдо и холодно произнесла она, разворачиваясь, чтобы уйти, и мысленно проклиная себя за то, что осталась здесь одна. Но один из мужчин, тот, что схватил её за плечо, сделал шаг вперёд и грубо схватил её за запястье, с силой сжав пальцы. — Куда спешишь, красавица? — его голос стал хриплым и угрожающим, а в глазах мелькнул нездоровый блеск. Софи не стала ждать, пока ситуация усугубится.  Она знала, что если бы Том был сейчас рядом, утренние выпуски магловских газет шокировали бы Францию известием о трех джентльменах, чьи изувеченные тела были обнаружены в одном из парижских парков.  Выдернув руку, она быстро выхватила палочку из-под пальто и, не раздумывая, направила её на самого наглого мужчину. — Конфундус! — чётко произнесла заклинание. Но что-то пошло не так. Вместо того чтобы просто растеряться и потерять ориентацию, мужчина с громким стоном упал на землю, его лицо исказилось от ужаса и боли. Беззвучный крик вырвался из его рта, и он начал корчиться, словно кто-то невидимый причинял ему невыносимые страдания. Гермиона почувствовала, как паника охватывает её ледяными тисками.  Так не должно было случиться. Заклинание видимо сработало слишком сильно. — Фините Инкантатем! — с ужасом и отчаянием в голосе быстро произнесла она, направляя палочку на корчившегося от боли мужчину. Тот затих, его лицо побледнело, а из глаз текли крупные слезы. Гермиона инстинктивно наклонилась, чтобы помочь ему встать, но краем глаза заметила, как двое других мужчин внезапно, словно подкошенные, рухнули на землю рядом с ним. Их лица также были искажены гримасами боли и ужаса. Тогда Гермиона всё поняла. Она резко подняла голову и увидела его. Том стоял всего в нескольких шагах от неё, его высокий, тёмный силуэт резко выделялся на фоне света рождественских огоньков. Его лицо было непроницаемым, абсолютно бесстрастным, но глаза… Они светились зловещим, холодным красным огнём, полным ярости и смертельной угрозы. Магия вокруг него ощущалась физически, тяжёлой, давящей волной, и волшебница с ужасом поняла, что именно он только что сделал. Его гнев был ощутим в морозном воздухе, словно ветер, пронизывающий до костей. Гермиона поднялась с колен. Она сделала несколько осторожных шагов по хрустящему снегу к Тому, который стоял неподвижно, как изваяние, с холодным лицом. Его палочка тускло светилась красноватым светом, а мужчины на снегу продолжали корчиться в немой агонии, их тела дёргались судорожно и беспомощно. — Пожалуйста, не надо, — мягко, почти шепотом произнесла Гермиона, стараясь удержать голос от предательской дрожи.  Она остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь нарушить его сосредоточенность и потревожить ту опасную ауру, которая исходила от него. — Прошу тебя, Том. Они ничего не сделали. Давай не будем портить этот вечер. — добавила она, вкладывая в свои слова всё тепло и мольбу, на которые была способна, надеясь растопить лёд в его глазах, увидеть в них долю человечности. Но Лорд Вольдеморт даже не взглянул на неё. Его глаза, полные безжалостной ярости, оставались прикованными к мучающимся фигурам на снегу, и выражение его лица не менялось. Лишь сильнее сжатые губы и напряженные скулы выдавали бушующие внутри него эмоции. Свет палочки вспыхнул ярче, словно в ответ на её слова, усиливая их боль и заставляя их тела извиваться в еще более жутких конвульсиях. Гермиона сглотнула вязкую слюну, её сердце билось так громко и быстро, что казалось, Том должен был слышать этот оглушительный стук. Она попыталась взять себя в руки, выпрямилась, расправив плечи, и снова заговорила, стараясь, чтобы её голос звучал спокойнее и увереннее. Её тон стал почти умоляюще-покорным: — Мой Лорд, я прошу Вас, — медленно, с едва слышным вздохом сказала она, опуская взгляд к земле, чтобы не видеть искажённые болью лица мужчин. — Прошу… не стоит… Её голос больше не дрожал, и она перестала просить так отчаянно. Вместо этого Гермиона сделала ставку на то, что Том заметит её внешнее спокойствие, её показное подчинение. Это была отчаянная тактика, рискованная игра, но единственная, которая, как она знала, могла хоть как-то повлиять на него в этом состоянии. Её слова, казалось, наконец достигли его. Через несколько томительных, бесконечно долгих мгновений, наполненных тишиной, Том медленно опустил палочку, и зловещее красное свечение на её конце постепенно погасло, оставив после себя лишь тусклый отблеск.  