Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Глава пятьдесят шестая Том Софи ускользнула рано, ещё до завтрака, сославшись на приготовления к вечернему балу. Эта спешка, едва скрываемая под маской светской суеты, не обманула Тома. Он видел, как дрожали её пальцы, когда она застёгивала перчатки, как её взгляд, обычно такой яркий, сегодня был затмён тенью тревоги.  Вчера вечером, в полумраке его гостиной, ей на миг удалось расслабиться, ощутить – пусть и мимолётную – иллюзию свободы. Он чувствовал, как её напряжение отступает под действием вина и его спокойного, обволакивающего присутствия.  Но сегодня утром от неё снова исходил тонкий, но уловимый аромат страха, терпкий и пьянящий, словно дорогое вино, – запах, который неизменно притягивал Тома, разжигая в нём всепоглощающее влечение, заставляющее желать её до боли. Он едва сдержал усмешку, наблюдая, как она торопливо прощалась, стараясь не встречаться с ним взглядом. Он позволил ей уйти. Сегодняшний вечер обещал быть долгим и изматывающим, и ей понадобятся все её силы, чтобы выдержать то, что он запланировал. Оставшись один, Том медленно обвёл взглядом гостиную. Послезавтра Рождество, а в его апартаментах царила стерильная пустота, ни единым намёком не выдававшая приближение праздника. Никаких гирлянд, никаких еловых веток, никаких рождественских венков. Лишь строгие линии мебели, холодный блеск полированного дерева и тяжёлые, тёмные портьеры, пропускавшие лишь скудный утренний свет.  Ему самому это было совершенно безразлично. Праздники всегда казались ему бессмысленной тратой времени, пустой суетой, не имеющей никакого отношения к реальности. Но сегодня, сегодня в его сознании мелькнула странная, почти чуждая мысль: а что, если это нужно ей? Эта внезапная мысль поразила его своей неожиданностью, словно удар молнии в ясный день. С каких это пор он стал задумываться о чужих потребностях?  Рэддл скривил губы в усмешке, чувствуя, как внутри зарождается что-то похожее на раздражение.  Слабость?  Нет, это было бы слишком простое объяснение. Скорее расчёт. После сегодняшнего ночного приключения Софи будет морально истощена. Он знал её впечатлительность, её болезненную эмпатию, её способность пропускать чужую боль через себя. Она будет разбита.  Разумеется, я мог бы и не брать её с собой. Но тогда где же развлечение?  В последнее время девчонка слишком много себе позволяет. Я всё чаще слышу от неё слово «нет». Она всё чаще выходит за рамки дозволенного, забывая кто перед ней. Но это ненадолго. Чем скорее она примет неизбежное – тем быстрее станет покорной. Её упрямство достойно изумления, но не более. Я сокрушал воли куда более крепкие. Её ждёт та же участь. Маленькая, скромно украшенная ёлка, мерцающая тёплыми огнями, могла бы скрасить её состояние. И, что более важно, это создало бы для него – в её глазах, по крайней мере – иллюзию человечности. Иллюзию, которая могла оказаться весьма полезной в дальнейшем. Расчёт. Всегда расчёт. Конечно, он знал, что Гермиона не решила проблему с Гринграссом. Он всегда знал больше, чем показывал. Информация была для него не просто важной – она была жизненно необходимой, инструментом, с помощью которого он плёл свои сложные сети интриг и манипуляций. Он собирал её по крупицам, анализировал, сопоставлял, выстраивая полную и достоверную картину мира.  И его неизменно удивляло, как мало Софи знала о нём. Особенно учитывая то, что она прибыла из будущего, где, по её утверждениям, он был мёртв. Эта мысль, некогда забавлявшая его, теперь вызывала лишь холодное раздражение. Во что ему всё меньше и меньше хотелось верить, так это в собственную смертность. То, что она и всё волшебное сообщество считали его мёртвым, совершенно не означало, что это соответствовало действительности.  Мнение толпы – всего лишь иллюзия, которую он, Том Рэддл, умел создавать и разрушать по своему желанию. Ёлка… да, ёлка не помешает. К тому же, куда ещё я положу свой… особенный рождественский подарок?  Том усмехнулся, медленно поворачивая в руке небольшой прозрачный пузырёк с едва заметно мерцающим внутри зельем. Жидкость перетекала, словно живая, отражая слабый свет из окна. Он рассматривал её с нескрываемым удовольствием, предвкушая эффект, который она произведёт. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и на окутанный снегом, сказочный Лондон опустилась ночь. Город преобразился, сверкая тысячами рождественских огней и гирлянд.  Том бросил взгляд на ёлку, стоявшую возле камина. Как всегда, ничего лишнего. Лишь тёмно-зелёные, пахнущие свежей хвоей ветви, усыпанные тонкими, острыми иголками, и мерцающие тёплым жёлтым светом гирлянды. Никаких бантов, никаких цветных шаров, никаких стеклянных игрушек. Это было бы недостойно. Слишком банально, слишком по-магловски. Мысль о том, чтобы украшать ёлку подобным образом, вызвала у него едва заметную гримасу отвращения. Это было бы просто ниже его достоинства. Он предпочёл строгую, сдержанную элегантность. Это соответствовало его натуре. Волшебник подошёл к большому зеркалу в строгой чёрной раме и окинул себя оценивающим взглядом. Сегодня Рождественский бал, и давняя традиция требовала от гостей соблюдения светлого дресс-кода. Чёрный цвет, его неизменная визитная карточка, цвет власти и тайны, сегодня был вынужденно уступить место компромиссу.  На нём был безупречно скроенный светло-серый костюм-тройка из тонкой шерсти, оттенок которой напоминал зимнее утреннее небо перед рассветом. Брюки со стрелками идеально сидели по фигуре, подчёркивая его стройность. Под пиджаком – белоснежная рубашка из тончайшего египетского хлопка с широкими, французскими манжетами, застёгнутыми на лаконичные серебряные запонки в форме змеи, едва заметно поблёскивавшие в свете ламп. Жилет, также светло-серого цвета, плотно облегал торс. В кармане жилета виднелась серебряная цепочка от карманных часов.  Его тёмные, слегка волнистые волосы, обычно непокорные, сегодня были уложены с нарочитой небрежностью. Несколько прядей свободно спадали на лоб, смягчая резкие черты лица и придавая ему неожиданную, почти романтическую нотку, которая, впрочем, тут же гасла при взгляде в его тёмные глаза.  В целом, он выглядел не как гость на празднике, а скорее как его безмолвный и всевидящий хозяин. Он был доволен. Как всегда, из зеркала на него смотрел волшебник, в котором не было ни тени слабости, ни намёка на неуверенность или страх. Лицо его оставалось непроницаемым, лишь в глубине тёмных глаз порой проскальзывали холодные искорки… осознания своего превосходства. Он знал, что способен вершить судьбы и внушать ужас даже облачённый в простую ночную рубашку. В этом он не сомневался ни на мгновение. Власть была частью его сущности, она исходила от него, как тепло от раскалённого угля. Ровно в 17:30 в субботний вечер 22 декабря Том Марволо Рэддл постучал в дверь дома номер 12 на площади Гриммо.  Дверь тут же бесшумно распахнулась, и перед ним, низко кланяясь, возник старый, сморщенный домовой эльф. Его большие, грустные глаза были полны преданности. Эскортируемый эльфом, Рэддл прошёл в гостиную. Там уже собралась чета Блэков.  