Пойдет

На следующее утро Бэлла проснулась с четким осознанием того, что финал грозит разорвать к чертям все её недавно сшитые воедино внутренности, включая сердце, которое после продолжительных истерик, кажется, перестало вообще что-либо чувствовать, кроме неотвратимой приближающейся суеты. Спасали только теплые руки Петровой, которая всё еще спала... — Насть? — М-м? — брюнетка мало что понимала с утра, но бэллину мягкую кожу едва ли можно с чем-то спутать, поэтому и повернула голову на хриплый вопрос, пытаясь сопротивляться лучам утреннего солнца. — Мы разъедимся после финала? — Бэлла глотает как-то чересчур много воздуха и почти давится едкой горечью собственных мыслей. Настя неуверенно приподнимается на локтях, пытаясь угадать, который час в отеле и сколько у них осталось времени перед тем, как в комнату завалятся Костья и Ксюша, а самое главное — камеры... У Бэллы глаза слезятся, но она впервые их сдерживает, стараясь показать, что её это не задевает нисколько! Что она просто спросила, и это почти то же самое, как поинтересоваться насчет количества сахара в чашке чая! Ночью Настя выбила из Бэллы истерику, но та не спешила покидать детскую воспаленную черепную коробку, подползая нотками грусти к нервным окончаниям. Страхи, пришедшие с наступлением ночи, теперь облеклись в плоть, или Кузнецова просто давно не пила... Ибо Настя нихуя не понимает... — Куда ты разъедешься? — Настя вновь падает на кровать, сгребая мелкую в объятия. — У тебя и так биполярка, забыла? Хуй там! — Ну, блять, — Бэлла неосознанно прижимается спиной к широкой груди, и хочется, чтобы мир остановился, потому что Петрова явно не договаривает, и только дышит судорожно в её светлую макушку, словно съесть хочет... Словно не она, а Бэлла свалит после финала... Потому что Настя, кажется, видела все эти тупые сообщения на её телефоне от какой-то девки... Или её улыбку, пока она печатала эти сообщения... Но удержать не может, потому что здесь Петрову сломали, дав понять, — не стоит добиваться того, кто не способен на взаимные чувства... Задание с иностранцами уже не кажется в полной мере испытанием, потому как Настя, хотя и ёжится от контакта с незнакомым человеком, всё равно рвет существующие в её голове барьеры. Три месяца назад она бы просто посмеялась, потому что ладить с людьми привыкла посредством запугивания и откровенного стёба. А тут... Тебя не понимают, и вроде бы хочется разозлиться, но отчего-то смешно, глупо, а в голове ветреное "мы разъедимся после финала?" Погода — пронизывающий ветер: руки леденеют, холод выходит из тела вместе с внутренним теплом легким московским туманом, и кажется, что и чувства тоже притупляются... Вся эта напряженная в своих угольно-пастельных тонах Россия умещается в болях между ребер, там, где уже тихо бьется сердце, совсем не так, как в отеле, несколькими часами ранее... Но если хочешь жить с людьми в окружении небоскребов и многоэтажек, приходится говорить всякое, выдавливая из себя санскрит. Бэлле кажется, что какие-то до этого незнакомые ей шестеренки теперь царапают нервы в её голове. Она не знает английский. Бэлла понятия не имеет вообще ни о каких языках, кроме, пожалуй, подъездного, да и тот, как оказалось, не для всех ушей сладкий мёд. Она кивает, чувствуя иронию в глазах паренька, и руки чешутся ударить или нахамить, и в то же время стыдно до краснеющих щек и носа... Стыдно, что кажется просрала какой-то важный отрезок в своей жизни, заменив сигареты парилкой, хотя нужно было бросить это медленное самоубийство. И так — всегда. Она судорожно ищет замену, боясь отказаться от привычки раз и навсегда... Так не только с отравой, но и с людьми. Окончательно избавиться ей удалось только от наркотиков, и она этим пиздец как гордится, так гордится, что мысленно сама себе ордена вешает каждый божий день... Наркотики же понятие эфемерное, условное, растворившееся в бытии на миллиарды сомнительных