Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Пятьдесят первая глава Том Том сидел на деревянном кресле на балконе, один посреди ночной тишины, словно сама ночь подстраивалась под его одиночество. Кресло, тёмное и отполированное временем, скрипнуло, когда он слегка изменил положение, закинув ногу на ногу.  Небо было затянуто облаками, но свет фонарей пробивался сквозь густую пелену снега, который медленно кружился в воздухе, словно танцуя в безмолвной тишине. Снежинки, холодные и хрупкие, опускались на землю, покрывая её белым ковром, а редкие отблески света от фонарей придавали улицам зыбкий, мистический облик. На плечи Тома было накинуто чёрное пальто, небрежно, как будто он даже не задумывался о холоде, который обжигал кожу. Он не использовал магию, чтобы согреться, хотя мог бы это сделать одним движением руки. Ему нравилось ощущение мороза — острые прикосновения льда к его коже будили тело, будто напоминая, что он жив. Этот холод помогал ему сосредоточиться, наводить порядок в мыслях, обострять внимание. В руках у Тома дымилась тонкая сигарета. Он медленно поднёс её к губам, сделал глубокую затяжку, выпуская клубы белого дыма, которые таяли в воздухе, растворяясь, как его отрывочные мысли. Курение не было частью его натуры. Эта привычка появилась после долгих ночных разговоров с Долоховым, полных опасных замыслов и чёрного юмора. Долохов всегда находил способ расслабиться — в этом была его сила. Том же считал, что всё должно служить цели, даже дым. Сейчас он служил. Ровный ритуал затяжек и выдохов успокаивал, настраивал на нужный лад. Том не был рабом своих привычек, он никогда не позволял чему-то или кому-то брать над ним верх. И всё же сейчас это казалось уместным, помогающем сосредоточиться на чём-то большем. Его взгляд на мгновение остановился на балконной двери. Комната за ней была освещена приглушённым светом. Где-то там была Софи. Её образ всплыл в мыслях Тома, и он почувствовал едва уловимое тепло, которое будто бы пробивалось сквозь его хладнокровие. Она стала частью его жизни, её присутствие было необъяснимо значимым, хотя он никогда не позволил бы себе в этом признаться. Он хотел ею обладать — полностью, без остатка, до последнего её вздоха. И он обладал. Софи стала для него чем-то гораздо большим, чем просто объект в коллекции. Однако он знал, чтобы сохранить эту власть, её нужно контролировать, направлять, напоминать ей о её положении. Том вспомнил сегодняшний вечер. Он предупредил её, что не будет нежен. И он сдержал своё слово, преподнеся ей урок, который, по его мнению, она должна была усвоить.  Однако он так же не был с ней настолько груб, насколько мог бы быть. И насколько порой хотел бы быть. Эта внутренняя борьба — удерживать свои импульсы, выбирать, где провести грань, — была для него едва уловимой, но всё же ощутимой. Волшебник сделал ещё одну затяжку, на мгновение прикрыв глаза, будто смакуя дым, и выдохнул его в морозный воздух. Запугивание работало не всегда. Иногда гораздо эффективнее было подарить жертве иллюзию свободы, заставить её поверить, что она в безопасности. Это был проверенный метод — дать Софи чуть больше, чем нужно, позволить ей ощутить спокойствие, чтобы потом отнять это в самый неожиданный момент. Том нахмурился, позволяя своим мыслям унестись к куда более тревожным вопросам. Образы и чувства, вызванные воспоминаниями Софи, продолжали преследовать его, как цепкие тени, от которых невозможно укрыться. Слишком много вопросов, слишком мало ответов — ситуация, которая раздражала его своей неопределённостью. Самое неприятное открытие — в этих воспоминаниях то, что он был мёртв. Лорд Вольдеморт, олицетворение силы и величия, мёртв. По крайней мере, так это выглядело для тех, кто обсуждал его судьбу. В памяти всплыли слова Гермионы, сказанные Малфою. Эта мысль была едва ли выносимой.  Мёртв? Неужели? Существовал ли шанс, что в каком-то будущем это действительно возможно? Вопросы множились, словно снежинки в вьюге. Во-первых, знала ли Софи о крестражах? Он никогда не считал возможным, что кто-то, кроме него, раскроет тайну его бессмертия. И тем не менее, это было очевидно: она знала. Иначе зачем она нашла диадему или связала его имя с убийством Хепзибы Смит? Более того, если ей было известно о крестражах, значит, ей был известен и способ их уничтожения. Это стало для Тома откровением. Он никогда не предполагал, что его создания, его гарантия бессмертия, могут быть уязвимы. Но теперь всё стало иначе. Он задумался, как далеко могла зайти Софи в своём стремлении узнать больше. Его мысли вернулись к тому моменту, когда он случайно увидел её возле книжного магазина. Книги в её руках — те, что так привлекли его внимание. Яды и василиски. Этот интерес казался слишком специфичным, чтобы быть случайным. Яд василиска. Том задумался, мог ли он быть ключом к разрушению крестража. Возможно, сам яд или какой-то его компонент имел эту силу. Его губы сжались в тонкую линию, когда он вспомнил василиска в Тайной комнате. Конечно, Софи знала о его существовании. Этот факт не вызывал сомнений. Но вряд ли она была настолько безрассудна, чтобы отправиться в Хогвартс и попытаться добыть яд самостоятельно. Скорее всего, она искала другой способ. Или, что было ещё хуже, она уже нашла его. Если крестражи можно уничтожить, значит, концепция