Мелания Блэк, мать Софи, высокая и статная женщина с холодным, аристократическим лицом, сидела в кресле возле камина. Рядом с ней стоял Орион, брат Софи, сдержанный и серьёзный, как и его мать. Его жена, Вальбурга, напротив, казалась воплощением энергии и нетерпения, её тёмные глаза сверкали, а на губах играла нервная улыбка. В гостиной царила напряжённая, почти осязаемая атмосфера, словно перед грозой. – Добрый день, – Том Рэддл учтиво склонил голову, его взгляд скользнул по присутствующим, задерживаясь на мгновение на каждом лице, оценивая их настроение. – Здравствуйте, мистер Рэддл, прошу, проходите, – сдержанно, но вежливо произнесла Мелания Блэк, её лицо, обычно бесстрастное, сегодня казалось особенно напряжённым. – Мистер Рэддл, – Вальбурга слегка склонила голову, её глаза, полные беспокойства, метнулись к лестнице, словно она предчувствовала неладное. На мгновение в гостиной повисла тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием дров в камине.  Орион первым нарушил молчание, стараясь придать своему голосу непринуждённость: – Том, а я уж начал было думать, что моей сестре придётся отправиться на бал в одиночестве, – Орион улыбался, но эта улыбка была фальшивой. Он приглашающим жестом указал на столик с напитками. – Выпьешь чего-нибудь? Но не успел Том ответить, как приятную, хотя и натянутую, атмосферу разорвали громкие крики, доносившиеся с коридора второго этажа, куда вела лестница прямо из гостиной. – Этот вопрос решён! – гремел голос Арктуруса Блэка, наполненный яростью. – Я закрывал глаза на многое! На то, что ты не ночуешь дома! На то, что ты позоришь нашу семью в Министерстве, защищая этих… тварей! На то, что тебя постоянно видят рядом с этим… Рэддлом! Хоть я неоднократно предупреждал тебя держаться от него подальше! – Отец, ты не имеешь никакого права… – в голосе Софи звучало отчаяние и гнев. Внезапно раздался отчётливый звук удара, словно что-то тяжёлое врезалось в стену. – Ты… ты ударил меня? – голос Софи дрожал от ярости и унижения. Орион резко вскочил с кресла, его лицо исказилось от гнева, но Мелания, сжав губы в тонкую линию, преградила ему путь, первой направившись к лестнице. – Не первый и не последний раз, Софи! – продолжал кричать Арктурус Блэк, его голос звучал всё ближе. – Без палочки уже не так легко мне угрожать? Ты пойдёшь под венец, даже если мне лично придётся наложить на тебя Империус! К этому времени Мелания уже поднялась на несколько ступенек. – Арктурус, прекратите это немедленно! У нас гости! – произнесла она повелительным тоном. – Я в своём доме, Мелания! И делаю здесь что хочу! – рявкнул Арктурус, и в следующее мгновение он появился на лестнице, грубо таща за собой за руку Софи. Её лицо было бледным, в глазах стояли слёзы, но взгляд был полон непокорства. Том встретился с Софи взглядом, и на её лице мгновенно отразился испуг, словно она увидела не человека, а тень неминуемой беды. Её глаза расширились, зрачки сузились, а губы слегка дрожали. Хорошо. Рэддл явно не желал видеть, как кто-либо обращается с его собственностью подобным образом. Это было… недопустимо. Он тщательно выстраивал свой мир, где всё подчинялось его воле, где каждый элемент занимал отведённое ему место. И появление такой грубой, необузданной силы, как ярость Арктуруса, нарушало эту тщательно выстроенную гармонию, внося хаос и непредсказуемость. Это оскорбляло его чувство порядка и его стремление к полному контролю.  Но ещё больше его раздражала слабость самой Софи. Как она могла позволить себе такое обращение? Как она могла допустить, чтобы её унижали у него на глазах?  Эта слабость, эта беспомощность – она была для него отвратительна. Он накажет её за это. Позже. Сейчас же необходимо было сохранить видимость приличий. Оказавшись внизу лестницы, Арктурус резко отпустил руку Софи, словно она была чем-то грязным и неприятным, и перевёл тяжёлый, исполненный неприязни взгляд на Тома Рэддла. – Добрый вечер, мистер Рэддл, – произнёс он с напускной вежливостью, сквозь которую отчётливо проступала нескрываемая враждебность. – Рад, что вы согласились сопровождать мою дочь на Рождественский бал, пока её жених, в связи со срочными делами, отсутствует в городе. – Какая жалость для него и несомненное удовольствие для меня, – с лёгкой, едва заметной улыбкой ответил Том, его голос звучал мягко. Он слегка склонил голову перед Арктурусом и с дружелюбным тоном, который, однако, не мог скрыть холод, скользивший в глубине его глаз, произнёс: – Рад видеть вас, мистер Блэк. Арктурус резко развернулся к Софи и посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде клокотала ярость, каждая черта его лица была напряжена. – Дай мне Непреложный Обет, и я верну тебе твою палочку, – прорычал он. – Нет, – твёрдо ответила Софи, её голос, звучал решительно. – Я не стану этого делать. Арктурус выхватил свою палочку, направив её прямо на дочь. Том видел, как Софи отчаянно мечется взглядом, ищет выход из ловушки. Он уловил, как её глаза, полные мольбы и отчаяния, на мгновение зацепились за брата, ища у него поддержки, словно тонущий хватается за соломинку. – Отец, прекрати это, – тихо, но настойчиво произнёс Орион, делая неуверенный шаг вперёд и робко касаясь плеча отца. В его голосе слышалась не столько твёрдость, сколько мольба, как будто он просил не только за сестру, но и за себя самого, боясь последствий. – Не вмешивайся, щенок! Я научу её себя вести, – рявкнул Арктурус, отбрасывая руку сына, как назойливую муху. В его голосе была слышна ярость, и он даже не потрудился скрыть презрение к сыну за его попытку вмешаться. Рэддл наблюдал за разворачивающейся сценой с почти неуловимой усмешкой, игравшей на его губах. Он казался сторонним наблюдателем, отстранённо взирающим на чужую драму. Ему, разумеется, не было никакого дела до этих семейных разборок, до этих мелких, ничтожных страстей.  Однако, в глубине его глаз поблескивал огонёк. Он давно уже отметил для себя, что Арктурус Блэк неуклонно приближается к краю пропасти. Слишком много грехов накопилось за его душой, слишком много долгов, которые рано или поздно придётся заплатить. Приговор уже был вынесен, и Том, словно терпеливый палач, лишь ждал подходящего момента для его исполнения. Арктурус, дрожа от ярости, поднял волшебную палочку выше, нацелив её прямо в грудь Софи. Он уже открыл рот, готовясь произнести заклинание. Давай. Сделай это. Взгляд Тома Рэддла стал острее, чем лезвие бритвы. Естественно, он не собирался произносить эти слова вслух. Это было бы слишком преждевременно.  Но он знал наверняка: если Арктурус посмеет применить к Софи магию сейчас, он умрёт в ту же секунду.  Рука Тома, словно сама по себе, скользнула под мантию и легла на рукоять собственной палочки, готовая к молниеносному действию. В этот момент в глубине его глаз мелькнуло что-то похожее на предвкушение, наслаждение. Он ждал. Он наслаждался этим моментом абсолютного контроля, зная, что исход ситуации полностью в его руках. – Хорошо, – вдруг произнесла Софи, и её голос предательски дрогнул. Том прекрасно видел, как она отчаянно ищет выход, как понимает, что от гибели отца её отделяют лишь мгновения, тончайшая грань, которую Арктурус вот-вот переступит. – Я дам Непреложный Обет, – тихо, почти шёпотом проговорила Софи, – Но не сегодня. Я хочу сначала поговорить с Эдмундом. Это ведь и его касается, правда? В её голосе звучала нежность, даже сладость, но сквозь эту маску отчётливо проступали отчаяние и страх. Она говорила так, словно пыталась умолить не только отца, но и самого Тома, словно надеялась на чудо, на отсрочку.  