Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Двадцать вторая глава Том Молния вновь разорвала тьму Уилтшира, на мгновение осветив старые деревья Грейт-Ридж-Вуд. Дождь падал тяжёлыми каплями, почти заглушая все звуки, кроме далёкого раската грома.  Но даже буря не могла скрыть треск магии, которая озарила крыльцо старого охотничьего домика. С громким хлопком появился высокий силуэт – фигура в чёрной мантии, пропитанной водой и кровью. Капюшон скрывал его лицо, но ярко-красные глаза пылали из тени. Лорд Волдеморт вошёл внутрь, оставляя на деревянном полу мокрые следы, смешанные с алыми пятнами. – Повелитель, – Антонин Долохов поднялся с места, склоняясь в глубоком поклоне. Его обычно резкий голос был неожиданно тихим. Долохов не боялся смерти, но он знал, что бывают худшие вещи, чем смерть. А его господин сегодня выглядел так, будто готов причинять именно их. Не говоря ни слова, Том снял капюшон. Его лицо было бледное и острое. Он окинул комнату долгим взглядом, будто оценивая её пригодность для чего-то гораздо более важного, чем просто ночлег. Камин горел, создавая иллюзию уюта, но Том едва обратил внимание на тепло. Он прошёл вглубь комнаты, на мгновение задержавшись у стола, чтобы стряхнуть воду с мантии. Тёмная кровь оставила на полу липкие разводы, что заставило Долохова нервно сглотнуть. – Угадай, где я был. – голос Тома был хриплым. Долохов взглянул на мантию, на разводы крови, и его разум начал перебирать варианты. – Во Франции, мой Лорд? – он попытался звучать уверенно, но сам знал, что голос колеблется. Лорд Вольдеморт медленно развернулся к нему: – Ты говоришь, как трусливый мальчишка. Слабость в твоём голосе раздражает меня. Долохов ощутил, как пот стекает по его спине, но не посмел ни двинуться, ни ответить. – Да, – продолжил Том, медленно снимая промокшую перчатку с одной руки. – Я был во Франции. И знаешь, что забавно? Французы не так легко сдаются. Но это их не спасёт. – Они мертвы? – голос Долохова сорвался на шёпот. Том ухмыльнулся, но его улыбка была пугающей, безжизненной. – Конечно, нет, – протянул он. – Смерть – это избавление. Я лишь немного… поиграл с ними. Позволил им осознать, что каждый вздох – это подарок, который я могу забрать в любой момент. Он подошёл к креслу у окна и сел с грацией хищника. Его палочка лежала в руках, и он медленно провёл по ней пальцами, будто успокаивая её. – Я устал, Антонин, – вдруг признался он, его голос стал тише, но напряжение в комнате лишь усилилось. Долохов рискнул сделать шаг ближе и спросил так, как бы спросил друга: – Дела во Франции пошли хуже, чем ты ожидал? – Напротив, – Том ухмыльнулся, глядя на пламя камина, словно находил в нём что-то бесконечно далёкое и важное. – Всё прошло даже лучше, чем я рассчитывал. Но Макдафф… Макдафф слишком смел. Он думает, что равный мне. Он поднял глаза на Долохова, и в этот момент алый свет вновь мелькнул в его зрачках. – Я хочу, чтобы он страдал, – сказал Том тихо, но в его голосе звучала ледяная решимость. – Одно слово,  – Не сейчас, – оборвал его Том. – Ещё слишком рано. Я жду момента, Антонин. И, когда он наступит, я хочу, чтобы Макдафф умолял меня о смерти. Долохов отвёл взгляд, будто опасался, что взгляд Вольдеморта проникнет в его душу. Он перевёл глаза на руки лорда и снова заметил засохшие разводы крови. – Это было необходимо, – Том заметил его взгляд и усмехнулся. – Они не хотели говорить. Пришлось убедить. Ты бы удивился, как много можно узнать, если нажать на правильные точки. Антонин сглотнул: – Мой дом в твоём распоряжении, Том. – Отправляйся в Париж, – жёстко и резко приказал Лорд Вольдеморт, меняя тему. – Присмотри за девчонкой. У меня плохое предчувствие. — Боюсь, у меня нет портключа, который… — начал было Долохов, но, уловив острый, сверлящий взгляд Тома и заметив, как его пальцы чуть сильнее сжали палочку, быстро поправился: — Я займусь