бессмертия перестаёт быть абсолютной. Это изменяло всё. Их нужно спрятать ещё лучше, ещё надёжнее, чтобы никто не смог повторить попытки Софи. Мысли, как будто сорвавшиеся с цепи, хаотично рвались в разные стороны, и Тому пришлось приложить усилия, чтобы восстановить контроль. Он закрыл глаза и применил окклюменцию, чтобы очистить разум от эмоций. Эмоции были бесполезны, они затуманивали логику и мешали ясно оценить ситуацию. Постепенно его сознание прояснилось. Холодный, аналитический разум Тома вновь взял верх, упорядочивая всё по полочкам. Да, вопросов стало больше, чем ответов. Но это не означало, что ответы не будут найдены. Не менее тревожным был образ того Лорда Вольдеморта, в которого, как показывали воспоминания, Том мог превратиться. Он снова и снова прокручивал в голове увиденное, не находя в этом ничего, кроме отвращения. Это был не он. Это был монстр. И дело даже не в уродливой внешности, хотя и она вызывала у Тома некий внутренний протест — его всегда отличала стремительность, элегантность и контроль. Но там, в будущем, он видел существо, которое утратило всё это. Тот Вольдеморт был безумен. Бесконтрольный, яростный, как зверь, вырвавшийся из клетки. И какая разница, насколько он был силён, если у него не было самого главного — способности управлять собой? Для Тома сила без контроля была бесполезной, а безумие — недопустимым. Оно разрушает всё, даже величайшие планы, даже бессмертие. Взгляд волшебника упал на потухшую сигарету в пепельнице. Ещё один дымящийся остаток его мыслей. Том взял следующую сигарету, машинально зажёг её, но даже это привычное движение не принесло ему ни покоя, ни удовлетворения. Мысли медленно переключились на Гермиону. Этот загадочный фактор, этот хаос, который вошёл в его жизнь так внезапно и перевернул всё. Как получилось, что она оказалась в этом времени, перенесённая проклятием на пятьдесят лет назад? Почему? И что теперь с этим делать? Она уже успела изменить так много. Том чувствовал, что эти изменения накапливаются, как снежный ком, и если не взять ситуацию под контроль, последствия могут стать необратимыми. Но самое главное — он был уверен: её появление связано с ним.  Судьба? Знак?  Как бы это ни назвать, Том не верил в случайности. Если Гермиона оказалась здесь, значит, это было предопределено. И он видел в этом свой шанс. Он всегда верил в собственную исключительность. Она — часть этого великого замысла, его ключ к тому, чтобы избежать смерти. Снег усилился. Крупные, тяжёлые хлопья падали с небес, ложась на землю белым покрывалом, и некоторые залетали на балкон, оседая на его пальто и руках. Том не обращал на это внимания. Его третья сигарета горела, но даже она не приносила утешения. Его пальцы слегка онемели от холода, но он не чувствовал дискомфорта. Он знал, что такие вопросы нельзя решать в спешке. Всё нужно продумывать. Взвешивать каждую деталь, каждое действие, выстраивать планы так, чтобы в них не было ни единого изъяна. Гермиона. Мысли снова вернулись к ней, как будто всё остальное вокруг не имело значения. Том позволил этим мыслям захватить его. Она понравилась ему с самого первого взгляда. Это было больше, чем просто интерес или симпатия — он почувствовал странное, глубокое притяжение. Оно было необъяснимым, почти мистическим, и Том, привыкший к тому, что он сам контролирует каждое чувство, понял, что это ощущение было за пределами его воли. Её образ, словно запечатлевшийся в его сознании, казался таким знакомым, будто он знал её всю свою жизнь… или даже больше. Это чувство не отпускало его. Он мог поклясться, что между ними уже когда-то была связь, хотя он видел её впервые в воспоминаниях Софи. Это сбивало с толку, раздражало, но в то же время манило своей необъяснимостью. Она была настоящей. Этот факт нельзя было отрицать. Он пытался сравнить её с Софи, но сравнение получалось не в пользу последней. Софи всегда казалась ему… неполной. В её глазах, в её движениях было что-то неуловимо неправильное, как будто в её душе не хватало какого-то важного элемента. А Гермиона — она была целостной. Законченной. В ней не было ничего лишнего и ничего недостающего. Том чуть заметно улыбнулся, едва ли сам осознавая этот жест. План действий ещё не был сформулирован, его мысли были лишь на начальной стадии, но он уже знал, чего хочет.  Ему нужны были её воспоминания. Все до последнего. Даже самые мелкие и, казалось бы, незначительные. Потому что в этих воспоминаниях, он был уверен, скрывалась истина, которая могла многое изменить. Но сейчас было не время. Не сегодня и, возможно, не завтра. Том прекрасно понимал, что такие вещи требуют времени и тонкой подготовки.  