Через тьму к свету

Гейл открыл глаза, когда слабый свет рассвета начал просачиваться сквозь полупрозрачные шторы, наполняя комнату мягким серебристым сиянием. Но ещё до того, как он полностью осознал своё пробуждение, что-то нарушило его сон — негромкий, но настойчивый звук заставил его резко напрячься, будто в ответ на опасность. На мгновение он почувствовал себя так, словно снова оказался в военной зоне, где каждый шорох мог предвещать беду. С рефлекторной осторожностью он приподнялся, прислушиваясь к окружающим звукам, в то время как его сердце уже билось чаще. Комната вокруг казалась необычно тихой, но тревожное предчувствие не отпускало. Гейл инстинктивно окинул взглядом знакомые очертания мебели, пока его внимание не привлекло едва заметное движение у окна. Он задержал дыхание и медленно сел, сдерживая дрожь напряжённых мышц. В мерцающем свете рассвета он разглядел маленькую фигуру, которая осторожно передвигалась по комнате. Это было не просто пробуждение от случайного звука — это было неожиданное и настораживающее вторжение в его личное пространство. Гейл задержал дыхание, напрягая каждую мышцу, когда медленно сел на кровати. В предрассветной полутьме, когда комнату лишь слегка освещал первый утренний свет, его глаза уловили едва различимую маленькую фигуру, осторожно передвигающуюся на подоконнике. Этот звук не был случайным стуком ветра или ночной суетой, а чужое присутствие, внезапное и нарушающее его личное пространство, разбудило в нем неосознанное напряжение. Гейл прищурился, пытаясь разглядеть странную силуэт, который казался почти призраком в тусклом свете. Детская фигурка едва слышно шуршала тканью, будто растворяясь в полумраке, но она была слишком реальной, слишком осязаемой, чтобы оказаться иллюзией или отголоском сна. Это был Даниэль — младший брат Эмилии. Мальчик с кропотливым усилием карабкался на подоконник, неуклюже балансируя на нем, как будто это было его привычное убежище. Его худые ручки цеплялись за оконную раму, а ноги нервно дёргались, пытаясь удержать равновесие. Казалось, ещё секунда — и он потеряет опору, но мальчик с упрямством продолжал держаться, несмотря на явную опасность. Гейл наблюдал за мальчиком, ощущая, как тревога и удивление сменяются сложной смесью эмоций. Этот ранний визит не был просто нарушением его утреннего покоя — это был нечто большее. Это стало неожиданной встречей с детской непосредственностью и уязвимостью, от которых Гейл отвык за годы военной службы, где любое проявление слабости могло стоить жизни. — Эй! — раздался шёпот Даниэля, который, цепляясь за подоконник, с нескрываемым энтузиазмом заглядывал внутрь. Его глаза, большие и яркие, словно светлячки в предрассветной темноте, сверлили Гейла. — Я не разбудил тебя? Гейл замер, на мгновение ошеломлённый неожиданностью происходящего. Перед ним стоял ребёнок, а не враг. Но всё же это было слишком... неуместно. Головная боль — отголосок вчерашнего вечера и выпитого алкоголя — давила на виски, вынуждая его поморщиться. Он подавил вспышку раздражения, хотя его тело было напряжено от непривычного пробуждения. — Что ты здесь делаешь? — пробормотал он, потирая глаза, в то время как глухой пульс боли в голове постепенно утихал. Его голос был хриплым, но не сердитым, скорее удивлённым и слегка растерянным. — Ты же обещал научить меня стрелять из лука! — с воодушевлением произнёс Даниэль, словно его визит в столь ранний час был абсолютно оправдан. Его глаза загорелись ещё ярче, когда он полез в карман своих штанов и вытащил несколько скомканных листков бумаги. — Смотри, я даже нарисовал план тренировки! Гейл бросил взгляд на часы. Было только шесть утра. Легко было бы отправить мальчика обратно домой, пожурив за вторжение и закрыв дверь. Но что-то в этой детской искренности и беззаботной настойчивости заставило его задуматься. В этом мальчике была живая искра, яркая, наивная, неприкосновенная к тем теням, которые преследовали самого Гейла. Даниэль напомнил ему о чём-то давно забытом — о той чистой страсти и целеустремлённости, которую он сам утратил, потерявшись в круговороте вины и разочарований. Гейл выдохнул, ощущая, как напряжение и привычный скептицизм понемногу отступают. — Ты принёс свои рисунки в шесть утра? — с лёгким раздражением, потирая лицо, спросил он, чувствуя, как головная боль продолжает пульсировать, отдаваясь гулом в висках. Гейл нащупал на тумбочке пачку аспирина, быстро высыпал в ладонь две таблетки и проглотил их, даже не запивая. — Ага! — радостно подтвердил Даниэль, вытаскивая скомканные листки бумаги из кармана и разворачивая их перед лицом Гейла. — Я хотел показать, как я это всё представляю! Смотри! Мальчик развернул перед ним свои рисунки — простые детские наброски, нарисованные мелками, но полные искреннего воодушевления. На первом листе были изображены он сам и Гейл с луками в руках, стоящие на опушке леса. Лица у фигурок, конечно, были схематичными, но одно было ясно: в глазах ребёнка они оба выглядели как настоящие герои. На втором рисунке была нарисована огромная мишень, рядом с которой Гейл, чёрный силуэт, вытянул лук с натянутой тетивой, а рядом, красный и неуклюже нарисованный, стоял Даниэль, словно подражая своему взрослому наставнику. — Ты серьёзно залез через окно второго этажа, чтобы показать мне это? — недоверчиво произнёс Гейл, но почувствовал, как усталость, цеплявшаяся за него с самого утра, уступает место чему-то другому. В уголках