Её светло-серое, почти белое платье, сотканное, казалось, из лунного света и тончайшего шёлка, мягко струилось вокруг фигуры, создавая впечатление невесомости. Оно идеально гармонировало с серым, безупречно скроенным костюмом Тома, словно они были созданы друг для друга, две стороны одной медали. Ткань платья деликатно облегала её стан, подчёркивая хрупкость и изящество, а длинный подол, казалось, парил над полом. Лёгкие, волнистые пряди волос, собранные в простую причёску, небрежно спадали на плечи, обрамляя нежное лицо.  Вся она, в этом воздушном, почти ангельском облике, казалась воплощением невинности и хрупкости. Лишь яркий, болезненный румянец на щеке, след от отцовской руки, грубо диссонировал с этим нежным образом, словно пятно на чистом холсте. Этот контраст вызвал у Тома волну ярости, острую, как осколок стекла. – Пусть так и будет, – прорычал Арктурус. Он резко выхватил из кармана волшебную палочку Софи и с силой бросил её на пол к её ногам, словно ненужную вещь.  Затем, схватив жену за запястье грубым жестом, он, не проронив ни слова, шагнул в зелёное пламя камина и исчез, оставив после себя лишь запах гари. – Софи… – Орион, с тревогой в глазах, осторожно коснулся её покрасневшей щеки, но она резко отшатнулась.  Склонившись, она подняла свою палочку с пола, крепко сжав её в руке. Софи подняла взгляд и встретилась глазами с Томом. Её губы дрогнули, едва заметно, но этот жест не укрылся от Тома. – Всё в порядке, Орион. Отправляйтесь на бал, – произнесла она, стараясь придать своему голосу спокойствие, но тонкие пальцы, сжимавшие палочку, выдавали её внутреннюю дрожь. Она перевела взгляд с Ориона на Вальбургу, пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась неестественной. – Я лишь закончу с прической. Встретимся на балу. Несмотря на кажущееся спокойствие в её словах, весь её вид – бледное лицо, подрагивающие руки, расширенные зрачки – кричал о панике и внутреннем смятении.  Орион, не веря её словам, беспокойно посмотрел на Тома, ища у него поддержки или совета. Том ничего не сказал в ответ, лишь бросил короткий, многозначительный взгляд на всё ещё мерцающий зелёным пламенем камин. Орион всё понял без слов. С тяжёлым вздохом он взял Вальбургу за руку и, бросив на Софи последний, полный тревоги взгляд, шагнул в камин, исчезнув в зелёном пламени. – Иди ко мне, – произнёс Том, его голос звучал ровно и бесстрастно, без намёка на нежность или сочувствие. Это был скорее приказ, чем приглашение. Софи, подчиняясь, тут же подошла к нему. Том осторожно коснулся пальцами её покрасневшей щеки, медленно и нежно проведя по ушибленному месту. Магия скользнула под его пальцами, и след от удара мгновенно исчез, словно его и не было. – Вот так-то лучше, – проговорил он уже мягче, и в его голосе проскользнула едва уловимая теплота.  Он наклонился и нежно коснулся её губ поцелуем. Софи, как всегда, была податлива в его руках, послушна каждому его движению, но в этот раз в её покорности чувствовалась отчаянная потребность в защите и утешении. – Том, мой отец… – начала она, пытаясь объяснить произошедшее, но он мягко прервал её, приложив палец к её губам. – Не стоит, – тихо произнёс он, беря её за руку. Его пальцы крепко сжали её ладонь, словно обещая защиту. – С этой маленькой проблемой мы разберёмся позже. Не стоит омрачать сегодняшнюю ночь, верно? Софи неуверенно кивнула, её взгляд был полон смятения. Том улыбнулся.  Он прекрасно видел, какая буря бушует в её душе, какая паника сковала её изнутри. Он нежно поцеловал её в макушку и притянув её ближе к себе, бросил щепотку Летучего пороха в камин. Яркое зелёное пламя взметнулось вверх, осветив их лица, и в следующее мгновение они исчезли в его мерцающем свете. Гермиона Каждый год Рождественский Бал проходил в Малфой-Мэноре, где царила атмосфера показной роскоши и холодного величия. Но в этом году инициативу организации праздника взяла на себя чета Ноттов, и бал был устроен в их фамильном поместье, Нотт-Мэноре.  Атмосфера там была совершенно иной – более тёплой и уютной, словно пропитанной домашним теплом, несмотря на царивший снаружи мороз. Залы Нотт-Мэнора были украшены с изысканным вкусом, словно само волшебство приложило к этому руку.  С потолка, словно снежинки, медленно кружились зачарованные огни, меняя свой цвет от нежно-голубого до золотистого, создавая иллюзию падающего снега. Стены были увиты гирляндами из вечнозелёных растений, на которых распускались крошечные, светящиеся цветы, наполняя воздух тонким ароматом зимних трав. Всё вокруг утопало в сказочном белом свете, изысканно разбавленном золотыми и серебряными акцентами – от гирлянд, обвивавших колонны, до тончайших нитей, вплетённых в скатерти и обивку мебели.  Гости, одетые в белые, серебряные и нежно-голубые наряды, казались частью этой зимней сказки, словно сошедшие со страниц волшебной книги, их силуэты мягко сливались с мерцающими декорациями, создавая ощущение нереальности происходящего.  Но Гермиона была сосредоточена не на красоте окружающей её обстановки, не на мерцании огней и изысканных нарядах. Её мысли были целиком и полностью поглощены тем, что ей пришлось пережить совсем недавно, в стенах собственного дома. Известие отца о том, что он решил перенести свадьбу с мая на январь, обрушилось на Гермиону, как удар грома среди ясного неба, выбив из-под ног последнюю опору.  Она и без того из последних сил пыталась придумать, как разорвать эту ненавистную помолвку с Гринграссом, как избежать этой участи, а он, словно издеваясь, огорошил её фразой, что «так будет лучше для неё». Что, по его мнению, скорейший брак с Гринграссом отвадит назойливый интерес Тома Рэддла и он, Арктурус Блэк, наконец-то будет за неё спокоен.  А потом, эта сцена в коридоре. Гермионе и в голову не могло прийти, что родной отец способен на такую жестокость по отношению к собственному ребёнку. Ярость в его глазах, грубые слова, занесённая для удара рука. Всё это было похоже на кошмарный сон, от которого хотелось немедленно проснуться. Но хуже всего было то, что Том видел всё это. Он был свидетелем её унижения, её беспомощности. Гермиона была готова поклясться, что если бы Арктурус Блэк произнёс ещё хоть одно оскорбительное слово или, не дай Мерлин, посмел её коснуться, Лорд Вольдеморт, не колеблясь ни секунды, убил бы его.  Эта мысль пугала её. Она не желала смерти Арктурусу Блэку, как бы сложны ни были их отношения. Она знала, как он важен для Ориона, для всей семьи. Буря миновала? Едва ли.  Волшебница прекрасно понимала, что это не конец, а лишь временная передышка. Гермиона шла рядом с Томом, чувствуя его твёрдую руку под своим локтем, когда он вёл её в бальный зал Нотт-Мэнора.  