Сестренка

      Гэби приподняла ступню и аккуратно провела кисточкой по кончику большого пальца. Все ногти на левой ноге теперь были окрашены в густой аппетитный цвет темного шоколада. Девушка пошевелила пальцами, оценивая свою работу, и подула на лак. В беспроводных наушниках бурлил хриплый голос чтеца – актер отлично передавал авторскую интонацию:       “В общем, решил я, лучше подождать, если можешь хоть чуть-чуть почувствовать личность. Если б я сразу возненавидел ее, то лучше было бы и выебать ее сразу, если же нет – то лучше подождать, потом выебать, а уже после – возненавидеть”.       Слушать Буковски Гэби рисковала только по вечерам, когда все расходились по своим комнатам. Если бы предки ее застукали… Нет, конечно, никто не забрал бы у нее плеер с аудиокнигой. Никто ничего бы даже не сказал; разве что Елена покачала бы головой так скорбно, будто застала дочь за сеансом рукоблудия. Просто в какой-то момент плеер пропал бы из дома без следа. А если бы кому пришло в голову спросить о пропаже Отто, отец передернул бы плечами и отрывисто бросил бы, что надо лучше следить за своими вещами. Короче, Гэби не хотела лишний раз нарываться.       Но сейчас Чарли был как нельзя кстати. Пропитанный матом и водкой рассказ помогал скрасить ожидание. Если бы не Чарли, Гэби уже бегала бы по комнате кругами, как рысь в клетке.       Обычно Гэби завидовала брату белой – ну хорошо, иногда немно-о-ожечко черной – завистью. Но сегодня она переживала как директор МИ-6, отправивший молодого агента на первое полевое задание.       “- Ты ебешься, - сказала Лайза, - с энтузиазмом человека, ебущегося в первый раз, однако, ебешься ты изобретательно. - Можно записать это на манжетке? - Конечно”.       Первые свидания для девственника – вообще не подарок. Нервы шалят по сотне разных причин. То тебе кажется, что щеки слишком сильно горят от волнения, и всем вокруг это видно. То ты не знаешь, куда девать руки, которые в последние пару лет стали вдруг ужасно длинными и неудобными. То тебе кажется, что ты слишком сутулишься или что вот-вот наступишь спутнице на ногу. Тебя тянет извиняться по мелочам и переспрашивать, не скучно ли ей – хотя ты прекрасно знаешь, что такой стиль общения быстро утомляет и начинает раздражать. Неопытность тащится за тобой неотвязным злым духом, скручивает в узел язык, покрывает ладони потом. Этот демон невинности будет мучить тебя, пока ты не изгонишь его священным ритуалом неловкого, поспешного, но удачного – удачного! – перепихона. Только тогда колдовская пелена спадет с твоих глаз, и ты поймешь, какой ерундой был одержим и как мало изменился с потерей девственности.       Гэби в этом смысле было проще. Древние гены и семейные капиталы Гримальди вылепили из нее лакомый кусочек уже к шестнадцати годам. Парни в ее присутствии краснели, спотыкались о собственные руки и очень старались быть остроумными – это помогло ей преодолеть собственную неуверенность, меньше стесняться собственной неопытности. В семнадцать лет она разок объездила капитана школьной команды по футболу и с чистой совестью выбросила подростковые комплексы на свалку истории.       Но Берти уродился мальчиком, и это все осложняло.       А то, что он уродился вампиром, осложняло все в квадратной степени.       Если вообще не в кубической.       Гэби услышала скрип шагов в коридоре даже сквозь хриплые матерные рулады Чарли – она сама не подозревала, как напряжен был ее слух. Шаги приближались, от лестницы к дверям спален. Осторожные, вкрадчивые, чтобы не потревожить предков.       Гэби нажала паузу на плеере и выключила беспроводную связь наушников.       Если все прошло как надо, он ввалится в ее комнату без стука и приглашения.       Шаги поравнялись с ее дверью.       Он прикроет за собой дверь и ненадолго замрет на месте. Он ничего поначалу не скажет, но его так и будет распирать изнутри от гордости. Его выдаст эта бесячая самодовольная улыбка, и Гэби подождет сколько надо и наконец спросит…       Брат прошел мимо ее двери и двинулся дальше по коридору. Дверь его комнаты скрипнула и затворилась.       Блядь.       Гэби спрыгнула с кровати в чем была – босиком, в домашних шортах, в майке без рукавов – и выскочила в коридор. Плохо дело. Очень плохо.       У двери в спальню брата Гэби помедлила. Может, постучать? Но нарваться на отказ сейчас было бы хуже, чем проявить родственную бестактность. Она должна была знать, что стряслось.       Гэби глубоко вздохнула, толкнула дверь – грифельная табличка угрожающе сверкнула меловыми буквами “Не входить! Логово Царя Ночи!” – и ввалилась в чужую комнату. Без стука и приглашения.       