его губ появилась лёгкая, почти незаметная улыбка, предательски намекающая на то, что этот маленький проказник всё же смог пробудить в нём что-то хорошее. — Конечно! — без тени сомнения ответил Даниэль, не замечая сарказма в его голосе. — Сейчас же самое лучшее время для тренировки! — В его голосе звучала уверенность, словно он озвучивал что-то очевидное для каждого, а глаза светились таким предвкушением, что Гейл не смог удержаться от внутренней улыбки. — Ты ведь говорил, что у тебя есть лук? Есть же? Ты обещал! Эти последние слова, произнесённые с настойчивостью и неподдельной надеждой, заставили Гейла замереть. Он смотрел на мальчика, и что-то в нём начало смягчаться, словно ледяной панцирь его одиночества понемногу начинал таять. Гейл задумчиво посмотрел на сияющее лицо Даниэля, полное искреннего ожидания. Когда в последний раз он видел кого-то настолько воодушевлённого чем-то столь обыденным, как стрельба из лука? Детская простота и рвение пробудили в нём давно забытые чувства. На ум невольно пришли воспоминания о тех днях, когда он учил своего младшего брата Вика стрелять в двенадцатом дистрикте, среди тёмных и ветхих лесов, где они, казалось, прятались от всего мира. Вспомнилась не только юность, но и тот лёгкий ветер свободы, который тогда окружал его, когда жизнь казалась намного проще, а сердце ещё не было обременено тяжестью вины и боли. Гейл на мгновение прикрыл глаза, позволяя воспоминаниям затопить его сознание. В его голове возник образ младшего брата Вика — такого же юного, полного надежд и ожиданий, каким был Даниэль сейчас. В те дни казалось, что они могли преодолеть любые трудности. Тогда мир был проще, не обременённый тяготами войны и долгом, который теперь висел над ним тяжёлым грузом. Он вздохнул, борясь с противоречивыми чувствами. Стоило ли тратить это раннее утро на стрельбу из лука с мальчишкой, когда можно было просто вернуться в постель и провести оставшиеся часы в ленивом, но всё же спокойном забвении? Его тело жаждало отдыха, а разум — покоя. Но вдруг внутри зародилось непривычное желание вырваться из мрачной рутины, которая всё сильнее душила его. Может быть, короткая тренировка поможет хотя бы на миг отвлечься от тяжёлых мыслей о прошлом, от тех бесконечных воспоминаний, которые не давали ему покоя. — Ладно, — наконец произнёс он, тяжело вставая с кровати и взглянув на мальчика, который, казалось, едва сдерживал радостный визг. — Но учти, долго это не продлится. Его голос был хрипловат и устал, словно каждое слово давалось с усилием, но для Даниэля эти слова прозвучали как величайший подарок. Лицо мальчика тут же озарилось такой неподдельной радостью, что Гейл ощутил, как его сердце невольно смягчается. Казалось, для мальчишки это был не просто урок стрельбы, а начало великого приключения, наполненного азартом и ожиданием. Даниэль, не теряя ни секунды, метнулся к своему рюкзаку, с жадностью вытаскивая из него новые листки бумаги. Эти были немного скомканными, но всё равно сделанными с такой любовью и старанием, что Гейл не мог не улыбнуться. На одном из них была изображена простенькая сцена тренировки: они с Даниэлем стояли посреди лесной поляны, оба с луками в руках. Гейл, изображённый как высокий и суровый наставник, указывал на мишень, а сам Даниэль, с луком, который был вдвое больше его самого, сосредоточенно целился в нарисованную мишень. — А вот здесь ты учишь меня целиться, — гордо пояснил мальчик, демонстрируя очередной шедевр. На нём он был изображён с огромным луком в руках, который едва ли мог удержать в реальной жизни. Гейл с трудом сдержал усмешку. Этот детский энтузиазм, это наивное, но искреннее желание быть рядом с ним — всё это внезапно наполнило его теплом. В нём зашевелилось нечто, давно забытое, словно этот маленький мальчик своим рвением начал разрушать те барьеры, которые Гейл воздвиг вокруг себя после всех пережитых потерь. Он снова посмотрел на Даниэля, который с пылающим восторгом и огнём в глазах ждал его одобрения, и на мгновение почувствовал, как мир становится чуть светлее. Пусть этот мир всё ещё был жесток, но в нём были такие моменты — моменты искренней радости, которые пробивали даже самые толстые стены отчуждения. Гейл подавил лёгкий смешок, нехотя потянувшись, ощущая, как его тело ломается после долгого бездействия. В спине неприятно хрустнуло, напомнив о том, что его мышцы уже давно не испытывали ни малейшего напряжения. Но, что удивительно, вместо привычного недовольства от такого пробуждения, он почувствовал лёгкость — возможно, из-за тихого утреннего покоя, который накрыл его комнату. В голове промелькнула мысль, что он рад тому, что вчера удержался от соблазна напиться до беспамятства, как это делал в последние несколько месяцев. Этот день начинался иначе — и в этом было что-то необычное. — Дай мне пару минут, — пробормотал он, направляясь к шкафу, в котором, как он вдруг вспомнил, когда-то хранился его старый лук. Этот лук был с ним на протяжении многих лет — в лесах Дистрикта 12, на охоте с Кэтнисс, в те дни, когда жизнь казалась одновременно проще и сложнее. Но со временем этот инструмент, некогда являвшийся продолжением его руки, был забыт и заброшен, словно реликвия давно минувших времён, не вписывающаяся в его новую реальность. Гейл с трудом открыл дверцу чулана, которая скрипнула в знак того, что её уже давно никто не трогал. За ней, на нижней полке, под слоем пыли, лежал лук — его старая