Двойные проблемы

      На следующее утро Эмма почувствовала, что просыпается лицом вниз, а она это ненавидела. Она всё ещё чувствовала себя уставшей, а её веки были такими тяжелыми, что она не могла выставлять глаза на свет. Телу было слишком тепло и удобно, чтобы двигаться. Она глубоко вдохнула и вытянула руки под подушкой. Ощущение простыни на её голой коже и знакомый запах подтверждали, что она дома, лежит на том, что она до сих пор про себя называет «кроватью Реджины».       Её мозг медленно привыкал к тому, что уже утро. Она провела рукой по лицу и открыла глаза, смаргивая размытость. Реджина находилась рядом с ней, сидела в постели, скрестив ноги, и выглядела так, будто глубоко задумалась. Должно быть, она проснулась не так давно, так как на ней всё ещё надета одолженная фланелевая рубашка Эммы, а волосы спутаны после сна вместо обычного профессионального вида.       На тумбочке с другой стороны кровати лежала пачка бумаг. Реджина, должно быть, работала над своей предвыборной кампанией или готовилась к одному из своих многочисленных публичных выступлений.       – Привет, – пробормотала Эмма хриплым голосом после сна и вчерашним пребыванием на улице на морозе.       – Привет. – Ответ Реджины был монотонным, почти пренебрежительным.       Трудно было сказать, саркастична она или нет. Собственный гнев Эммы рассеялся за ночь, у нее было время подумать и успокоиться. Она всегда должна была быть первой готовой подлатать отношения после ссоры, что расстраивало, и всё, чего ей хотелось сейчас - это снова всё исправить.       – Ты в порядке? – Ответа не последовало, поэтому она попробовала еще раз. - Реджина?       – Что. – Ещё один плоский ответ.       – Тебе удалось немного поспать? Ты полночи не спала.       Реджина кинула ей в ответ:       – Как и ты. Я не слышала, как вы пришли, шериф. Во сколько вы вернулись?       – Несколько часов назад, вскоре после того, как ты мне позвонила. Ты спала, когда я пришла домой. Не хотела тебя будить, поэтому просто перенесла в постель.       В сознании Эммы промелькнул образ ультиматума, поставленного ей ранее в дверном проеме. Вдобавок к тому, что к ней по званию, а не по имени, это прозвучало как вежливое приглашение "убраться к черту из моей постели и/или жизни". Самое непонятное заключалось в том, что Реджина определенно не была тихоней. Если бы она не хотела её здесь видеть, бывшая королева не стала бы тратить время на выражение своего недовольства. Обычно.       – Хм, ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила Эмма. – В комнату для гостей или к бабушке. Или, может, шагнула со скалы?       – Нет. Зачем мне это? – комментарий Реджины был, по-видимому, риторическим, но дальнейших объяснений она не дала.       Вопросы сами собой полезли в голову Эммы: 'Потому что я ушла, а ты сказала мне не утруждать себя возвращением? Или, может быть, потому, что мы сильно поссорились? Вероятно, это худшая ссора, которая у нас когда-либо была. И теперь ты задаешься вопросом: какого черта мы вообще вместе? Потому что меня убивает мысль о том, что тебе сделали больно и на сей раз я была той, кто её тебе причинил?       Я обещала Генри, что не уйду, что бы я о нём ни узнала. Теперь я узнаю, что у него не только есть магия, но и сам он - продукт МАГИИ. Каждый думает, что его ребенок особенный, некоторые даже зачаты по любви... но наш сын, по-видимому, более особенный, чем я когда-либо могла себе представить.       Если это правда, получается, мы с Реджиной по-настоящему любим друг друга. Родственные души. Что это значит для нас? Что это значит для Генри?'       Эмма была очень смущена, и короткие ответы сбивали её с толку. Было неприятным осознавать, что она предпочла бы столкнуться с гневом бывшей Злой королевы, чем с этой странной пассивно-агрессивной версией Реджины. Утонченность была не в стиле брюнетки. Её желудок сжало от напряжения, от незнания, поцелуют её или убьют.       – У нас всё в порядке? – отважилась спросить Эмма.       Всё, что сказала Реджина, было кратким:       – Да.       