Пойдет

      В палатке тепло, и в ворохе пледов не разобрать, где чьи вещи, а Бэлла, еще окончательно не проснувшись, спотыкается о край спального мешка и вытягивает вперед руки, ожидая падения. Настя же ловит её за плечи, вовремя оборачиваясь назад. От Бэллы пахнет кофе, и это радует, потому что еще несколько минут назад от неё несло не то спиртом, не то лесом во всем его животном многообразии. Это не могло не радовать... — Ты случаем не белка-летяга? Кузнецова? Чё такая заторможенная? — Настя смеется по-доброму, потому что взгляд Бэллы на несколько секунд не может сфокусироваться, и это кажется таким милым и забавным, что Петрова, не отказывая себе в удовольствии, прислоняется губами к теплому виску одноклассницы. Целует пару раз, словно ребенка, а Бэлла, кажется, забывает, что нужно дышать каждые пару секунд. — Не-ет... Что? Петрух, ты чё? — ёбаный через плечо, думает Бэлла, потому что это какой-то абсурд. Между Петровой и нежностью никогда не стоял знак равенства, и теперь это выглядит почти сюрреалистично. — Я, блин, просто не заметила эту хрень под ногами... Но, типо, спасибо... Ну, что поймала. — Типо? Бэлл, ты злишься на меня? — "ты сейчас серьезно?", читает Настя по взгляду, в котором, кроме неприкрытой ненависти, теплится еще и разорванная в клочья нежность ребенка. — Я что, так хуёво показываю это? — Бэлла старается не обращать внимание на руки, которые всё еще сжимают её плечи. — Мазь в моей сумке, — Настя отводит взгляд, отпуская Бэллу, — иди сюда.       Бэлла стоит, пока Настя садится на колени и пытается отыскать на дне рюкзака взятый с собой тюбик. Волосы собраны в хвост для удобства, и Бэлла устало выдыхает, приближаясь поближе к Петровой, хотя почти ползет до неё в три погибели, потому как и вверху и по сторонам — совсем не большое пространство палатки. — Да сядь уже! — Настя дергает Бэллу на себя, и та падает рядом, как марионетка. — Покажи запястья.       Бэлла закатывает рукава, открывая обзор на бледную кожу с темными пятнами синяков, и морщится скорее от неловкости, нежели от боли, которую причиняет Настя, обхватывая её запястья своими руками. Петрова видит это и тут же ослабляет хватку, почти невесомо поглаживая нежную кожу с едва заметными болячками. Мазь холодная, но Бэлла даже не дергается, потому что пальцы, втирающие эту мазь, очень теплые. И в палатке тишину хоть ножом режь. — Если бы ты не вырывалась тогда, точно мышь в мышеловке, их бы не было, — Настя уже закончила втирать мазь, но упрямо не отпускает бэллиных рук, — ты всё время ноешь, а чуть надавить на тебя — шарахаешься. Такого не было в самом начале. Тебя словно подменили. Совсем девочку из тебя сделали... — Так я ж за этим сюда и шла, не? Не нравится, отвернись, нахуй! — Бэлла прикусывает губу, наблюдая, как Настя хмурится, стараясь унять вернувшееся чувство злости. Еще секунда — и вновь сожмет запястья, только уже окончательно, чтобы сломать. — Ты еще с первой недели так заботилась обо мне, ну, как сестра старшая, и я, наверное, расслабилась, мне понравилось. Вот... Я не специально, а потом этот мост... — А что мост? — грубо выплевывает Настя, и видно, как напрягаются черты её лица.       Бэлла решает реабилитироваться. — Ты просто вычеркнула меня, — почти не говорит, а шепчет, — я понимаю, что я противна... Ты даже не подошла потом, хотя я надеялась, что после моей правды ты по-другому взглянешь на наши отношения... А затем я забыла, каково это — общаться с тобой, и вот ванная... — Я не собираюсь извиняться, потому что действительно была зла на тебя и на ситуацию в целом, но, — Настя отпускает согретые её руками запястья, — ты мне не противна. Совсем нет и даже наоборот. Но я не привыкла подстраиваться. Наверное, в какой-то момент я просто не замахнулась в твою сторону, а ты по глупости решила, что тебе не прилетит, и ошиблась... — Если мне так постоянно будет прилетать, то уволь меня, нахуй, — Бэлла встает, не боясь, что её остановят, и уходит из палатки на голоса проснувшихся недавно одноклассниц.       