Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Тридцать седьмая глава Гермиона Гостиная поместья Розье была лишена уюта: строгие линии мебели, мраморный камин, в котором едва тлели угли, и готические узоры на окнах создавали атмосферу, словно воздух сам по себе был холодным. Но Гермиона находила в этом месте что-то, что напоминало ей о Томе — о его холоде, контроле, загадочности. Она сидела на бархатном диване, её спина была прямая, а руки обхватывали фарфоровую чашку чая, который давно остыл. Рядом на диванах сидели трое мужчин: Антонин Долохов, Морвен Нотт и хозяин дома, Эван Розье. Их присутствие только усиливало напряжение, повисшее в воздухе. Разговор, который они вели, был серьёзным, а иногда и слишком ожесточённым. — Это была одна из самых глупых идей, которые я когда-либо слышал! — резко сказал Долохов, обращаясь к Гермионе, но его взгляд пронизывал Розье. — Тащить её в Брест тоже не было мудрым решением, Долохов, — спокойно парировал Эван, поднимая взгляд от своей чашки. — Тем не менее, ты это сделал. Долохов скривился, но промолчал. Нотт, всегда сохранявший рассудительность, взял слово: — Результатом Лорд останется доволен, — уверенно сказал он, откинувшись на спинку кресла. — Мы узнали даже больше, чем планировали. А значит, с заданием справились. Гермиона нервно провела пальцем по краю чашки, её лицо было бледным, но она старалась сохранить самообладание. — Если он узнает, каким образом… — начала она, её голос дрожал. — Он не узнает, — спокойно, почти равнодушно перебил её Нотт. — Он всегда знает, — прошептала Гермиона, сжав руки на чашке так крепко, что они побелели. Тишину разрезал звук открывающейся двери. Все головы повернулись, и в комнату вошёл Лорд Вольдеморт. Его шаг был беззвучным, но уверенным. Атмосфера в комнате изменилась мгновенно. Даже Долохов, обычно дерзкий, выпрямился, как школьник перед строгим учителем. Но Вольдеморт, казалось, не замечал остальных. Его глаза были прикованы к Гермионе. Его взгляд был ледяным, но губы искривила холодная, притворно ласковая улыбка. — Дорогая, — произнёс он голосом, от которого кровь стыла в жилах. — Мы так давно не виделись. Видимо, ты была очень занята. Или… может быть, моё общество больше не доставляет тебе удовольствия? Гермиона почувствовала, как её сердце ушло в пятки. Его голос звучал слишком мягко, чтобы это было правдой. Её ноги как будто приросли к полу, но она заставила себя подняться, руки дрожали, чашка чуть не выпала из пальцев. — Мой Лорд… — начала она, но голос её предал. — Подойди, Софи, — тихо сказал он, делая ещё шаг вперёд. Его тон был почти ласковым. Гермиона сделала шаг назад, словно стараясь сохранить расстояние между ними, но Вольдеморт двинулся быстрее. Остальные не смели проронить ни слова. Гермиона сглотнула, её взгляд метался между ним и остальными, но помощи ждать было бессмысленно. — Я… — начала она, но Лорд Вольдеморт поднял руку, заставляя её замолчать. — Тш-ш, — прошипел он. Его голос был низким, бархатным. — Ты побледнела, милая, — ласково прошептал Тёмный Лорд. Он сделал ещё шаг вперёд, наклоняя голову, словно наблюдая за её реакцией. Гермиона ощущала нарастающую тяжесть в груди, как будто сама его близость была невыносимой. — Кордис Круцьяре!— произнёс Лорд Вольдеморт, его палочка резко рванулась в её сторону. Боль накатила мгновенно. Гермиона почувствовала, как будто невидимая рука сжала её сердце, вырывая его из груди. Её губы раскрылись, но крик застрял где-то в гортани, будто весь воздух исчез. Она схватилась за горло, пытаясь сделать хоть один вдох, но легкие не подчинялись. Грудь пылала, а в голове был только один ужасный вопрос: как долго это продлится? Её ноги подкосились, и она рухнула на пол, обхватив себя руками. Мир вокруг будто поплыл. И только когда действие заклинания внезапно прекратилось, Гермиона судорожно вдохнула, срываясь на кашель, хватая ртом воздух, словно утопающий, выбравшийся из воды. — О, я ещё не закончил, — тихо, но угрожающе сказал Вольдеморт, его глаза пылали, отражая всю глубину его ярости. Он поднял палочку снова, её кончик засветился зловещим фиолетовым светом. —Абиссо Иммерсио! В тот же миг Гермиона почувствовала, как