Пространство и время — опасная игра. Любая ошибка могла привести к тому, что всё, что он строил, рассыплется, как карточный домик. Это было недопустимо. Всему своё время. Том чувствовал, как постепенно возвращает контроль над собой. У него было главное преимущество — время. И он знал, как им пользоваться. Том всегда был терпелив. Он задумчиво провёл пальцами по подлокотнику кресла, ощущая шероховатую текстуру старого дерева. Его мысли упорядочились. Улица перед ним по-прежнему была пуста, а снег продолжал свой танец, накрывая землю. Он знал, что всё, что его окружает — как внешне, так и внутри его разума — находится под его контролем. Всё, включая её. Он сделал последнюю затяжку, наблюдая, как клубы дыма растворяются в холодном воздухе. Затем медленно затушил сигарету, позволив её огоньку погаснуть. Поднявшись с кресла, Том ещё раз оглянулся на заснеженную улицу, на которой не было ни души. Ночь окутала город тишиной, но его мысли продолжали шуметь. С лёгким движением Том поднялся с кресла и шагнул обратно в тепло квартиры. Гермиона Гермиона проснулась от приятного запаха, проникающего в спальню из гостиной. Он был тёплым, уютным, словно смешение свежего хлеба и чего-то сладкого, едва уловимого. За окном ещё царила ночная тьма, и утро только начинало подавать первые признаки жизни. Она накинула халат, мягкая ткань успокаивала, но всё равно на теле оставался лёгкий дискомфорт. Когда Гермиона открыла дверь, перед её глазами предстала сцена, которая казалась почти абсурдной, но по-своему завораживающей. Том, в белоснежной рубашке и неизменных чёрных брюках, спокойно накрывал на завтрак. Без волшебной палочки, просто раскладывая тарелки и приборы, будто это был самый обычный утренний ритуал. Вид его уверенных, но неспешных движений очаровывал. Свет от лампы создавал на лице волшебника игру теней, а лёгкая небрежность волос придавала ему обманчиво домашний вид. Гермиона замерла на мгновение, не решаясь нарушить эту странную идиллию. — Доброе утро, — произнесла она неуверенно, но с теплом в голосе, подходя ближе. Её голос звучал тихо, словно она боялась разрушить эту странную, но завораживающую картину. — Тебе помочь? — Доброе утро, — спокойно ответил Том, и в его голосе не было ни тени раздражения или строгости. Он подошёл к ней, и его рука уверенно легла на её талию, притягивая её ближе. Его губы коснулись её в лёгком, едва ощутимом поцелуе. Гермиона почувствовала, как её сердце начало биться быстрее, словно она вдруг оказалась в другом мире. Это нежное, почти привычное действие сбивало её с толку. Всё это выглядело так… нормально. Как будто перед ней был не Лорд Вольдеморт, а обычный человек, который просто хотел провести с ней утро. Она не знала, что и думать. Вся сцена, его спокойствие, эта домашняя обстановка — ничего из этого не вязалось с образом тёмного мага, в чьём присутствии она всегда ощущала напряжение. Но сейчас, здесь, в этом моменте, казалось, будто это всё, кем он мог быть, — просто Том, её Том. — Позавтракай со мной, — предложил волшебник, легко отодвигая стул и жестом приглашая её сесть. Гермиона послушно опустилась на предложенное место, чувствуя себя немного неловко, но всё же стараясь расслабиться. — Могу ли я попросить у тебя какие-то вещи, чтобы трансфигурировать их в подходящее платье? — начала она, сомневаясь, стоит ли продолжать. Но Том выглядел спокойным, и она решилась, — Просто дело в том, что моё вчерашнее платье было настолько длинным и сложным, что я просто не могу придумать, во что его можно трансфигурировать. Ткани слишком много. Она замялась и добавила: — К тому же, если следовать закону магии, трансфигурируемый объект должен сохранять свою стоимость и вес, соответствующий исходному материалу. Нельзя из ничего сделать что-то, и это, как я понимаю, работает и в обратную сторону. Том мягко улыбнулся, накладывая на тарелку яичницу с хрустящим беконом. — Я могу трансфигурировать твоё платье во что угодно и даже научить этому тебя, — заметил он с непринуждённой уверенностью. Гермиона подняла взгляд на него, слегка нахмурив брови. — А как же третий закон трансфигурации? — с искренним интересом уточнила она. Том откинулся на спинку стула, его взгляд стал чуть более сосредоточенным, словно он читал лекцию. — Этот закон, как и многие другие, был придуман магами, чтобы ограничить возможности волшебников, — начал он спокойно, но с лёгкой ноткой превосходства. — Магия по своей сути не имеет границ. Ограничения существуют лишь в нашем сознании, в той системе, которую создали волшебники, боясь собственной силы. — Но нельзя из ничего создать что-то, — уверенно возразила Гермиона, беря со стола хрустящий тост. Том улыбнулся краем губ, кивая. — Верно, — согласился он, — но оглянись вокруг. Где ты здесь видишь это «ничего»? Даже воздух полон энергии. Теплые и холодные массы перемешиваются, сталкиваются, меняются местами. Это движение, это жизнь. Всё вокруг нас — потенциал, который можно использовать. Магия — это умение правильно направить энергию, которой пропитан этот мир. Это сложно, требует усилий, но вполне достижимо. Всё дело в том, чтобы видеть чуть шире и мыслить за пределами привычного. Гермиона с удивлением посмотрела на него, её глаза горели неподдельным восторгом. — Ты умеешь делиться своей магией. Ты делился ею со мной, и я чувствую её. Я узнаю твою магию из тысячи — она такая живая, как будто касается меня. Это ощущение… словно прикосновение чего-то настоящего, живого, — восхищённо и чуть тише произнесла она, глядя на него с теплом и трепетом. — Для волшебника нет ничего невозможного, — ответил он с лёгкой улыбкой, — нужно лишь отбросить рамки и позволить себе смотреть шире. Этот разговор оказался для Гермионы почти магическим сам по себе. Том не язвил, не насмехался над её вопросами, наоборот, его ответы были серьёзными и полными смысла. Она по-настоящему ощутила, насколько глубоким может быть его понимание магии. Он говорил о вещах, которые казались ей