Мужчины замерли, их тела остались лежать на снегу, лишь слегка вздрагивая от последствий боли, словно отголоски пережитого ужаса еще гуляли по их телам. Затем Том подошел к тому, что лежал ближе всего, а позже к двум остальным. Он наложил на них Обливиейт, стирая из их памяти последние мучительные минуты. Затем, с той же методичной холодностью, он применил Империус. И мужчины с трудом, повинуясь его воле, начали вставать, помогая друг другу. Гермиона продолжала стоять на том же месте, пытаясь хоть как-то придать своему лицу менее озадаченный и испуганный вид. Она невольно подумала о Малфое и позавидовала его умению «держать лицо» и сохранять хладнокровие даже в самых страшных ситуациях. Том, закончив с магглами, наконец медленно повернулся к ней. Его взгляд всё ещё был холодным и отстраненным, но что-то в нём стало мягче, как будто он получил то, что хотел, и теперь мог позволить себе немного расслабиться.  Он подошёл к ней, не сказав ни слова, и резко, с неожиданной силой, обняв за талию, вырвал из этого места, полного боли и страха. Тёмная магия окутала её, словно холодный саван, казалось, забирая всю радость и тепло, что ещё оставались в ней.  А потом она почувствовала полёт, резкий рывок вверх, и её вновь захлестнули смешанные эмоции: страх от внезапности и высоты, и странное, будоражащее возбуждение от близости Тома и этой опасной, неконтролируемой ситуации. Казалось, в некоторые моменты Том совершенно не держал её, и ей казалось, что она вот-вот оторвется от него и останется одна в холодном, беззвездном зимнем небе. Чувство невесомости и хлынувший в кровь адреналин создавали странную, пьянящую смесь чувств, которая одновременно пугала и будоражила. Том Том почувствовал, как её рука дрожит в его ладони, когда они приземлились на веранде. Зимний холод, всё ещё сковывавший её, контрастировал с обжигающим теплом, разлившимся по его собственному телу от её близости. Он увидел, как Софи посмотрела на него, и в её глазах мелькнула смесь растерянности, страха и волнующего желания. Он не дал ей времени собраться с мыслями – одним резким движением распахнул дверь, буквально втаскивая её внутрь. Комната, подчиняясь его воле, мгновенно ожила: в камине с треском вспыхнул высокий, жаркий огонь, а на стенах, засветились десятки мерцающих свечей, наполняя комнату интимным светом.  Том едва успел провести её в комнату. Как только они сделали шаг внутрь, он, не давая ей времени на сопротивление, резко подтолкнул её к стене. Её спина с глухим стуком встретилась с холодным камнем, а он оказался рядом, не позволяя ей отстраниться, накрывая её своим телом. Их губы встретились в стремительном, жадном, отчаянном поцелуе. Софи, застигнутая врасплох напором его страсти, на мгновение замерла, но затем ответила на поцелуй с такой же силой и жаром. В этот момент она действительно хотела его. Всего. Без остатка. До дрожи в коленях, до потери пульса. Том ощущал это, он знал это по тому, как она впивалась в его губы, как её пальцы цеплялись за его плечи, как её тело дрожало в его объятиях.  Этот поцелуй был больше, чем просто проявлением страсти — в нём была жажда, голод, власть и что-то ещё, тёмное и первобытное, что он не мог описать, но что заставляло её дрожать всем телом, от кончиков пальцев до кончиков волос. Её сердце билось так быстро и громко, что казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Софи знала, что должна остановиться, что эта игра опасна, но не могла. Она хотела его — всем своим существом, всей своей душой, каждой клеточкой своего тела. А Том знал это. Он чувствовал её желание так же остро, как своё собственное, как будто их тела были связаны невидимыми нитями, передающими каждое биение сердца, каждый вздох. Но вдруг, словно опомнившись, она резко отстранилась, её губы покинули его, оставляя след тепла и желания на его коже. Она рассмеялась, тяжело дыша, и её смех прозвучал громко, нарушая созданную ими же интимную атмосферу. — Подожди, Том, пожалуйста… — с трудом выдохнула Софи, касаясь кончиками пальцев его груди, словно пытаясь отстраниться физически, но не терять ту невидимую связь, что возникла между ними. — Дай мне… прийти в себя… Выпьем? Глаза Тома сузились, опасно блеснув в мерцающем свете свечей. Его лицо на мгновение стало жестким, как будто он размышлял, позволить ли ей эту отсрочку, эту передышку. Но потом он наклонил голову ближе к ней, его губы изогнулись в хищной улыбке, и он сделал шаг назад, давая ей немного пространства. Взмахом руки он вызвал из старинного дубового шкафа, стоявшего в углу комнаты, пыльную бутылку тёмно-красного вина и два изящных бокала на тонких, высоких ножках. Пока вино, повинуясь его воле, неспешно наполняло бокалы, Том медленно снял свои кожаные перчатки, а затем расстегнул и стянул своё чёрное пальто, с которого на мраморный пол, покрытый легкой изморозью от только что вошедших, осыпались мелкие, сверкающие снежинки. Его движения были размеренными, но в них чувствовалась грация. Том поднял глаза, ища Софи. Она уже сняла своё пальто и теперь сидела на нижней ступеньке широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Тёмно-бордовое платье из плотной шерсти небрежно, но соблазнительно поднялось, обнажая её стройные бедра, обтянутые тонкими капроновыми чулками.  