Она задержала на нём взгляд, залюбовавшись его обликом. В светло-сером костюме он выглядел особенно опасным. Непривычный светлый оттенок подчёркивал его тёмные волосы и пронзительный взгляд. Его ровный профиль, чётко очерченные скулы и слегка приподнятый подбородок излучали уверенность и силу, которая притягивала Гермиону с непреодолимой мощью.  Она чувствовала себя мотыльком, летящим на яркое, обманчивое пламя, зная, что может обжечь крылья, но не в силах противиться этому влечению. Том, словно почувствовав её взгляд, медленно повернулся к ней. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на удовольствие. Его совершенно не беспокоило, что их могут увидеть в столь интимной близости. Напротив, казалось, он даже наслаждался этим.  Он обнял её одной рукой за талию, притягивая ближе, а другой, нежно, но уверенно, провёл по её щеке, по тому месту, где совсем недавно красовался багровый след от отцовской руки.  – Это бал, Софи, – прошептал он, склонившись к её уху. Его голос, низкий и бархатный, звучал гипнотически, проникая в самое сознание. – Здесь развлекаются. Позволь же мне составить тебе компанию. Уверяю тебя, я тоже умею веселиться. О, в этом я нисколько не сомневаюсь. – Том, Софи, – раздался за их спинами хорошо знакомый, властный голос Абраксаса Малфоя. Рэддл развернулся, не выпуская Гермионы из своих объятий. Рядом с Абраксасом, под руку, стояла высокая, стройная блондинка, с холодными, проницательными серыми глазами.  Её строгие черты лица на секунду заставили Гермиону подумать, что она вполне могла бы быть сестрой Абраксаса – настолько сильным было их внешнее сходство. В её облике чувствовалась та же аристократическая холодность и надменность, что и у Малфоя. – Позвольте представить мою спутницу, Изабеллу Флинт, – с широкой улыбкой, растягивая слова, произнёс Абраксас Малфой. – А это мои друзья, Том Рэддл и Софи Блэк. – Очень приятно, – сдержанно произнесла Изабелла, её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Гермионе. – Взаимно, – чуть тише, чем следовало, ответила Гермиона. – Я рад, что сегодня ты можешь развлечься, а не заниматься организацией праздника, – произнёс Том, демонстративно игнорируя Изабеллу. – О, а как я рад, – с искренним облегчением ответил Малфой, словно с его плеч свалился тяжкий груз. – Выпьем? А то я боюсь не выдержу всей этой министерской своры внутри, – тихо, с заговорщическим видом шепнул Абраксас на ухо Гермионе, подмигнув ей, и, слегка потянув её за руку, повёл к одному из столиков, заставленных изысканными напитками и закусками.  Том и Изабелла последовали за ними. Атмосфера в зале была наполненной музыкой, смехом и тихим шёпотом разговоров. Гермиона уже выпила несколько бокалов шампанского, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу, а в голове появляется лёгкая, приятная расслабленность.  Она старалась отвлечься от тягостных мыслей, хотя образ отца, с искажённым от ярости лицом, то и дело всплывал в памяти. Том Рэддл сегодня был просто неотразим. Галантный, обходительный, он словно излучал магнетизм, притягивая к себе взгляды. Было очевидно, что он пребывает в отличном расположении духа, и это лишь усиливало тревогу Гермионы.  Такая перемена в его поведении казалась ей подозрительной.  Должна быть какая-то причина. Они много танцевали. Гермиона уже сбилась со счёта, сколько раз они кружились по паркету под звуки волшебной музыки. Их движения были полны внутренней силы, словно между ними пробегали электрические разряды. Каждый поворот, каждое касание, каждый взгляд – всё было пронизано скрытым волнением. Это был не просто танец – это был безмолвный диалог, полный скрытой страсти и невысказанных чувств.  В плавных движениях Тома чувствовалась мощь, а Гермиона отвечала ему с трепетной податливостью, их тела, казалось, говорили на языке, понятном лишь им двоим.  В зале, полном музыки и смеха, они существовали в своём собственном, замкнутом мире, где царили лишь ритм, прикосновения и взгляды, полные тайных обещаний и сдерживаемых желаний. Том не лгал, когда говорил, что любит танцевать. Он действительно чувствовал музыку, улавливал каждую её ноту, каждый ритм, наслаждаясь каждым движением своего тела и, казалось, каждой секундой, проведённой рядом с Гермионой. Когда они не танцевали, они проводили время у столиков с напитками в компании Абраксаса Малфоя и его спутницы, а также Эвана Розье и Шарлотты Фоули. Когда Эван представил Гермионе свою спутницу, Шарлотту, невысокую шатенку с мягкими светло-карими глазами и россыпью веснушек на переносице, Малфой, склонившись к уху Гермионы, одними губами прошептал с хитрой улыбкой: «Это та самая Шарлотта».  Волшебница улыбнулась, вспомнив, как Малфой поддразнивал Эвана за обедами в кафетерии Министерства, намекая на то, что ему давно пора сделать первый шаг и пригласить милую шатенку на свидание. Видимо, Эван всё же решился. Гермиона наблюдала за остальными Пожирателями Смерти, которых в бальном зале оказалось немало. Они рассредоточились по залу, держась группами по двое-трое, и, к счастью, не докучали своим обществом ни Гермионе, ни Тому.  Однако Гермиона не могла не заметить одну деталь: стоило им проходить мимо Тома, как они склоняли головы чуть ниже, чем перед другими гостями, в их поклонах читалось не просто уважение, а скорее смесь благоговения и страха. Это не ускользнуло от её внимания и заставило её невольно поежиться. Гермиона и Том только что вернулись с небольшой прогулки на свежем воздухе – морозный воздух приятно освежил разгорячённое лицо Гермионы после танцев, – как мимо них прошёл Габриэль с Селестой Лестрейндж.  Волшебница с удивлением отметила, что Габриэль не стал заводить разговор с Томом, лишь слегка склонил голову в знак приветствия и коротко, почти сухо, произнёс: – Мистер Рэддл, мисс Блэк. Наверное, это тоже часть какой-то сложной игры. – Добрый день, мистер Рэддл, мисс Блэк, – раздался за их спинами мягкий, но отчётливый голос.  Гермиона подняла глаза и увидела перед собой Альбуса Дамблдора. Его взгляд, как всегда, лучился добротой и мудростью, но в них, казалось, мелькнула искорка озорства. – Здравствуйте, профессор, – сдержанно и холодно, ответил Том Рэддл, затем на его лице появилась вежливая улыбка. – Вернее, директор. Прошу принять мои поздравления с новой должностью. – Благодарю, Том, – ответил Дамблдор, и Гермиона едва заметно почувствовала, как напряглись мышцы под её пальцами, державшими Тома под локоть.  Она ощутила, как дрогнул мускул на его скуле. Это маленькое, почти незаметное движение выдавало явное раздражение Тома от подобной фамильярности со стороны Дамблдора. – Мисс Блэк, я очень рад, что хоть кто-то не теряет головы среди всего этого хаоса в связи с оборотнями, – с улыбкой обратился Дамблдор к Гермионе. – Мне известно о ваших весьма смелых предложениях о внесении изменений в действующее законодательство. Я рад, что вы были моей студенткой. Сукин ты сын! Волшебница натянула на лицо вежливую улыбку, хотя внутри всё сжалось, словно тугая пружина. Она отчётливо почувствовала, как рука Тома Рэддла, лежавшая на её талии, слегка сжалась, словно предупреждение.  