Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Сорок пятая глава Гермиона Громкий гудок поезда эхом отразился от стен вокзала, и состав медленно тронулся, увозя их всё дальше от перрона. За окном раскрывалась картина поздней осени: деревья, стоящие в тумане, были усыпаны редкими листьями, которые цеплялись за ветки, словно не хотели уступать место зиме. Ноябрьская природа всё ещё хранила отголоски осени — золотисто-жёлтые пятна на аллеях, мокрая трава, поблёскивающая в лучах блеклого солнца, и медленно кружившиеся листья, которые ветер поднимал над землёй, словно не решался отпустить их окончательно. Гермиона сидела у окна, подперев щёку ладонью, и молча смотрела на мелькающие картины. Туман и последние вспышки осенних красок за стеклом убаюкивали её, и она искала в этом пейзаже покой. Это было намного лучше, чем смотреть на лица своих спутников, напряжённых и отчуждённых, словно никто не мог позволить себе расслабиться. Тем не менее в купе было не совсем тихо. Розье с усердием листал французскую газету, хмурясь над заголовками, и время от времени раздражённо отбрасывал страницы, которые, казалось, не приносили ему ожидаемого удовольствия. Гвэндолин задумчиво поправляла прядь волос, которую ветром растрепало на перроне, её пальцы нервно касались подвески на шее, то и дело проверяя, на месте ли она. Малфой, сидящий в углу, методично отряхивал рукав своей мантии, будто на нём был незаметный глазу мусор, его губы были плотно сжаты, а взгляд избегал встречи с кем-либо. Долохов выглядел непривычно утомлённым. Его взгляд скользил по купе, но задерживался на чём-то невидимом, словно он размышлял над чем-то, что не давало ему покоя. Лестрейндж, напротив, сидел неподвижно, с таким каменным выражением лица, что казалось, он способен просидеть так всю поездку. Гермиона, не выдержав затяжного молчания, снова взглянула на Тома Рэддла, который, как всегда, находился в центре их небольшого мира. Он сидел прямо напротив неё, его взгляд был устремлён куда-то вдаль на осенние пейзажи за окном. Листья кружили в такт ритму поезда, словно в этом хрупком ноябре природа напоминала: даже в преддверии зимы есть место для красоты. Том Рэддл нарушил тишину, которая давила на уши, как невидимый груз: — Гвэндолин, если я узнаю, что ты осмелилась открыть рот и хотя бы полслова сказать своему брату… — его голос звучал тихо, но жестко, — надеюсь, ты достаточно умна, чтобы избежать столь глупой ошибки. Гвэндолин вздрогнула, нервно сжала руки на коленях и торопливо произнесла: — Я ничего никому не скажу, мой Лорд. — Запомни, — продолжил он, его голос стал ниже и холоднее, — от этого зависит не только твоя жизнь. Любая неосторожность обернётся последствиями для твоей семьи, включая твоего брата… предателя. Он выделил последнее слово с ядовитой насмешкой, словно наслаждаясь тем, как оно резануло Гвэндолин. Её губы дрогнули, но она быстро опустила голову, не смея смотреть в его глаза. — Я не стану столь милостив в следующий раз, если ты поставишь мои планы под угрозу, — добавил он, и от его слов в купе стало ещё холоднее, как будто поезд въехал в зимний туман. — Ты меня поняла? — Да, мой Лорд, — прошептала она, голос её дрогнул, но Рэддл уже не обращал на это внимания. Он откинулся на спинку сиденья, словно этот разговор для него ничего не значил. — Отлично. А теперь будьте осторожны. В Лондоне сейчас небезопасно. Враг близко, и он не спит. Поезд начал замедлять ход. Гермиона обратила внимание на мелькающие за окном колонны вокзала Кинг-Кросс. Гул голосов, беготня пассажиров и лёгкий туман, окутавший платформу, казались ей совершенно другим миром. Она вдохнула глубже, словно готовясь к следующему шагу в неизвестность. Габриэль Лестрейндж и Гермиона покинули купе первыми. Они шагали бок о бок, как два актёра, точно исполняющих свои роли. Вместе вошли в поезд несколько дней назад, вместе же должны были его покинуть — всё строго по по плану. Или, по крайней мере, это было единственное, что ещё напоминало о существовании какого-то плана. Том Сегодня лавка «Горбин и Бэркес» была оживлённой, как редко когда. Посетителей оказалось больше обычного, и шумное оживление царило даже в обычно пустых уголках тёмного магазина. Потускневшие витрины отражали мерцающий свет ламп, создавая причудливые блики на пыльных, загадочных артефактах.  Среди посетителей были волшебники, чьи слова стоили того, чтобы к ним прислушаться, и Том Рэддл всё же находил в этих разговорах крупицы полезной информации. Однако всё это суетливое оживление раздражало его куда больше, чем привычная пустота вечеров, когда лавка погружалась в молчание, нарушаемое лишь шёпотом завсегдатаев. Суета вторгалась в его личное пространство, мешала сосредоточиться, а отдельные клиенты, несущие глупости или попусту тратящие время, приводили его в ярость, едва заметную на безупречно спокойном лице. Единственным лучом света в этом дне стало то, что Том наконец получил то, чего искал долгие годы. В его руках лежал редчайший фолиант — рукопись, о которой он узнал ещё во время обучения в Хогвартсе. Её существование обросло легендами: древний манускрипт, написанный на давно вымершем руническом языке, содержавший тайны, способные открыть ворота к великой силе. Мистер Бэркес, наконец, выполнил свою часть сделки, сумев выйти на малоизвестного сомалийского торговца, обладавшего этим бесценным артефактом. Сделка, как предполагал Том, наверняка включала подкуп, шантаж и угрозы — Бэркес знал, как работать, когда речь шла о подобных экземплярах. Том обожал эти моменты. Он осторожно провёл пальцами по кожаной обложке, потемневшей от времени, ощутил под пальцами трещины, рассказывающие о вековой истории книги. Тусклые золотые символы на корешке манускрипта словно мерцали, словно жили собственной тайной жизнью. Содержимое текста оставалось загадкой, ведь рунический язык, на котором была написана рукопись, давно исчез из мира. Но Том был готов. В его распоряжении уже имелась литература для расшифровки древних символов, и теперь, когда книга наконец принадлежала ему, он мог приступить к изучению. Каждый символ, каждое слово приближало его к знаниям, которых никто в этом мире не осмеливался искать. На мгновение он закрыл глаза, позволив себе ощутить восторг от предвкушения. Эта рукопись могла стать очередной ступенью к его силе, а суета в лавке — всего лишь раздражающим шумом на заднем плане. Главное уже было в его руках. Когда лавка опустела, и Том, наконец, закрыл за собой дверь, улицы Лютного переулка встретили его промозглым холодом. Туман, густой и вязкий, обволакивал улицу, скрывая очертания зданий, словно желая их поглотить. Магические