этим, мой Лорд. Рэддл молча наблюдал за Антонином. В голове Тома мелькнула мысль: одним заклинанием можно прекратить эту бесконечную череду оправданий. Он даже на секунду представил, как легко Долохов рухнет к его ногам. Но это желание исчезло так же быстро, как и возникло. — Чего ты ждёшь? — наконец проговорил Вольдеморт, его голос, несмотря на спокойствие, был подобен удару плетью. Долохов напрягся, не посмев возразить. Он хотел уйти достойно, но время поджимало, а нервы, пусть он и старался это скрыть, были напряжены до предела. — Сейчас! — резко бросил приказ Лорд Вольдеморт, сжимая палочку. Этого было достаточно. Долохов, не проронив больше ни слова, исчез с сухим хлопком аппарации. В спешке он оставил за столом свой недоеденный ужин и мантию. Лорд Вольдеморт проводил его взглядом, затем встал из кресла и подошёл к окну. — Без портключа… — с насмешкой пробормотал он. — Антонин, тебе бы следовало знать, что я терпеть не могу оправданий. Том знал, что Долохов выполнит приказ. И всё же внутри него теплился глухой раздражающий огонь – не из-за Антонина, а из-за чего-то куда большего. Его руки дрогнули, а палочка в руке словно отозвалась тихим магическим шепотом. Том прошёлся по комнате. Его шаги, тихие и размеренные, звучали в тишине дома, как зловещее эхо. Гермиона Гермиона уснула лишь под утро, утомлённая постоянным ожиданием беды. Её разум твердил, что Том может появиться в любой момент, и каждый шорох, каждый порыв ветра за окном заставлял её хвататься за палочку. Она снова и снова проверяла защитные заклинания, накладывая новые — невидимая серебристая сеть вибрировала в воздухе, обвивая стены, как лианы. Она знала, что, если Лорд Вольдеморт решит явиться, это не остановит его, но хотя бы даст время… Возможно, долю секунды. К утру сил не осталось. Лишь когда первые лучи солнца пронзили окно, Гермиона позволила себе задремать, чувствуя слабое, обманчивое утешение дневного света. Второй день Конгресса начался так же скучно как и закончился первый. Волшебник в мантии цвета фуксии, украшенной блестящими рунами, размахивал руками, рассказывая о символизме волка в майской культуре. Его палочка, зажатая в правой руке, изредка выпускала искры, которые складывались в фигуры животных, парящих над аудиторией. Зал вяло реагировал на происходящее: кто-то записывал тезисы в магические свитки, кто-то лениво зевал, прикрывая рот рукой. Гермиона не слушала. Она сидела за своим местом, сосредоточенно вырисовывая руны на пергаменте, будто пыталась вспомнить, какой завиток где должен находиться. На самом деле её мысли блуждали в другом месте, крутясь вокруг образа Тома и вчерашней встречи. Лестрейндж сидел рядом, его равнодушный взгляд изредка задерживался на часах. Он постукивал палочкой по столу, и каждый удар оставлял на деревянной поверхности светящийся отпечаток, который через секунду исчезал. И вдруг тишину зала разорвал громкий хлопок. Дверь с грохотом распахнулась, и внутрь ворвался волшебник с буйной гривой седых волос. Его мантия была измята, а лицо побледнело, словно он только что увидел привидение. На мгновение он замер, тяжело дыша, затем решительно подошёл к председателю Конгресса. Его палочка в руке слегка подрагивала. — Уважаемые волшебники и волшебницы! — Голос председателя, обычно ровный и уверенный, дрогнул. Он поднялся со своего места, а рука сжимала палочку. — Сегодня ночью произошло нападение стаи оборотней на магическое поселение в Западной Германии. — Он сделал паузу, медленно перевёл дыхание. — Убито шесть волшебников, есть раненые. Зал зашумел, будто под его сводами внезапно пронёсся ураган. Некоторые вскочили с мест, размахивая руками, другие замерли в ошеломлении. Волшебник в фуксии быстро покинул трибуну, растерянно оглядываясь. — Как удобно, не правда ли? — Гермиона прищурилась, бросив ледяной взгляд на Лестрейнджа. Её голос был тихим, но в нём звучал злой сарказм. — Подозреваешь, что это моих рук дело? — равнодушно спросил Лестрейндж, слегка улыбнувшись. Гермиона знала, что нет. Но её охватило мучительное чувство: это не могло быть совпадением.  