Дамблдор знает. Или, по крайней мере, догадывается, что Том Рэддл и Лорд Вольдеморт – это один и тот же человек. И он прекрасно осведомлён о его позиции касательно оборотней. Говоря сейчас подобные вещи, Дамблдор словно намеренно подливает масла в огонь, провоцируя гнев и ярость Тома, направляя их прямо на меня. Интересно, понимает ли он это и делает намеренно, преследуя какие-то свои, никому не известные цели, или же это просто его обычная, ничем не прикрытая бесцеремонность? – Что вы, директор, – сдержанно, но с достоинством ответила Гермиона, стараясь, чтобы её голос звучал ровно и уверенно. – Боюсь, мои скромные усилия пока не оправдали возложенных на них надежд. Наше волшебное сообщество, к сожалению, ещё не готово к столь кардинальным изменениям. – Она слегка склонила голову, добавив с напускной скромностью: – Мне, конечно, очень льстит, что вы так лестно обо мне отзываетесь, но боюсь, это незаслуженно. – Вы слишком скромны, мисс Блэк, – с мягкой улыбкой возразил Дамблдор. – Навестите меня как-нибудь в Хогвартсе. Уверен, вам будет приятно вновь оказаться в его стенах. А мне будет вдвойне приятно побеседовать с вами в более спокойной обстановке. – Обязательно, директор, – ответила Гермиона, стараясь не выдать своего напряжения. – Как только найдётся свободная минутка. – О, кстати, – словно вспомнив что-то важное, произнёс Дамблдор, его глаза хитро блеснули. – Профессор Слизнорт любезно угостил меня теми чудесными ананасами, которые вы ему принесли во время вашей встречи в Хогсмиде. А ещё он шепнул мне о вашем более изысканном подарке. Мне просто не терпится узнать историю о том, как вам удалось добыть столь редкий ингредиент. Внутри у Гермионы всё похолодело. Какое-то мгновение ей показалось, что мир вокруг перестал вращаться, или же, наоборот, начал кружиться с невероятной, головокружительной скоростью. Сердце бешено заколотилось, а дыхание перехватило. Она почувствовала, как кровь отлила от лица, оставляя её кожу бледной.  Он знает. Дамблдор знает о её разговоре со Слизнортом. И эта его непринуждённая беседа, эти намёки, это не просто дружеская болтовня. – Ну что ж, не стану вас задерживать, – с добродушной улыбкой произнёс Альбус Дамблдор, словно не заметив перемены в лице Гермионы. – Я буду ждать от вас письма, мисс Блэк. Мистер Рэддл, – он слегка кивнул Тому, и в следующее мгновение, словно растворившись в воздухе, исчез среди толпы волшебников. Паника охватила Гермиону. Её взгляд заметался по бальному залу в отчаянной попытке найти хоть какой-нибудь способ избежать неминуемого разговора с Томом после этой встречи с Дамблдором. – Пойдём потанцуем, – мягко предложил Том, его голос звучал успокаивающе, но Гермиона уловила в нём едва заметные стальные нотки. – Не позволим же мы директору испортить нам настроение, верно? Волшебница ничего не ответила, понимая, что её лицо, вероятно, говорило куда больше, чем любые слова. Вместо этого она позволила музыке и движениям увлечь себя, отдавшись ритму танца как спасению. Ещё один бокал шампанского был выпит, за столом царила атмосфера веселья, звучал смех и остроумные шутки. И хотя Гермиону постоянно терзала мысль о том, что это хрупкое мгновение счастья может разбиться, словно тончайший венецианский бокал, она всё же старалась наслаждаться этой небольшой, но приятной компанией. – Господа, пора, – неожиданно произнёс Том Рэддл, поднимаясь со своего места и протягивая руку Гермионе. Остальные волшебники остались сидеть за столом, продолжая беседу, а Том повёл Гермиону к камину. Она не спрашивала, куда они направляются, не из страха задать вопрос, а скорее из страха услышать ответ.  Возле камина их уже ждал услужливый домовой эльф, который тут же протянул им мантии. Заботливо накинув одну из них на плечи Гермионе, Том шагнул в зелёное пламя.  В следующее мгновение они исчезли из Нотт-Мэнора и появились в просторном холле Малфой-Мэнора. Том, не выпуская руки Гермионы, повёл её к выходу из поместья. Когда они пересекли невидимую границу защитных чар и вышли за кованые ворота, Том резко притянул волшебницу к себе и страстно поцеловал.  Её туфли, предназначенные скорее для бального паркета, тут же провалились в рыхлый снег, и мороз начал сковывать её тело. Но ей не было холодно. Наоборот, от тела Тома исходило такое сильное тепло и энергия, что Гермиона на мгновение почувствовала, как её собственная кровь начинает быстрее бежать по венам, разгоняя остатки зимней стужи. Том отстранился от Гермионы, его взгляд, только что полный страсти, мгновенно стал холодным и пронзительным. Он всё ещё держал её в своих объятиях. — Ты ступаешь по тонкому льду, Софи, – медленно произнёс он, его рука скользнула по её талии, слегка сжимая её. – Одно неверное движение и ты познаешь всю глубину падения. Гермиона хотела что-то сказать Тому, но внезапный, резкий хлопок аппарации, раздавшийся совсем рядом, не дал ей такой возможности. Она инстинктивно обернулась. У кованых ворот Малфой-Мэнора, украшенных замысловатым морозным узором, только что появились Антонин Долохов, Эван Розье, Абраксас Малфой, Габриэль Лестрейндж, Морвен Нотт и, к её удивлению, Орион Блэк. Их лица были серьёзными и сосредоточенными, словно они готовились к чему-то важному. – Надеюсь, ваши дамы не слишком расстроились из-за вашего столь внезапного исчезновения, – произнёс Лорд Вольдеморт, его голос, обычно холодный и резкий, сейчас звучал почти мягко. Он медленно обвёл взглядом собравшихся, останавливаясь на каждом на мгновение, словно оценивая их. – Эван, портключи? Эван Розье, не проронив ни слова, вытащил из-под мантии четыре чёрных, весьма изящных железных ключа, выполненных в форме стилизованных змей. Они тускло поблескивали в свете луны. Волшебники тут же быстро и слаженно сгруппировались. Орион, с едва заметной тревогой в глазах, взял один из ключей у Эвана и встал в пару с Морвеном Ноттом. Абраксас, с привычным ему надменным видом, занял место рядом с Габриэлем Лестрейнджем. Долохов, с непроницаемым выражением лица, встал в пару с Эваном.  Гермиона сразу поняла, что её парой, как и следовало ожидать, станет Том. Как по невидимой команде, все волшебники одновременно произнесли отчётливо и чётко: Портус. Через мгновение, все стояли на аккуратно очищенной от снега дорожке, ведущей к огромному, величественному поместью. Само поместье, утопающее в свете множества магических огней, напоминало огромную, сверкающую новогоднюю ёлку. – Ô Paris, combien de passion tu contiens… – с лёгкой, почти романтической интонацией произнёс Лорд Вольдеморт, его взгляд скользнул по Гермионе. Волшебница мгновенно перевела про себя эту поэтическую фразу, произнесённую Лордом Вольдемортом на чистом французском. О Париж, сколько в тебе страсти… Они были в Париже. У Гермионы возникло дурное предчувствие.  Париж… Город любви, романтики и… тёмных дел Лорда Вольдеморта. Тёмный Лорд кивнул, и его последователи, словно по единой команде, взмахом палочек надели на лица серебристые маски, скрывающие их лица, и накинули глубокие чёрные капюшоны своих тёмных мантий, контрастирующих с их светлыми бальными нарядами.  