гордость, пережившая с ним столько трудных дней. — Вот он, — пробормотал Гейл, вытаскивая лук наружу. Проведя рукой по его гладкой, но запылённой поверхности, он почувствовал приятную тяжесть воспоминаний. Лук всё ещё был в хорошем состоянии, хотя струна слегка ослабла. — Нашёл! — громче повторил он, смахивая пыль с древка. Даниэль, словно замерев на месте, широко раскрыл глаза от восхищения. Мальчик отступил на пару шагов назад, чтобы лучше рассмотреть оружие, которое Гейл держал в руках, и его лицо осветилось восторгом. Этот момент, похоже, был для него долгожданным событием, и его неугомонная энергия только усилилась, будто он предчувствовал нечто по-настоящему значительное. — Вау! Это он, да? Твой лук? — с восторгом в голосе спросил Даниэль, прыгая на месте от нетерпения. — Давай быстрее, пойдём на улицу! Гейл смотрел на Даниэля, чувствуя, как в его груди разливается тёплая, неожиданная волна. Давнo он не испытывал такого — простого, искреннего желания поддержать кого-то и оправдать чьи-то ожидания. Всё казалось каким-то другим, словно мальчишка своим ярким энтузиазмом постепенно вытеснял серость рутинных мыслей, которые окружали Гейла последние годы, освещая это утро радостью и свежестью, давно утраченной где-то в прошлом. Но, когда Даниэль, полон азарта, рванул было к выходу, Гейл остановил его лёгким движением руки. — Подожди-ка, — с хитрой усмешкой произнёс он. — Сперва давай посмотрим, сможешь ли ты хотя бы натянуть тетиву, прежде чем мы начнём. Гейл протянул мальчику лук, наслаждаясь мгновением, как если бы он отдавал Даниэлю целое сокровище — древний артефакт, который теперь должен был пройти испытание. Даниэль посмотрел на него с лёгким оскорблением, словно сомнение Гейла было тем вызовом, который ему предстояло с триумфом преодолеть. Он с серьёзным выражением лица принял лук, а его взгляд затуманился решимостью, словно он стоял перед великой задачей. Мальчик схватил лук обеими руками и, стиснув зубы, напрягся, как будто собирался разорвать его на части. Он всмотрелся в тетиву, почти изучая её, прежде чем попытаться её натянуть. Гейл скрестил руки на груди и прислонился к стене, сдерживая усмешку, наблюдая за сценой с лёгкой иронией. Это было странное, но приятное зрелище, напомнившее ему о тех временах, когда он сам был таким же молодым и жаждал доказать что-то миру. — Ну что, покажи класс, — подбодрил он мальчишку, весело наблюдая за его попыткой победить сопротивление тетивы. Даниэль со всей силой, которая только была в его хрупком теле, натянул лук, напрягая мышцы. Его лицо исказилось от усилия, а глаза прищурились в полной концентрации. Сначала тетива слегка поддалась, но чем дальше, тем больше она сопротивлялась. Руки мальчика дрожали, напряжение становилось почти невыносимым. Вены на лбу проступили, тонкие капли пота заискрились на его коже, но, несмотря на всю решимость, тетива в итоге резко вернулась на место с оглушительным щелчком. Лук едва не выскользнул из рук мальчишки, но он, стоя на месте и тяжело дыша, продолжал цепко держать его. — Это... — выдохнул Даниэль, переводя дыхание и всё ещё крепко сжимая лук, словно тот мог вырваться и убежать. — Это гораздо сложнее, чем я думал. Гейл не смог сдержаться и, впервые за долгое время, громко рассмеялся. Смех был искренним, глубоко освобождающим, как глоток свежего воздуха после долгой пыльной дороги. Это неожиданное чувство тепла на мгновение рассеяло тени его недавней хандры. — Я же предупреждал тебя, — усмехнулся Гейл, протягивая руку, чтобы забрать лук. — Лук — это не игрушка. Придётся подрасти и набраться сил, чтобы справляться с ним как положено. Он с лёгкостью взял лук из рук Даниэля и, чувствуя знакомую тяжесть древка, снова ощутил что-то похожее на прежнее себя — воина, охотника, но уже не того, что жил в страхе и гневе, а скорее человека, который может научить чему-то другого, может передать знания. Гейл внимательно посмотрел на мальчика, который, хоть и был разочарован своей неудачей, но не сдавался. — Ничего, научишься, — сказал Гейл, на этот раз с тёплой, искренней улыбкой, которая смягчила его обычно суровое лицо. — Главное — не торопись и набирайся терпения. Настоящий лучник всегда знает, когда стоит подождать. Даниэль, с трудом скрывая своё разочарование, скрестил руки на груди и слегка нахмурился. Однако его гордость не позволяла ему полностью сдаться, и он всё ещё старался казаться уверенным в себе. — Ну ладно, — произнёс он, словно признавая свою временную неудачу, — но ты ведь сделаешь мне лук по размеру, да? Гейл, пытаясь сдержать усмешку, задумчиво прищурился, играя на видимой серьёзности. Он медленно покачал лук в руках, словно размышлял о том, стоит ли брать на себя такую ответственность. — Хм... — протянул он, словно серьёзно взвешивал предложение мальчишки. — Не знаю… Ты уверен, что тебе нужен лук прямо сейчас? Может, стоит подождать пару лет? Подрастёшь, станешь сильнее, и тогда уж точно сможешь с ним справляться. Ответ последовал молниеносно, почти без раздумий. Даниэль резко выпрямился, словно это могло придать ему дополнительной значимости. Он выпятил грудь, его маленькие кулачки сжались с такой решимостью, будто это могло прибавить ему силы и возраста. — Конечно уверен! — воскликнул он, глаза его горели энтузиазмом, а в голосе звучала непоколебимая решимость. — Я хочу научиться стрелять прямо сейчас! И хочу лук, который подойдёт мне! Я хочу быть лучником, как ты! Гейл с