фонари светили тускло, их дрожащие огни казались живыми, трепещущими в ритме неведомой мелодии. Он шагал по Косому переулку, глядя, как этот туман играет с пространством, делая знакомые улицы чуждыми и странными. Холодный воздух пробирался под мантию, но Тому было всё равно. Его мысли были где-то далеко. Из одного из магазинов вышла женщина. Её светлые, волнистые волосы мягко спадали на плечи, мерцающие в тусклом свете фонарей. В ней не было ничего примечательного, но всё же Том остановился на мгновение. Что-то в её фигуре, в манере двигаться напомнило ему другую. Софи. Он невольно напрягся, и воспоминания, которые он старательно оттеснял в глубины своего сознания, всплыли наружу. Прошло две недели с момента их последней встречи, и это время показалось ему целой вечностью. Нет, он не давал ей «личного пространства» из сочувствия или понимания. Если Софи это и нужно, то точно не ему. Том не привык отступать от своих желаний. Её душевные или физические раны его не интересовали. Ему было плевать на её потребности.  Это время было необходимо ему самому. Чтобы сосредоточиться. Чтобы разобраться с тем, что угрожало его власти. Но несмотря на это, её образ всё равно преследовал его. Она была его одержимостью. Что-то в ней вызывало в нём жгучую жажду обладать ею полностью, без остатка, подчинить, сломать её волю, чтобы она стала продолжением его собственной. Она заставляла его чувствовать уязвимость, и это выводило его из себя. Его мысли о ней напомнили ему о том, что он ценил больше всего.  Контроль. Дисциплина. Власть.  Эти три столпа поддерживали всё, что он выстроил, и он не мог позволить себе ни на мгновение ослабить хватку. Контроль был его сутью. С детства Том научился подчинять себя. Его желания, эмоции, страхи — всё было загнано в клетку строгой дисциплины. В детских стенах приюта это было выживанием. Позже — инструментом власти. Он знал, что мир жесток, и единственный способ выжить в нём — стать сильнее всех. Эта философия сделала его тем, кем он был, и он требовал того же от своих последователей. Том был безжалостен. Те, кто нарушал его приказы, платили высокую цену. Он не щадил ни их, ни их близких. Его методы внушали страх, и этот страх был его инструментом. Но в последнее время он ощущал, что его хватка слабеет. Предательства следовали одно за другим. Они подрывали его власть, заставляя его гнев расти. А гнев Тома был разрушительным. Когда он терял контроль, страдали не только виновные. Ненужные жертвы, бессмысленные смерти — всё это усложняло ситуацию, создавая новые проблемы, которые нужно было решать. Его боялись. Но не достаточно. Эта мысль разъедала его, как яд. Как могли они, эти жалкие волшебники, осмелиться противостоять ему? Как могли они не видеть его величия? Он свернул за угол и вошёл в небольшую кофейню. Внутри было тепло и тихо, но это не успокаивало. Он коротко улыбнулся официантке, но в этой улыбке не было ничего тёплого. Заказав кофе, он сел у окна, глядя, как туман снаружи накрывает улицу серым саваном. Осталось ещё немного времени до встречи. Тот, кто придёт, мог стать полезным союзником. Или его смертью Том пополнит список тех, кто посмел разочаровать его. Вошел посетитель, сдержанно и вежливо поклонился. Том Рэддл поднялся из-за стола с полным спокойствием, протянув руку в мягком, но властном жесте, словно проверяя не только силу пальцев собеседника, но и его внутреннюю волю.  Абатон Гринграсс, высокий и худощавый, с рыжими прядями, упрямо выбивающимися из идеально уложенных волос, слегка напрягся, но сумел удержать твердость рукопожатия. – Рад, наконец, встретиться лично, – проговорил Том. Его голос прозвучал низко. – Это честь для меня, милорд, – ответил Гринграсс, но последнее слово выдохнул едва слышно, будто боялся, что за ними следят. Рэддл слегка улыбнулся, скользнув взглядом по помещению. Кофейня, пропитанная ароматом ванили и обожжённых кофейных зерен, была почти пуста. В тусклом свете канделябра мелькали силуэты официантов, неспешно убирающих посуду.  Том знал: никто их не услышит. Чары, которые он наложил, были безупречны. Но он оставил Гринграсса в его страхе, не посчитав нужным успокаивать. – У меня есть для вас кое-что. – Том лениво подтолкнул к собеседнику небольшую шкатулку, украшенную древними рунами. Шкатулка выглядела неприметно – если бы не странный блеск, пробивающийся сквозь матовый лак. Абатон не сразу протянул руку. На мгновение он замер, словно почувствовав нечто живое внутри. Но медлить дольше было нельзя: он раскрыл крышку, и на мягкой бархатной подложке обнажился браслет – это было изящное, но тяжёлое украшение из тёмного золота с крупными подвесками, каждая из которых была вырезана в форме старинных магических символов. Это был Амулет Асфоделя – тот самый, что использовали во время покушения на Тома. Абатон наклонился ближе, его рыжие брови чуть сошлись на переносице. Он не мог скрыть интерес, хотя и старался выглядеть равнодушным. Том наблюдал. Каждое движение, каждый взгляд Гринграсса был под прицелом. Он искал: выдаст ли Абатон себя? Знал ли он об этом артефакте раньше? Или его потрясение – чистое притворство? – Мне знаком этот артефакт, – наконец произнес Гринграсс, аккуратно закрывая шкатулку, – но должен признаться, я никогда не видел его лично. Его голос был сдержан, но Том заметил тень неуверенности, мелькнувшую в глазах собеседника. – Знаете о случившемся? – уточнил Том, его голос прозвучал не громче шёпота. Абатон кивнул, тщательно подбирая слова: – Да, милорд. Мне известно. Рэддл слегка наклонил голову, словно оценивая. Его губы изогнулись в усмешке. Пальцы Гринграсса едва заметно дрогнули, но он не проронил ни слова. – Это мой подарок вам, – продолжил Том, отклонившись назад и небрежно сложив руки. – Добавьте его в вашу коллекцию. Только не вздумайте использовать его… против меня. Абатон моргнул, не сразу ответив: – Я… я никогда не посмел бы, милорд. – Абатон, ваш племянник, Эдмунд, – Том сделал паузу, смакуя напряжение в воздухе, – связан с оборотнями. Он, правда, скрывает это. Том сидел спокойно и наблюдал за Гринграссом. Едва уловимые движения Абатона – чуть дернувшаяся щека, легкое изменение положения плеч – всё выдавало. Он знал. Знал больше, чем говорил, и это мгновенно пробудило в Томе что-то хищное. – Я не ищу мести, – начал Вольдеморт медленно, обдумывая каждое слово, словно взвешивая на весах. Его голос звучал мягко, но в глубине этой мягкости слышался холод, проникающий в самые укромные уголки души. – Разве стал бы я убивать чистокровного волшебника? Он склонился чуть ближе, позволив свету от свечей обрисовать тонкие черты его лица. Его улыбка, хоть и выглядела