Гермиона сразу узнала маски Пожирателей Смерти, и по её спине пробежал озноб. Страх, холодный и липкий, сковал её изнутри. – Орион и Абраксас – займётесь антиаппарационным куполом, наложите его через двадцать минут, – отдал чёткий, отрывистый приказ Вольдеморт, его голос звучал властно и безапелляционно. – Антонин, Морвен, Габриэль – создайте внутри немного шума, через десять минут. Эван, ты знаешь, что делать, – последняя фраза была произнесена почти шёпотом, но с такой интонацией, что у Гермионы не осталось сомнений – речь шла о чём-то зловещем. Том крепко взял волшебницу за руку, его пальцы сжали её ладонь, словно тиски, и они вместе ступили на усыпанную снегом территорию поместья.  Когда они вошли в просторный, богато украшенный холл, их встретил взволнованный волшебник в ливрее. – Добрый вечер, прошу ваши пригласительные, – произнёс он, заметно нервничая и прекрасно понимая, что никаких пригласительных у них быть не может. Его взгляд бегал по лицам прибывших, выдавая сильное беспокойство. – Так получилось, мистер… – начал Лорд Вольдеморт, его голос был мягким и вкрадчивым. – Дойл, сэр, – быстро представился волшебник, его глаза расширились от страха, когда он узнал Тёмного Лорда. – Мистер Дойл, случилось небольшое недоразумение – наши пригласительные, должно быть, потерялись, – Том растянул губы в холодной улыбке и, не говоря больше ни слова, резко направил на Дойла палочку. – Империо. – чётко и властно произнёс он. Волшебник, словно кукла, дёрнулся и, низко поклонившись, произнёс вежливым голосом: – Добро пожаловать, мой Лорд. Тёмный Лорд, не обращая больше внимания на подчинённого, приоткрыл перед Гермионой дверь в главный зал.  Его взгляд, скользнув по её лицу, задержался на её губах. Он наклонился к ней, его горячее дыхание коснулось её шеи, вызывая мурашки по коже. – Прошу, не дрожи так, милая, – прошептал Том ей прямо в ухо, его голос был низким и хриплым, полным страсти. – А то меня это… возбуждает, – последняя фраза была произнесена с особым нажимом, отчего дрожь в теле Гермионы только усилилась, смешиваясь с внезапно вспыхнувшим желанием. В огромном зале царило великолепие и роскошь. Преобладали глубокие красные и насыщенные золотые тона, воздух был наполнен густым ароматом ели, корицы и имбирных пряников – запахами, неразрывно связанными с Рождеством. Бал был в самом разгаре: пары в изысканных нарядах плавно кружились на сверкающем паркете под звуки волшебного оркестра, мужчины громко смеялись, оживлённо обсуждая что-то, а дамы, собравшись в небольшие группы, тихо перешёптывались, обмениваясь последними сплетнями. Лорд Вольдеморт, нежно взяв Гермиону под локоть, повёл её к одному из небольших столиков, уставленных хрустальными бокалами и бутылками с шампанским. Он протянул ей один из бокалов, наполненный игристым напитком. – Ты сегодня здесь, – тихо произнес Вольдеморт, его голос звучал низко, – Лишь потому, что я решил напомнить тебе кто я и кому ты принадлежишь. Ты так легко это забываешь. – Его пальцы скользнули по её ключице, оставляя за собой ощущение жгучего холода, затем медленно поползли вверх по шее, заставляя Гермиону запрокинуть голову. – Слишком много своеволия, дерзости, – прошептал он, его дыхание опалило её кожу, – слишком мало… покорности. – Его рука опустилась ниже, скользнув по спине до самой поясницы, притягивая её ближе и заставляя её тело прижаться к его. – Не теряйся из виду, милая, – промурлыкал он ей в волосы, его губы коснулись её кожи.  Затем, не дожидаясь ответа, он уверенно направился в сторону диванов, расположенных в дальнем конце зала. Холодный пот покрыл ладони Гермионы, дыхание участилось. Дрожащей рукой она сделала маленький глоток шампанского из хрустального бокала, крепко сжимая его, словно это могло дать ей хоть какую-то опору в надвигающемся хаосе. Другой рукой она инстинктивно нащупала свою волшебную палочку, спрятанную в складках платья, готовая в любой момент защищаться, хотя глубоко внутри понимала, что это бесполезно против той силы, которая сейчас должна была проявиться. Лорд Вольдеморт исчез из её поля зрения, растворившись среди гостей. Гермиона, чувствуя себя совершенно одинокой в этой толпе, не отрываясь, следила за входными дверьми, ожидая, что вот-вот появятся Долохов, Лестрейндж и Нотт и исполнят приказ Лорда  – «сделать внутри немного шума».  Что бы это ни значило, Гермиона нутром чувствовала, что это не предвещает ничего хорошего. Страх, до этого тихий и смутный, начал обретать чёткие очертания, превращаясь в ком в её животе. Она понимала, что сейчас начнётся что-то поистине ужасное, и она совершенно бессильна это предотвратить. И вот оно началось. Тяжёлые двери с громким скрипом распахнулись, впуская в зал трёх волшебников в серебристых масках Пожирателей Смерти. В ту же секунду в воздух взметнулись разноцветные вспышки заклинаний, оглушая зал резкими хлопками и свистом. Мгновение – и в зале погас свет, погрузив всех в непроглядную тьму.  Над головами, высоко под потолком, зловеще засияла Чёрная Метка – огромная, пульсирующая зелёным светом змея, выползающая из раскрытого черепа. Её мерзкое сияние отбрасывало жуткие тени на стены, усиливая атмосферу ужаса. Крики паники наполнили зал.  Гости, охваченные страхом, бросились к выходу, пытаясь спастись от происходящего кошмара. Казалось, их никто не задерживал. Почти. Некоторых волшебников Пожиратели Смерти намеренно не выпускали, отталкивая их обратно в зал грубыми толчками и проклятиями.  Толпа у дверей редела, пока, наконец, с оглушительным грохотом входные двери не захлопнулись, отрезав оставшихся от внешнего мира. Гермиона застыла возле столика с недопитым бокалом шампанского в руке, боясь пошевелиться. Она, не отрываясь, наблюдала за разворачивающейся перед ней картиной. На полу уже лежали безжизненные тела – невинные жертвы этой жестокой расправы. Её желудок скрутило от тошноты. Чёрная Метка медленно рассеялась, и зал снова наполнился светом. Теперь, когда на паркете почти никого не осталось, она сразу же увидела Вольдеморта. Он спокойно сидел на одном из бархатных диванов в дальнем конце зала, словно ничего не произошло. Рядом с ним, неестественно прямо, сидел Макдафф, или мужчина, выглядящий точь-в-точь как Макдафф, с пустым, отсутствующим взглядом, а также ещё четыре волшебника.  Том небрежно держал свою палочку в руке, остальные же волшебники не демонстрировали оружия. Вдоль одной из стен зала стояло около десятка мужчин и примерно столько же женщин. Рядом с ними, уже сняв свои маски, стояли Антонин Долохов и Габриэль Лестрейндж, обмениваясь короткими, едва заметными жестами. Морвен Нотт, сохраняя бесстрастное выражение лица, стоял чуть позади Тёмного Лорда, словно тень, готовая в любой момент выполнить его волю.  Эвана Розье Гермиона нигде не видела, что заставляло её еще больше тревожиться. Она чувствовала, что всё происходящее – лишь часть тщательно продуманного плана, и ни один из присутствующих «гостей» не оказался здесь случайно. Том Рэддл продумал всё до мельчайших деталей, просчитав каждый шаг и каждую реакцию. Двери вновь отворились, заставив Гермиону обернуться. В зал вошли Орион Блэк и Абраксас Малфой. Их шаги, чёткие и уверенные, эхом отдавались в наступившей тишине. Волшебница не сомневалась, что всё разворачивается именно так, как и было задумано.  