Шериф глубоко вдохнула, а затем вздохнула, переворачиваясь и утыкаясь лицом в подушку. Наступила тишина, поэтому она закрыла глаза и снова погрузилась в сон. Она так устала и решила не вставать с постели, если только в ближайшем будущем её не ждут огненные шары. Если Реджина не собиралась разговаривать, не было смысла её заставлять. Упрямая женщина.       Через некоторое время она почувствовала, как прогнулась кровать, услышала шорох простыней. Ощущалось и звучало так, будто Реджина двигалась, чтобы перекинуться через неё, дотянуться до чего-то в верхнем ящике прикроватной тумбочки со стороны Эммы. Что было странно, потому что единственными вещами в этом ящике были игрушки для взрослых (большинство предметов было в двух экземплярах, поскольку их предпочтения, как и сами женщины, ни в чем не совпадали) и смазки, которые, по общему признанию, следовало лучше спрятать на случай, если Генри на них наткнется.       Эмма резко замерла, полностью проснувшись, когда почувствовала нежные прикосновения.       Реджина убрала с её лица длинные светлые волосы в сторону и начала нежно поглаживала бока, оставляя серию поцелуев на голой спине Эммы. Это было так знакомо. След её губ говорил, что она хочет чего-то более авантюрного, чем физическое освобождение. Чувственное возобновление их связи.       Её глаза расширились, когда Реджина уронила некий предмет из ящика на кровать прямо в её поле зрения. Не обычное дополнение для их сексуальных игр, оно принадлежало ей, что стало неожиданностью.       – Полагаю, этим можно пользоваться по очереди, – вот и всё, что сказала Реджина.       – Подожди, что?       Эмма чуть не свернула шею, пытаясь посмотреть ей в лицо. К сожалению, для этого ей пришлось поднять верхнюю часть тела с кровати, что привело к тому, что две ладони мигрировали к её груди. Разумеется, её тело предало её, и её соски в ответ затвердели. Ей удалось перевернуться, и Реджина восприняла это как поощрение, когда руки автоматически попытались её обнять.       – Что ты делаешь? – спросила Эмма.       – Цыц. Мы миримся, – прошептала Реджина, наклоняясь, чтобы поцеловать её под подбородком.       – Черт возьми. Пока нет.       – Разве ты не должна быть героиней? На случай, если ты забыла, мы должны сделать всё возможное, чтобы спасти город. Зелье требует поцелуя Истинной Любви. Отказываешься от секса? Это на тебя не похоже.       – Но ты всё ещё на меня злишься! – пробормотала Эмма, приподнимаясь на локтях. – Я ведь права? Слышала это в твоем голосе по телефону. Я не собираюсь заниматься сексом, пока ты на меня злишься. Нам нужно поговорить.       – Я больше не злюсь. Я прощаю тебя за глупости, которые ты сказала. Я в порядке.       – Врешь.       На лице Реджины промелькнул ледяной взгляд, полный раздражения, она приподнялась и перекатилась на спину. Брюнетка, должно быть, поняла, что Эмма слишком упряма, чтобы не спорить, и слишком благородна, чтобы согласиться с притворством, не желая ставить под угрозу их отношения даже ради благородного дела. Их ссора не была односторонней, но Эмма чувствовала, что вина больше на её стороне, она взбесилась первой и, в конце концов, ушла. Технически она не ушла, но Реджина тогда об этом не знала. Отвергнуть её сейчас было все равно, что играть с огнем.       Несколько минут спустя они всё также смотрели в потолок, лежа бок о бок, пока неловкая тишина не стала настолько тяжелой, что стало невыносимо.       – Пожалуйста, – смягчила тон Эмма. – Мы можем поговорить?       – Ладно. Начинай.       – Прости. Я знаю, ты сказала не извиняться только для того, чтобы перестать чувствовать себя виноватой, но я делаю это не поэтому. Вчера вечером я сказала тебе несколько дерьмовых вещей. Я была зла на тебя. Я всё ещё считаю, что ты не понимаешь, что я чувствую. Насчет Генри и той истории с Эм. Если она действительно беременна… Я не могу смириться с этим прямо сейчас. Неважно, что ты или я думаем насчёт того, как так получилось. Для меня это по-другому, не так, как для тебя.       Реджина повернула голову ровно настолько, чтобы выразить свое недовольство:       – И это, по-твоему, извинение? Потому что после слова «прости» все пошло под откос.       