Берти лежал на кровати одетым, спиной к двери, подогнув ноги под себя. Для первого свидания он выбрал джинсовую куртку с тем эффектом помятости и поношенности, который можно приобрести только за большие деньги. Черные волосы ухоженной, но непослушной гривой сбегали до самых плеч. Через пару лет он сбросит с себя подростковую угловатость и вырастет в холеного молодого парня, красивого, как пантера.       “Если доживет”, – добавила про себя Гэби.       Едва оставшись один, брат тут же схватился за телефон. Думскроллинг. От двери Гэби не видела, чем именно брат залечивает тугу печаль: тем глупым сайтом, где разбирают по винтику голливудские штампы, или летними фотографиями одноклассниц. В любом случае, дело дрянь.       Как назло, в качестве приветственной фразы в голову лезло только старперское убожество. “Наш юный лев вернулся в берлогу!” “Привет, Ромео!” “Как дела у нашего повесы?” Такими фразами говорил отец. За это Гэби их и ненавидела.       – Кто она? – девушка выбрала вопрос, который показался ей наименее убогим.       Берти повернулся к ней, не вставая с кровати. Его лицо уже несло на себе отпечаток будущей красоты: задумчивое, аристократически бледное, немного отстраненное. Байронический тип лица. Гэби где-то вычитала этот эпитет и сразу подумала, что он очень подходит брату. В колледже девушки стопудов будут по нему сохнуть. Особенно те, что с кафедры философии или свободных искусств.       Берти поглядел на сестру секунду-другую. Казалось, он раздумывал, какое действие потребует меньше усилий: выставить ее за дверь или ответить на вопрос.       – Карла, – наконец буркнул он.       – Дочка физрука? Ого!       – Ого, – замогильным голосом согласился брат и снова уткнулся в телефон.       Гэби повернула замок в дверной ручке – не хватало еще, чтобы сюда заглянули предки! – подошла и села на кровать рядом с братом.       – Ты обосрался, да?       – Все нормально, – прогудел Берти, не отрываясь от экрана.       – Угу. Оно и видно.       Берти ничего не ответил, и Гэби тоже взяла паузу. Она не боялась обидеть брата прямой грубостью – она на это рассчитывала. Нельзя было позволить ему замкнуться в себе, отмолчаться. Нужно было задеть его мальчишескую гордость прямым ударом, вынудить оправдываться, защищать свое раненое достоинство.       – Все было норм! – Берти сказал как выплюнул, в голосе звенела злая обида на жизнь. – Покатались по городу, я свозил ее на тот холм возле леса, она типа все правильно поняла…       – И?       У Берти дернулся кадык, как будто ответ встал ему поперек горла.       – У меня клыки не вылезли, – наконец выдавил он.       В комнате повисла мертвая тишина. Бумажный Кристофер Ли взирал с постера на стене взглядом самого строгого в мире дедушки, застукавшего внуков за неудачной шалостью.       Пиздец, – подумала Гэби.       Только миг спустя она поняла, что произнесла это вслух.

***       Вообще-то родиться вампиром – особенно в семействе Гримальди – не так уж плохо. Чего уж там, это большая удача. Даже в древнейших семьях редко рождается больше одного малыша-вампира в поколение. Габриэлле вот не повезло. Она родилась обычным розовощеким ребенком, который просил молока и пил воду из ложечки. Отец никогда не говорил это напрямую, но сотней разных способов давал понять: хоть Габриэлла и старшая, именно младшего сына, Альберто, считают настоящим семейным наследником. Вернее даже, настоящим семейным наследием.       Если родился вампиром, можешь забыть о потных подмышках, перхоти и вонючих носках. Твое тело не живет в привычном смысле слова, а потому не потеет и не отшелушивает кожу. Ты не можешь выбиться из сил или сбиться с дыхания – тебя, конечно, учат в детстве дышать, чтобы не привлекать лишнее внимание, но вообще-то дышать тебе не нужно.       Жить вечно ты не будешь, это бабкины сказки. Но если правильно питаться, можно стареть очень-очень медленно, оставаясь цветущим молодцем или девицей до самых почтенных лет. Примеры всю жизнь были у Гэби перед глазами. Отто в свои 55 пылал здоровьем как тридцатилетний жеребец, а прожилки седины в волосах разве что добавляли ему сексуальности. Елена же вообще выглядела так, что если не знать, можно было принять их с Гэби за сестер. Живая кровь из хороших источников творила чудеса.       Кроме этого, были и другие “перки”, как говорил Берти. Со временем у молодых вампиров обострялись чутье, зрение и слух; можно было понять настроение собеседника, просто принюхавшись к феромонам в его крови. Отсутствие проблем с дыхалкой и притупленные болевые рефлексы позволяли развить силу и скорость движений, как у олимпийских атлетов.       И, конечно, был еще Поцелуй. Любой смертный, если уж тебе удавалось вонзить в него клыки, испытывал такой кайф, что тут же переставал сопротивляться. Даже вздумай ты высосать его досуха, он до конца постанывал бы от удовольствия и умер бы в мокрых от семени штанах, с блаженной улыбкой на лице.       