Том был зол вчера. Его ярость всегда была разрушительной. Может, он сам потерял контроль и в пылу ярости превратился в оборотня, напал на них… Эта мысль вызвала у неё нервный смешок. Она представила Лорда Вольдеморта, превращающегося в зверя: его элегантная мантия разрывается, кожа покрывается шерстью, а его всегда идеально выверенные жесты становятся дикими. Картина была настолько нелепой, что она чуть не засмеялась вслух. О, это бы убавило с него немного лоска. — Он вчера был зол, — заметила Гермиона, наконец обратившись к Лестрейнджу. Тот на мгновение поднял на неё взгляд. — Я заметил. — Я думала, всё прошло так, как он хотел. — Так и есть, — его голос был тихим, но в нём звучала странная усмешка. — Тогда что его разозлило? Лестрейндж слегка наклонился к ней, так близко, что Софи почувствовала едва уловимый запах его магии — что-то пряное. — Том не любит делиться, — произнёс он с двусмысленной улыбкой. Гермиона всё поняла. И от этой мысли внутри стало ещё тревожнее. Был объявлен перерыв. Коридоры конгресс-центра наполнились шумом: волшебники сбивчиво обсуждали случившееся.  Их разговоры текли, как мутные реки, полные слухов и домыслов. То и дело слышались фразы о «проклятых тварях» и «варварских стаях», а кто-то уже вовсю выдумывал кощунственные истории о том, как оборотни «поедали своих жертв» или использовали магические ритуалы. Гермиона, стоя у окна, старалась не слушать. Её взгляд был прикован к хрупкому стеклу, за которым раскинулся парк с величественными магическими деревьями, их кроны переливались серебристым светом — результат работы древних защитных чар. Но этот свет не приносил ей утешения. В голове гудел рой мыслей, а тревога заполняла каждую клеточку. Ей предстояло выступление от имени Бюро магического законодательства Великобритании. Это значило, что совсем скоро она должна будет подняться на трибуну и произнести речь.  Заранее подготовленный текст теперь казался ей пустым и даже лицемерным. Как она могла говорить о правах оборотней после этого кровавого нападения? Она знала, что большинство волшебников в зале воспримут её слова как оправдание убийств. — Если хочешь, я могу сказать пару слов вместо тебя, — раздался рядом низкий голос Лестрейнджа. Он стоял, скрестив руки на груди, и его дружелюбная улыбка явно была натянутой. Гермиона повернулась к нему с претензией во взгляде: — Ты заранее знал, что так будет! — её голос был негромким, но в нём звенело обвинение. Лестрейндж приподнял бровь, его губы изогнулись в лёгкой, почти издевательской улыбке. — Как я мог знать заранее о таком кощунственном поступке тварей, которых ты так яро защищаешь? — его тон был полон ехидства. Гермиона нахмурилась. — О нет, после таких слов я уж точно не дам тебе говорить от моего имени. — Она сделала шаг к нему, добавив с лёгкой насмешкой: — А ведь я уже почти согласилась. — Не глупи, Блэк! — в его голосе появилась неприкрытая обеспокоенность. — Ты только опозоришь себя, да и наше Министерство. Гермиона холодно улыбнулась: — Я всё ждала, когда ты начнёшь свою пропаганду, Лестрейндж. Но ты просто ждал подходящего момента. Не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла, оставив его одного в коридоре. Когда настало её время, Гермиона поднялась на трибуну. Зал встретил её тяжёлым молчанием, прерываемым лишь шёпотом. Взгляды волшебников прожигали её насквозь. Гермиона вдохнула глубже, крепче сжав палочку в руках, которая теперь едва заметно пульсировала голубым светом. — Уважаемые маги, — начала она, и её голос разнёсся по залу, усиленный заклинанием Сонорус. — Мы здесь не для того, чтобы искать виновных. Мы здесь, чтобы предотвратить такие трагедии