мир вокруг исчезает. Её сознание наполнила иллюзия: она тонула. Вода, невидимая, но ощутимая, сдавливала её тело, холод и давление усиливались с каждой секундой. Она пыталась вдохнуть, но казалось, что её легкие заполнились водой. Грудь разрывалась от боли, взгляд мутнел, в голове звенело, как будто она падала всё глубже в бесконечное, ледяное озеро. Её руки бессильно скользнули по полу. Всё погрузилось в темноту. Когда Гермиона медленно открыла глаза, комната казалась размытой, словно её тело всё ещё не вернулось полностью из мрака иллюзии. Она лежала на полу, её руки тряслись, а дыхание, хоть и вернулось, оставалось прерывистым. — Мой Лорд, это была моя просьба, я виноват, — голос Эвана Розье долетел до неё сквозь шум в ушах. Волшебница приподняла голову, её взгляд расфокусировался, но она сумела различить Розье. Он стоял перед Томом на коленях, его голос звучал ровно, но в нем угадывалось отчаяние. А значит, ты всё-таки не остался в стороне. Внезапно мир вокруг поглотила абсолютная тишина, как если бы сам воздух замер, готовый раскрыть тайну, скрытую в мгновении. Ни шороха, ни движения. И вдруг — тяжёлый, почти осязаемый удар, что разорвал звуковую пустоту, как гром среди ясного неба. Гермиона едва повернула голову, её взгляд замер на теле Розье, которое безжизненно обрушилось на отполированный пол. Эван, хотя и был явно охвачен болью, не издал ни звука. В этот момент, несмотря на всё, что происходило вокруг, для Гермионы было важно лишь одно: он всё ещё двигался. А значит, он был жив. Волшебница с трудом встала и выпрямилась, чувствуя, как каждая мышца её тела протестует. Голова кружилась, но она нашла в себе силы поднять глаза. Том стоял напротив неё, неподвижный, но с таким выражением лица, что его наслаждение от происходящего не оставляло сомнений. Он ждал. Он наблюдал, как она ломается. — Позволь объяснить, — набравшись смелости, едва слышно произнесла она. Голос её дрожал, но в нём всё же была попытка сохранить достоинство. — Мне не нужны твои жалкие оправдания! — Лорд Вольдеморт перебил её, выплёвывая слова с такой ненавистью, что они словно физически ранили. — Ты принадлежишь мне, и я уже предупреждал тебя! Гермиона почувствовала, как ярость и страх борются в её груди. Её сердце билось так громко, что она едва слышала свои слова. — Я не вещь! — выкрикнула она, её голос сорвался на отчаяние. — И я не помню, чтобы клялась тебе в верности! Её слова, как раскат грома, повисли в воздухе. Ошибка. Она поняла это мгновенно, когда его глаза вспыхнули. Нет, они загорелись кровавым огнём. Перед ней больше не стоял Том Рэддл, которого она знала. Теперь это был Лорд Вольдеморт во всей своей ужасающей, жестокой сущности. — О, это легко исправить, — произнёс он, растягивая слова с хищной улыбкой. В следующую секунду он оказался перед ней, схватив её за руку с такой силой, что Гермиона вскрикнула. Его пальцы сдавливали её запястье, словно тиски, и прежде чем она успела понять, что происходит, палочка в его другой руке вспыхнула. Её кончик блеснул зловещим светом, превращаясь в тонкий, острый клинок. Клинок легко и безжалостно прорезал её ладонь. Боль промчалась огненным вихрем, заставив её закричать. Она попыталась выдернуть руку, но Том лишь сильнее сжал её, наслаждаясь видом алых капель, которые стекали по её пальцам и падали на пол, оставляя следы на паркете. Гермиона задыхалась от боли, её дыхание стало прерывистым. Она почувствовала, как кровь обжигает кожу, струясь по руке и капая на подол платья. — На колени! — ледяным тоном приказал Вольдеморт, его голос прозвучал как удар хлыста. Гермиона не двигалась. Она зажала рану, надеясь хоть немного остановить кровотечение. Грудь тяжело поднималась, её взгляд был прикован к полу. Лорд Вольдеморт снова подошёл ближе, его тень накрыла её, как смертельный плащ. Он резко надавил ей на плечо, вынуждая подчиниться. — На колени, — повторил он, его голос был низким и угрожающим. Гермиона рухнула. Её колени с глухим стуком ударились о деревянный паркет, и этот звук, казалось, разнёсся эхом по комнате. Её плечи дрожали. Слёзы потекли по щекам, смешиваясь с отчаянием. Она была сломлена. Вольдеморт молча смотрел на неё сверху