почти чудесами, о возможностях, которые никогда раньше не приходили ей в голову. В тот момент она думала только об одном: он действительно велик. За окном было тихо. В комнате разливалось утреннее тепло. Они завтракали за круглым столом: Гермиона избегала прямого взгляда, сосредоточенно ковыряясь в тарелке, а Том наблюдал за ней с интересом. Его взгляд был спокойным, но в нём читалась скрытая цель, словно он ждал момента, чтобы нарушить эту хрупкую тишину. — Софи, я хочу пригласить тебя на Рождественский бал. Согласишься ли ты пойти со мной? — произнёс он с удивительной мягкостью, которая казалась почти наивной. Она подняла глаза на него. Вопрос застал её врасплох. Сердце заколотилось сильнее, а воздух в комнате вдруг показался густым. Том сидел спокойно, будто этот момент не имел никакого значения, но его улыбка, такая едва заметная, почти насмешливая, выдавала, что он прекрасно знал, что её поставил в затруднительное положение. Гермиона почувствовала, как её ладони стали влажными от волнения. Она понимала, что должна появиться на балу с Эдмундом Гринграссом — другого выбора у неё не было. Это было частью их договора, частью игры, где она была лишь фигурой на доске. И каково бы ни было истинное намерение Тома, одно казалось странным: зачем Лорду Вольдеморту показываться на публике с чужой невестой? — Я… я не знаю, что сказать, — едва слышно проговорила она, её голос дрожал. Гермиона пыталась собрать мысли, но ощущала, как под его взглядом теряет контроль. Том слегка наклонил голову, его лицо оставалось спокойным, но голос стал настойчивее: — Скажи «да». Он протянул руку и накрыл её своей ладонью. Прикосновение было тёплым, но не мягким — оно передавало власть. Гермиона почувствовала, как по телу пробежала дрожь, но не от страха, а от осознания, что её отказ был невозможен. Она замерла, её взгляд скользнул вниз, на их сцепленные руки. Его пальцы сжали её ладонь чуть сильнее, давая понять, что ответа он ждёт прямо сейчас. — Да, я пойду с тобой, если это то, чего ты хочешь, — сказала она наконец. Но её голос прозвучал скорее как вопрос, чем утверждение. Том улыбнулся. — Это именно то, чего я хочу, — произнёс он. После небольшой паузы он добавил, пристально глядя ей в глаза: — Я не хочу больше видеть возле тебя Эдмунда. Реши эту проблему. Его тон стал холоднее. Это уже не было просьбой или даже предложением. Его слова прозвучали как безоговорочный приказ. Гермиона отпрянула от его взгляда, её лицо потеряло все краски. Она знала, что Том не просто предупреждает — он требует. В её голове завертелась тысяча мыслей, и все они заканчивались неизбежным: она должна что-то сделать. — Ты не можешь так реагировать на мои слова каждый раз, — продолжил Том. Его голос оставался ровным. — Не стоит нервничать, не стоит взвешивать мои слова и искать в них сложные решения. Так ты только усложняешь ситуацию. Он сделал паузу, его глаза были прикованы к её лицу. — Я не обременяю тебя ответственностью, Софи. Я наоборот лишаю тебя её, — продолжил он, его голос стал чуть мягче, но от этого не менее твёрдым. Гермиона подняла глаза, и в её голосе прозвучала горечь: — Лишая при этом выбора. Том едва заметно усмехнулся, кивнув. — Верно. Это называется подчинение, — произнёс он, словно объясняя прописную истину. — Я говорю, что делать, а ты делаешь. Всё просто. Ответственность за твои действия беру на себя я. Ты не обязана думать о последствиях. Но если ты не делаешь то, что я сказал, ты получаешь наказание. И затем мы возвращаемся к началу. Он говорил с таким абсолютным убеждением, что у Гермионы не осталось сомнений: он действительно верил в этот порядок. Его слова звучали холодно, но в них была пугающая логика. — Почему ты думаешь, что это правильно? — осторожно спросила она, чувствуя, как её голос предательски дрожит. — Потому что это работает, — ответил Том. — Мир хаотичен, и большинство людей тратят свою жизнь на попытки разобраться в нём, тогда как единственный способ достичь успеха — это навязать порядок. Подчинение — это не слабость, Софи, это освобождение. Я говорю, что делать, ты делаешь, а я отвечаю за всё остальное. Это честная сделка. Гермиона опустила глаза. Его логика была безупречной, но её душа сопротивлялась этому. Ей казалось, что за этим стояла нечто большее — не просто стремление к власти, а его вера в собственную исключительность. Она начинала видеть его глубже. Те крупицы информации о его идеологии, которые остались в её времени, оказались ложными. В них говорилось лишь о страхе и боли, но на самом деле Том был намного больше. Он не просто владел властью — он был самой её идеей, её воплощением. Его методы были пугающими, его сила — разрушительной, но самое страшное заключалось в том, что его идеи были верны. А его методы действительно работали. — Если возникнут проблемы, приди ко мне с ними, — мягче добавил он, слегка наклоняясь к ней. — Я могу решить всё, в том числе и твою проблему с Гринграссом. Думаю, мои методы будут более радикальными, но, уверяю тебя, от этого не менее эффективными. — Я сама разберусь с Гринграссом, — твёрдо сказала Гермиона. Том улыбнулся. — Вот и умница, — произнёс он с теплотой, которая заставила её сердце на миг дрогнуть. — Ещё кофе? — Да, пожалуйста, — ответила она, стараясь не выдать напряжения в голосе. Том налил ей кофе и