в будущем. Она начала говорить о правах оборотней, о том, что их изоляция только подталкивает к насилию, делая их мишенью для ненависти. Гермиона подчеркнула, что, если бы их обучали магии и интегрировали в общество, они могли бы управлять собой, не полагаясь на вожаков, которые часто направляют их в худшую сторону. — Мы боимся их, потому что не понимаем. Но страх не причина для ненависти. Великобритания готова сделать шаг навстречу — мы готовы говорить, обсуждать и искать решения вместе с вами. Её слова вызвали бурю эмоций. По залу пронёсся гул негодования, несколько человек вскочили с мест, возмущённо жестикулируя. — Как вы смеете оправдывать убийц?! — Они нас уничтожат, если мы дадим им такую власть! Шум становился всё громче, превращаясь в хаос. Председатель, нахмурившись, резко взмахнул палочкой. С её кончика разлился оглушительный звук, заставив всех замолчать. — Порядок! — его голос был ледяным. — Ещё одна вспышка хаоса, и представители стран-нарушителей будут исключены из участия в конгрессе. Когда в зале восстановилась тишина, слово взял Лестрейндж. Его манера была совершенно иной. Он говорил спокойно, но его тон был прохладным, почти насмешливым: — Конечно, Великобритания готова обсуждать этот вопрос. Но давайте будем честны: сейчас наша главная цель — защитить волшебников от подобного рода трагедий. Пока эти твари представляют угрозу, мы не можем позволить себе подвергать риску ни одного из наших граждан. Он выразил соболезнования семьям погибших, подчеркнул, что безопасность волшебного мира — приоритет Министерства Магии. Его слова звучали убедительно, и к концу речи в зале снова воцарилась напряжённая тишина. Гермиона слушала его, скрестив руки на груди. Она фыркнула, когда он закончил, но не стала возражать. Её собственные слова, пламенные и эмоциональные, казались теперь утонувшими в его холодной дипломатии. Она покинула зал, чувствуя, как тяжёлый груз мнений волшебников давит на её плечи. Однако в душе горело тихое, но упрямое чувство правоты. Она знала, что её слова были услышаны. И кто знает — может быть, это было только начало. Гермиона решила больше не возвращаться в зал. Тяжесть последних событий и необходимость продумывать следующий шаг полностью выбили её из сил. Даже не попрощавшись с Лестрейнджем, она покинула здание конгресса. Улицы Парижа всё ещё хранили следы вчерашней грозы. Асфальт блестел влажным блеском, от него поднимался слабый пар, а в воздухе витал запах озона, мокрой зелени и старого камня. Город жил своей привычной жизнью — волшебники и магглы сновали по делам, не подозревая о том, что мир вокруг них может быть намного сложнее, чем кажется. Гермиона шла без определённой цели, позволяя своим мыслям кружиться хаотичным вихрем. Поэтому Лестрейндж был таким спокойным. Он знал, что мои слова ничего не изменят. Она снова и снова возвращалась к нападению оборотней. Какая у них могла быть цель? Гермиона отказывалась верить, что это было просто бессмысленное кровопролитие.  Возможно, их кто-то заставил? Империус? Или более сложные тёмные чары?  Она сжала руки в кулаки. Вряд ли аврорат будет исследовать эти версии. Никто не захочет искать оправдания для тех, кого уже сочли чудовищами. Это было несправедливо. Гермиона нашла укромную лавку в глубине парка. Деревья здесь стояли особенно густо, их ветви переплетались, образуя сложное плетение теней и света. Лёгкий ветерок играл с увядающими листьями, заставляя их кружиться, как в танце. Волшебница села, осторожно выдохнула и вдохнула прохладный, влажный воздух сентября. Магия Парижа всегда была в его воздухе: еле уловимая, древняя, насыщенная шёпотом заклинаний прошлого. Это принесло ей кратковременное, но приятное умиротворение. Однако оно было недолгим. Резкий удар заклинания выбил её из этого состояния. Её тело словно налилось свинцом, движения стали невозможны. Она скатилась с лавки и упала на холодную землю, медленно моргнула, пытаясь сосредоточиться, но глаза отказывались фокусироваться. Перед ней мелькали чьи-то ноги. Двое. Их голоса звучали глухо, как будто сквозь толстую стену. Она пыталась разобрать слова, но это было невозможно — звуки смешивались в бесформенный гул. Затем она почувствовала прикосновение к руке, затем к спине, и в следующее мгновение её закружил вихрь аппарации. Когда закружившееся пространство вокруг неё остановилось, Гермиона оказалась в просторной комнате, залитой мягким дневным светом.  