дружелюбной, скорее напоминала тонко натянутую проволоку. – Моя цель – объединить, а не уничтожить. Лорд Вольдеморт произнес эти слова с такой убедительностью, что они звучали, как клятва. Но Абатон, несмотря на внешнюю покорность, почувствовал что-то… неправильное. Слишком гладкая уверенность в голосе Рэддла заставила его чуть сжать кулаки под столом, чтобы не выдать нервозность. – Но, – продолжил Лорд Вольдеморт, вытягивая это слово, как канат, – всё же пока я предпочел бы не ставить Эдмунда в известность. Он сделал паузу, намеренно нагнетая напряжение. Его взгляд, ледяной и пронизывающий, впился в глаза Абатона, будто выуживая из них правду, не требуя слов. – Абатон, – Вольдеморт произнес его имя тихо. – Я обращаюсь к тебе, потому что верю, что могу доверять тебе. – Конечно, мой лорд, – сказал он, и голос его прозвучал ровно, но руки под столом всё ещё были напряжены. Том откинулся на спинку стула, его осанка стала расслабленной, как у змея, что только что обвился вокруг добычи. – Ваша верность, – начал он вновь, сдвигая слова с пугающей медлительностью, – обеспечит вам и вашей семье безопасность. И величие, достойное чистокровных волшебников. Голос его обволакивал, убаюкивал, но каждое слово падало на душу Абатона тяжёлым грузом, словно яд, растекающийся по венам. Том наблюдал за ним пристально, наслаждаясь мельчайшими изменениями в выражении его лица: как уголки губ предательски дрогнули, как взгляд стал напряжённее, как осанка, столь уверенная в начале встречи, чуть осела под весом этих слов. – Но я уверен, – продолжил Лорд Вольдеморт, внезапно подаваясь вперёд, его глаза блеснули в полумраке, – что за всей этой ситуацией с оборотнями стоит кто-то сильный. Абатон замер. Его дыхание стало медленнее. – Кто-то, – Тёмный Лорд говорил с нажимом на каждое слово, – кто ловко скрывается от меня. Кто умело выставляет одну пешку за другой, надеясь обмануть. – Узнай всё, что известно твоему племяннику. Сделай это незаметно. Мне нужны имена. Фамилии. Каждая деталь. – В голосе Тома не было ни тени сомнения, только абсолютная уверенность, что его требование будет выполнено. Абатон кивнул, но медленно, словно взвешивал возможные последствия своих действий. – Не заставляй меня пожалеть об этом разговоре, – произнес Лорд Вольдеморт, тихо, но властно, и встал, давая понять, что разговор окончен. Тёмный Лорд не торопясь поправил мантию и, с легким наклоном головы, бросил взгляд на официантку, стоявшую у бара. Её лицо мгновенно порозовело. Том слегка улыбнулся и, не спеша, вышел в ночь. Это не была угроза – это был приговор, отложенный на потом. Абатон почувствовал, как холодный пот выступил на висках, но не проронил ни слова, пока фигура Тома Рэддла не растворилась в полумраке за дверью. Том вернулся домой в тишине, которую нарушал только звук его шагов по деревянному полу. Кабинет встретил его холодной сдержанностью, приглушённым светом настенных светильников и ароматом старых книг, впитавших запах времени.  Он положил фолиант на стол, и его пальцы, словно зачарованные, легко скользнули по древней обложке. Кожа, покрывающая книгу, была потрескавшейся, но по-своему величественной, словно тайна, спрятанная за веками забвения. Том замер на миг, вглядываясь в ряды золотых рунических символов, вытисненных на обложке. Малфой Мэнор. Эта мысль возникла внезапно, как искра, воспламеняющая цепь дальнейших действий. Ему нужна была библиотека Абраксаса, и это означало, что пришло время прервать его наказание. Он усмехнулся, опершись руками на стол, как хищник, готовящийся к прыжку. Абраксас Малфой не был глупцом. Том знал это слишком хорошо. Но именно в этом заключалась его слабость: он считал себя слишком умным, чтобы быть пойманным. Абраксас допустил ошибки – досадные и непростительные. Не предательство, о, нет. Том был уверен, что Абраксас не посмел бы. Но он расслабился, а расслабленность для людей Рэддла была равносильна измене. События последнего времени пронеслись в его мыслях, словно картины на потрескавшейся киноленте.  Гвэндолин Гринграсс. Идеальная ширма для чужой игры. Её очевидная роль в побеге Макдаффа стала ясна почти сразу. Память её, конечно, подчистили. Последнее что она помнила было  побережье недалеко от поместья Лестрейнджа после свидания с Эркертом. Но Макдафф… Том стиснул руки, пока его взгляд блуждал по комнате. Толку в Макдаффе не было практически никакого. Макдафф утратил всякую ценность, став лишь пустой оболочкой, жалким напоминанием о человеке, которым был прежде.  Его разум — некогда острый, подобно клинку, и опасный, словно змея, — теперь был бесповоротно искалечен. Лорд Вольдеморт тщательно и методично ломал его. Каждая пытка, каждое заклинание и каждый миг боли были инструментами в руках Тома Рэддла, которые он использовал с хладнокровной точностью. Макдафф больше не мог мыслить ясно, его воспоминания спутались в хаосе бессвязных образов, а воля к сопротивлению была выжжена дотла. Вольдеморт не оставил в его сознании ни единого целого фрагмента. Он был уверен: восстановлению это не подлежало. Разум Макдаффа превратился в бесполезные руины, и никакая магия не могла их восстановить. И всё же, несмотря на это, он оставался Макдаффом. Физическая оболочка, имя и облик сохраняли свою силу. Кто? Вопрос эхом отдавался в его сознании. Кто был настолько искусен, чтобы создать копию? И главное – зачем? Мысли об оборотнях заполнили его разум, как густой туман. Всё ли это было частью одной сети, которая всё туже затягивалась вокруг него? Или же он смотрел в неверном направлении? Том не злился. Злость была для тех, кто не умеет контролировать себя. Он просто знал, что ответы придут. Это было неизбежно, как восход солнца. Он медленно выпрямился, глядя на фолиант перед собой. В его голове уже формировался следующий шаг.  