Но тут-то и крылась загвоздка. Чтобы вонзить в кого-то клыки, их надо выпустить. А чтобы их выпустить, надо, чтобы внизу у тебя все было как следует. В боевой готовности.       Взрослые и опытные вампиры настолько привыкали к этой связи кормления и либидо, что со временем превращались в гиперсексуальных существ, которым всегда кого-нибудь да хотелось. Скажем, отец всегда кормился в компании матери, сколько Гэби себя помнила. Ей как-то пришло в голову, что должно быть, поэтому люди уже три столетия изображают вампиров такими ванильными пездами.       Но сейчас речь шла не о взрослом и опытном вампире. Речь шла о ее младшем брате, который лежал на кровати и стыдился даже в глаза ей посмотреть, раздавленный тяжестью собственного облома.       Гэби сцепила руки в замок, собираясь с мыслями.       – Как думаешь, что произошло? Она тебе не понравилась?       – Откуда я знаю?       – Может, в машине было неудобно или…?       – ОТКУДА Я ЗНАЮ?!       Надо отдать Берти должное, он ухитрился заорать шепотом. Предки ничего не услышали.       – Я все сделал, как отец показывал. Музыку включил, приобнял, шею открыл. Только что носом ей в вену не уперся.       – У тебя встал?       Берти посмотрел на сестру глазами отшлепанного щенка. Продлевать его унижение было мучительно, но дело было слишком серьезно, чтобы щадить чьи-то чувства.       – Хорош румяниться, Берт, – тихо сказала Гэби. – У тебя встал или нет?       Берти сглотнул, прежде чем ответить.       – Ну…да, ненадолго. Она, кажется, тоже это почувствовала. Знаешь, так обмякла, расслабилась. Стала совсем беззащитной.       Гэби взглянула на лицо брата и решила не продолжать допрос. О чем тут еще можно спросить? Самая крепкая и полнотелая деваха всей школы, которая по вечерам отрабатывает удары по груше и ходит на каратэ, расслабляется в твоих объятиях, кидает мяч на твою половину поля – а у тебя не выпрямляется нога, чтобы по нему пнуть. Это катастрофа. Ни к чему переживать ее еще раз.       – Мне пиздец, – глухо констатировал Берти, устремив в стену взгляд вьетнамского ветерана.       – Никакой не пиздец, – отрезала Гэби. – На Карле свет клином не сошелся.       – Мне восемнадцать стукнет через месяц. На ужине отец велит показать клыки. Я стану вторым Фредерико.       – Нет, не станешь!       Гэби сама испугалась тому, как сильно повысила голос. Пару секунд брат и сестра прислушивались к звукам за дверью. К счастью, в коридоре было тихо. Должно быть, предки были в дальних комнатах и ничего не слышали.       – У тебя было одно обломное свидание, Берт. Это не диагноз и не конец света. Тебе просто нужно…поупражняться. Почувствовать себя альфачом. Как Дракула.       Гэби кивнула на бумажного Кристофера Ли на стене и постаралась улыбнуться как могла ободряюще.       Берти посмотрел на нее с жалостью, как на умалишенную.       – Месяц, Гэб. Кто согласится – он пальцами показал кавычки – “упражняться” со мной целый месяц?       Гэби ждала и боялась этого вопроса – она была уверена, что он поставит ее в тупик. Но когда она открыла рот, чтобы не длить мучительную тишину, ответ пришел так быстро и легко, будто в ее голове зажгли лампочку.       – Я, конечно.       Впервые за время их разговора брат повернулся к ней всем телом. Позабытый телефон остался лежать у края кровати. Берти посмотрел на сестру так, будто впервые ее увидел.       – Ты?       – Ну да.       – Но… не могу же я тебя…       Берти показал руками себе на шею. Гэби нетерпеливо зарычала и закатила глаза.       – Я не прошу, чтобы ты меня жрал, дубина! Просто… потренируемся, как подкатывать к девушкам.       – Блин, я не знаю, Гэб…       – Слушай сюда. Эй! Эй!       Гэби дважды щелкнула пальцами перед лицом брата, не давая ему снова упереться взглядом в стену.       – Посмотри на меня. Парни клеятся ко мне с тех пор, как мне стукнуло пятнадцать. Я знаю, как быть неприступной, как показать доступность, как подбодрить парня и как оттолкнуть. Еще я знаю, как ведут себя настоящие альфачи, и как ведут себя дрочеры, которые пытаются ими казаться. Никто не сделает из тебя лучшего альфача за пару недель. Разве что тебе даст в жопу Шакира. Как думаешь, это возможно?       Берти открыл было рот, но вовремя встретился взглядом с сестрой. Глаза Гэби горели так, что даже залюбленный родителями младший Гримальди не решился лезть в спор.       – Нет, – со вздохом ответил Берти. – Нет, Гэб, мне не даст в попу Шакира.       Гэби кивнула, похлопала брата по ноге и энергично вскочила с кровати.       – Предки уматывают играть в гольф на выходные. Завтра отработаем приемы. А в воскресенье найдем тебе жертву в поле.       Габриэлла Гримальди в два шага порхнула к двери, отперла замок и неслышно выскользнула в коридор, оставив брата одного.