Большие окна с изящными рамами выходили в сад, утопающий в цветущих кустах и магически ухоженных клумбах. В воздухе витал тонкий аромат свежескошенной травы и каких-то диковинных цветов, вероятно, выращенных при помощи заклинаний. Гермиона обвела комнату взглядом, прислушиваясь к своему телу. Её магия, хоть и подавленная, была на месте, но палочки в руках не было. Двое волшебников, которые её принесли, быстро вышли, унося с собой её единственное средство защиты. Навстречу ей уверенным шагом направилась Луиза Дюваль. Её лицо выражало сдержанную тревогу, но во взгляде читалась готовность к тому, что должно произойти. — Добрый день, мисс Блэк, — её голос дрогнул, но она поспешно справилась с собой. — Прошу прощения за грубость наших друзей. Но мистер Макдафф очень желал с вами поговорить. Гермиона встретила её слова холодным, почти ледяным взглядом. — Мисс Дюваль, уже к вечеру вы будете мертвы, — произнесла она спокойно. Её голос не был ни угрожающим, ни злым. Это был просто факт. Луиза замерла на секунду, затем с горечью улыбнулась: — Тут мы с вами похожи, мисс Блэк. Ни у одной из нас нет выбора. Эти слова разозлили Гермиону. Она резко подняла голову, её взгляд обжёг Луизу. — Не смей говорить, что мы похожи. И всё же, несмотря на решимость, скользкое чувство сомнения поселилось где-то глубоко в её душе. Она была сильнее? Или она просто убеждала себя в этом? Луиза жестом пригласила её следовать за собой и повела в другую комнату. Это была просторная гостиная, где мягкие белые диваны, казалось, светились в дневном свете, заполняющем комнату. В центре, развалившись с ленивой грацией, сидел мужчина. Макдафф. Его внешний вид моментально оттолкнул Гермиону. Казалось, его лицо рассказывало истории всех его грехов. Тщеславие и гнев читались в резких чертах, в уголках губ затаилась жадность, а в тяжёлом взгляде тлела откровенная похоть. Сколько ему лет? Пятьдесят? А Луизе всего двадцать. Очередной мерзавец. Он поднял голову, заметив Гермиону, и его лицо расплылось в довольной улыбке. — Добро пожаловать, мисс Блэк. Присаживайтесь. Я в предвкушении интересной беседы.  Макдафф сидел напротив Гермионы, которая всё так же стояла у дверей, и его взгляд, тёмный и пронзительный, буквально приковывал её. Он смотрел в её глаза так пристально, словно пытался добраться до самой глубины её души. Гермиона первой нарушила молчание, её голос был ровным, но ледяным: — Это было крайне грубо и, мягко говоря, невежливо — похищать молодую леди, лишать её возможности защититься и держать её палочку у себя. Не находите, мистер Макдафф? Её тон был безукоризненно вежливым, но каждое слово звучало как упрёк. Макдафф усмехнулся, его улыбка была хитрой, как у кошки, что только что поймала мышь. — Не обижайтесь, мисс Блэк. Иногда даже мне приходится демонстрировать свою власть, чтобы меня правильно поняли. Гермиона прищурилась, но её взгляд оставался холодным и бесстрастным. Она прекрасно понимала, что он намекает на Лорда Вольдеморта. — Ему это не понравится, — коротко произнесла она. Макдафф расслабленно откинулся на спинку кресла, словно её слова были для него забавной шуткой. — О, мне ничего не грозит, — проговорил он с лёгкой ленцой. — Вольдеморт ничего мне не сделает. Если только он не захочет признать, что девчонка с такими выразительными голубыми глазами — его слабость. Гермиона чуть подалась вперёд, её тон стал острее, почти обжигающим. — Думаю, вы переоцениваете мою важность. — Возможно, — Макдафф хмыкнул, — но это не меняет фактов. Он взмахнул рукой, приглашая её обратить внимание на столик стоящий перед ним. На нём стояли изящные чашки, серебряный чайник и небольшая ваза с пирожными, которые выглядели так, словно их только что достали из пекарни. — Чаю, мисс Блэк? — спросил он, его голос был непринуждённым, почти дружелюбным. Гермиона медленно заняла место напротив него. Её движения были плавными и уверенными, она держалась так, словно у неё не было причин бояться. — Верните мне мою палочку, мистер Макдафф, — её голос звучал спокойно, но в словах сквозила дерзость. — В ином случае я начну думать, что вы меня боитесь. Его глаза чуть сузились, но улыбка осталась на месте. — Мисс Блэк, я не задержу вас надолго. Но ваша палочка останется у меня до конца вашего пребывания здесь. Видите ли, это место не защищено древней магией рода, здесь нет ни одного сильного заклятия, чтобы удержать вас. Если я верну вам палочку, вы сбежите, воспользовавшись аппарацией, и мы не сможем поговорить. Гермиона ничего не ответила. Она лишь опустила взгляд на чайник, из носика которого тонкой струйкой поднимался пар, и попыталась скрыть своё раздражение. — Вы знаете, мисс Блэк, — начал Макдафф, разливая чай в чашки, — я видел многих могущественных волшебников. Один из них, Геллерт Грин-де-Вальд, был особенно ярким. Его уважали, его боялись, за ним следовала армия. Он говорил пламенные речи, вдохновлял. Казалось, у него не было слабостей. Он сделал паузу, позволив словам зависнуть в воздухе. — А сейчас он в тюрьме. А я — здесь, напротив вас. Гермиона подняла чашку к губам, но не сделала глотка. Её взгляд оставался направленным прямо на Макдаффа. — Зачем вы рассказываете мне всё это? Он откинулся назад и, на мгновение прищурившись, посмотрел на неё, как будто взвешивая, стоит ли говорить дальше. — Потому что Вольдеморт не умеет любить. Но, по какой-то причине, вы стали исключением из этого правила. Я не говорю о любви, нет. Скорее о привязанности, желании обладать. Вы его — слабость, даже если он сам этого не признаёт. Гермиона заставила себя сохранять хладнокровие, хотя слова Макдаффа больно кольнули её. — Очень красноречиво, — холодно ответила она. — Но я не понимаю, к чему вы клоните. Макдафф улыбнулся, его глаза блеснули. — Вы не видите? Или просто не хотите видеть? Когда он поймёт, что вы — его слабость, у него останется два выхода. Либо он убьёт вас, либо сделает вас своей тенью. А вы растворитесь в нём. О, я предпочел бы смерть.  Гермиона стиснула зубы. — Если вы закончили свои театральные пророчества, мистер Макдафф, я бы хотела знать, что вам от меня нужно. — О, мисс Блэк, я не пророк, я просто реалист. Вы умная женщина, — его тон вдруг стал мягче. — Когда придёт момент выбора — а он обязательно придёт — выберите свободу. Воздух в комнате дрогнул, словно подчиняясь невидимому потоку магии. Пространство наполнилось едва уловимым гулом, напоминанием о том, как легко в этом мире нарушить грань между покоем и опасностью. Макдафф остался неподвижен, только уголки его губ приподнялись в легкой усмешке. — Кажется, за вами уже пришли, мисс Блэк, — произнес он с невозмутимым спокойствием, но в его голосе сквозила издёвка. Дверь в гостиную с треском распахнулась. Её петли зловеще заскрипели, как будто протестуя против столь грубого вторжения. Вошёл Антонин Долохов.  Его шаги были уверенными, а взгляд острым.  Он быстро окинул Гермиону взглядом, проверяя, всё ли с ней в порядке. Её неподвижная фигура и напряжённое выражение лица заставили его глаза недовольно прищуриться. — Вот ты где, дорогая, — проговорил он с опасной мягкостью. — А я уже перевернул весь Париж с ног на голову, чтобы тебя найти. — Надеюсь, вы не залили этот прекрасный город кровью, мистер Долохов, — Макдафф произнёс это с вежливой, почти любезной интонацией, но его глаза блестели. — Боюсь, мне не хватило буквально одного вашего слова, чтобы это сделать, — произнёс Антонин, и его голос прозвучал низко, почти как предупреждение.  