вернулся к своему завтраку. Он выглядел так, словно этот разговор был совершенно обычным, как и всё остальное в его жизни. Но Гермиона чувствовала, что её мир в этот момент стал ещё более запутанным. Когда Гермиона наконец привела себя в порядок, вместо халата на ней оказалось вчерашнее тяжелое платье. Том подошел к ней ближе, его пальцы мягко обхватили её запястье, и он, не сказав ни слова, подвел её к большому зеркалу. Его движение было уверенным, властным, спокойным. Взмах палочки — и платье изменилось. Теперь на ней было темно-синее, то самое, в котором она была в кафе на этой неделе. Ещё один взмах, и её фигуру облегало лёгкое желтое платье — такое знакомое, ведь именно в нём она была на пляже. И, наконец, ещё одно движение палочки, и на ней оказалось платье с их самой первой встречи. Гермиона удивленно смотрела на своё отражение, словно пытаясь осмыслить, что это значит. То, как тщательно Том воспроизвёл каждую деталь, каждую ткань, цвет, даже крой, заставило её сердце слегка сжаться. Он запомнил всё до мелочей. Значит, он наблюдал за ней куда внимательнее, чем она могла себе представить. — Я не силён в дамской моде, — произнес Том, заметив её удивление. Его губы тронула лёгкая усмешка. — Но что-то всё же могу придумать. Его палочка вновь взметнулась, и Гермиона почувствовала, как ткань на её теле начинает изменяться. На этот раз трансформация заняла чуть больше времени. На её фигуре возникло чёрное платье — строгое, лаконичное, без единой лишней детали. Ткань была гладкой, плотной, словно обволакивала её тело, подчёркивая изящество фигуры, но при этом лишая лёгкости. Платье не кричало, но оно говорило. Говорило о силе и подчёркивало её принадлежность. Это было платье, в котором Гермиона ощущала себя чем-то большим. Она казалась частью самого Тома, нет, частью Лорда Вольдеморта, словно этот наряд был продолжением его мантии. Его выбор был намеренным, безупречно продуманным. — Теперь ты выглядишь так, как должна, — сказал Том, подойдя ближе. Его голос был низким и почти шепчущим. Он скользнул взглядом по её лицу, а затем развернул её голову так, чтобы она снова посмотрела в зеркало. Но его взгляд не оставил её — он смотрел на неё через отражение, его глаза словно гипнотизировали. — Тебе идёт чёрный, — сказал он, его губы изогнулись в улыбке. Гермиона посмотрела на своё отражение. Она чувствовала, как этот наряд впитывает в себя её сущность, подчиняет её чему-то большему, но в то же время он делал её сильной. Это была одежда человека, стоящего на стороне власти, воплощение идеи, которую она всё лучше начинала понимать. Вдруг Том провёл рукой перед её глазами, и Гермиона ощутила лёгкое движение магии, прохладный, но мягкий порыв энергии. Она нахмурилась, не понимая, что он делает, пока её взгляд не вернулся к зеркалу. Перед ней стояла ни Софи Блэк, а она… Гермиона. Она была чуть выше, волосы аккуратно собраны в строгую причёску, на ней было то же самое чёрное платье. Гермиона замерла. Она неуверенно дотронулась до своего лица, её пальцы ощутили гладкую кожу. В голове возникло странное чувство нереальности происходящего. Том стоял позади, его улыбка стала шире, почти торжествующей. Не дав ей времени опомниться, он развернул её к себе, его руки крепко, но нежно обхватили её. Он наклонился, и их губы встретились. Поцелуй был властным, но в нём не было ни капли грубости. Это был жест утверждения, обладания, который говорил больше, чем слова. Когда он отстранился, его взгляд задержался на её лице. Его голос прозвучал тихо, но глубоко: — Я вижу тебя. Гермиона замерла, чувствуя, как его слова проникают в неё, оставляя после себя ощущение необратимого. В тот момент она поняла, что он видит её не так, как другие. Не как врага, союзника или инструмент. Он видел её сущность. И от этого осознания становилось одновременно страшно и невыразимо притягательно. Оказавшись на улице, Гермиона сразу почувствовала, как ледяной ветер ворвался под мантию, подхватывая её полы. Метель окружила их вихрем снежинок, заставив её волосы разлететься. Она рассмеялась звонко, забыв на мгновение обо всём, наслаждаясь этим природным хаосом. Её смех, казалось, разорвал зимнюю тишину, а когда она посмотрела на Тома, то увидела, что он улыбается. Это была редкая, искренняя улыбка, которая на мгновение сделала его лицо по-настоящему живым. — Полетаем? — вдруг спросил он, его голос прозвучал низко, но с лёгкой ноткой игривости. Прежде чем Гермиона успела что-то ответить, Том подхватил её на руки с такой лёгкостью, будто она весила меньше пёрышка. И в тот же миг они сорвались с земли. Скачок вверх был резким, воздух вокруг закружился. Полёт был захватывающим. Гермиона чувствовала, как её сознание растворяется в вихре метели. Она была частью этого шторма, его сердцем и каждой отдельной снежинкой одновременно. Её дыхание смешивалось с морозным воздухом, а сердце билось так же ритмично, как ветер, что нес их сквозь рассвет. Они приземлились на уже знакомом ей крыльце дома Долохова. Том аккуратно поставил её на деревянные ступени, его руки задержались на её талии. Гермиона чуть пошатнулась, всё ещё пытаясь вернуть себе ощущение земли под ногами. Едва они подошли к двери, как она распахнулась, и на пороге появился Долохов. Его лицо выражало вежливость. Он отступил в сторону, впуская их внутрь. В