интересом наблюдал за мальчишкой. Его детский пыл и желание быть похожим на него пробудили в нём нечто забытое. Он сам когда-то, много лет назад, был таким же — жаждущим приключений, готовым доказать свою силу, даже если это требовало непомерных усилий. Но сейчас он видел в Даниэле нечто большее — не просто мальчика, стремящегося стать лучше, а желание найти смысл, стремление к тому, что сделает его сильнее и смелее. В глазах Гейла мелькнуло что-то тёплое, почти родственное, как если бы в этот момент он нашёл в мальчике отражение своего былого "я". — Хорошо, — медленно проговорил Гейл, наконец опуская лук и склоняясь к Даниэлю. — Я сделаю тебе лук. Но учти, это будет не игрушка. Если хочешь стать лучником, как я, то тебе придётся многому научиться. И это будет непросто. Ты готов? Даниэль, едва сдерживая улыбку, кивнул, не раздумывая ни секунды. В его глазах читалась та же решимость, которая заставила Гейла в этот момент забыть о своих тревогах и заботах. Мальчишка был полон энтузиазма, но Гейл знал, что настоящий путь только начинается. — Тебе придётся много тренироваться. Тренировки будут трудными. — Тренировки? — воскликнул Даниэль с неподдельным восторгом, его глаза широко раскрылись. — Это так классно! Мы будем вставать каждое утро в шесть, да? Гейл прищурился и с легкой насмешкой посмотрел на мальчишку. — Каждое утро? — переспросил он с лёгким сарказмом. — Ты вообще понимаешь, что значит "каждое утро"? Даниэль на мгновение замялся, но тут же поднял подбородок, не желая уступать. — Конечно, понимаю! Это… это значит много утр, да? Гейл не сдержался и хмыкнул, похлопав мальчика по плечу. — Это значит, что спать тебе придётся гораздо меньше, чем ты привык. А я, между прочим, очень люблю поспать подольше в свои выходные. Так что, может, подумаем над другим временем? Даниэль рассмеялся, отмахиваясь от слов Гейла. — Да ладно тебе! Я ведь тебя сегодня рано разбудил, и ничего, ты выспался! Можем и каждое утро вставать! Гейл покачал головой, скрывая лёгкую улыбку за сжатыми губами. — Ты, конечно, упрямый, как твоя сестра, — с усмешкой заметил он. — Но ладно, уговорил. Как только сделаю тебе лук, начнём тренировки. Но помни, что это серьёзная вещь, и ты должен будешь научиться обращаться с ним правильно. Даниэль, словно удерживая лавину эмоций, взмахнул руками, едва не подпрыгнув от радости. — Ура! — воскликнул он, его глаза блестели от предвкушения. — Я буду настоящим лучником! Гейл не мог не улыбнуться, глядя на такую искреннюю радость. В этих мгновениях он ощущал, как в груди разливается тёплое чувство, о котором он давно забыл. Может, в этом и есть смысл: помогать кому-то, видеть, как в их глазах загораются искры надежды и энтузиазма. Когда восторги Даниэля немного поутихли, мальчишка перевёл взгляд на кухню. Его глаза, полные детского любопытства, быстро прошлись по ней, подмечая каждую деталь: в раковине громоздилась гора грязной посуды, стол был завален разбросанными бумагами, инструментами и упаковками из под еды, а по углам раставлены какие-то вещи, явно не на своих местах. С каждой новой находкой на лице Даниэля расплывалась всё более хитрая улыбка, словно он только что обнаружил слабость взрослого. — Ого, — протянул он, делая вид, что тщательно подбирает слова. — У тебя тут... как бы это сказать... ну, не то чтобы беспорядок, но... небольшой хаос, да? Гейл не смог сдержать короткого смешка. Он привычно провёл рукой по своим растрёпанным волосам, словно это могло хоть немного привести его в порядок. — Да уж, бывает, — ответил он, бросив мимолётный взгляд на стол. — Не всегда есть время на уборку, особенно когда работаешь допоздна. Вчера утром я уже собрал часть хлама. Даниэль хмыкнул, с удовольствием наблюдая, как взрослый оправдывается. — Ага, так и скажи — лень. Наверное, даже кровать не заправляешь, да? — дразнящим тоном подметил мальчишка, его глаза лукаво блестели. Гейл, с невозмутимым видом, поднял одну бровь и усмехнулся в ответ. — Кровать? — он сделал вид, что задумался, как бы припоминая этот предмет мебели. — Кажется, она там где-то наверху под всей моей одеждой, но не уверен. Даниэль рассмеялся, явно довольный своим неожиданным открытием, пока Гейл лишь усмехался, наблюдая за мальчиком, который с детским азартом поддевал его в надежде на реакцию. Мальчишка внезапно наклонился ближе, как будто собирался поделиться великой тайной, и заговорщически прошептал: — Это как у Эмили! — с энтузиазмом воскликнул он, глаза его сияли от узнавания знакомой ситуации. — Она тоже не любит убираться! Всё время говорит, что у неё нет на это времени! Знаешь, кто у нас убирается? Мэтт! Гейл приподнял бровь, чуть удивлённый таким поворотом. Он знал Мэтта только поверхностно из досье, и когда видел его на фото, то парня окружала некая холодная серьёзность. Теперь же это начало его забавлять. — Мэтт? — переспросил Гейл, пристально глядя на мальчика, словно пытаясь осмыслить услышанное. — Тот самый Мэтт, который всегда с таким выражением, будто он несёт на себе весь груз мира? — Точно! — радостно подтвердил Даниэль, едва сдерживая смех. — Он постоянно ворчит: "Если я не уберусь, то никто не уберётся!" И ты знаешь, он добился того, что все начали его слушаться! Но готовить он совсем не умеет! А когда пытается — это кошмар. Гейл, представив серьёзного Мэтта, сосредоточенно стоящего на кухне среди горящей кастрюли и опрокинутых банок, невольно усмехнулся. — И что, Мэтт действительно