Пойдет

Неделя милосердия только началась, а Настя уже успела лицезреть очередной загон Бэллы, которая вновь мечется из угла в угол, потому что до неё видите ли доебались в очередной раз, словно больше не до кого... Она психует, кричит, однако возвращается — и что дальше? Кузнецова, блять, ну просто с тебя комедии снимать — день сурка! После чая с лимоном мелкая решила, будто всё наладилось, и теперь к Насте можно за так подходить, мешать, отвлекать, лезть со своими глупыми вопросами и нарочно провоцировать голыми коленями, усыпанными синяками и болячками. Природу некоторых синяков Настя, впрочем, знает, но упорно игнорирует этот почти незаметный факт, мол... — Кузнецова, ты под ноги-то смотри! Или Костья тебе уже на ногах засосы ставит? — и растягивает рот в хищной улыбке. Невъебенно развлекательно, особенно когда Бэлла замирает на месте, обрабатывая информацию. Кажется игра вновь вернулась к изначальной точке, только кто в этом виноват? — Если тебя это так интересует, спроси у неё! — у Бэллы волосы из хвоста выбиваются, и она постоянно психует из-за их длины, вычесывая пряди по полчаса перед зеркалом в ванной. — Я-то нихуя не помню — сама говорила, и не раз! Да, думает Петрова, раунд, как говорится. Такие синяки только от укусов бывают или от ударов... Но кожа у Бэллы и впрямь как у новорожденного, она то знает... И как с такой пленкой вместо кожи эта девочка прошла огонь и воду? Как дралась на ринге и побеждала? Заливает, наверное, и не краснеет... Либо в весовую категорию ей хлюпиков ставили... Впрочем, Бэлла в нетрезвом виде и впрямь монстр, вот только стоило акулёнку попасть в аквариум к акулам, как спеси-то и поубавилось. Ведь Настя точно знает, какой бы крупной рыбой ты ни была, в море найдется рыба покрупнее... И Бэлла, к собственному сожалению, просчиталась, вот только клыки никак не разучится показывать — щетинится ежиком так, что иголки почти натурально вырастают. — То что память у тебя цыплячая — это все докажут, — Настя буквально наблюдает, как краснеют щеки Бэллы. Гнев ей определенно нравится больше бесконечных истерик. Пусть малая побесится — её приятно злить. Бэлла кулачки сжимает, и Настя усмехается, потому что ей интересно, в какой момент ситуация примет необратимый исход. Она видела, как сильно изменилась мелкая за эти недели — она стала слишком ранимой — и та особая связь, возникшая между ними... Её необходимо разорвать, но сделать это нужно безболезненно, как отрезать пуповину у ребёнка, навсегда разорвав связь с теплом... Потому что у них нет будущего после проекта, даже если Бэлла доковыляет на своих соплях к ступеням финала — у Насти за спиной другие принципы и мораль какая-никакая, а у Бэллы в голове черти пляшут и грудные младенцы ревут. Зачем ей Бэлла с её детскими проблемами? Но с ней Настя и сама в какой-то момент забыла, что является ребенком — разница в возрасте пара лет... Но смотрит на Кузнецову — и пропасть вырастает, словно Насте уже под тридцать, а Бэлле только вчера разукрасили лицо тортом с яркой пометкой в пять лет. Брови хмурит, словно они у неё есть... смешно, но Настя терпит, умирая изнутри от почти нереальной картины. Бэлла подходит, словно сейчас ударит Настю — не оригинально. Наклоняется, почти касаясь своим носом её лица. Искры мечет, как обдолбанный угорь. Обстановка располагает — в комнате только они одни. Слышно, как с кухни доносятся голоса девочек — играют в монополию. Ахуенно. — Зато у тебя, должно быть, хорошая память? Не напомнишь, откуда это? — юбку задирает, оголяя бедро, — можешь даже потрогать, — перехватывает руку Насти, и кладет сверху на темное пятно расползающегося синяка. И Настя, вместо того чтобы одернуть ладонь, только задыхается от того, что пальцами чувствует нежную холодную кожу. И давит, но только чтобы убедиться — Бэлла не фантом. — Синяк-то у меня не на ноге, Насть, — улыбка сквозь боль, как у марионетки, — он глубже, чем ты думаешь! Твои руки туда не