Эмма сделала паузу, чтобы собраться духом. Её вторая попытка оказалась лучше, несмотря на то, что ей было трудно сформулировать вслух то, что она обнаружила некоторое время назад в своем сердце:       – Больше всего я жалею о том, что я сказала, будто ты не настоящая мать. Я ненавижу себя за это. Я даже не знаю, почему я это сказала, потому что я не так думаю. Мы вместе работаем над этим, вместе воспитываем Генри, как его родители. Мы команда. Пожалуйста, скажи мне, что ты это понимаешь?       – Ты была права вчера. – Обтянутые фланелью плечи Реджины приподнялись, прежде чем она скрестила руки на груди. – Правда в том, что я не знаю, каково это - зачать и родить ребенка. Никогда не узнаю. Так что да, в этом смысле я не «настоящая» мать, что бы, черт возьми, это ни значило.       – Это не...       Реджина оборвала её резким взглядом. В её глазах стояли слёзы:       – Но ты тоже не знаешь, каково мне, Эмма. Тебе никогда не приходилось убеждать мир в том, что ты на самом деле мать Генри. Это было принято как само собой разумеющееся с того самого дня, как ты появилась в Сторибруке, хотя ты знала его всего несколько часов. Ты хочешь знать, почему я так защищалась, когда мы впервые встретились? У меня все десять лет люди спрашивают, что случилось с его "настоящей" матерью и как я вообще могу любить ребенка, которого никогда не рожала, и усыновила ли я его, потому что сама не могла забеременеть.       – Не могу поверить, что люди говорили такие вещи тебе в лицо. Должно быть, это отстой, хм.       – Да, это было тяжело. Для тебя материнство тоже далось трудно, но по-другому. Несмотря на то, что ты думаешь, у меня есть некоторое представление о том, через что ты должна была пройти, отказавшись от него. В возрасте, когда ты сама была чуть старше ребенка.       – Это не соревнование.       – Порой мне кажется, что так оно и есть. Особенно, когда весь мир поддержал бы твои претензии против моих. Как ты сказала прошлым вечером: ты можешь забрать его обратно, когда захочешь.       Эмма перевернулась на бок и пододвинулась ближе. Она оперлась локтем на свою подушку, чтобы можно было подпереть голову рукой, продолжая заглаживать свою вину за вчерашнюю ссору. Слеза скатилась по щеке Реджины, поэтому она рискнула и стёрла её большим пальцем. Её надежды укрепились, когда от её руки не отмахнулись.       – Эй, – пробормотала Эмма. – Я не собираюсь забирать у тебя Генри? Он никогда не захочет от тебя уйти. Ты его мама. Это то, чего я всегда хотела для него - безопасности, здоровья и чтобы он был любимым. Этого у меня никогда не было. Ты должна растить его и наблюдать, как он растет. Ты была рядом с ним. Всегда.       – С тех пор, как я его усыновила, – с грустной улыбкой начала свою исповедь Реджина. – Я боялась, что ты передумаешь и вернешься за ним, и тогда я его потеряю. Я не могла поверить своим глазам, когда, наконец, настал день, и ты появился на моем пороге. Я сразу поняла: он проложит свой путь к твоему сердцу, как к моему. Я не могла вынести мысли о том, что потеряю его из-за тебя. Но, пытаясь разлучить вас двоих, я все равно чуть его не потеряла.       – Теперь все кончено. Тогда мы были другими людьми.       Они продолжали разговаривать о том, что произошло в тот первый год, и о напряжении между ними, которое вылилось в ожесточенную конкуренцию за Генри. Изначально Эмма не испытывала особой симпатии к коварной мэрше, и пусть она находила её невероятно привлекательной и интригующей, она не могла преодолеть необъяснимую ненависть этой женщины к своей ближайшей подруге - Мэри Маргарет. Не говоря уже о том, что шериф знала, что именно Реджина стояла за заговором с целью убийства. И то, что она была беспомощна в том, чтобы её остановить, разжигало в ней гнев.       К настоящему времени всё всплыло наружу. Как бы Реджине ни было противно возвращаться к прошлому или оправдывать то, что она сделала с альтер-эго Сноу, была причина, по которой они обе продолжали быть частью жизни друг друга и будут таковыми оставаться. Какие бы чувства она ни испытывала к "двум идиотам" бывшая Злая королева осознавала свою роль в том, что раньше из кожи вон лезла, лишь бы держать их порознь, но больше не сердилась, видя их счастливыми. Тем более, что это стало ключом к тому, чтобы у их дочери, наконец, развилось чувство семейной безопасности. Счастье Эммы стало для Реджины приоритетом теперь, когда их жизни так переплелись.       