Your chemical romance

Посреди роскошной залы, пол которой был устелён красным ковром, а стены увешанны самыми дорогими и прославленными произведениями живописи в истории Великобритании, ибо картинам меньшей значимости в замке выполнявшем роль штаба Ордена Часовой Башни быть и не полагается, под громадной, свисающей с потолка люстрой, сидела погружённая в мысли молодая скорее даже не девушка, а настоящая дама, чей вид, казалось, вопреки всей той статности и власности, что излучала эта женщина, был несколько опечаленным. Волосы этой высокопоставленной особы, светлые и шелковистые, как у истинной аристократки, были уложены в безупречную причёску, которую не нарушал ни один бунтующий локон, а пошитый из самых дорогих тканей лучшими портными страны наряд сидел на девушке как с иголочки, и только глаза командира рыцарей-защитников выражали глубокую грусть. Вероятно, душевные переживания леди Агаты были гораздо тягостнее и тяжелее, чем это можно было понять по её внешнему виду, но годы тяжёлой и опасной работы на службе у королевской семьи научили женщину не проявлять слишком явно свои чувства, даже когда отражение в зеркале единственный наблюдатель твоей боли, а уж в окружении «зрителей» — и подавно. Агата не могла поверить. Это случилось слишком неожиданно, это произошло слишком быстро. Это могло случиться в любой момент, но Агате не верилось, что это произойдёт когда-либо. Что-то невероятное. Что-то, что не укладывается у неё в голове, между многоходовыми стратегиями по защите королевы и строгими указаниями своим подчинённым. Агата ещё раз просматривает доставленное известие, разумеется секретное, только ей, как командиру Ордена и ещё нескольким людям в мире. Достоевский мёртв. Это кажется чем-то нереальным, абсурдным, совершенно неправдивым. Этот человек или не человек, кем бы он ни был, да хоть бы самим дьяволом воплоти, каждый божий день рисковал своей жизнью, каждый чёртов день играл со смертью на перегонки. Встревал в конфликты с могущесвенными организациями, мозолил глаза властям, не считался ни с какими авторитетами преследуя свои таинсвенные цели, таких личностей могила караулит за каждым поворотом. И всё-таки, Фёдору столько раз удавалось выйти сухим из воды, всех обставив, над всеми посмеявшись и ускользнув в непроглядную темноту крысиных ходов, его интеллект и стратегическое мышление были непревзойдённы. Казалось, чтобы не угрожало этому человеку, челюстям гроба никогда не суждено сомкнуться над ним, сколь многочисленны не были его враги, какая бы опасностью ему не угрожала. Но это всё была лишь иллюзия. Все люди смертны, даже такие уникальные и познавшие этот мир от начала и до конца, и Достоевский оказался смертным человеком, пускай самым гениальным и непонятым из всего своего рода. Ей казалось почему-то, что Достоевский никогда не умрёт. Абсурдная мысль, глупая и наивная, все люди умирают, но только сейчас Агата понимала, насколько же она её воспринимала всерьёз. Агата отложила застигшую врасплох весть, встала с дивана и подошла к распахнутому окну, через которое в помещение лился дорожкой лунный свет. За окном туманная дымка окутывала здания и растительность ночного Лондона. Такой красивый вид, а глаз почему-то не радуется, а ведь Агата любила красивые пейзажи. Смерть пожалуй единственное, что объединяло Достоевского и всех остальных людей в этом мире. Агата прекрасно знала, что этот опасный человек находился в европейской тюрьме Мерсо, её положение, должность и статус обязывают её быть в курсе всех значимых новостей произошедших в пределах Европы как минимум, но за всё то время, что Фёдор находился за прутьями решётки, у защитницы королевы ни разу не шелохнулось ни единой тревожной мысли. Агата это воспринимала как неоспоримое доказательство того, что ей на Достоевского на самом деле плевать и этот человек смог пробудить в ней интерес лишь своей непохожестью на всех прочих представителей человеческого племени, но сейчас, сейчас аристократка всё больше отдавала себе отчёт, сама того не желая, что вероятно ей просто казалось, что такому человеку, как Фёдор вся эта секретная, в высшей степени охраняемая