Абраксас, – имя пришло к нему снова, обрамлённое необходимостью действия. У него было время, чтобы исправить свои ошибки. Но теперь Абраксас Малфой узнает, что оно закончилось. Гермиона Гермиону встретил угрюмый домовой эльф у кованых ворот, массивных и тяжёлых, будто они веками хранили секреты рода Малфоев. За ними простиралась ухоженная аллея, ведущая к мрачному величественному зданию, чья архитектура словно впитывала в себя сумрак окружающего пейзажа. Эльф что-то бормотал себе под нос, недовольно поглядывая на гостью, но всё же почтительно поклонился и пригласил её следовать за собой. Воздух внутри Малфой-Мэнора казался густым и неподвижным, словно стены хранили дыхание тех, кто жил здесь прежде. Солнечный свет, пробивающийся сквозь высокие, арочные окна, казался странно приглушённым, едва касаясь тёмного дерева мебели и изящных гобеленов, украшающих стены. Эльф привёл Гермиону в просторную гостиную, где свет лениво разливался по паркету. В центре комнаты, в мягком кожаном кресле, сидел Абраксас Малфой. На его коленях устроился маленький мальчик — трёхлетний Люциус, миниатюрная копия своего отца. В его руках покоилась закрытая книга, страницы которой, казалось, ещё хранили отзвуки недавно прочитанной истории. Заметив гостью, Абраксас слегка приподнял бровь, затем мягко опустил сына на пол и поднялся с кресла. Его движения были грациозны и уверены, как у человека, привыкшего к контролю. Маленький Люциус, однако, не растерялся. Он сделал шаг к Гермионе, его светлые волосы отразили луч света, придавая ему вид кукольного аристократа. Склонив голову с совершенно взрослой важностью, он произнёс: — Мисс Блэк. Волшебница улыбнулась, её тёплая и искренняя реакция смягчила атмосферу комнаты. Она сделала изящный реверанс, её голос прозвучал с лёгким оттенком дружелюбной шутливости: — Мистер Малфой. Домовой эльф, появившийся так же бесшумно, как и прежде, взял мальчика за руку. Люциус на миг оглянулся на Гермиону, его серые глаза внимательно изучали её, прежде чем он исчез вместе с эльфом за дверью. Абраксас Малфой, опустившись в кресло, тяжело откинулся на спинку, его взгляд блуждал по стеклянной поверхности окна. За ним раскинулась промозглая, серая картина ноябрьской непогоды: низкое небо давило на землю, голые ветви деревьев раскачивались под порывами ветра, а где-то вдали шелестел дождь, будто шёпот.  Гермиона, не отводя взгляда от этой угрюмой сцены, подошла ближе и остановилась у окна. Её отражение в стекле сливалось с пейзажем, её черты казались бледными и эфемерными. — Прячешься? — голос прозвучал тихо, но прозрачно, без насмешки, будто вопрос был больше риторическим. — Уже две недели я не видела тебя в министерстве. Абраксас, не отрывая взгляда от дождливого горизонта, слегка кивнул. — Хотел провести время с сыном, — ответил он с какой-то странной грустью, едва заметной, но искренней. Его голос звучал мягче, чем обычно, будто сама погода смягчила его холодный баритон. — Чаю? — добавил он, повернув голову к гостье. — Да, пожалуйста, — согласилась Гермиона и опустилась в кресло напротив него. Домовой эльф появился практически бесшумно, словно из воздуха. Абраксас, лениво махнув рукой, отдал приказ, и вскоре на столе между ними появился изысканный чайный сервиз из тонкого фарфора, а рядом — серебряный поднос с аккуратно расставленными пирожными, источающими тонкий аромат лимона и ванили. Малфой налил чай, на миг задержав взгляд на тёмной жидкости в чашке, словно размышляя над чем-то важным, а затем произнёс неожиданно: — Я хочу для него лучшей жизни. Гермиона, понимая, что он говорит о Люциусе, подняла на него взгляд. Её голос прозвучал тепло, но с ноткой лёгкой укоризны: — Ты делаешь всё для этого, разве нет? Абраксас улыбнулся, но улыбка эта была какой-то печальной, почти обречённой. — Иногда мне кажется, что недостаточно. Гермиона кивнула, её лицо приняло задумчивое выражение. — Так и есть, Абраксас. Никогда не будет достаточно. Её слова прозвучали как холодная истина. Абраксас внимательно посмотрел на неё, в его взгляде сквозило уважение, смешанное с благодарностью. — Спасибо, что спасла мою жизнь, Софи, — произнёс он внезапно. Она на миг замерла, словно не ожидая услышать это. Её губы дрогнули, но она быстро овладела собой. — Он бы не убил тебя, — сказала волшебница, её голос был ровным, но в нём чувствовалась неуверенность. Даже она сама не верила в эти слова. — Ты — его семья, Абраксас. Хоть он и отрицает это, но связь между вами сильнее, чем ты думаешь. Абраксас внимательно посмотрел ей в глаза, его взгляд стал мягче, почти тёплым. — И всё же, это было смело и отважно. — Всегда пожалуйста, — с улыбкой ответила Гермиона. Она видела, как в его глазах мелькнула едва заметная тень сомнения, и вдруг поняла, что этот человек борется с самим собой. Его холодность была лишь маской, скрывающей внутренние конфликты. Мог ли он предать Тома ради сына? Малфой, будто прочитав её мысли, вдруг усмехнулся. — Слышал о твоей помолвке с Эдмундом, — его голос обрёл прежнюю язвительность, но в нём всё ещё теплился намёк на шутку. Гермиона ответила лёгким смешком. — Отец был непреклонен, он загорелся идеей породниться с Гринграссами. — Когда свадьба? — с ухмылкой спросил Малфой, его глаза хитро блеснули. — Вижу, тебя это забавляет, — сладким голосом ответила она, слегка прищурившись. — Мы оба понимаем, что этой свадьбы не будет. Официально она назначена на май, но я сомневаюсь, что к тому времени Эдмунд будет ещё жив. Абраксас тихо рассмеялся, его смех прозвучал холодно и сухо. — Я сомневаюсь, что он доживёт даже до Нового года, Софи. Слова Абраксаса резанули её по сердцу. На мгновение она почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Эдмунд Гринграсс, несмотря на всё своё ничтожество, был человеком. Заслуживал ли он смерти? И всё же она вот так спокойно обсуждала его судьбу за чашкой чая. Её цинизм пугал её саму. — Отец не поддерживает взглядов Тома, — произнесла она после короткой паузы, её голос звучал тихо, но твёрдо. — Я слышала, как он ругался с Орионом. Он грозился лишить его наследства, если узнает о его делах с Лордом. Абраксас на миг замолчал, его лицо вновь стало холодным, глаза сузились. — Значит, он умрёт, Софи, — сказал он с безжалостной прямотой. — Твоему отцу стоит изменить своё мнение, и лучше, если он сделает это быстро. Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлый груз. Гермиона ничего не ответила. Она смотрела в свою чашку, как будто в глубине тёмного чая могла найти решение, которого на самом деле не существовало.  