готовит? — спросил он с лёгким скепсисом, прищурив глаза. — Иногда да, но это катастрофа! — с притворной тяжестью в голосе признался Даниэль, изображая терпеливого страдальца. — И каждый раз это что-то настолько… невкусное! Когда Эмили готовит — вот тогда можно сказать, что еда всегда вкусная. Но у неё не всегда есть время... А когда нет, ну... приходится есть то, что сделал Мэтт. И мы просто молчим и едим. Даже Сэм тогда не жалуется, а он всегда ворчит, когда голоден! — Сэм? — переспросил Гейл, заинтересованный новым персонажем в их разговоре. — И чем этот Сэм обычно занят, кроме как жалуется на голод? Лицо Даниэля озарилось энтузиазмом, будто он наконец-то нашёл повод рассказать что-то особенно захватывающее. — О, Сэм — это вообще другой разговор! Он однажды взорвал самодельную бомбочку прямо в школе! — глаза мальчика загорелись от воспоминаний. — Все стены, парты, учитель — даже доска стали синими! Мы просто не могли перестать смеяться, хотя его чуть не выгнали. Гейл усмехнулся ещё шире, представив себе эту картину. — Синие стены? И учитель тоже? — он качал головой, смеясь. — Неудивительно, что его хотели выгнать. — Эмили тогда была в бешенстве! — продолжал Даниэль, размахивая руками, как будто снова переживал тот день. — Но Сэм сказал, что это был научный эксперимент! И ему каким-то образом поверили! Хотя все понимали, что это была шалость. Гейл рассмеялся ещё громче, представляя, как Сэм с невозмутимым видом объясняет свой "эксперимент", а строгая Эмили, пытаясь сохранить лицо, едва сдерживает гнев. В тот момент он понял, что даже за фасадом кажущейся идеальной семьи скрывается множество таких же хаотичных и живых моментов, как у всех остальных. — Вот ведь бандит, — сказал Гейл, всё ещё улыбаясь. — Эмили, наверное, тяжело с вами тремя управляться? Даниэль кивнул, довольный, что может продолжать рассказывать о своей семье. — Иногда да, но она справляется. Мэтт, хоть и ворчит, помогает, а Сэм иногда такой шкодник, что просто невыносимо! Но без них скучно было бы, — произнёс он, задумчиво глядя в сторону. Затем он посмотрел на Гейла с лукавым огоньком в глазах и подмигнул. — Но теперь, когда у нас есть ты, Гейл, скучать точно не придётся! Гейл только покачал головой с доброй улыбкой, затем снова оглядел свой захламлённый дом, ставший неожиданной темой их разговора. Комната внезапно показалась ему ещё более запущенной, чем раньше. — Семейка у вас весёлая, не поспоришь, — заметил он, мельком посмотрев на Даниэля. — А ты убраться поможешь? Мальчик посмотрел на него так, словно Гейл предложил ему отправиться в невероятное приключение. — Конечно! — тут же выпалил Даниэль, переполненный энтузиазмом. — Я могу помочь тебе навести порядок! Эмили всегда говорит, что если каждый день делать понемногу, то потом не придётся разгребать огромный бардак! Хотя... — тут он нахмурился, будто вспомнив что-то секретное. — Она сама не всегда так делает... Гейл сдержанно усмехнулся и кивнул, скрывая растущую улыбку. — Ладно, — он обвёл взглядом своё жилище, где беспорядок прочно обосновался. — Давай попробуем. Ты прав — уберёмся понемногу, и потом не придётся разгребать завалы. — Вот именно! — радостно согласился Даниэль, подскочив к столу и схватив первую попавшуюся тряпку. — Начнём с этого угла! Я знаю, как это делать! К десяти часам дом преобразился. Полы блестели, окна сияли на солнце, а мусор, который раньше был разбросан по всему дому, аккуратно собран в мешки и готов к выносу. Даниэль не умолкал всю уборку, рассказывая Гейлу истории и шутки, а теперь стоял посреди комнаты, вытирая пот со лба. Его лицо светилось гордостью за проделанную работу. — Смотри, как здорово получилось! Почти как у Мэтта! — радостно заявил он, выпрямившись и выпятив грудь, как будто ожидал, что Гейл наградит его похвалой или даже медалью за доблесть. — Да, ты справился отлично, — признал Гейл, окинув взглядом чистое пространство, где ещё недавно царил хаос. — Я бы без тебя за неделю не управился. — Не за что, — скромно ответил Даниэль, хотя в его голосе было заметно довольство. Он вытер руки о свои потёртые штаны и добавил: — Дома я тоже помогаю… Ну, иногда. Хотя Мэтт всё равно чаще сам всё делает. Он не любит, когда ему мешают. — Мальчишка состроил забавную гримасу, подражая старшему брату. — А вот Эмили не любит, когда ей не помогают. Она иногда говорит, что слишком занята, но мне кажется, это просто отговорка. Гейл засмеялся, представляя, как серьёзный Мэтт бурчит на всех, пока сам в одиночку убирается, а Эмили сходит с ума от работы и усталости. Несмотря на внешнюю строгость, их семейная жизнь напоминала ему о том, как важны эти простые, человеческие моменты. — А Мэтт с ней не спорит? — поинтересовался Гейл, вспоминая его в пылу семейного конфликта на заднем дворе. Даниэль задумчиво покачал головой, на мгновение прищурившись, будто обдумывая, как лучше сформулировать свои мысли. — Да, он бывает орет, как резаный на Эмили, но редко! Мэт ворчит в основном, но всё равно делает, что Эмили говорит. Хотя он считает, что ему не повезло с талантами… — мальчик на секунду замялся, словно решая, стоит ли делиться дальше, но потом продолжил: — Но на самом деле его главный талант — это уборка. И ещё... готовка, но... Наоборот! — он закатил глаза, демонстрируя всем видом отвращение. — Ты бы только попробовал его супы! Это как будто ешь жидкий песок. Брр… Гейл не удержался от смеха, весело покачав головой: — Жидкий песок? Это