затей, — секс, никотин, голодание, страх, кровь, граничащая с адреналином, как таракан с коркой хлеба, и снова — секс. Очень ахуенный секс впервые за никогда. Бэлла ищет замену, всматриваясь в скулы иностранца, и не находит... Это смешно... Белле кажется, что ей снова пять и она пытается объяснить взрослому человеку одной ей понятную хуету, только теперь ко всему прочему добавляется акцент. Если и не получится, так хоть поржать будет над чем, когда решит покончить с собой в одной из ванн дорогого отеля. Набор звуков не складывается в речь, хотя она искренне пытается, — буквально заглядывает парню в рот. Барьеры пугают, и их не сломать, как раньше, — это барьеры, которые требуют терпения, чего у Кузнецовой не было никогда. Это огромный город, и ни в одном подъезде не спрячешься, как раньше, — это город, от которого убежав раз, потеряешься навсегда... Встретив Бэллу в ресторане, Настя отмечает молочную кожу, стертую до новых пятен, — нервничала. Убить уже не хочется... У Насти абсолютная меланхолия, как у матери, которая уже заебалась, но всё равно приняла суть вещей такими, какие они есть... Чувство тупой головной боли, как после дневного сна, — вроде бы и болит, но ты не рвешься искать таблетки... Это симптом неизлечимой болезни — привязанность. Бэлла на расстоянии вьет петли на веревках, и под юбку к ней не залезешь, потому что везде камеры, лица, слова и ощущение конца света. А хочется без всего этого просто касаться... Бэлла голову поворачивает, цепляясь прозрачным взглядом за Настю, точно она речной краб и сейчас её пустят в кипяток, и что там говорит Лаура Альбертовна — белый фон... Настя видит голубой застывший лед в глазах, кристаллики слез, замерзшие на радужке, не накрашенные брови и искусанные губы... Бэлле не нужны грубость и касания, потому что ебет она себя и без посторонней помощи довольно хорошо, — даже не утруждается... Её полугодовалый интеллект всё делает за неё, и кажется, попадись на её пути яма, она не специально повиснет над пропастью и будет ждать чего-то, как Моисей отступление воды... Получив же, пойдет искать новые дыры... Для неё нет целей, есть только бесконечная прямая с бесплатными ямами. Наверное, и возраст тут ни при чем... Наверное, просто какая-то часть мироздания решила поиграть в "дочки-матери", но что-то пошло не так, и выбросило Бэллу как сломанную игрушку на необитаемый остров, где есть люди, но эмоции перепутаны, а то вовсе — отсутствуют... В ресторане язык расплетается, и Бэлла честно пытается закрутить свой обратно, как в детстве ленту hubba-bubba, но видят эти старания вся основная масса приглашенных людей. Ко всему прочему — миска с лимоном. Ебала Бэлла этот новый мир... — Знаешь, Кузнецова, — Настя после танцев чувствует себя отлично, ведь спина наконец перестала ныть, — плавные движения явно не твой уровень... Тут и не поспоришь, хотя и задевает... Но что есть, то есть — Бэлла и адекватные танцы... Дерьмо какое-то... Она хмурится, по привычке сжимая губы в ничто, и злобно косится на Петрову. Можно было и поддержать, а не издеваться, когда и так плакать от бессилия хочется. Иностранец, танец, Дава, этот ебаный всеми соцсетями Артем, опять танцы, тысяча и одно открытое платье, дурацкие туфли — и ржущая весь вечер Петрова. Комбинация из злости и боли, потому что — "так нужно, Бэлла,", "это весело, Бэлла", "какой красивый, Бэлла", то да се... И Костья, переставшая дышать над ней, как на ладан... Детский сад окончен... — А ты разучилась в стойке... Ой, всё! — Бэлла психованная, и слова проглатываются сами собой. Она хлопает дверью, не закрываясь... Скатывается по стенке между ванной и умывальником... Психолог теперь не помогает, ведь ко всем плюсам есть один большой минус, о котором она будет молчать даже в тишине замкнутых стен, — "мы разъедимся после финала?"