Затем он обратился к Гермионе, словно игнорируя Макдаффа: — Пойдём, милая. Нам пора. Волшебница медленно встала, её движения были полны достоинства. Она удерживала взгляд Макдаффа, её глаза искрились ледяной яростью и чем-то ещё, чем-то, что сама она не могла определить. — Не стоило беспокоиться, мистер Долохов, — вмешался Макдафф. — Я всего лишь предложил мисс Блэк чашечку чая. Правда, к моему великому огорчению, она так и не попробовала ни капли. — Его голос стал чуть насмешливым, а тонкая улыбка выглядела провокационно. Антонин хмыкнул, но напряжение в его фигуре не спадало. — Софи, — его голос звучал уже острее, как команда, как приказ. Она наконец сделала шаг в сторону Антонина, но её взгляд всё ещё был прикован к Макдаффу. — Ваша палочка, мисс, — с кажущейся любезностью произнёс Макдафф, протягивая её. Гермиона потянулась за ней, но Долохов действовал быстрее. Его рука выхватила палочку из руки Макдаффа с такой стремительностью, что это движение казалось почти магическим. — Не пытайся повторить это снова, Макдафф, — произнёс он, это была явная угроза. — А вы, мистер Макдафф, умеете любить? — вдруг спросила Гермиона, её голос был почти шёпотом, но прозвучал так, будто прорезал густую атмосферу комнаты. Макдафф медленно откинулся назад, улыбка исчезла с его лица, и на мгновение в его глазах мелькнула тоска. — Нет, — произнёс он глухо, с неожиданной искренностью. — Это чувство мне не знакомо. Гермиона задержала на нём взгляд, словно надеялась найти в его лице то, что он не хотел открывать. Но ничего не сказала. Её пальцы едва коснулись руки Антонина, как знак готовности, и тот, не теряя времени, обвил её талию рукой, прежде чем аппарировать. Они оказались в гостинице, в просторном номере Лестрейнджа, который был раза в два больше, чем у самой Гермионы.  Гермиона, не теряя ни секунды, ловко выхватила свою палочку из рук Долохова, её движения были быстрыми и точными.  Затем она толкнула его в грудь, отступая на шаг назад, и в её глазах сверкнула злость. — Ты следил за мной! — её голос звенел, как натянутая струна, и в то же время пульсировал магией, готовой вырваться наружу. Долохов улыбнулся широко и вызывающе, словно насмешка сама по себе была его оружием. — Я всегда хотел увидеть Эйфелеву башню, — проговорил он, его голос был пропитан сарказмом, словно он смеялся не только над ситуацией, но и над самой Софи. Она сжала пальцы на палочке, явно сдерживаясь, чтобы не применить её. — Я в состоянии о себе позаботиться! — выпалила она, её голос был низким и напряжённым. — Я в этом нисколько не сомневаюсь, — медленно ответил Антонин, его глаза сузились, и в них зажглась ироничная искорка. Он сделал шаг ближе. — Пора домой, — вдруг раздался голос Лестрейнджа, разрывая накалившуюся атмосферу. Габриэль стоял у окна, он смотрел на Гермиону с лёгкой усталостью, будто её вспышка эмоций была для него привычной. Он шагнул к столу, взял лежащий там небольшой предмет — старинный бронзовый ключ — и протянул его Гермионе. — Возьми, — коротко бросил он, словно не ожидая отказа. Она колебалась, но в конце концов неохотно взяла ключ. Лестрейндж поднял палочку и коснулся ключа, произнося мягким, но чётким голосом: — Портус. В тот же миг комнату окутало мерцание, воздух вокруг ключа завибрировал.  Гермиона ощутила резкий рывок, словно невидимые руки вырвали её из пространства, закружив в хаосе портключа.  Последнее, что она услышала, был глухой смешок Долохова и его ленивое: — Приятного пути, птичка. И затем всё исчезло: и гостиница, и холодный парижский воздух.  Осталась только тишина и чувство неудержимого падения.