Она сосредоточенно снимала высокие сапоги, не замечая, как он смотрит на неё. Его дыхание замедлилось, а внутри всё вспыхнуло с новой силой, словно от удара молнии. Её светлые волосы упали на одно плечо, открывая изящную линию шеи, её кожа казалась фарфоровой. Он заметил, как её грудь тяжело вздымается под тканью платья. Том подошёл ближе и опустился на ступеньку рядом с ней. Его взгляд, полный жадности и чего-то более глубокого, болезненного, остановился на её лице.  Софи подняла глаза и тепло, нежно улыбнулась ему, и эта улыбка пробудила в нём странное чувство. Её доверие и доброта, с которыми она сейчас смотрела на него, её беззащитность, вызвали у него неожиданную, острую мысль:  Действительно ли она заслужила своё наказание? Или я наказывал её за свои собственные чувства? Эти размышления пронеслись в его голове мгновением, но Том быстро, с усилием отогнал их прочь. Он наклонился ближе, его пальцы, коснулись её щеки, скользнули вниз, к её шее, останавливаясь у самого основания, где бился её учащенный пульс. — Софи… — прошептал он низким, бархатным голосом.  Его рука мягко коснулась её колена, и от этого прикосновения у неё по спине пробежала дрожь. Том продолжил, проводя рукой вверх по её бедру, его пальцы скользили медленно, уверенно, словно изучая каждый её изгиб, каждый её миллиметр. Его прикосновения были одновременно нежными и властными, он полностью контролировал не только её тело, но и саму реальность вокруг. Он почувствовал, как её сердце забилось быстрее. Том остановился, его рука теперь легко касалась её талии. Затем он другой рукой взял её за шею — его пальцы скользнули сбоку, задевая скулу, подбородок, как будто он хотел, чтобы она чувствовала каждое его прикосновение. Он осторожно повернул её лицо так, чтобы их взгляды встретились. — Я хочу тебя, — произнёс он едва слышно, но в его голосе было что-то первобытное. — Всю. Полностью. Навсегда. И вдруг Том увидел в её глазах страх. Смесь испуга, трепета и волнительного ожидания. Нет, она совсем не пыталась отодвинуться или отстраниться. После урока, который она получила вчера, она не скоро отважится на подобную дерзость. Её испугали мои слова? Или мои действия? Мои прикосновения?  Том наклонился ещё ближе, позволяя своей тёмной, почти осязаемой ауре полностью окутать её, и внезапно понял, что именно напугало её.  Его глаза. Свет, пылающий в них, отражал его истинную сущность, ту, что скрывалась за маской холодного безразличия. В этом свете она видела не только его желание, но и ту опасность, ту бездну, что таилась внутри него. Он сосредоточился, с усилием подавляя бушующую в нём, рвущуюся наружу магию, и красное сияние в его глазах постепенно погасло, сменившись тёмной, непроницаемой глубиной, в которой, однако, всё ещё чувствовалась необузданная сила. — Не бойся, — прошептал он, его губы были всего в нескольких сантиметрах от её. Его голос был гипнотическим, почти успокаивающим, но в то же время от него невозможно было укрыться, он словно окружал её, проникая под кожу, не оставляя места для сомнений. — Нигде ты не будешь в такой безопасности, как рядом со мной. И затем он страстно, властно, уверенно поцеловал её, так, как он умел целовать — сильно, глубоко, не давая возможности вздохнуть, полностью подчиняя и полностью контролируя каждое её движение, каждый её вздох. Его губы впились в её губы с жадностью, словно он пытался утолить вечную жажду. Нигде она не будет в большей безопасности, чем рядом с ним.  Он — самый могущественный волшебник, способный защитить её от любого врага, от любой опасности, что может подстерегать её в этом мире. Он — её щит, её неприступная крепость. Рядом с ним ей нечего бояться: ни тёмных существ, что бродят в ночи, ни коварных замыслов недоброжелателей, ни даже самой смерти. Он отвратит от неё любую беду, словно взмахом руки развеет густой туман. Он — её гарант безопасности, её личный оберег. Но от чего он не сможет её защитить?  От самого себя. Эта мысль, словно тень, скользнула в его сознании, омрачив на мгновение его уверенность. Он вспомнил ту ярость, что охватила его совсем недавно, ту тёмную силу, что едва не вырвалась наружу. Он видел страх в её глазах, и этот страх был направлен не на внешнюю угрозу, а на него самого. Он осознал, с какой лёгкостью он может причинить ей боль, и физическую, и гораздо более глубокую, ту, что ранит душу и оставляет неизгладимые шрамы.  Он вспомнил, как его магия едва не вышла из-под контроля, как он едва не потерял себя в этой пучине тёмных эмоций. Он понял, насколько опасным он может быть для неё, не намеренно, возможно, но от этого не менее разрушительно. Он мог защитить её от всего мира, но кто защитит её от него самого? От его тёмной стороны, от его необузданной силы, от его любви? Он был для неё одновременно спасением и погибелью, её самым надёжным убежищем и самой страшной угрозой, и нигде она не была в большей опасности, чем в его объятиях.