проникнут, как ни старайся, если только ты не хирург! Настя маньяк — это она повторяет, словно мантру, с тех пор, как Бэллу увидела. Бэлла же вновь наблюдает, как глаза напротив кровью наливаются, играя в лучах солнца едва заметными крапинками, потому что это знак — беги, и как можно дальше, но девчонка тупая, как пробка, надеется, что присутствие в доме других людей спасет её от чего угодно. Горячая ладонь с синяка плавно перемещается выше — и Бэлла запоздало, как и всегда, ловит факт грубых рук на своих ягодицах, а у неё трусы едва кожу ледяную прикрывают... — А говорила, что не носишь стринги... — Настя поддевает мягкую ткань. — Бессовестная девочка... Бэлла краснеет, глотает слова и руку пытается вернуть её обладательнице. — Ты дурочка? Это не стринги! Они просто, блин, задираются, пока я, блять, хожу, — и всё это приглушенно, словно она сейчас заживо сгорит от стыда, хотя и не такую хуйню с Ликой обсуждают... Настю вдруг прорывает — она шлепает по заднице и тут же убирает руку. Смеется, притягивая Бэллу за талию ближе, и обнимает, не в силах остановиться. — Такая ты, блять, честная, я не могу... А потом их похищают, и Настя нихуя не понимает... Ей хочется убить или убить? Но она ровная, как прямая линия, которую прочертила между Бэллой и чувствами к ней, потому что мелкая глядит на всё глазами осоловелыми, и руки у неё связаны, и дыхание уже возле горла бьется сумасшедшим пульсом. Она видит страх, уязвимость и неуверенность, а еще боль. Бэлла пытается всех успокоить, но у самой голос дрожит, как у детсадовца. Настя ведь уверена — очередное задание, но въебать хочется тому, кто их придумывает на фантастическом уровне. Ксюша подносит зажигалку к леске, перетягивающей бэллины запястья, и та морщится, дергая руки на себя. Настя решает не медлить — и дверь под их с Купер силой дергается в обратную сторону, выводя девочек на свет. И Бэлла, надо же, впервые не закатывает истерику... Надолго ли? На ринге Кузнецова играет — Настя видит это по азарту в глазах, потому что Бэлла наивно полагает выиграть... И могла бы выиграть, только, если бы применяла нечестные приемы, но мелкая играет по правилам и проигрывает, валяясь надувным мешком и стараясь не показывать очередные слезы. Кажется, Настя уже не обращает внимание на эти сопли. Бэлла плачет — погремушки гремят... Это факт. Бэлла вся в царапинах, вся красная... Нет, думает Настя, мелкая не дойдет до финала, и чем быстрее вылетит, тем легче ей станет дышать, потому что Бэлла... Её хочется задушить... А Настя агрессию только сдерживает, потому что нельзя избавится от того, что родилось вместе с тобой еще в детстве. Можно приглушить, но не уничтожить. Они уезжают в школу. Испытания этого дня закончены. А Бэлла мечется по автобусу, не давая покоя ни Ксюше, ни Лике, которая уже дремлет на заднем сидении. Словно аскорбинок пережрала. Доебывается до водителя, операторов... Просит включить музыку... Отнимает телефон у редактора. Лезет к Костье — то протискивается к окошку, то падает к той на колени, и трясется в своих конвульсивных танцах, когда ей, наконец, включают заезженные треки. Ахринеть... Её хочется стукнуть, потому что Настя устала от постоянной качки и нервотрепки, а Бэлле, кажется, всё равно — она бы ещё парочку синяков где-нибудь поставила себе. — Бэлл! — Настя зовет через весь автобус, стараясь перекричать музыку, и Бэлла тут же дергает голову в её сторону. Кузнецова ждала, когда на неё обратят внимание... Маленькая дрянь... — А? — перекидывается через сидение, пока Костья, видимо, рефлекторно хватает её поперек талии, так как Бэлла всё ещё находится между её коленями и спинкой другого сидения. — Подойди. Базара нет, и Бэлла идет зигзагами в поворачивающем на светофоре автобусе, благодаря чему падает прямо на Настю в самом конце. Петрова этим пользуется, сжимая Бэллу — слышит испуганный писк, и радуется, что музыка играет на всю громкость и уже завела половину девок. Усаживает, как