Было одно сожаление, от которого Реджина никогда не избавится, и когда она говорила об этом, Эмма изо всех сил старалась подавить собственное негодование и слушать непредвзято. Реджина всё ещё мучается воспоминаниями о том, как пыталась убедить Генри, что он сошел с ума из-за своих сказочных убеждений, и хладнокровно относилась к теме о его биологической матери. Несмотря на обширный список аморальных поступков, это был один из тех, за которые она так и не может себя простить. Хотя, возможно, со временем и мягкими нашёптываниями Эммы на ушко о том, что пора двигаться дальше и сосредоточиться на будущем, они обе смогут с этим примириться.       Однако не все воспоминания были меланхоличными. Каждая рассказала несколько случаев, когда они ловили себя на мыслях том, что, смотря на другую, думали о менее чем ненавистных вещах. Эмма извинилась с дразнящей улыбкой за то, что намеренно изо всех сил старалась раздражать невозмутимого мэра при каждой возможности. Несмотря на легкомысленный тон, она была искренней, когда извинялась за то, что ещё больше вбивала клин между матерью и сыном.       Вскоре они, улыбаясь, смотрели друг другу в глаза, едва в силах сопротивляться поиску и прикосновению к тому, что было поблизости. Они лежали на боку, на одной подушке, лицом друг к другу.       Эмма ухмыльнулась:       – Вижу, ты всё ещё моей рубашке, воровка. Так ты хочешь поговорить о…       – Хватит болтать! – раздраженно выдохнула Реджина. – Я закончила мириться. Клянусь, если ты не поцелуешь меня прямо сейчас, ты не проживешь достаточно долго, чтобы пожалеть об этом.       Эмма облизала губы и подавила стон. Она обхватила лицо Реджины ладонями и наклонилась достаточно близко, чтобы слегка её коснуться:       – Мм, умираю от желания тебя поцеловать. Я просто хочу сначала узнать одну вещь.       – Что? – ответ Реджины был похож на болезненный стон.       – Ты правда собираешься позволить мне сыграть свою роль?

***

      – О боже, да-да! – простонала Реджина.       Её глаза были плотно закрыты, когда она сжала свободную руку Эммы в своей.       Постельное бельё стало влажным благодаря довольно спортивным нагрузкам, из-за которых они обе тяжело дышали и покрылись потом. Начать утро с продолжительного сеанса примирительного секса было совершенно непреднамеренным. Вот только они говорили о недавней ссоре, а в следующую минуту уже сплелись в горячем поцелуе.       Каждое прикосновение вызывало искру остаточного волнения и возвращало адреналин недавней ссоры. Они привыкли спорить, смотря друг другу в лицо, даже когда впервые столкнулись с такой проблемой. Это возбуждало. Свирепые взгляды, руки на бедрах, каждая бросает оскорблениями, словно подначивая другую бросить её на кровать и трахнуть до беспамятства.       По крайней мере, только однажды драка между ними переросла в физическую. Гнев был состоянием возбуждения, которое легко переходило в сексуальное желание, особенно в сочетании с конкурентным преимуществом. Эти двое любили побеждать. Нервы были напряжены от разоблачения чувств, которые прежде хорошо охранялись. Каждый удар пульса в венах и выступившая на коже капля пота звучала как настоящая, переполняющая их эмоция.       Реджина кончила через несколько минут после первого прикосновения языка, попробовавшего её на вкус, а затем скользящего по ней любовными кругами. Эмма воспользовалась её оцепенением после блаженства и легла рядом, дразня ухо женщины мягким дыханием, обвиняя её в "легкодоступности". Губы бывшей королевы изогнулись в улыбке, подобной которой мало кто видел и дожил до того, чтобы рассказать об этом допущении.       – Не надо, – прорычала Реджина, – говорить со мной таким наглым тоном, "принцесса".       Придя в себя, она с удивительной силой перевернула белокурую выскочку на спину и показала ей, кто из них на самом деле является "легкодоступной".       