Орион, опустив взгляд, тут же приблизился к Вольдеморту и что-то тихо ему доложил, а Абраксас, остановившись возле Гермионы, окинул её тёплым, ободряющим взглядом, словно пытаясь незаметно поддержать. – Позвольте ваши палочки, – произнёс Долохов, обращаясь к притихшим волшебникам у стены. Те, словно загипнотизированные, без единого слова сопротивления начали доставать свои волшебные палочки. В их глазах читался страх и растерянность; они явно не ожидали такого бесцеремонного вторжения и столь унизительного обращения. Гермиона с горечью осознала, что люди, стоявшие сейчас у стены, – не солдаты, не обученные бойцы. Они были простыми гостями бала, случайными жертвами, оказавшимися в эпицентре чужой игры. Лорд Вольдеморт, без сомнения, заранее знал, кого именно оставит среди своих «гостей» для этой зловещей сцены. Он наслаждался их беспомощностью, их страхом.  Гермиона чувствовала себя бессильной наблюдательницей разворачивающейся трагедии. Долохов, собрав все палочки, передал их появившемуся из ниоткуда домовому эльфу. Тот, получив ношу, с лёгким хлопком исчез. – Заберёте свои палочки после бала в холле, – так же мягко, но с едва заметной издевкой в голосе, произнёс Долохов, словно успокаивая испуганных детей. – Уверяю вас, вы в полной безопасности, – добавил он, улыбаясь. В зале воцарилась гнетущая тишина. – Дорогие мои, – разнёсся по залу бархатный, но от этого ещё более пугающий голос Лорда Вольдеморта. Его слова, отчётливо слышимые в наступившей тишине, не нуждались в магическом усилении.  – Я вовсе не хотел портить ваше веселье, – он произнёс последнее слово с особым нажимом. – Ведь это же бал. А на балу, как известно, принято танцевать, пить изысканные напитки, наслаждаться угощениями, непринуждённо общаться. Я ни в коем случае не хочу вам в этом мешать. Тёмный Лорд медленно растянул губы в улыбке, но это была не добрая улыбка, а скорее оскал хищника, от которого становилось жутко.  Волшебники, стоявшие вдоль стен, не двигались, словно окаменевшие от страха. – Танцуйте, – холодно, добавил Вольдеморт, взмахивая палочкой.  В тот же миг зал наполнила мелодия медленного вальса, и гости, неуверенно переглядываясь начали медленно заполнять паркет, образуя танцующие пары. В их движениях не было ни грамма веселья, лишь скованность и отчаяние. Абраксас, взял Гермиону за руку, его прикосновение было тёплым и ободряющим, словно он пытался заверить её в том, что она в безопасности, и повёл её ближе к Лорду Вольдеморту. Они остановились рядом с неподвижным Орионом.  Гермиона ощущала на себе холодный, изучающий взгляд Тёмного Лорда, и это ощущение проникало ей под кожу. – Нам давно пора было встретиться, – произнёс Тёмный Лорд, медленно поворачивая голову в сторону Макдаффа. В его голосе не было ни тепла, ни дружелюбия – лишь вежливость, скрывающая за собой бездну презрения. – Ты пытался меня убить. – Я лишь хотел вернуть брата, – ответил Макдафф, его голос звучал на удивление спокойно, словно он разговаривал о погоде, а не стоял перед лицом самого могущественного тёмного волшебника. – Ложь, – прошипел Вольдеморт, его глаза сузились, превратившись в узкие щели. – У Макдаффа не было брата. – Он сделал короткую паузу, наслаждаясь произведённым эффектом. – А знаешь, кто у него был, хотя он и пытался это скрыть? – прозвучал почти ласковый вопрос. Макдафф заметно напрягся, его лицо слегка побледнело. Он сглотнул слюну, пытаясь скрыть своё волнение, но безуспешно. – Абраксас, окажи любезность, пригласи Эвана, – с усмешкой обратился Лорд Вольдеморт к Малфою. Абраксас беспрекословно вышел из зала и вернулся спустя несколько мгновений в компании Эвана Розье и женщины лет тридцати, крепко сжимающей руки двух испуганных детей. Мальчик, лет трёх, с кучерявыми белокурыми волосами, и девочка лет пяти, с такими же волосами, искусно уложенными в причёску, совсем не соответствовавшую её возрасту, жались к матери.  По щекам женщины безудержно текли слёзы, оставляя влажные дорожки на её бледном лице. В её глазах плескалось отчаяние. Гермиону охватило острое чувство безысходности. Она нутром чувствовала, что эта история не закончится ничем хорошим. Волшебница понимала, что стала свидетельницей сцены, разворачивающейся по заранее написанному сценарию, и не могла этому помешать. – Рэддл, не стоит принимать поспешных решений, – с отчаянием в голосе произнёс человек, выглядевший точь-в-точь как Макдафф. Его взгляд был полон мольбы. Лорд Вольдеморт медленно повернул к нему голову и улыбнулся. – Каждое действие, – прошипел он, делая паузу после каждого слова, – имеет свои… последствия. – Мы можем договориться, – с надеждой, граничащей с отчаянием, произнёс Макдафф. – Мы договоримся, – медленно проговорил Лорд Вольдеморт, его глаза, словно у змеи, не мигая, смотрели на Макдаффа. – В этом я не сомневаюсь. – В этой фразе звучало не обещание компромисса, а предзнаменование. Затем Тёмный Лорд перевёл взгляд на Гермиону, но она не отрывала глаз от женщины, отчаянно сжимавшей руки своих испуганных детей. Её взгляд был прикован к этой маленькой семье, словно она пыталась найти в них хоть какую-то надежду, хоть какое-то оправдание происходящему. – Софи, – произнёс Лорд Вольдеморт, и она, словно под гипнозом, тут же повернулась к нему. В его голосе не было ни намёка на мягкость или теплоту – лишь требовательность. – Потанцуй для меня. Это… успокаивает. – Он сделал короткую паузу, его взгляд задержался на лице Гермионы, словно оценивая её реакцию. – Это отвлекает… от криков, – прошептал он почти неслышно, но Гермиона отчётливо услышала каждое слово. Он сейчас серьёзно? В такой момент? Он хочет, чтобы я танцевала, пока тут… Мысль оборвалась, не успев оформиться до конца. Гермиона чувствовала себя игрушкой в его руках, которой он развлекается, пока вокруг разворачивается трагедия. – Я… я не хочу танцевать, – едва слышно прошептала Гермиона, надеясь, что её отказ будет услышан. Но Лорд Вольдеморт лишь криво усмехнулся и бросил короткий взгляд на Долохова. Тот повинуясь сигналу, тут же подошёл к Гермионе. Его движения были плавными и уверенными. Он нежно взял её за руку, его ладонь оказалась неожиданно тёплой, а взгляд, устремлённый на Гермиону, был неуместно добрым и ласковым, полным сочувствия.  Он осторожно, почти незаметно, вынул из её руки волшебную палочку и спрятал её во внутренний карман своего пиджака. Затем, бережно поддерживая её под локоть, Долохов повёл Гермиону к центру зала. Музыка, до этого звучавшая приглушённо, вдруг стала громче и быстрее, заполняя собой всё пространство. – Он убьёт… убьёт их, – отчаянно шептала Гермиона, её губы едва шевелились. – Он их убьёт. – Тшшш, тише, – прошептал в ответ Долохов, его голос звучал успокаивающе и мягко. – Сосредоточься на танце. Это ведь не первый твой вальс, верно? – попытался он пошутить, но в его глазах Гермиона увидела ту же тревогу, что терзала и её.  