тюрьма нипочём. Просто казалось… Девушка захлопнула окно. Из-за ветра на улице, который попадал через него в помещение, в комнате стало прохладно. Высокопоставленная особа подошла к изысканному деревянному столику на котором лежала стопка важных бумаг — секретные документы, тайные послания, закулисные договоры и принялась неспешно перебирать их. «Предупреждение — следить за дальнейшей деятельностью Детективного Агенства. Эта группа дятлов-добродетелей опаснее, чем кажутся на первый взгляд, они ещё доставят нам проблем.» «Отчёт — падение Моби Дика на Йокогаму потерпело крах.» «Разрешение на полное сожжение города Йокогамы в случае, если окутавший её неизвестного происхождения туман не будет устранён в следующие пол часа.» Агата хорошо помнила их первую встречу. Её внешний вид был безупречен, как и всегда, дорогой, изысканный наряд, прекрасно уложенные волосы, гордая осанка, Агата отдавала себе отчёт в том, что наделена красотой, он же представлял с нею полный контраст. Тощий, перепачканный после своих трущёб, с распатланными волосами и ссутуленной спиной, они в тот миг выглядели практически противоположно. Агату поразила реакция мужчины на неё в тот момент — обычно, людям было свойственно в минуты, когда они понимали, что всем уступают своему оппоненту, чувствовать себя неловко. Стыдиться своей простецкой одежды, ничтожного положения, пытаться это скрыть. Они пытались поправить растрепавшуюся причёску, незаметно прикрыть руками своё тело, свой наряд, но этому человеку было всё равно. Его не смущала очевидная разница меж их положениями — излучаемая ею элегатность, пропитавшая его насквозь болезненность. Ему было всё равно. И это поразительно. Агата привыкла, что люди, столкнувшись с ней, ощущают собственную неполноценность, пустоту кошелька, низкий статус, но Фёдору всё это было чуждо. И это её изумляло. А потому, в тот момент, себя чувствовала неловко только лишь она, а не он. И он это знал. Но кажется, интерес, что вспыхнул в ней по отношению к этому таинственному русскому, был взаимным. «Подробный доклад о прекращении тумана и носителя способности который, предположительно, за ним стоял.» «Известие — опасный эспер известный под именем Фёдор Достоевский доставлен в секретную европейскую тюрьму Мерсо.» «Наконец-то пойман — сведения о поимке одного из опаснейших одарённых мира Дазая Осаму. На данный момент, происходит его транспортировка в Мерсо, в случае удачного завершения процесса, вы получите подтверждение.» Агата впервые ощущала это ранее неведомое ей чувство, которое любой другой человек без труда распознал бы и определил как «скорбь», но высокопоставленная девушка никогда через неё раньше не проходила, а потому не могла понять, что это такое, да и, вероятнее всего, не хотела. Слишком ново это было для Агаты. «Информация первой важности — по всему миру происходит серия терактов с участием взрывчатки выполненной в виде монет.» «Рассмотрение предложения о создании Мировой Армии от заслуженного ветерана Японии Очи Фукучи.» Аристократка невольно задалась вопросом — интересно, все прочие люди, терзаются этим поганым ощущением всю свою жизнь? Те, у кого множество друзей, любящая семья, в ком корчащиеся в агонии и молящие о пощаде вызывают влагу в глазах? Все они, кто не носит по жизни опредедение социопата от психоаналитиков и бездушной мрази от родственников погибших, коей она, вне всякого сомнения являлась, и морщатся от мысли о применении насилия и вида крови, они испытывают это самое чувство настолько часто? Какой отвратительный кошмар. Какое жалкое, невыносимое существование, полное боли и помех. Ей наверно стоило бы поблагодарить небеса за то, что они преподнесли ей такой замечательный подарок — родиться бессердечной, жизнь с болью в сердце — настоящее страдание. «Указ о транспортировке в Японию Великого приказа». «Сообщение, что вампиры захватившие оружие по всему миру и готовившиеся начать полномасштабную войну, отступили.» «Срочная новость — сообщается о том, что до сих пор содержавшийся в секретной европейской тюрьме Мерсо опасный эспер известный под именем Фёдор Достоевский, погиб.» Когда пальцы Агаты, длинные