... В отеле пахнет лилиями, и головой хочется приложиться о ближайшую стену, потому что тот, кто выбрал это аромат для номеров, — больной шизофреник... Настя садится на кровать, зная, что истерика у мелкой долго не длится — знаем-плавали... Телефоны теперь у всех есть в свободном доступе, и Петрова учится заново смотреть в плоскость экрана... Так проходит час и хуева туча секунд, в которые Настя преодолевает расстояние от постели до ванной комнаты, потому что больше бэллиных концертов она ненавидит бэллино молчание. Дверь не заперта, конечно, — демонстративная игра на выживание! Я умираю, но у вас есть шанс меня спасти! — Бэлл, ну это уже действительно глупо! Хоть бы воду для правдоподобности вклю... — Настя не договаривает, вглядываясь в уснувшие черты лица. Бэлла сидит на кафеле с голой задницей. Халат задрался, являя свету мраморную кожу, словно та в муке валялась целые сутки, и только красные пальцы рук и ног говорили о наличии жизни внутри тела. Кузнецова уснула, как всегда... Наверное так активно размышляла и заебывалась, что в какой-то момент тараканы в её больной голове выключили свет, и, по правде говоря, такая Бэлла очень симпатична... Если и это не провокация, то Настя живет в какой-то другой реальности и когда-нибудь эта реальность её убьет. Она уверена, что после финала, скупит все успокоительные в аптеках, не забыв взять у психотерапевта рецепт антидепрессантов, потому что гребаная Кузнецова — оголенный провод, а Настя по ошибке зашла в воду по самое горло... Останься она с девчонкой, придется качаться на качелях, захлебываясь тошнотой, но другое развитие событий пугает не меньше — без Бэллы уже не может, а тошнота уже как карамель на вкус и совсем не противна. — Ебаная красота, я не могу, — Настя на корточки садится, пытаясь грубо одернуть светлые волосы, но получается слишком нежно для насильника, прячущегося в её теле лет с двенадцати, — Бэлл! Я не собираюсь тащить тебе на себе в постель! Бэлл! — Настя почти сдается, — ты, конечно, легкая пиздец, но у меня спина только-только прошла! Ну ебаный! Кузнецова! Бэлла расплывается в улыбке — спектакль окончен, и билеты возврату не подлежат, а если кого и наебали, то просим прощения... — Зачем тогда Костью на спине таскала? — голос хриплый вырывается из, Настя отмечает, очень поганого рта, и хочется ударить. — Я и тебя таскала, если ты не помнишь! Вставай, короче, — Настя поднимается, надеясь, что на сегодня провокации закончились, потому что хочется пойти в соседний номер и вернуть Прокофьеву в их совместный... — Тебе клоуном в цирке быть нужно! Жопа-то не устала на холодном кафеле сидеть? — Хочешь проверить? — и руки бессовестно тянет, совсем не улыбаясь. — Нет, Бэлла, — но все равно подходит. — Сама дойдешь. Не инвалид. — Ну и хуй с тобой, — она вновь роняет голову на колени. — Не пойду. Ты холоднее, чем этот кафель. Очень похоже на цитату подростка, но Настя вовремя вспоминает, кто перед ней. — Ты сейчас серьезно? Я должна тебя пожалеть? — Насте думается, она уже в тот момент сдалась. — Выебала тебя один раз, и ты уже берегов не видишь? В ответ молчание, и звук капель из-под смесителя. Здорово! Даже в отеле ощущение, будто ты в комнатушке, запертая с одной чокнутой без справки из дурдома. Подходит, хватает за плечи, чувствуя сплетение ног на талии, и думает обязательно отвести Бэллу в питомник да там и оставить — никто от животного не отличит. Она шеей чувствует, как Бэлла улыбается и дышит ей в плечо... Живот сводит от близости, и тяжелая Бэлла становится вдруг очень легкой... Это эмоциональное насилие, потому что Настя уже заебалась проигрывать, но не знает, как сделать ход так, чтобы, наконец, выиграть... Понятия не имеет, а инструкции нет... Зато она знает, что за издевками Бэллы таится риторический утренний вопрос. — Мы не разъедимся, Бэлл, — Настя уже возле кровати, но всё еще держит Кузнецову на руках, почти желая сдавить тело в объятиях, — и причина только одна — твои вечные заебы... Ты ходишь по кругу, а я из этого круга, как оказалось, не способна выйти...