гостиной за обеденным столом сидел Абраксас Малфой. Его осанка была идеальной, но выражение лица ясно выдавало раздражение. Он выглядел так, будто пробуждение в столь ранний час стало для него величайшим испытанием. Его холодный взгляд окинул вошедших, прежде чем сосредоточиться на чашке кофе, которую он держал с преувеличенной аккуратностью. — Не веди себя как обиженный ребёнок, Бракс, — с усмешкой сказал Том, стряхивая с себя снег, — Есть задание, и его нужно выполнить. Я обещаю, скучно тебе не будет. Малфой ответил лишь лёгким, почти презрительным цоканьем, но не произнёс ни слова. — Присоединитесь к завтраку? — спросил Долохов, возвращаясь на своё место за столом. — Мы уже позавтракали, — коротко ответил Том, но затем, с намёком на нечто большее в голосе, добавил: — Вы тоже. Абраксас, демонстративно скрипнув стулом, встал, не скрывая своего недовольства. Он одёрнул мантию, бросив последний раздражённый взгляд на Тома, но промолчал. Долохов, уже облачённый в свою мантию, лишь поднял бровь, словно готов был приступить к делу без лишних слов. Они вышли на морозный воздух. Том остановился на краю крыльца, его острый взгляд скользнул по каждому из них, будто оценивая готовность к тому, что предстояло. — Я знаю, где он прячется, — его голос прозвучал негромко, но уверенно, словно он уже видел перед собой всё, что должно произойти. — Покажу вам место аппарации. Долохов и Малфой мгновенно закрыли глаза, как будто выполняя невидимую команду. Их синхронность была почти пугающей. Гермиона почувствовала, как холодное дуновение ветра усилилось, но ещё сильнее её потрясла мысль, что у Лорда Вольдеморта с ними должна быть какая-то ментальная связь. Это невозможно объяснить иначе. Она бросила взгляд на Тома, который всё ещё стоял перед ней. Его взгляд был другим — мягким, почти нежным, и это контрастировало с его холодным отношением к остальным. Том приблизился и осторожно дотронулся до её лица, лёгким движением пальцев проводя по щеке, она не смогла ни отвести взгляд, ни вымолвить ни слова. И его фигура исчезла в мгновение ока, оставив после себя лишь лёгкий запах магии. Долохов и Малфой одновременно открыли глаза, их лица не выражали ни удивления, ни вопросов. Казалось, они привыкли к таким исчезновениям и появлениям Лорда. Абраксас, сдержанно выпрямив спину, протянул Гермионе руку. — Мисс Блэк, — сказал он вежливо, но с оттенком холодной формальности. Гермиона позволила ему взять её за руку. В следующее мгновение её окружило знакомое ощущение аппарации — словно всё тело сжали в тесные объятия, а затем выпустили. Они вышли на край леса, где метель бушевала с новой силой, словно пытаясь поглотить всё вокруг. Гермиона сразу заметила большое озеро, покрытое тонкой коркой льда. Его замёрзшая поверхность казалась зловещей под серым небом, а порывы ветра поднимали снежные вихри. На другой стороне озера возвышался большой деревянный дом, строгий и мрачный, его тёмные стены едва просматривались через снежную завесу. Рядом с ним находились два дома поменьше, похожие на пристройки или дома для охраны. Дома были окружены высоким деревянным забором, за которым ничего нельзя было разглядеть. Казалось, этот забор был построен не только для защиты, но и для сокрытия всех тайн, что скрывались внутри. Метель усиливалась, холод пробирался даже через мантию, но взгляд Гермионы был прикован к этому мрачному, почти угрожающему пейзажу. — Не забудь, Софи— сказал Долохов, поправляя мантию, — здесь нужно быть предельно осторожной. Том уже ждал их. На его волосах и мантии лежал снег, который не таял, словно подчёркивая его холодную отстранённость. Мысль о том, что он пришёл сюда с единственной целью — убить, пронзила Гермиону, заставив её сердце сжаться. Всё в его позе, в его взгляде, в том, как он держался, говорило о том, что это убийство будет хладнокровным. Чужая жизнь для него действительно ничего не значила. Гермионе стало не по себе, и это отразилось на её лице, хотя она старалась это скрыть. — Такой порядок вещей, Софи, — произнёс Том, его голос звучал мягко, но настойчиво, словно он читал её мысли. — В моём мире будет только так. Вирсэн сам себе подписал приговор. Тебе не стоит его жалеть. Его слова, словно ледяной ветер, проникали в душу. Метель разносила их по лесу, заставляя Гермиону ощущать зябкость не только от холода. — Дальше я пойду один, — сказал Том, обратившись ко всем. Его голос стал резким, отдающим приказом. — Ваша задача — следить за защитой и охранными чарами. Вы поймёте, когда они рухнут. В этот момент вы должны не позволить мне умереть. Вытащить меня оттуда живым. То, что я собираюсь сделать, потребует огромной силы, и я не знаю, сколько энергии уйдёт. Понятно? — Да, мой Лорд, — ответил Долохов без тени сомнения. Но Гермиона застыла. Она не могла поверить в то, что только что услышала.  Том доверяет им свою жизнь.  