Свет ослепляет, и хочется вернуться в уютный кокон палатки к теплой грубой Насте, но Бэлла почти сплевывает это желание, думая, как будет просить прощение у девочек за свое пьяное поведение прошлым днем.       Голодная Бэлла априори всё на своем пути сметающая машина, и целый набор из мешков с едой тому явное подтверждение. Девчонки из команды выбывших кричат, недовольные результатом очередного испытания, мол, малышка Бэлла еще та хитрожопая тварь, потому что, помимо положенных трофеев для одной группы, прихватила еще и запасы еды другой. А Кузнецова стоит, трясется, словно бьется в едва заметной конвульсии, и смотрит на невьебено серьезного экстрасекса, точно тот её прибьет за нарушения общих правил. И даже возразить ничего не может и только оправдывается по-детски. Трезвая Бэлла такая трусиха... — Крысиный поступок, по-моему мнению, — тихо выплевывает Ася, краем глаза подмечая убийственный взгляд Насти в её сторону.       Бэлла оборачивается и смотрит сперва на одну команду, а затем на другую, как бы случайно останавливаясь на Петровой. Ведь права Ася, не? И Настя не выдерживает. Настя оправдывает не Бэллу, конечно же, не Бэллу... — Давайте честно будем, — и голос её прорывается уверенно твердо, пока, она уверена, Кузнецова грызет свои чертовы заусенцы, — вы собрали свою корзину как раз только благодаря тому, что мы вернулись... Так бы Бэлла не дала бы вам собрать эту корзину! Ты до неё даже дойти не смогла бы!       Бэлла улыбается, как будто ей выпал джекпот, а в груди разливается тепло. Ася пытается вставить свои пять копеек, пока Настя говорит, но за жестким голосом едва ли угадывается тихий ропот. Бэлла и сама себя в обиду не дала бы, но с утра все чувства притупились, кроме чувства вины перед одноклассницами.       Настя улыбается и подмигивает Бэлле, пока никто не видит, обнажая ряд острых зубов, как только она умеет. Главное, думает Настя, мелкая радуется пазлу, словно новогоднему подарку, смущается и затягивает врученный ей красный мешок победителя.       Бэлла только и делает, что подходит к мешкам с едой, протягивая руку к очередной порции сосисок. Проигравшие не хотят готовить от слова совсем. Кузнецова голодная и готова грызть макароны, совсем не заботясь о том, что это чревато болями в желудке. Она тупая, эта Бэлла, думает Настя и качает головой, закатывая рукава формы. — Бе-елла, хватит дуть воду, — Настя выливает в котел остатки воды, хватая пакет с макаронами, — иди сюда. Бросай свои орехи, будем готовить.       Бэлла снимает куртку, потому что от жара костра совсем становится невыносимо дышать, и Настя видит исхудавшую за пару дней фигуру мелкой. Ну конечно, думает, ведь кроме спиртного там и не было ничего, а теперь к этому добавилась и глупость в купе с неловкостью. Бэлла черпает кружкой макароны, ожидая посекундных указаний, как истинный детсадовец с натянутым доверием к взрослым. — Раз, — считает Настя, — давай-давай! Принесите, кто-нибудь, ветку, чтобы мешать! — У меня есть, есть, — Бэлла красная, как рак, но уже не видит перед собой никакой другой цели, кроме еды.       Настя почти смеется, наблюдая за детской наивностью. Надо же, а вчера чуть челюсть Алине не сломала... — Первая ест Бэлла! Она сегодня умничка, — Настя гладит Бэллу по голове, почти расплетая туго завязанный хвостик, — может же, если не выебывается! — И не бухает! — добавляет Костья. Бэлла, жующая за обе щеки, срать хотела на конфликты и недомолвки, и для Насти такая вот Кузнецова лучше двух предыдущих — пьяницы и плаксы. Когда я ем, я глух и нем! Сладкая Бэлла ест сваренные общим трудом макароны, сидя вплотную к Анжелике, и этого вполне достаточно, чтобы полюбить её вновь.