что-то новенькое. Может, как-нибудь попробую, — поддразнил он, не сумев скрыть улыбку. Даниэль рассмеялся и широко заулыбался: — Да уж, только не говори, что я не предупреждал! Но Эмили готовит в сто раз лучше. Её пироги просто потрясающие! Тебе точно нужно попробовать, они куда лучше, чем то, что дают в столовой, — его глаза загорелись при одном лишь воспоминании о сестриных кулинарных шедеврах. — Вкусная еда всегда лучше любой уборки, — тихо сказал Гейл, отвлекаясь на мгновение в свои мысли и вспоминая, как давно не ел настоящую домашнюю пищу. — О да! — Даниэль энергично закивал, словно соглашаясь с самым важным утверждением в мире. — Но вот убираться она не любит. И если что-то делаем не так… — мальчик понизил голос, будто готовился раскрыть самую большую семейную тайну, — она говорит, что её нервы на пределе! Но я знаю, что это просто отговорка… чаще всего для того, чтобы снова уйти работать. А знаешь, что однажды сделал Сэм? Гейл наклонился ближе, чтобы не пропустить ни слова, явно заинтригованный: — Что же? — Он взорвал конфетти прямо после того, как мы убрались! — радостно воскликнул Даниэль, еле сдерживая смех. — Представь: всё, буквально всё было усыпано конфетти! Даже волосы Эмили были в них, и ей пришлось чистить их целых два часа! — Мальчик рассмеялся так заразительно, что Гейл не мог сдержаться и присоединился к нему. — А воды тогда не было, так что это была настоящая катастрофа! Эмили опаздывала на работу и бегала по дому, словно курица без головы. Ой, она тогда была такая злая! Но Сэм сказал, что он учёный в душе и это был эксперимент, — добавил он, понизив голос и хитро улыбнувшись. Гейл рассмеялся ещё громче, покачав головой: — Учёный, говоришь? У вас, похоже, никогда не бывает скучно. Даниэль гордо выпрямился, кивнув: — Совсем не бывает! У нас всегда что-то происходит. Вот вчера, например, мы с Эмили вернулись домой, а Мэтт пытался спрятать подгоревший ужин, — мальчик скорчил забавную гримасу, изображая зловоние, и его глаза засияли озорством. — Это было ужасно! Пахло так, будто он сжёг шкуру мёртвого енота, честное слово! Эмили чуть не упала, смеясь, когда учуяла этот аромат. Но знаешь, что она сказала? Что Мэтту нужно больше тренироваться и обняла его. Эмили умеет хорошо обнимать. Гейл усмехнулся, представляя себе эту сцену, где Мэтт, весь в смущении, пытается спасти свою кулинарную гордость, а Эмили, несмотря на усталость, не может сдержать смех. — Хорошая у тебя семья, Даниэль, — тихо сказал Гейл, внимательно глядя на мальчишку, который с такой искренней гордостью рассказывал истории о своей жизни. Его слова были наполнены теплотой и доброй завистью. — Настоящая. А у Эмили есть какие-нибудь тайны? Даниэль вдруг притих. Его лицо стало серьёзным, глаза чуть прищурились, словно он собирался выдать важную информацию. Мальчик на мгновение замер, будто взвешивая, стоит ли делиться этим секретом. А потом, склонившись ближе к Гейлу, шепотом прошептал, словно они оба были заговорщиками: — Эмили по ночам читает нам сказки. Хотя притворяется, что слишком взрослая для этого. Говорит, что делает это только ради нас... но я знаю, что ей это тоже нравится. — Он на секунду замолчал, а затем его голос стал ещё тише, почти неслышным. — А ещё... Даниэль оглянулся по сторонам, будто опасаясь, что сестра вот-вот может выйти из-за угла и подслушать их разговор. Он наклонился ещё ближе, и Гейл уловил едва заметную улыбку на его губах. — Она поёт, — наконец прошептал мальчик, словно это был самый важный секрет на свете. Гейл нахмурился, удивлённо приподняв бровь: — Поёт? — переспросил он шепотом, явно заинтригованный. В его голосе послышалось лёгкое недоумение — он никак не мог представить серьёзную и собранную Эмили, стоящую на сцене и поющую. Даниэль кивнул, его глаза засверкали, как будто он только что поделился величайшим сокровищем. — Да. Она поёт, — повторил мальчик с серьёзностью, которая была неожиданна для его возраста. — Очень тихо, когда думает, что мы спим. Ты бы слышал... это так красиво, — добавил он, его голос был наполнен восторгом и неподдельным восхищением. — А почему она поёт только ночью? — спросил Гейл, задумчиво потерев подбородок, его интерес рос с каждой секундой. Даниэль пожал плечами, словно не понимая всей сложности вопроса. — Она говорит, что это её маленький секрет, — признался он, понизив голос до шёпота, словно повторял что-то священное. — Она никогда не поёт при других. Говорит, что уже давно выросла и у неё нет времени на такие глупости. Но я знаю, что она поёт, потому что это её делает счастливой. Гейл усмехнулся, глядя на мальчика с неожиданным чувством тепла в груди. Ему вдруг показалось, что за этой внешне холодной, серьёзной и собранной женщиной скрывается что-то гораздо более сложное и хрупкое, чем он мог себе представить. Гейл уже готов был задать ещё один вопрос, как вдруг в дверь раздался стук. В комнате сразу повисла тишина. Гейл и Даниэль переглянулись, затаив дыхание. Медленно, словно предчувствуя что-то важное, Гейл подошёл к двери и осторожно открыл её. На пороге стояла Эмили, в одной руке держа тарелку, а другой поправляя непослушные пряди, упавшие на лицо. Её взгляд был сосредоточенным, но в нём читалась лёгкая напряжённость, как будто она тщательно скрывала собственные эмоции. — Привет, — её голос прозвучал тихо и сдержанно. Эмили коротко кивнула Гейлу, затем оценивающе взглянула на брата. — Простите за вторжение, но я пришла