Лорд Вольдеморт — тот, кого она знала как человека, стоящего выше всех, как того, кто не нуждается ни в чьей помощи, — сейчас доверяет свою жизнь ей и этим людям. Её взгляд встретился с его. Он знал о чём она думает. Эта мысль будто отражалась в его улыбке. — Именно, — подтвердил он. — Моя жизнь бесценна, Софи. И твоя задача — сохранить её. Это единственная причина, почему ты здесь. Гермиона почувствовала, как её дыхание перехватило. Она ничего не ответила, лишь кивнула, пытаясь скрыть внутреннюю дрожь. Том отошёл от неё, взглянув на Долохова и Малфоя. — Господа, — произнёс он, и его фигура медленно растворилась в метели, оставив после себя холод и молчание. Ветер и снег беспощадно терзали волосы волшебницы, острые ледяные осколки хлестали по коже. Малфой взмахнул палочкой, и вокруг них возник защитный купол. Ветер и снег тут же исчезли, их больше не чувствовалось, но уютнее от этого Гермионе не стало. Холод продолжал пробираться к ней, теперь уже изнутри. — Мы просто будем ждать, пока он их поубивает, так ведь? — тихо спросила она, не отрывая взгляда от деревянных домов по ту сторону озера. Её голос звучал ровно, но внутри всё клокотало. — Не думай об этом так, — ответил Долохов с хищной усмешкой. — Вспомни ту ночь в лесу. Ты думаешь, кто-то из них проявил бы к тебе жалость? Они давно заслужили, чтобы их поставили на место. — И никто не сделает этого лучше, чем Том, — наконец сухо добавил Малфой, оборачиваясь к Гермионе. Его голос был холодным, словно он комментировал что-то обыденное. — Он не убьёт их. По крайней мере, не всех. Он наведёт там порядок. Гермиона больше не могла слушать. Её взгляд снова устремился на дома. Из одной из труб поднимался светлый дым, казалось, всё вокруг было странно спокойно. Но в груди у неё что-то кольнуло. Её мысли внезапно унеслись от оборотней к Тому.  Он там - один, окружённый опасностью. Сколько их там? А что, если он недооценил свои силы? А что, если он погибнет? Разве не этого я хотела? Эта мысль заставила её сердце болезненно сжаться. И всё же она не могла удержаться от желания быть там, рядом. Гермиона сделала шаг вперёд, покидая купол Малфоя. Ветер тут же снова набросился на неё, растрепал её мантию, волосы, словно напоминая, что мир здесь суров и опасен. Она крепче сжала палочку, её руки слегка дрожали. И вдруг она почувствовала это — глубокий, мощный магический толчок, будто сама земля под её ногами содрогнулась. — Сейчас, — твёрдо сказал Долохов, обхватывая её руку. Мгновение, и они перенеслись во двор. Долохов сразу отпустил её и направился к одной из дверей. Гермиона не колебалась и пошла за ним, крепко сжимая палочку. За её спиной двигался Абраксас, спокойный и уверенный, как всегда. Но она уже не замечала этого. Все её мысли были направлены на одно: Том. Войдя в просторный зал, Гермиона застыла на месте, её взгляд привлекла сцена перед ней. На полу в хаотичном беспорядке лежали около двадцати волшебников, их тела были скрючены, словно в позе эмбрионов, а болезненные стоны наполняли пространство. В центре всего этого хаоса, на большом резном кресле, как на троне, сидел Лорд Вольдеморт. Его поза была расслабленной, палочка лежала в его руке, а на лице играла довольная улыбка. Его глаза внимательно следили за тем, как волшебники на полу медленно приходили в себя. Гермиона, замершая у входа, рассматривала их. Её сердце ёкнуло, когда она заметила, что это были подростки. Им было от силы от четырнадцати до семнадцати лет. Но они были живы. Значит, всё не так плохо. Долохов без лишних слов подошёл к одному из столов, небрежно отодвинул стул и сел так, словно это был его собственный дом. Абраксас, заметив оцепенение Гермионы, взял её за руку, провёл к одному из диванов и опустился рядом с ней, непринуждённо закинув ногу на ногу. — Друзья, — раздался низкий и спокойный голос Лорда Вольдеморта, привлекая внимание всех в зале. Он говорил размеренно, с лёгкой насмешкой в тоне, обращаясь к волшебникам, которые начали подниматься на ноги. — Я думаю, вы усвоили урок. Надеюсь, мне не придётся навещать вас снова. Подростки молчали, стоя перед ним в растерянности и страхе. Их лица были бледными, они избегали смотреть друг на друга, пытаясь сосредоточиться на словах Тёмного Лорда. Он неспешно закинул ногу на ногу, опираясь локтем на подлокотник, его поза излучала уверенность и абсолютный контроль. — Я не слышу, — его голос стал чуть резче, но улыбка на губах осталась. Волшебники зашевелились, оглядываясь друг на друга в поисках ответа, но никто не решался первым заговорить. Смущение, смешанное с нервозностью, становилось почти осязаемым. Лорд Вольдеморт хищно улыбнулся, наслаждаясь их смятением. Он всегда знал, как заставить людей почувствовать себя ничтожными, как подчеркнуть свою власть одним только взглядом или интонацией. Тёмный Лорд резко поднялся с кресла, его движения были уверенными и быстрыми, словно он заранее знал, куда пойдёт и что сделает. Его палочка лениво покачивалась в руке, а взгляд остановился на одном из подростков, стоявшем чуть позади остальных. Это был худощавый юноша лет пятнадцати с растрёпанными каштановыми волосами и робким выражением лица. Вольдеморт шагнул к нему, не сводя с него глаз, и остановился так близко, что мальчику пришлось чуть поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Как тебя зовут? — голос Лорда Вольдеморта звучал мягко, почти доброжелательно. — Теодор Грейвс, Милорд, — ответил юноша, его голос дрожал, но он заставил себя произнести слова. Том ухмыльнулся, его глаза блеснули. — Отлично, Теодор Грейвс, — повторил он, растягивая слова, словно пробуя имя на вкус. — Когда… а точнее, если Вирсэн проснётся, передай ему, что его власть закончилась. И убей его. Это приказ. Теодор побледнел, его руки дрожали, но