вниз, его лицо озаряла победная улыбка. Ему не нужно было больше слов. Его власть была абсолютной. — Ты не выглядишь счастливой, — лениво заметил Тёмный Лорд, наблюдая за её жалким видом с лёгкой улыбкой, которая казалась ядовитой. — Может, тебе не хватает… атмосферы? Он взмахнул палочкой, и тьма мгновенно обрушилась на комнату, поглощая каждый луч света, как будто сама ночь подчинилась ему. Затем резкий жест — и все канделябры разом вспыхнули алым пламенем. Языки огня трепетали, издавая зловещее шипение, от которого кровь стыла в жилах. Ещё один взмах — и воздух в комнате стал густым, тяжёлым, словно пропитанным магией. Прямо над головой Гермионы медленно появился символ — Черная метка, извивающаяся змея, выползающая из черепа. Она словно ожила, шипела и скользила, её взгляд был живым, хищным, пронизывающим. Метка тлела кроваво-красным светом, отбрасывая тени, которые плясали на стенах, словно демоны. Гермиона всхлипывала, её затуманенный слезами взгляд был прикован к чёрным ботинкам Вольдеморта и подолу его мантии. Её тело дрожало, а внутри росло невыносимое ощущение собственного бессилия. Это моё сердце так стучит или его? Резкое движение. Лорд Вольдеморт схватил её за руку. Его пальцы, холодные и сильные, словно ледяные когти, впились в её кожу. Гермиона очередной раз вскрикнула. Он заставил её вытянуть руку вперёд, открывая предплечье, где у его последователей горела метка верности. — А может быть, ты хочешь Чёрную Метку? — произнёс он с издёвкой, едва заметно наклоняя голову. Взмах палочки. Её кончик медленно, почти интимно, коснулся кожи на предплечье Гермионы. И в тот же миг из точки касания разлилась дикая, разрывающая боль. Её рука загорелась огнём, хотя на коже не было видно ни ожогов, ни следов. Это была магия, более жестокая, чем физическая боль. Гермиона закричала, выгибаясь, но тело оставалось скованным, словно парализованным заклинанием. Её крик смешивался с биением собственного сердца и треском магической энергии, которая искрилась вокруг его палочки, как молнии, проникая в её плоть и душу. Боль была всепоглощающей, пронизывая каждую клетку её тела. Том убрал палочку, но руку не отпустил. Боль исчезла так же внезапно, как появилась, оставив за собой ощущение пустоты и слабости. Гермиона, дрожа, мотала головой, её лицо блестело от слёз. — Жалкая. Слабая, — прошипел он, сжимая её руку чуть сильнее. Его голос был ледяным, но в то же время источал непоколебимую силу. Тёмный Лорд убрал палочку, но руку не отпускал. Гермиона тяжело дышала, её рука горела от боли, словно раскалённое клеймо всё ещё оставалось на её предплечье. Но это была лишь тень магии, невидимые цепи, которыми он окутывал её разум и тело. — Не хочешь? — произнёс Лорд Вольдеморт, его голос звучал мягко, почти задумчиво, как у кукловода, который разочаровался в своей марионетке. — Какая жалость… Его губы тронула холодная усмешка, тень которой на мгновение вспыхнула в глазах, как отголосок скрытой ярости. Том резко отпустил её руку, будто с явной брезгливостью, и наблюдал за тем, как она тут же прижала её к груди, словно пыталась спрятать своё унижение. — Умоляй меня о милосердии, — холодно бросил он, и его слова, как нож, вонзились в её сознание. Гермиона не ответила. Её взгляд упал на его черные лакированные ботинки, сиявшие в красном свете канделябров. Она слышала только звук собственного дыхания. — Умоляй, — повторил он, его голос зазвучал ниже, опаснее, пробуждая ледяной ужас где-то глубоко внутри неё. Она по-прежнему молчала, её плечи тряслись, но она не могла выдавить из себя ни звука. — Софи, — его голос стал резким, как удар плетью. Она вздрогнула, и её плечи опустились ниже, словно под тяжестью невидимой магической силы. — Том… — прошептала она, её голос был слабым, едва различимым. — Нет! — его ответ прозвучал резко, заставив её вздрогнуть. Она судорожно вдохнула и с трудом проговорила: — Мой Лорд… — У меня заканчивается терпение, — предупредил он, его глаза горели. Гермиона едва слышно выдохнула: — Повелитель… — Громче, — приказал он, и его голос, полный железной власти, заставил её снова вздрогнуть. — Повелитель, — повторила она чуть громче, но всё ещё дрожащим