по делу. Гейл слегка приподнял брови, его голос прозвучал с ноткой недоумения: — Что-то случилось? Эмили бросила мимолётный взгляд на Даниэля, прежде чем снова встретиться с глазами Гейла: — Можно сказать и так. — Она сделала шаг вперёд и протянула ему тарелку с едой, от которой исходил такой аромат, что Гейл сразу почувствовал, как заурчало у него в животе. — Вот это… в обмен на моего брата. Даниэль посмотрел на неё с ошеломлением: — Эй! Это же не честно! Гейл не удержался и улыбнулся, глядя то на аппетитное блюдо, то на Эмили, чьи глаза хитро блестели. — Ты хочешь выкупить его завтраком? — спросил он, с лёгкой усмешкой в голосе. Эмили, оставаясь невозмутимой, кивнула: — Именно так. Он снова сбежал, прежде чем я успела его остановить. Но знаешь, я даже рада, что он разбудил тебя в шесть утра, а не меня. Гейл посмотрел на тарелку и, не раздумывая, принял её из рук Эмили. Запах был настолько аппетитным, что у него даже возникло сомнение: давно ли он ел что-то столь домашнее. — Ты как раз вовремя, — с улыбкой сказал он, вдыхая аромат блюда. — Мы тут весь дом убрали. Твой брат оказался весьма полезным помощником. Эмили посмотрела вокруг, её глаза широко распахнулись от удивления: — Убрали? — переспросила она, бросив быстрый взгляд на младшего брата. — Даниэль помогал тебе? Вот это новость... — Да, и причём добровольно, — кивнул Гейл, слегка прищурившись. — Хотя заодно выдал парочку ваших семейных секретов. Эмили резко повернулась к брату, её взгляд стал серьёзным: — Секретов? — голос её прозвучал с лёгким напряжением. Даниэль заметно побледнел, но быстро нашёл в себе силы улыбнуться: — Ну... только совсем незначительных, — пробормотал он, теребя край своей рубашки и стараясь не встречаться с сестрой взглядом. Гейл подхватил разговор с явным удовольствием: — Например, про то, как Сэм взорвал конфетти после уборки и вы все ходили в разноцветных листочках. Эмили закрыла глаза и тяжело вздохнула, словно воспоминания о той ситуации всё ещё приносили ей головную боль: — Это был сложный день, — признала она, с трудом подавляя улыбку. — Но я уверена, что Сэм вряд ли хочет, чтобы это вспоминали. Он долго не мог избавиться от чувства вины. — А как насчёт того, что Мэт готовит отвратительные супы? — продолжил Гейл, уже открыто улыбаясь. — Я, конечно, надеюсь, что сегодняшний завтрак приготовила ты, а не он. Эмили наконец позволила себе чуть расслабиться, её суровое выражение смягчилось, и уголки губ дрогнули в лёгкой улыбке: — Да, ты угадал. Сегодня это моих рук дело, — с намёком на гордость сказала она. — Мэт… ну, скажем так, кулинарные таланты обошли его стороной. Но он старается. Гейл поднёс вилку с омлетом к губам, словно собираясь оценить мастерство Эмили: — Теперь, когда я знаю столько о ваших семейных секретах, — начал он, подмигнув ей, — может быть, в будущем смогу использовать это против вас. Эмили прищурилась, на её лице появилось насмешливое предупреждение: — Постарайся не злоупотреблять этим, — её голос звучал мягко, но в нём ощущалась скрытая серьёзность. — Мы ещё не настолько хорошо тебя знаем, чтобы ты мог шутить над нашими слабостями. Да и у нас пока нет достойных аргументов для ответа. Она опустила взгляд, будто решаясь на что-то важное, а затем тихо добавила: — Я хотела извиниться за вчерашнее, — её голос звучал искренне, в нём не было и намёка на прежнюю холодность. — Пойми, дело не в тебе. Просто я стараюсь избегать лишних слухов на работе. Люди любят приписывать романтические истории, особенно в небольшом коллективе. И я не хочу создавать поводы для обсуждений. Гейл, внимательно слушая её, посмотрел ей в глаза и мягко ответил: — Я понимаю. В таких местах всегда найдутся те, кто готов раздувать пламя из любой искры. Но если тебя это беспокоит — я постараюсь быть осторожнее. Мы же оба здесь ради дела, а не ради сплетен. Эмили подняла на него глаза. В её взгляде читалась благодарность, а напряжённость, казалось, начала спадать, хотя лёгкая осторожность всё ещё оставалась. Она чуть расслабилась, и её губы тронула едва заметная улыбка. — Спасибо, Гейл. Я действительно ценю это, — сказала она с чувством, её голос звучал мягче, чем обычно. Она вздохнула, словно с облегчением сбрасывая с себя тяжёлый груз, и добавила, уже с оттенком игривости: — Но знаешь, я могу предложить тебе ещё несколько таких завтраков в обмен на твоё молчание о наших семейных... ситуациях. Гейл рассмеялся, на мгновение встретившись с её взглядом, в котором мелькнуло нечто тёплое и шутливое. — За такие завтраки, — сказал он, склонив голову, как будто серьёзно размышляя, — я, пожалуй, готов хранить молчание всю оставшуюся жизнь. Эмили улыбнулась шире, впервые за весь день её смех прозвучал искренне и свободно. — Осторожнее с обещаниями, — предупредила она, вновь посмотрев на него с той самой долей серьёзности, которой она всегда умела прикрывать свои настоящие эмоции. — Я ещё могу этим воспользоваться. В этот момент Даниэль, который всё это время внимательно следил за разговором, неожиданно оживился. В его глазах мелькнуло желание внести свою лепту, и он решительно обратился к Гейлу: — Гейл, а давай мы тебе поможем здесь всё убрать? Осталось совсем немного, а Эмили всегда говорит, что надо помогать друзьям. Ты ведь наш друг, да? Гейл, несколько удивлённый таким внезапным предложением, перевёл взгляд на Эмили, словно ожидая её реакции. Она слегка нахмурилась, но быстро взяла себя в руки и мягко, но