непослушного ребенка, между ног и стягивает с головы резинку. — Будешь рыпаться — уничтожу, — шепчет на ухо, улыбаясь, чтобы никто лишнего не подумал. — Чего, нахуй? — Бэлла "заведусь с пол-оборота" Кузнецова. — Что именно ты не расслышала? — дергает, прижимая ближе к себе, и биты из колонок ударяют по нервной системе, отчего хочется рвать и метать. И Бэлла надувается, ерзая на сиденье, которое явно маловато для двух человек. Настя готова устроить аварию, лишь бы остановить эти идиотские телодвижения. Настя не выдерживает, сжимая талию Бэллы, чтобы остановить дерганное тело. — Ты че, блять, вытворяешь? В пизду что ли решила вернуться? — Настя дергает светлые пряди на себя, делая пробор. — Спешу огорчить, но ты из неё вылезла восемнадцать лет назад, кстати, и не из моей, вроде как, и теперь вряд ли назад залезешь! Длинная слишком! Бэлла пыхтит, но, кажется, успокаивается и облокачивается на спинку сидения спереди — лбом. А теперь поза действительно — двусмысленная. — Девки, вы чего? — Ксюша со стаканом сока крутит у виска. — Кошечки мои, вы чего? Настя смотрит в упор, надеясь что Прокофьева соком подавится, не меньше. — Бэллу заплетаю, не видишь? Лохматая, как черт, — Бэлла дергается, чувствуя, как пряди накладываются одна на другую. Косичку заплетает... Пиздец подкрался незаметно... Семейные фотографии счастливых пар светятся изнутри яркими теплыми красками, но Настя смотрит — они натянуто-фальшивые — или фотограф был без души. Они везде счастливые, но как-будто "типо" или "слишком". Бэлла как-то нервно кивает, дергая заусенцы. Понимает, что, кажется, была лишена всех этих красок, и её хочется увести куда-нибудь, заливая в уши спасительную ложь, только бы она забыла эти ненатуральные холсты. Так не бывает, Бэлл, хочется сказать. Это только мгновение, закрытое в зеркальной коробке объектива. Жизнь не состоит из ярких красок, потому что можно с ума сойти, если всё время смотреть на солнце! Иногда нужно укрываться грозовыми облаками... И Бэлла вскидывает голову, смотрит на Настю, как на шаровую молнию, — видит в ней что-то, придумывает себе воспаленный сюжет своих больных фантазий... Нет, Бэлла, не будет ничего... Никогда... Для того, чтобы росли цветы, ни один червь должен проложить свои слепой и тернистый путь, а увядающий бутон в конечном счете всё равно превратится в слизь... Но голубые глаза Бэллы продолжают метаться от одного портрета к другому... Бытовое насилие, Бэлла, слышала когда-нибудь о таком? Жаль Настя встряхнуть её не может... Их разделяет расстояние и нервное подрагивание ресниц... Бэлла вообще, кажется, с насилием столкнулась только на проекте, но даже тогда, увидев едва заметный шрам от тонких губ до подбородка, хотелось отправить обидчика в реанимацию — смерти этот человек просто не достоин... Её ломали, пока Настя ломалась, и их разделяли города, а теперь они обе всё вокруг разрушили, и кажется, что идут по костям прошлого... Бэлла кричит на пьяного мужчину в прихожей, впервые за несколько недель показывая обратную сторону своей переломанной души. Насте кажется — она разорвет этого бедолагу в клочья, но везде камеры, и мелкая успокаивается моментально. Настя завидует этому умению... Это для неё почти талант! Бэлла ничего не боится, но чувствует спиной подошедшую Настю и напрягается... Мужик что-то говорит, нахально улыбается, а Бэлла только дергается от ощущения теплой ладони на своем запястье. — Бэлл, не лезь, прошу, — шепчет, чтобы ни одна камера не зафиксировала, — я не хочу драться... У Бэллы страх подсознательный. Правильно, это ведь не на ринге драться... И Настя заслоняет её собой... И потом. — Насть, прикинь, сколько в мире людей, которые терпят подобное... Ну, типо, насилие, — Настя вспоминает питерскую квартиру и себя совсем маленькую, а потом Бэллу, испугано смотрящую на лампочку в ванной комнате... Бэлла сидит в машине, увозящей их обратно в школу, а в голове настино — "я не хочу драться".