он не отвёл взгляда. Молчание повисло в воздухе, словно невидимая тяжесть. Остальные подростки замерли, боясь даже пошевелиться, наблюдая за сценой. — Я не слышу, — голос Тома разрезал тишину, звуча теперь холоднее и резче. — Да, мой Лорд, — наконец выдавил из себя Теодор, его голос был едва слышен, но слова прозвучали достаточно чётко. Тёмный Лорд удовлетворённо кивнул, словно волна мрачного наслаждения прошла по его лицу. — Приведи это место в порядок. Займись остальными, чтобы здесь больше не было хаоса. Теперь ты главный, Теодор. — Том выдержал паузу, его взгляд прожигал подростка насквозь. — В среду я жду тебя в Лондоне, на собрании. Долохов введёт тебя в курс дела. Не дожидаясь ответа, Лорд Вольдеморт развернулся и прошёл сквозь толпу подростков, которые расступались перед ним, как вода перед кораблём. Его шаги звучали глухо в тишине. Долохов и Малфой, сидевшие до этого времени, поднялись без лишних слов. Гермиона, до этого наблюдавшая за происходящим с дивана, медленно встала и последовала за ними. Она бросила последний взгляд на Теодора, который стоял неподвижно, сжимая руки в кулаки, словно пытаясь найти в себе остатки мужества. Том внезапно остановился и резко обернулся, его мантия взметнулась, словно вторя его движению. Весь зал, наполненный напряжением, замер. Его взгляд, холодный и властный, пронзал каждого, как зимний ветер. — На колени, — произнёс он низким, уверенным голосом, который прокатился по залу, как раскат грома. Этот приказ прозвучал без возможности возражения. Волшебники, едва осмеливавшиеся взглянуть на него, моментально подчинились. Один за другим они стали опускаться на колени. На полу оказались все, кроме Лорда Вольдеморта, Долохова, Малфоя и Гермионы. Она стояла в стороне, наблюдая за происходящим, и чувствовала, как по её телу пробежала дрожь. Гермиона пыталась бороться с внезапно нахлынувшим чувством беспомощности, когда поняла, что сама невольно задумалась: должна ли она тоже опуститься на колени? Это казалось естественным в такой ситуации — подчиниться тому, кто был воплощением абсолютной власти. Её взгляд невольно метнулся к Лорду Вольдеморту. Он стоял прямо, словно статуя, но на его губах медленно заиграла улыбка. Это была не просто улыбка — она была полна понимания, почти насмешки.  Он знает о чём я думаю. Он всегда знает. Лорд Вольдеморт слегка повёл рукой в её сторону, его жест был властным, он пригласил её подойти ближе, не сказав ни слова. Она послушно подошла. — Идём, — тихо сказал он, но его голос прозвучал сильнее и громче любого другого звука в её голове. Он повёл её к выходу, открыл перед ней тяжёлую деревянную дверь, и морозный воздух обрушился на них снежным вихрем. Гермиона обернулась на мгновение и увидела, что волшебники всё ещё стояли на коленях, их головы были склонены. Никто не осмелился поднять взгляд, пока фигуры Лорда Вольдеморта и его спутников не скрылись за дверьми. Когда они вышли на заснеженное крыльцо, Вольдеморт позволил себе чуть расслабить плечи. Он оглянулся на Абраксаса и Долохова, которые шагнули следом, затем повернулся к Гермионе, его глаза вновь смягчились. — Это оказалось легче, чем я думал, — заметил он, на его лице появилась едва уловимая тень довольной улыбки. Он взглянул на Абраксаса и добавил: — Малфой-Мэнор? Абраксас кивнул молча, его лицо оставалось неизменным, но в его взгляде читалось одобрение. Том взглянул на Гермиону, будто приглашая её выразить свои мысли, но она лишь молчала, пытаясь разобраться с тем, что только что произошло. Метель продолжала кружиться вокруг них, но её холод теперь казался Гермионе лишь слабым напоминанием о том, что она только что стала частью чего-то гораздо большего. Гермиона пыталась унять дрожь, которая накатила после увиденного. Она не могла избавиться от картины: Лорд Вольдеморт, властно и спокойно ставящий на колени двадцать юных волшебников. Они выглядели почти детьми — испуганными, подавленными. Но это впечатление было обманчивым. В их взглядах, в приглушённом рычании, в напряжении мускулов крылась затаённая ярость. Эти подростки были оборотнями. Не просто магическими существами, а теми, чьё существование вплетено в кошмары волшебного мира. Возможно, именно они оставляли за собой опустошённые деревни, разорванные тела маглов, кровь, панику и безнадёжность. Она вспоминала тех оборотней, что видела в лесу, и не могла не задаться вопросом: неужели это те самые? Неужели они убивали без разбору, наводили ужас своими звериными инстинктами? Но теперь они стояли, униженные, на коленях перед Вольдемортом, их звериная ярость была подавлена его холодной волей. Он не убил их. Не уничтожил, хотя мог бы сделать это одним движением. Гермиона поняла: их жизнь сохранилась не ради их спасения. Он не пощадил их из жалости. Лорд Вольдеморт не знал ни жалости, ни милосердия. Они нужны ему. Он видел в них оружие. Эти создания, дикие и неконтролируемые, станут частью его армии. И теперь они не просто оборотни, они его оборотни. Она ощутила зловещую тяжесть этой мысли. Перед её внутренним взором возникла картина: стая оборотней, ведомая холодной волей Вольдеморта, несущая разрушение и страх. Они были ужасом, который он превратил в свою силу. В этом была вся его сущность: он забирал хаос и делал его частью своего порядка — мрачного, жестокого, безжалостного.