Она знала отца Софи Блэк — его упрямство, его гордость, его презрение ко всему, что шло вразрез с его представлениями о чести и традициях. Изменить своё мнение? Никогда. А значит, его судьба была уже решена. Вздохнув, волшебница тихо поставила чашку на блюдце и поднялась. — Мой обеденный перерыв закончился, — сказала Гермиона, стараясь, чтобы её голос звучал ровно и спокойно, — мне пора вернуться в Министерство. Спасибо за чай, Абраксас. Я скучаю по нашим совместным обедам. Её взгляд на мгновение задержался на Малфое. Но он, как и всегда, выглядел непроницаемым. Лишь лёгкая полуулыбка скользнула по его губам. Гермиона повернулась и направилась к двери. — Рад был тебя видеть, — прозвучал за её спиной голос Абраксаса. Он был неожиданно тёплым, почти ласковым, словно эта короткая встреча действительно имела для него значение. — Береги себя, Софи. Она услышала его тихий смех, но не обернулась. Что-то в этом смехе показалось ей одновременно грустным и загадочным. Шагнув за порог, она покинула комнату, а вскоре и всё поместье, снова окунувшись в холодную, мрачную погоду. Гермиона шла к кованным воротам, но в её голове всё ещё оставался образ Абраксаса с сыном на руках. Его лицо, озарённое редким проявлением домашнего счастья, казалось ей почти чужим. Таким она его не видела никогда раньше. И, несмотря на его холодные слова и расчетливую натуру, в этот момент он выглядел просто отцом, человеком, который хотел защитить самое дорогое, что у него было. Когда она вернулась в Министерство Магии, серый холод внешнего мира будто затянул её в привычную суету. Но стоило ей приблизиться к двери своего кабинета, как её окликнула коллега, невысокая ведьма с живыми глазами и тонкими, слегка растрёпанными волосами. — У тебя гость, — сообщила она, приподняв бровь. — Он уже здесь минут пятнадцать сидит. И явно не в лучшем настроении. Гермиона ощутила, как внутри что-то сжалось. Было ли это интуицией или простым предчувствием, она не знала. Но что-то в словах волшебницы насторожило её. — Кто? — спросила она, стараясь не выдать своей тревоги. — Не представился, — ответила ведьма, пожимая плечами. — Но выглядит как человек, который не привык ждать. Гермиона тихо выдохнула, подавляя растущее беспокойство. Она на мгновение закрыла глаза, собираясь с мыслями, а затем решительно открыла дверь кабинета, чтобы узнать, кто же этот загадочный посетитель. В её кресле, закинув ногу на ногу и всем своим видом демонстрируя самодовольство, сидел Эдмунд Гринграсс. Его холодные глаза скользнули по ней, и в уголках губ появилась неприятная, хищная улыбка. — Мистер Гринграсс, — Гермиона натянуто улыбнулась, хотя внутри у неё всё сжалось от неприятного предчувствия. Она попыталась сохранить дистанцию, быстро прошла к своему столу и села за него, стараясь сосредоточиться на бумагах. — Эдмунд, — холодно поправил он, мгновенно поднимаясь с кресла. Его шаги были быстрыми и решительными, и прежде чем Гермиона успела что-либо сказать, он подошёл ближе, схватив её за руку. Слишком грубо. Слишком резко. — Ты избегаешь меня, — прошипел он, сдавив её запястье так, что это начало причинять боль. — Ты повёл себя со мной недостойно, — с усилием сказала Гермиона, пытаясь вырвать руку. — Я принёс тебе свои извинения, — резко перебил её Гринграсс. — И ты их приняла. Он склонился ближе, его лицо оказалось слишком близко, и от его ледяного взгляда становилось не по себе. — Софи, что случилось? — его голос стал мягче, но в этой кажущейся доброжелательности звучала угроза. — Да, я тогда был груб, но мне показалось, что ты играешь со мной. — Я не хочу выходить за тебя замуж, Эдмунд, — голос Гермионы был твёрдым, но её сердце учащённо билось, и она понимала, что эта честность может ему не понравиться. — А это уже не имеет значения, — зло усмехнулся он, сжав её руку ещё сильнее. — Ты выйдешь за меня замуж, Софи. Тебе будет намного проще, если ты будешь… послушной. — Отпусти меня! — потребовала она, пытаясь вытащить руку из его железной хватки. Эдмунд наклонился ещё ближе, его лицо исказилось от злобы. — Ты избалованная девчонка, которая не знает, как себя вести. Думаешь, я буду вечно терпеть твои капризы? — он почти плюнул ей в лицо свои слова. — Ты моя, Софи. Тебя уже отдали, и тебе лучше привыкнуть к этой мысли. Гермиона почувствовала, как её захлёстывает волна отвращения. В этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге появился Габриэль Лестрейндж. — Блэк, вообще-то здесь работают, а не устраивают личные сцены, — холодно произнёс он, бросив оценивающий взгляд на Гринграсса. Эдмунд нехотя отстранился, разжав пальцы и отпустив её руку, на которой уже начали проступать красные следы. Он сделал вид, что присутствие Лестрейнджа его не волнует, хотя на мгновение его взгляд дрогнул. — Гринграсс, — без эмоций поприветствовал Лестрейндж, внимательно наблюдая за ним. Эдмунд не ответил. Вместо этого он достал из кармана бархатную чёрную коробку и с пренебрежением бросил её на стол перед Гермионой. — Одень их на зимний бал, — сказал он, едва скрывая сарказм. — Это семейная реликвия. Затем он сделал шаг ближе, наклонился к ней так, что она почувствовала его горячее дыхание, и прошептал: — Они будут прекрасно смотреться на твоей шее, как ошейник на моей новой игрушке. Гермиона побледнела. — Убирайся! — сказала она дрожащим голосом, стараясь не выдать стоящие в глазах слёзы. Эдмунд лениво выпрямился, и на его лице заиграла насмешливая улыбка. — Мы ещё не закончили, — прошептал он на прощание, направляясь к выходу. Перед тем как покинуть кабинет, он остановился у порога, встретившись взглядом с Лестрейнджем. — Помни про украшения, — добавил он, обернувшись к Гермионе. — И не вздумай меня злить. Он выдержал паузу, прежде чем уверенно произнести: — Лестрейндж. — Гринграсс, — холодно отозвался Габриэль, но на лице его застыло презрение. Когда Эдмунд покинул кабинет, Гермиона почувствовала, как её сковывает дрожь. Она судорожно выдохнула и взглянула на Габриэля, но тот лишь молча смотрел на неё, словно давая ей время собраться. Волшебница тяжело опустилась в кресло, устало глядя на бархатную коробку. Тонкая пелена тишины, окутавшая кабинет, была нарушена только её неровным дыханием. — Не похож он на влюблённого жениха, — раздался спокойный голос Лестрейнджа, разбивая напряжённую атмосферу. Он закрыл дверь за собой, неторопливо сел в кресло напротив неё и скрестил руки на груди. — Тебе не стоит из-за него лить слёзы. Тому это не понравится. — Мне всё равно, что ему понравится! — вспылила Гермиона, её голос дрогнул, выдавая её неуверенность и усталость. Она сжала подлокотники кресла. — Я устала, — вырвалось у неё, и это признание прозвучало так просто, но так искренне. —  От всего этого. Моё тело и душа… словно утратили силы бороться дальше… Её голос оборвался, и по щекам вновь покатились горячие слёзы. Лестрейндж посмотрел на неё внимательно, чуть прищурив глаза, словно анализируя каждое её слово. Его лицо оставалось непроницаемым, но в его взгляде мелькнула едва уловимая тень понимания. — Я совершенно не подхожу для роли плеча, в которое можно выплакаться, Блэк, — сухо заметил он, поднимаясь с места. Его движение было чётким, почти отрывистым, как будто он пытался избавиться от груза чужих эмоций, которые ему не хотелось делить. Его взгляд скользнул к чёрной коробке, и уголки его губ дрогнули, намекая на презрительную усмешку. — Сходи с этим к Тому, — произнёс он, тон его был жёстким, как будто он отдавал приказ. — И не трогай это руками. Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел, оставив Гермиону одну в её кабинете. Она сидела неподвижно, уставившись на коробку, которая казалась теперь зловещей. Её мысли путались, а чувство бессилия накатывало новой волной. Зачарованное окно тихо задрожало, когда снаружи вспыхнула молния, и шум дождя, будто стучащий по её разуму, заполнил комнату. Гермиона осторожно провела пальцами по бархатной поверхности коробки, словно не решаясь заглянуть внутрь. Когда она всё же подняла крышку, то увидела на фоне глубокого чёрного бархата массивные серьги с крупными изумрудами, заключёнными в тяжёлую, вычурную оправу из тёмного золота.  Их роскошь была безвкусной и вызывающей, словно сама их форма кричала о статусе и богатстве владельца. Украшения были слишком через край: слишком массивные, слишком блестящие, слишком навязчивые. Её мысли унеслись в другое время, к другому моменту. Том. В памяти всплыла похожая чёрная бархатная коробочка, что он оставил для неё в тот вечер, когда она спасла его жизнь.  В ней лежал совершенно иной набор: небольшие, изящные серьги с аккуратными изумрудами и тонкая цепочка с кулоном, идеально их дополняющая. Украшения были скромными, но в этой скромности читалась сдержанная элегантность и подлинное величие, свойственное Лорду Волдеморту. Они не кричали о богатстве, но подчёркивали статус — тихо, уверенно, как и сам Том. Эти два подарка, словно два мира, казались ей противоположностями. Украшения Тома говорили о силе и изысканности, в них был замысел. Украшения Эдмунда — о жадной демонстрации власти, словно он хотел ослепить её, заставить покориться через вес золота и блеск камней. Гермиона на мгновение задумалась: был ли подарок Тома действительно подарком? Или он был дан ей лишь на один вечер? Слишком многое произошло с тех пор, и у неё не было возможности спросить. Да и что она могла бы спросить? Почему-то эта мысль вдруг показалась ей неважной. Она захлопнула крышку коробки. Всё это казалось бессмысленным. Её мысли вновь обратились к Тому. Она не видела его уже две недели. Две недели, за которые он не сделал ни малейшей попытки увидеться с ней. И она была этому даже рада.  Когда его не было рядом, Гермиона чувствовала себя сильнее. Казалось, что на некоторые вещи она всё ещё может повлиять, что в её руках остаётся хотя бы крупица власти над собственной судьбой.  Но когда Том был рядом… он подавлял её. Его присутствие было, словно тень, накрывающая её с головой, лишающая воли, даже иллюзии выбора. Я не могу позволить себе проиграть. Мысли Гермионы вернулись к её цели. Крестражи. Уничтожение их — единственный шанс освободиться. На этот раз ей пришло в голову имя, которое могло помочь. Гораций Слизнорт. Человек трусливый, но невероятно талантливый. Зельевар, знающий тайны, которых страшно даже касаться. Он знал о крестражах, а значит, возможно, знал и способы их уничтожить. Гермиона вытащила лист бумаги и начала писать. Письмо было тщательно выверенным: никаких прямых намёков, только просьба о встрече. Её задача — воззвать к любопытству профессора, но не насторожить его. Остаток дня прошёл в мучительных попытках сосредоточиться на работе. Но мысли витали где-то далеко, снова и снова возвращаясь к Тому, к украшениям, к крестражам. Домой идти не хотелось. Там её ждали только пустые разговоры — о зимнем бале и о её помолвке с Гринграссом. Эти темы душили её, словно петля, затягивающаяся с каждым словом. Решение пришло внезапно, словно вспышка молнии. Мне нужно увидеться с Томом. Наспех накинув чёрную мантию, Гермиона покинула здание Министерства магии. Её шаги эхом разносились по мраморным плитам пустого вестибюля, а воздух, влажный и пропитанный холодом, обрушился на неё, как только она вышла наружу. Ноябрьская ночь встретила туманом, густым, плотным, почти осязаемым, скрадывающим очертания зданий и заставляющим свет фонарей превращаться в тусклые пятна. Гермиона плотнее завернулась в мантию, её пальцы сжали воротник, но холод пробирался сквозь ткань, цеплялся за кожу. Она старалась идти быстро, избегая взгляда редких прохожих, растворённых в серой дымке. Каждый её шаг отдавался в тишине города глухим стуком каблуков по мокрой мостовой. Но быстрее идти она не могла — будто что-то невидимое, тягучее, заставляло замедляться, сомневаться, останавливаться. Она почти слышала шёпот тумана вокруг себя. Или это был её внутренний голос? Она ведь обещала себе не искать его. Не поддаваться этому странному притяжению, которое заставляло её идти туда, где она знала: он ждёт. Гермиона остановилась перед лавкой «Горбин и Беркс». Витрина, покрытая паутиной трещин и налётом времени, отражала тусклый свет уличного фонаря. Колокольчик над дверью звякнул, когда она толкнула тяжёлую створку, и этот звук разлетелся по полутёмному помещению, будто сорвавшись с уст невидимого духа. Внутри лавки царил полумрак. Пахло сыростью, пылью и чем-то едким, возможно, остатками старой магии, пропитавшей каждый уголок этого места. На полках громоздились древние артефакты, от которых веяло чуждыми тайнами. Мрак сгущался в углах, и свет единственной лампы над прилавком казался жалким, неспособным разогнать тени. Гермиона сделала шаг вперёд, и её взгляд тут же встретился с его. Том стоял за прилавком. Он выглядел спокойным. Его глаза, тёмные, глубокие, пристально изучали её, скользя по каждой детали. — Добрый вечер, мистер Рэддл, — её голос прозвучал мягко, но слишком невинно для этой атмосферы. Его губы изогнулись в лёгкой, едва заметной улыбке. — Мисс Блэк, — проговорил он, и его голос, низкий, холодный, с уловимой тёплой ноткой, будто прикасался к ней. — Чем могу быть полезен? Она почувствовала, как её щёки слегка порозовели, но сама не могла понять, от чего. Было ли это из-за холода, что до сих пор щекотал её кожу, или от смущения, оттого, что она первая решила к нему прийти? Гермиона не ответила сразу, она смотрела на него, отмечая, насколько сильно он выделяется среди этого тёмного и мрачного интерьера. Как может человек, обладающий такой силой, так ловко прятаться за маской обычного продавца? Его последователи боялись сделать лишний вдох в его присутствии, а здесь он услужливо кланялся посетителям, улыбался, будто был очаровательным консультантом, а не человеком, способным повернуть ход истории. — Я получила подарок, — наконец сказала она, положив на прилавок бархатную коробочку. — Но я не уверена в чистых намерениях человека подарившего мне украшение. — Её пальцы едва заметно задержались на крышке, будто она боялась передать этот предмет в его руки. — Я проверила заклинаниями, но не смогла ничего обнаружить. Подумала, что вы могли бы помочь. Его глаза блеснули. Лёгкая улыбка тронула его губы, но эта улыбка была скорее