Долохов начал вести её в танце, осторожно, но уверенно. Темп музыки постепенно ускорялся, и Гермиона подчинилась ритму. Она чувствовала крепкую руку Долохова на своей талии, поддерживающую её в каждом движении. Его близость сейчас казалась единственным островком стабильности в этом безумном, рушащемся мире. Гермиона была абсолютно уверена: если бы не поддерживающая её магия Долохова, она бы уже давно упала на пол. Ноги её почти не слушались, подкашиваясь. Она чувствовала, как по спине стекают холодные капли пота, а в висках настойчиво пульсирует кровь. – Расслабься, – прошептал Антонин, его голос звучал близко и успокаивающе, но Гермиона чувствовала, что это лишь маска, за которой скрывается стальная воля и готовность повиноваться любому приказу Лорда Вольдеморта. Он крепче сжал её талию, кружа в стремительном танце. Краем глаза Гермиона видела, как вокруг них, словно скошенные колосья, падали тела.  Музыка, словно насмехаясь над происходящим кошмаром, играла всё громче и быстрее, превращаясь в безумный вихрь звуков.  Движения танца сменялись одно за другим, вальс уступил место страстному пасадоблю, требующему от Гермионы больше отдачи, но её мысли были далеко от танца. И тут, сквозь оглушающую музыку, волшебница отчётливо услышала пронзительный, полный отчаяния детский крик: – Мама, мама, мама… – Внутри у Гермионы всё оборвалось.  Она инстинктивно повернула голову на звук, но сильная рука Долохова тут же развернула её обратно, заставив смотреть ему прямо в глаза. В его взгляде она увидела нежность, смешанную с твёрдостью. – Нет… это… безжалостно, – прошептала Гермиона, пытаясь вырваться из его объятий. Но её тело, словно парализованное, не слушалось её, словно на неё наложили Империус. Руки Долохова крепко, но не грубо, держали её. Гермиона видела, как танцующих пар становилось всё меньше и меньше. В воздухе то и дело вспыхивали зловещие зелёные огни заклинаний, а тела с глухим стуком падали на холодный мраморный пол.  Лорд Вольдеморт вершил своё жестокое «правосудие». Он не наказывал самих «предателей» смертью – это было слишком просто. Он выбрал более изощрённую пытку: смерть их близких – членов семьи, друзей, любимых. Он хотел, чтобы они страдали, чтобы их души разрывались от боли и отчаяния. За покушение на самое святое, что только могло существовать для Лорда Вольдеморта, – на его собственную жизнь, – быстрая смерть была слишком ничтожной ценой. Он жаждал их мучений. Долохов повёл Гермиону в стремительном пасадобле, его движения были чёткими и отточенными, каждое па было наполнено силой. Он кружил её, резко меняя направление, и Гермиона, подчиняясь его воле, следовала за ним, словно тень.  Её тело двигалось в такт музыке, но разум был охвачен ужасом. Она чувствовала, как её ноги заплетаются, но Долохов крепко держал её, не позволяя упасть.  В какой-то момент он резко опустил её почти до пола, а затем так же стремительно поднял, и этот манёвр, полный страсти и опасности, на мгновение отвлёк Гермиону от происходящего. – Тише, доверься мне, птичка, – прошептал Долохов ей на ухо, его дыхание опалило её кожу. – Танцуй. Просто… танцуй, – он крепче прижал её к себе, заставляя двигаться в такт всё ускоряющейся музыке. В его голосе звучала нежность, но в то же время и отчаянная мольба, как будто он сам пытался убедить себя в том, что всё происходящее – нормально. И она танцевала. В её голове гулко отдавались лишь звуки музыки и тихий, успокаивающий шёпот Долохова, а глаза застилали слёзы, мешая видеть окружающий ужас.  Мир вокруг расплывался, теряя чёткость и очертания, словно сквозь толщу воды. Музыка, казалось, звучала всё громче и громче, заглушая собой крики и стоны. Почему он заставляет меня это делать? Зачем я здесь? Наказание. Конечно. Это моё наказание. Эта мысль, холодная и беспощадная, словно лезвие, пронзила её. Внезапно музыка оборвалась, оставив после себя звенящую, гнетущую тишину. Долохов, словно боясь причинить ей боль, очень осторожно и с особой нежностью разжал пальцы, освобождая её из своей хватки.  Гермиона, словно очнувшись от кошмара, медленно подняла взгляд и огляделась. Под огромной, многоярусной люстрой, сверкающей мириадами граней огранённых кристаллов, словно застывшие во времени, стояли Антонин Долохов и Гермиона.  Люстра, словно ледяной водопад, ниспадала с высокого потолка, её хрустальные подвески, похожие на замёрзшие капли, отражали свет. Вокруг, на сверкающем паркете, в неестественных позах лежали тела волшебников, ещё недавно кружившихся в танце. Их лица, искажённые гримасами ужаса, застыли в безмолвном крике.  Гермиона взглянула на то место, где совсем недавно стояла женщина с детьми, – там лежало лишь её тело, распростёртое на полу. Детей рядом не было. Быть может… быть может, они ещё живы? Робкая надежда, словно тонкий луч света, промелькнула в её душе, но тут же погасла, не принеся ни радости, ни облегчения.  Гермиона слишком хорошо знала, что «правосудие» Лорда Вольдеморта было жестоким и безжалостным, не знающим пощады даже к самым беззащитным. Волшебница, с трудом оторвав взгляд от мёртвой женщины, посмотрела в сторону Тёмного Лорда и встретилась с его глазами – двумя пылающими алыми углями, полными безграничной власти и ярости. От этого взгляда Гермиона содрогнулась от отвращения и ужаса, и новые слёзы потекли по её щекам. Лорд Вольдеморт медленно поднялся с дивана. Макдафф, чьё лицо оставалось бесстрастным и пустым, и остальные волшебники, сидевшие рядом, тут же последовали его примеру. Тёмный Лорд, не говоря ни слова, развернулся и медленно, с достоинством, направился к выходу из зала, оставляя за собой атмосферу смерти. Долохов, с настойчивым жестом, подтолкнул Гермиону в сторону дверей, давая понять, что им пора уходить. Остальные Пожиратели Смерти уже направлялись к выходу, переговариваясь между собой тихими, приглушёнными голосами. Их поведение, лишённое всякого намёка на раскаяние или потрясение, поразило Гермиону. Они вели себя так, словно только что закончили обычную, рутинную работу, а не были свидетелями и участниками жестокой расправы. Выйдя на морозный воздух, Гермиона забыла о своей мантии, оставленной в холле. На ней было лишь тонкое шёлковое платье, совершенно не предназначенное для такой погоды.  Но волшебница не чувствовала холода. Если в прошлый раз её согревало обжигающее, почти осязаемое тепло, исходившее от Тома, то сейчас её окутывала лишь ледяная апатия. Ей было абсолютно всё равно на пронизывающий ветер и мороз. Она обернулась и взглянула на великолепное поместье, всё ещё сияющее яркими, праздничными огнями, словно насмехаясь над трагедией, разыгравшейся внутри.  Над особняком, заполняя собой почти всё тёмное небо, зловеще пульсировала Чёрная Метка, окутанная едким, зеленоватым свечением. Лорда Вольдеморта нигде не было видно. Пожиратели Смерти, включая её брата, стояли небольшими группами, тихо переговариваясь и обмениваясь короткими смешками.  – Позволишь? – внезапно раздался рядом с Гермионой голос Морвена Нотта. Он протянул ей руку в тонкой перчатке. Гермиона посмотрела на него, не сразу понимая, что он от неё хочет. Её взгляд был пустым и отстранённым. – Я аппарирую нас прямо в гостиную моего поместья, – пояснил Нотт, его голос звучал мягко, но настойчиво. – Останься ты здесь ещё хотя бы мгновение, и ты точно заболеешь. Где твоя мантия? – попытался он разрядить напряжённую обстановку, но Гермионе казалось, что её душа покинула тело. Она, не говоря ни слова, вложила свою замёрзшую ладонь в его тёплую руку. В следующее мгновение мир вокруг них скрутился и исчез, и они аппарировали.