и тонкие, с выкрашенными в красный цвет длинными ногтями, нащупывают очередную бумагу, девушку что-то настораживает. Это конверт. Незнакомый ей. Новый. Она его не помнила, а значит раньше его не было. У Агаты была хорошая память и она прекрасно помнила все бумаги находящиеся в этой стопке. Подтверждением догадки девушки служило то, что все прочие бумаги на столе были уже готовыми к прочтению листками с текстом, а то, что держала Агата, было самым настоящим запечатанным конвертом, так что его было невозможно не выделить среди всех прочих документов и листовок или спутать с ними. Когда аристократка замечает рисунок на печати конверта, её руки начинают подрагивать. Глава Ордена часовой башни прекрасно умела владеть собой и Агату на эмоции вывести было непросто, даже наставив оружие или окружив полчищем врагов, но при виде одного единственного конкретного изображения, по её коже пошли мурашки. Крыса. Прямо как знаменитая по всему миру морда Микки Мауса, только с широченной недоброй улыбкой на всю морду. Это письмо от Фёдора. Немыслимо. Агата не верит собственным глазам. Фёдор мёртв — её источники не лгут, информация достоверная. Кто-то решил над ней подшутить? Если так, то он дорого поплатится за подобную дерзость, кто бы это ни был. И всё же… Акууратным движением, Агата открывает конверт и извлекает из него белый лист бумаги. Практически чистый. Только по-середине листка красивым, но не слишком понятным почерком выведены чёрной ручкой всего несколько слов, да в самом углу две заглавные буквы выполняющие функцию инициалов: «Я вернусь. Ты только дождись. — Ф. Д.» Это он. Сомнений быть не может. Это почерк Фёдора. Но как такое возможно? Ошибки быть не может, Достоевский мёртв, а мертвецы писем не шлют. Выходит, он знал, о том, что погибнет. Но как такое может быть? С того света не возвращаются, это не возможно! Нет ни единой способности из их бессчисленного множества которые позволяли бы провернуть подробный трюк! А впрочем… С чего она в этом так уверенна? Раз Фёдор дал обещание, он его выполнит. Достоевский мог обманывать и лгать в собственных целях, но он никогда не разбрасывался словами. Ему не было смысла врать о своём возвращении, а значит, так и будет. Он будет жив. Она без понятия как такое возможно, но у неё нет ни малейших сомнений. Раз он сказал, значит это так. Этот человек знал что умрёт и даже не воспринял это, как временное осложнение, откуда у неё вообще взялись мысли, что ему может быть что-то не под силу? Это же Достоевский. Когда речь заходит о Фёдоре, ничего не может быть невозможного. Агата ещё раз перечитала послание, на этот раз неспешно, вчитываясь в каждое слово, словно пробуя хорошее вино на вкус, после чего положила в нагрудный карман своего наряда. Прямо напротив сердца. Аристократка откинулась на спинку дивана, затянувшись дымом из курительной трубки. Всё таки Фёдор определенно самый гениальный и неординарный определённо и совершенно точно не человек из всех, кого она знала в своей жизни и из всех кого узнает ещё. Глава Ордена ошибалась нечасто, иначе она не стала бы лидером организации, но сейчас она допустила одну из самых больших ошибок в своей жизни — стала равнять Достоевского возможностями обычного человека. Какой абсурд. Смерть — это конец для любого смертного, но с чего она взяла, что ведь Фёдор совсем не обычный смертный. Впрочем, ошибаться дозволено всем. Все совершают ошибки. Даже самые гениальные. Даже главы организаций. Даже сам Фёдор, в конце концов, допустил одну большую ошибку. Человек, который водит за нос саму смерть. Величайший гений и так сглупил. Смешно подумать. «Что это за формулировка такая «Ты только дождись»? С чего он взял, что она будет его "ждать"? Можно подумать, хоть один мужчина в мире помимо Фёдора будет её достоин. В каких же мелочах порой могут заблуждаться те, кто устраивают взбучку чуть ли не всему миру. Так любопытно. Агата распахнула окно, позволяющее ей видеть ночной Лондон. Как красиво. Вид немногочисленных огней зажённых в домах, где не легли спать, вновь радовал её взор. Запах никотина ласкал её лёгкие. Фёдор не погиб. По крайней мере, надолго.