мрачной, чем тёплой. Том протянул руку и коснулся коробки, притянув её ближе к себе. — Разумеется, — ответил он. Его голос был слишком мягким, и это почему-то только усиливало напряжение между ними. — Прошу вас немного подождать, мисс Блэк. Он отошёл от прилавка и направился к мужчине, что стоял в углу. Пара коротких фраз, и тот, сжав шляпу в руках, быстро покинул лавку. Затем Том обратился к женщине, внимательно рассматривающей старую тиару, и, обменявшись с ней парой слов, проводил её к выходу. Всё это он делал с невозмутимым спокойствием, как будто для него не существовало времени. Когда двери закрылись, тишина стала почти осязаемой. Гермиона почувствовала, как эта тишина давит на неё, как воздух становится плотнее, насыщеннее. Том вернулся за прилавок, его пальцы вновь коснулись коробки. Он провёл палочкой над ней, и в воздухе на миг мелькнуло серебристое сияние. Он медленно открыл крышку, позволив свету лампы упасть на изумрудные серьги. — Гоблинская работа, — сказал он, его голос был почти шёпотом. Том скользнул пальцами по камням, будто чувствовал их магическую суть. Затем прошептал пару заклинаний — слова срывались с его губ так тихо, что Гермиона не могла их разобрать. Взмах палочки — и вновь тишина. Щёлкнув крышкой, он отодвинул коробку и встретился с ней взглядом. Том облокотился на прилавок, его пальцы едва касались тёмного дерева. Лёгкая усмешка скользнула по его лицу, но в глазах зажглось что-то холодное, неподвижное. Его голос, низкий и обволакивающий, разрезал напряжённую тишину: — От кого подарок? Гермиона почувствовала, как внутри всё сжалось. Казалось, он уже знал ответ и спрашивал лишь ради того, чтобы услышать, как она сама произнесёт это. Её горло пересохло, но она заставила себя говорить. — От моего жениха, — произнесла волшебница, стараясь держать голос ровным. Едва слова сорвались с её губ, как она увидела, как изменилось лицо Тома. Его насмешливое спокойствие исчезло, и в сменившем его взгляде было нечто пугающее, хищное. Она тут же пожалела о своей откровенности. Нервно поправив волосы, она старалась найти хоть какое-то укрытие от его взгляда, но в этот момент рукава её мантии слегка сползли, обнажив красные запястья. Том заметил. В следующий миг он оказался рядом, так быстро, что она не успела ни двинуться, ни что-либо сказать. Его пальцы сомкнулись на её запястье, властные и холодные, лишая её возможности вырваться. Он держал её руку крепко, как будто пытался почувствовать, что скрывают эти следы. — Откуда это? — прошептал он, его голос был низким, но в нём зазвенела стальная нота. — Это не важно, — выдохнула Гермиона, отворачивая взгляд и коря себя за беспечность. Её собственные слова звучали жалко даже для неё самой. — Софи, — прошипел Том, и в этом звуке было больше угрозы, чем во всех криках, которые она когда-либо слышала. Она замерла, пытаясь собрать остатки храбрости. — Это… это прилагалось к подарку, — пробормотала она, опуская взгляд на пол. Том молчал, но напряжение в воздухе становилось почти невыносимым. Наконец он отпустил её и выпрямился, бросив короткий взгляд на коробочку с серьгами. — Я оставлю серьги. Мне нужно кое-что проверить, — произнёс он сухо. Гермиона только кивнула, чувствуя, как тяжесть его присутствия полностью подавляет её. — Подожди здесь. Дай мне пару минут, — бросил он, исчезая в глубине лавки. Когда он вернулся, на нём уже была чёрная мантия, застёгнутая у горла серебряной застёжкой. Его движения были размеренными, но каждая деталь выдавала в нём силу. С лёгким взмахом палочки он погасил свет в магазине, и помещение погрузилось в густую темноту, нарушаемую лишь слабым светом с улицы, пробивающимся сквозь туман. Он сделал несколько шагов к Гермионе. Его руки обвили её, притянув ближе. Его губы настигли её в страстном поцелуе — сильном, требовательном. В этом движении чувствовалась не только страсть, но и что-то большее: желание доказать, что она принадлежит только ему, несмотря ни на что. — Я скучал, — прошептал он ей на ухо, его голос был тёплым и обволакивающим, но с тёмным оттенком, который она никак не могла игнорировать. Гермиона не ответила. Но Том чувствовал её дрожь, слышал её неровное дыхание. Он знал. Знал, что она тоже скучала. Иначе бы её здесь не было. — Прогуляемся? — спросил он, не отстраняясь, его губы всё ещё касались её уха. — Да, я не против, — прошептала она, её голос звучал тихо, почти смиренно. За дверью их встретила ночь, укутанная густым туманом. Туман обвивал их, словно живое существо, скрывая очертания мира и оставляя только их двоих в серой пустоте. Том невесомо коснулся её локтя, а затем его рука, уверенная и холодная, скользнула к её талии. В одно мгновение они исчезли с улицы и возникли на узкой дорожке, вымощенной крупными, неровными камнями. Гермиона слегка пошатнулась, ощутив легкое головокружение, но, взглянув вокруг, замерла. Тусклые фонари едва пробивались сквозь плотный туман, их свет казался мертвенно-бледным. Густая сырость пропитала воздух, каждый вдох холодил лёгкие, а тишина была такой вязкой, что от неё звенело в ушах. Она не узнавала это место. Парк, возможно магловский, но полностью поглощённый этой странной атмосферой заброшенности и опасности. Тени деревьев становились пугающими силуэтами, будто чьими-то скрюченными фигурами. Всё выглядело так, словно этот парк был забыт всем миром. Она вздрогнула. Быть здесь одной означало бы утонуть в этой пугающей тишине, раствориться в тумане. Но сейчас она была с Томом. И её страх перед этим местом уступал лишь страху перед ним. — Ты не искала со мной встречи, — голос Тома разорвал тишину. Это не был вопрос, и от его тона Гермионе стало не по себе. — Я… я без пяти минут замужняя женщина, — попробовала она пошутить, но её голос прозвучал фальшиво. Том остановился, повернулся к ней, и его лицо изменилось. Линии челюсти напряглись, глаза, яркие и хищные, впились в её, словно он изучал каждую её слабость. — Хочешь поиграть? — его голос был приятным, но в нём звучало что-то жестокое. Гермиона замерла. Она знала, что в подобных играх он всегда выигрывает. — Нет… мне не стоило этого говорить, — пробормотала она, чувствуя, как по спине пробегает холод. Его губы дрогнули, но это было не похоже на улыбку. Том повернулся и продолжил идти по дорожке, его шаги звучали так бесшумно, что Гермионе показалось, будто он и вовсе не касается земли. Она поспешила за ним, чувствуя, что если он исчезнет в этом тумане, она останется один на один с чем-то гораздо страшнее, чем он сам. — Эти серьги… Эдмунд мне их подарил, — начала она быстро, её голос дрожал, но она не могла остановиться. — Сказал, что я должна надеть их на