Смех Эммы оборвался вместе с её дыханием, которое стало прерывистым. Оказалось, она тоже готова к тому, чтобы её довели до пика наслаждения этим утром. После того как дрожь после кульминации прекратилась, она улыбнулась от уха до уха и запечатлела поцелуй на ухмыляющихся губах Реджины. Это никак не подействовало на брюнетку, которая продолжала сохранять злорадное выражение на лице, даже когда в её глазах вспыхнула фальшивая обида на самонадеянность.       Реджина протянула руку, чтобы собрать влажные светлые волосы Эммы в пучок, чтобы не мешали. Едва ли это был первый случай, когда длинные волосы раздражали во время их страстных занятий любовью. Однажды она зажала их локтем, и шериф издала звук, похожий на что-то среднее между визгом и воплем, что само по себе было забавно. Иногда Реджина заплетала их ей перед сном. Акт нежности, вынуждающий Эмму практически мурлыкать от удовольствия, потому что это так приятно и интимно.       Прямо сейчас её волосы представляли собой абсолютное месиво из пуха и спутанных прядей, расчесывать которые позже будет сущим кошмаром. Это беспокоило только одну из них. Ту, которой придётся выслушивать неизбежное нытье и терпеть надутые губки.       – Ты готова к большему? – шепотом спросила Эмма.       Тыльной стороной пальцев она провела по виску Реджины и снова поцеловала её туда. Затем поцеловала в щеку, кончик носа и, наконец, в губы.       – Это зависит от задуманного тобою, – сказала Реджина, сохраняя свой властный вид. – Не уверена, что ты сможешь вынести большее, дорогая. Ты выглядишь совсем измученной. Я не думала, что у тебя такие гибкие ноги, о чем я уверена, ты завтра пожалеешь.       – Ты знаешь, о чём я.       Реджина притворилась невинной:       – Я?       – Не притворяйся, что не ты это начала, – сказала Эмма. – Тебе по-настоящему нравится заниматься сексом втроем. Ты, я и Гертруда.       – Ммм, – брюнетка издала жалобный звук. – Нет, если ты продолжишь это так называть. Почему у них такие ужасные имена?       – Эй, не задевай чувства Герти!       Эмма села и подвинулась к краю кровати. Она перегнулась через край, чтобы поднять трусики-ремешки, которые Реджина бросила перед ней ранее. Это было в её стиле и подходило по размеру. Она открыла ящик стола, чтобы достать самую важную деталь, редко используемую, но любимую модель страпона Реджины, несмотря на неудачное название, и маленькую бутылочку на всякий случай.       Эмма всё ещё суетилась, подготавливаясь, когда почувствовала, как Реджина перебралась по матрасу и села позади неё. Мэр вычерчивала круги ладонями по её рукам и плечам и оставляла на спине пылающий след из влажных поцелуев. В совокупности с плотным материалом, надавливающим ей между ног, она снова возбуждалась.       Она повернулась так, чтобы Реджина могла оседлать её ноги, упираясь коленями в матрас по обе стороны от бедер Эммы. От подлинной красоты действа перед ней, когда женщина, которую она любит, опустилась на всю длину, постепенно приспосабливаясь к вторжению, у нее перехватило дыхание. Её обычно ровный пульс сменился скачущими ударами и диким трепетанием при мысли о том, что Реджина принадлежит ей, что ей доверена привилегия поклоняться этому прекрасному телу. Вид был ошеломляющим.       Их бедра прильнули вплотную друг к другу. Трепет от того, что она находится так близко к ней, находится внутри неё, наполнил её удовольствием, и каждый звук, вырывавшийся изо рта брюнетки, был опьяняющим. Эмма просто держала Реджину за бёдра, позволяя той управлять движениями так, как хочется. Лукавый блеск в угольно-темных глазах, казалось, хотел завладеть её душой, которую в своем возбужденном состоянии Эмма охотно бы отдала.       То, что раньше было игривым и страстным, теперь стало мягким и напряженным. Реджина потянула себя за плечи, явно намекая на то, чтобы её уложили. Эмма подчинилась, позволяя ногам Реджины переместиться и сменить позу, прежде чем снова войти в неё, на этот раз быстрее.       