голосом, слёзы продолжали стекать по её лицу. Она подняла на него глаза. Этот взгляд, полный слёз и боли, вдруг обрёл странную твёрдость. Она всё ещё стояла на коленях, но её лицо выражало нечто иное — отчаянную решимость, последнее сопротивление перед тем, как сдаться. — Нет, — произнесла она, её голос дрожал, но был исполнен твёрдости. — Убей меня. Сделай это. Я не стану умолять. На его лице не дрогнул ни один мускул, но в глазах мелькнул тёмный блеск. — Убей меня! — повторила она, её голос крепчал, словно она бросала вызов самой смерти. Он стоял молча, оценивающе глядя на неё. Его пальцы едва заметно сжали палочку. — Глупая девчонка, — наконец произнёс он, почти с разочарованием. Его голос стал тише, но от этого звучал ещё более угрожающе. — Великолепно. Он поднял палочку. — Круцио. Магия обрушилась на неё, как чёрный шторм, заполнивший всё её тело. Гермиона упала на пол, и крик, полный боли и ужаса, разнёсся по комнате, казалось, заполнив всё пространство и даже вырываясь наружу. Эта боль была немыслимой, непереносимой. Она пронизывала её разум, обжигала нервы, словно тысячи кинжалов одновременно вонзались в неё, снова и снова. Каждую секунду ей казалось, что это конец, что её сознание вот-вот потухнет, но заклинание, как безжалостный зверь, возвращало её обратно, не позволяя провалиться в забвение. Магия разрывала её тело и разум, оставляя только пепел от её воли. Когда боль, наконец, начала угасать, Гермиона лежала неподвижно, будто погребённая под толщей льда. Её тело больше не принадлежало ей, а разум был разорван на части. Он подошёл ближе, и она почувствовала его. Его дыхание коснулось её уха, горячее, как кипяток, обжигающее кожу. Она невольно вдохнула, и в нос ударил глубокий, тягучий запах кедра и сандала, смешанный с чем-то тёмным, необъяснимым. Этот запах проник в её сознание, наполняя его страхом и странным трепетом. — Не сегодня… — его голос зазвучал низко, обволакивающе, и он сделал паузу, растягивая следующее слово, будто наслаждаясь им. — Любимая, — произнёс он медленно, почти чувственно, словно смакуя это слово, как яд. Её бросило в дрожь, каждая клеточка её тела содрогнулась от этого шёпота. Его руки, неожиданно нежные, мягко подняли её. Он посадил её, облокачивая о холодную стену, словно обращался с чем-то хрупким. — Надеюсь, этот момент навсегда останется в твоей памяти, — произнёс он тихо, его голос был шелковистым и едва слышимым, но от этого ещё более пугающим. Он наклонился, его губы коснулись её в лёгком, почти невесомом поцелуе. И всё же этот поцелуй был хуже боли, хуже пытки. В нём было что-то нечеловеческое, разрушающее до самых глубин. Он поднялся, его фигура возвышалась над ней, словно сама Тьма, принявшая человеческий облик. — Приведи себя в порядок, Софи, — бросил он, как будто ничего не случилось. — Завтра мы отправляемся на чемпионат мира по квиддичу. Его мантия взметнулась, когда он развернулся и скрылся в коридоре. Тишина окутала комнату, нарушаемая только её хриплым дыханием. Свет начал медленно возвращаться, заполняя гостиную. Чёрная метка в воздухе растаяла, оставив после себя еле заметный дымок. Тёплые руки вдруг легли ей на плечи, их прикосновение было мягким, почти обнадёживающим. Низкий голос, с хрипотцой, шепнул ей на ухо: — Всё закончилось, птичка. Всё хорошо. Его интонация была успокаивающей, словно он хотел убедить её — и, возможно, самого себя — что кошмар остался позади. Это был Долохов. Он опустился рядом, обнял её осторожно и прижал к своей груди. Его тёплая ладонь, уверенная и сильная, скользнула по её спине, словно пыталась стереть невидимые следы боли. — Всё будет хорошо, ты в безопасности, — тихо повторял он, как будто его слова могли воздвигнуть стену между ней и тенью, что только что покинула комнату. Но Гермиона знала: это была иллюзия. Его объятия не могли согреть ту ледяную пустоту, которая поселилась внутри. Они не могли защитить от того, что оставил после себя Лорд Вольдеморт. Она медленно подняла глаза, взгляд был затуманен слезами, она чувствовала, как её душа разорвана на части, каждая клеточка кричала от пережитого. Но хуже всего было осознание — это лишь конец одного кошмара. И начало другого.