зимний бал в Министерстве. Я не хочу их надевать, но боюсь, у меня нет выбора. Том замедлил шаг, обернулся. Его глаза блеснули. — Нет выбора? — повторил он, и уголки его губ изогнулись в ледяной улыбке. — Когда это тебя останавливало? Он сделал шаг ближе, его фигура в этом тумане казалась почти нереальной, словно часть самого тумана. — Понравилось быть чистокровной? Гермиона застыла, её сердце пропустило удар. Он знал. Он всегда знал, как задеть её за живое. Она молчала, но в её взгляде мелькнуло что-то, чего она не смогла скрыть. Том увидел это и усмехнулся. — Не пытайся отрицать. Ты уже почувствовала разницу, правда? — он продолжил, его голос был мягким, но в нём звучало насмешливое превосходство. — Тебе не должно быть стыдно. Это лишь подтверждает, что моя идеология верна. Гермиона подняла голову. Её голос был тихим, но твёрдым: — Тебе плевать на чистоту крови, Том. Эти слова, прозвучавшие в сыром воздухе, словно вызвали отклик в самом тумане. Она увидела, как его глаза сверкнули, и в этом свете было что-то смертельно опасное. Он рассмеялся. Этот смех был как раскат грома. — Такими словами подписывают себе смертный приговор, — холодно произнёс он. Он приблизился, и Гермиона инстинктивно отступила, пока её спина не упёрлась в шершавый ствол дерева. Том остановился, его тень заслонила тусклый свет фонаря, а глаза горели. — Тебе кажется, что ты хорошо меня знаешь? — его голос был тихим, но от каждого слова по коже пробегал холод. Его руки медленно поднялись и легли на её талию. Его прикосновение было твёрдым, властным. — Не забывай, кто я, Софи, — прошептал он, его губы оказались так близко к её уху, что она почувствовала его горячее дыхание. — Будь осторожна. Том, отстранившись на мгновение, слегка наклонил голову и галантно предложил ей локоть. Гермиона, почти не раздумывая, скользнула своей рукой по его, укладывая ладонь на его локоть. Как только их руки соприкоснулись, через её тело пробежал тёплый, странный ток, от которого сердце на мгновение замерло. Это было нечто большее, чем простое прикосновение. Это было ощущение притяжения, поглощающего и необратимого. Его мантия отгораживала её от холода, но само его присутствие давало ощущение защиты, а может, наоборот, чего-то опасного, на грани… Она чуть ближе придвинулась к его руке, стремясь прикоснуться ещё сильнее. Том уловил это мгновенно. Его глаза, холодные, но обжигающие, скользнули по её лицу. На губах появилась заметная усмешка — самодовольная, почти торжествующая. — Комфортно? — его голос был тихим. — Да, — чуть слышно ответила Гермиона, не поднимая глаз, но ощущая, что он всё видит — даже то, что она не могла выразить словами. Они шагали по вымощенным дорожкам, окутанным плотным туманом. Старые деревья возвышались над ними, словно мрачные часовые, ветви которых смутно вырисовывались в свету уличных фонарей. Этот магловский парк казался заброшенным, но было странное ощущение, будто его тишина наблюдала за ними. Том начал говорить, его голос звучал низко и спокойно. Он рассуждал о магии, делился своими знаниями, рассказывая об открытиях, теоретических концепциях и тайных учениях. Гермиона слушала завороженно, почти не отрывая взгляда от его лица. Его слова завораживали, каждая фраза была словно соткана из нитей магии, столь искусно, что невозможно было ни прервать его, ни отвлечься. — Ты так смотришь, как будто пытаешься понять меня, — внезапно сказал Том, и его тон приобрёл нотки насмешки. Гермиона замерла, не сразу понимая, что её взгляд задержался на его губах дольше, чем следовало. Она тут же отвела глаза. — Ты говоришь так, будто знаешь обо всём. Это… впечатляет, — ответила она, стараясь справиться с дрожью в голосе. Том тихо рассмеялся, звук был глубоким и почти хищным. — Знание — это сила, Софи. А сила — это то, что меня определяет. — Его пальцы едва заметно сжались вокруг её руки, не причиняя боли, но заставляя ощутить, как сильно он контролирует всё, что происходит между ними. Они шли дальше. Гермиона, забывшись, начала говорить о чём-то своём: о магии, о теории трансфигурации, даже о редких ошибках, которые она допускала на уроках в школе. Том слушал молча, изредка кивая или задавая вопросы. Он не перебивал, не высмеивал её, даже когда она замечала за собой логические ошибки. Это было так… непривычно. Она чувствовала себя интересной, нужной, даже если знала, что это чувство он может вызывать намеренно. — Ты был бы хорошим преподавателем, — вдруг сказала она, обернувшись к нему. Том слегка приподнял бровь, будто бы издеваясь. — Преподавателем? Думаешь, я способен довольствоваться такой ролью? — его голос звучал холодно, но с интересом. — Ты можешь быть кем угодно. Это не уменьшает твоих талантов. — Гермиона осеклась, поняв, как мягко это прозвучало, и сжала губы. Том снова усмехнулся, но ничего не ответил. Они шли ещё минут десять, пока волшебница не остановилась. Она отпустила его руку, заставив его обернуться. Его плащ легко взметнулся вокруг ног. Его фигура была тёмным силуэтом на фоне тумана, а глаза светились, словно бы он предвидел её вопрос. — Ты что-то хочешь сказать? — его голос был теперь чуть тише, но в нём чувствовалась властность, которая лишала её способности мыслить ясно. Гермиона сделала вдох, чувствуя, как учащается её пульс. — Можно мне остаться сегодня у тебя? — её голос дрогнул, она казалась себе жалкой. — Достаточно только попросить, — сказал он, его голос был низким и обволакивающим, как шелковая ткань. Гермиона попыталась заговорить, но слова застряли в горле. Она отвела взгляд, ощущая, как под его пристальным взором у неё слабнут колени. — Пожалуйста, — прошептала она, но голос её дрогнул, а глаза упрямо смотрели вниз. — Не так, — произнёс он резко и громко. Гермиона вздрогнула от неожиданности. Его пальцы вдруг оказались под её подбородком, заставляя её поднять голову. — Скажи это правильно. — Прошу тебя. Позволь мне остаться с тобой. Его губы изогнулись в удовлетворённой усмешке, и он шагнул к ней ближе. Её дыхание замерло, когда он наклонился, а затем его губы накрыли её, горячие, властные, требовательные. Этот поцелуй лишил её сил, ноги едва держали её. Когда он отстранился, на его лице застыло выражение удовлетворения, но его голос всё ещё был холоден и строг. — Помни, Софи, что ты сама об этом попросила. И что я всегда беру то, что хочу. Он притянул её ближе, резко, властно. Поцелуй был грубым, почти жестоким, но она не смогла сопротивляться — и не хотела. Её руки сами собой поднялись к его груди, но он тут же поймал их, удерживая так, будто хотел показать, кто здесь главный. Туман закрутился вокруг них вихрем, скрывая всё, кроме их двоих.