Реджина застонала, когда толчки внутри неё усилились. Она схватила Эмму за задницу, чтобы прижимать её к себе в конце каждого толчка. Ее кожа гудела, всё тело покалывало, и она остро ощущала каждый дюйм поверхностного контакта между ними, особенно между бедрами. Кожа Эммы пылала от жара, а её обычно бледные щеки раскраснелись от физических усилий.       – О, – выдохнула она. – Ещё. Эмма.       – Эмма.       Поглощенной тем, что делала, шерифу потребовалась секунда, чтобы расслышать, что в её имени был вопрос. Все было хорошо, когда Реджина называет её по имени, чего она не делала в течение всего первого года их знакомства, и она также возвращалась к этому, когда они ссорились. Теперь Реджина хотела её. Она о чем-то просила без слов.       Эмма замерла на минуту, чтобы перевести дыхание, давая передышку их ноющим мышцам. Она оттолкнулась, выпрямляя руки, и повисла в воздухе. Её волосы свисали вокруг неё подобно занавесу, она сдула несколько прядей, прилипших к лицу, и убрала их прочь.       – Т-ты в порядке? – выдохнула она.       Реджина обхватила ладонями её лицо и ответила долгим поцелуем. Когда он закончился, она высвободилась из-под неё и сказала:       – Переверни меня.       – Что? – За запросом последовал всплеск тревоги. – Нет, ты совсем взбесилась в прошлый раз…       – Эмма. – С тоном Реджины нельзя было спорить. – Сделай то, о чем я прошу. Я хочу, чтобы ты это сделала.       Две женщины двигались бесшумно, Эмма снова опустилась на колени, не убирая рук с тела Реджины, чтобы напоминать ей о своём присутствии, в то время как сама она была повернута лицом в сторону полулёжа на переднем боку. Эмма опасалась это повторять. Какой бы сексуальной ни была идея для них обеих, когда они её обсуждали, Реджина не очень хорошо справилась в прошлый раз, когда они попытались, или в любой другой, когда она не могла видеть лицо своей возлюбленной. То есть, когда она не могла видеть лицо человека, который был в состоянии потерять контроль и тем самым застать её врасплох.       Последнее, чего Эмме хотелось - это причинить ей боль или вернуть неприятные воспоминания.       Однако для Реджины выбор отказаться от контроля был полностью её собственным, и она знала, что может остановить акт в любое время без последствий. Риск вызвать неприятные воспоминания был единственной небезопасной частью, таким образом, она могла чувствовать себя в безопасности и позволить тревоге уйти, не будучи на самом деле в безопасности.       – Это я. – прошептала ей на ухо Эмма именно тогда, когда той необходимо было это услышать.       Прикосновения Эммы были идеальны, а её запах витал повсюду. Её нельзя было спутать ни с кем другим, это единственный человек, который бросает ей вызов, любит её и приводит в ярость одновременно. Женщина, которую она считает своей Истиной Любовью.       Реджине нравилось всё, кем была Спасительница и что олицетворяла, настолько непохожий на её собственное мрачное и задумчивое "я" каким бы приводящим в бешенство это иногда ни было. Красивая, сильная Эмма, которая испытывала её терпение и поборола решимость никогда больше не любить. Это её счастливый конец, разворачивающийся перед ней. Она пылала, словно в огне, испытывая отчаянную потребность в том, чтобы напряжение, нарастающее внутри неё, достигло своего пика.       Следующие слова Эммы были последней сознательной мыслью перед тем, как её разум опустел, утонув в волнах экстаза, которые захлестнули её одной гигантской волной.       – Я люблю тебя. Я всегда прикрою твою спину.       Ни на секунду Эмма не теряла сосредоточенности, всё время проверяя, нет ли признаков беспокойства на лице Реджины или скованности в реакциях её тела. Но ничего такого не было. Её приводило в трепет то, что они зашли так далеко в своих отношениях. Должно быть, бывшей королеве потребовалось полное доверие, чтобы позволить так себя взять. Эмма и представить себе не могла более ценного подарка, чем этот.       Впрочем, это касалось не только её. Реджина тоже чувствовала, что всё это время ей по кусочкам выдавали дар. Её Спасительница стояла рядом с ней, слушала и защищала её, когда было необходимо, а сейчас обнимала её, пока бывшая королева избавлялась от оставшихся ужасов своей юности. Эмма помогла ей освободиться.