настойчиво вмешалась: — Нет, Даниэль. Гейл прекрасно справляется сам. Ему не нужна твоя помощь с уборкой. К тому же, не забывай, что у тебя завтра важный день, и тебе нужно выспаться. Даниэль с явным недовольством выпятил губы, явно не согласный с таким решением, но всё-таки кивнул, понимая, что противостоять сестре бесполезно. Гейл, наблюдая за их взаимодействием, усмехнулся: — Но если вдруг решите обменять ещё кого-то из вашей семьи на еду, — он лукаво посмотрел на Эмили, а затем подмигнул Даниэлю, — дайте знать. Может, у вас ещё найдутся интересные истории или секреты, о которых я не в курсе. Эмили, неожиданно для себя, едва сдержала смех, её серьёзность на миг пошатнулась. Она позволила себе улыбнуться, хотя быстро вернула строгий вид. — Я подумаю над этим предложением, — ответила она, взяв себя в руки, но в её голосе всё же прозвучала нотка веселья. Затем она вновь повернулась к Даниэлю, её голос стал мягче, но всё ещё настойчивым: — Всё, пора домой. Мальчик нехотя поплёлся к двери, надув губы, как будто его наказали за что-то совершенно несправедливое. Уже на пороге он обернулся и, не сдержавшись, бросил последний взгляд на Гейла: — Увидимся позже, Гейл! Гейл кивнул в ответ, с доброй улыбкой провожая их взглядом, когда дверь за ними закрылась. .... Гейл закрыл дверь, и в доме мгновенно воцарилась гнетущая тишина. Казалось, что с уходом Эмили и Даниэля воздух в комнате стал холоднее и пустота окутала всё пространство. Лёгкий шум утреннего города за окном больше не мог заполнить этот вакуум. Гейл на миг задержался у двери, не спеша возвращаться к столу. Его взгляд непроизвольно упал на тарелку с завтраком, оставленную Эмили. Она выглядела так же аккуратно, как и её хозяйка: аппетитный омлет, обжаренный до золотистой корочки, румяный бекон — всё это было аккуратно разложено на тарелке, словно тщательно продуманный подарок. Сев за стол, Гейл опустил голову и уставился на еду, будто перед ним лежала не тарелка с омлетом, а какой-то древний артефакт, таящий в себе что-то большее, чем просто пища. Запах свежеприготовленного завтрака коснулся его обоняния, пробуждая не только чувство голода, но и что-то более глубокое — воспоминания о давно утерянном домашнем уюте. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ощущал что-то подобное. Еда, приготовленная с заботой и вниманием, как будто вернула его в другой мир — туда, где его семья ещё была вместе, где каждый новый день начинался с общих завтраков. Гейл поднял вилку, медленно поднося первый кусочек омлета ко рту. Он с удивлением отметил, насколько вкусной оказалась еда. Этот завтрак был далёк от той безвкусной, стандартной пищи, что подавали в казармах и столовых Дистрикта 2. В каждой ложке он чувствовал тепло рук, которые его готовили. Это ощущение заставило его на мгновение замереть — образы из прошлого нахлынули внезапно и безжалостно. Воспоминания о том, как когда-то его мать готовила для всей семьи, заполняли его сознание. Тогда казалось, что дом всегда будет таким — полным жизни, смеха и тепла. Но всё изменилось, и это тепло исчезло вместе с теми, кого он потерял. «Неужели она правда решила "выкупить" брата этим завтраком?» — мелькнула мысль у Гейла, и его губы дрогнули в слабой усмешке. Даже в этом небольшом жесте была вся Эмили — она всегда умела преподнести неожиданный ход, пусть и в игровой форме. Гейл взглянул на тарелку с новой благодарностью. Этот простой жест — приготовить завтрак — был для него гораздо более важным, чем она, вероятно, предполагала. Это был не просто обмен на "беглеца", а нечто гораздо большее — попытка, пусть и неосознанная, вернуть Гейлу забытое чувство дома. Он сделал ещё один укус, медленно наслаждаясь вкусом. Мысли о прошлом всколыхнули в нём грусть, но она не была такой острой, как раньше. Может, потому что этот маленький момент уюта дал ему проблеск чего-то нового, или, возможно, напомнил, что даже в самых тёмных уголках жизни всегда есть место для тепла. Однако его мысли о прошлом быстро сменились на сегодняшний день, когда воспоминание об одном факте неожиданно заставило его задержаться на образе Эмили. «Она поёт?» — Гейл с трудом мог увязать эту информацию с женщиной, которую привык видеть строгой, холодной и отчуждённой. Он всегда воспринимал её как воплощение профессионализма и расчётливости, как человека, который не допускает эмоций ни в работе, ни в общении. Она казалась ему замкнутой в своём собственном мире, словно окружённой непробиваемой бронёй, но теперь… Эта новость и события последний дней, словно маленькая трещина в её идеально созданном образе, позволила ему заглянуть чуть глубже — и то, что он увидел, заставило его насторожиться. Гейл невольно поймал себя на том, что начинает видеть Эмили по-другому. Он вспоминал, как на её лице мелькала лёгкая улыбка, когда она шутила над ним, говоря про «молчание в обмен на завтраки». И вдруг он понял: когда она улыбается — она совсем другая. Лёгкая, живая искорка в её глазах, едва заметная, но пронзительная, на мгновение показала ему настоящую Эмили — ту, что пряталась под профессиональной маской. Эти мимолётные моменты открывали что-то большее: нежность, которую она, возможно, прятала даже от самой себя. Её смех, её редкие улыбки, пусть и сдержанные, делали её настоящей, живой. Неужели она могла быть такой ранимой и чувствительной за этой бронёй? Может, она в чём-то даже была похожа на него — с своими внутренними битвами, скрытыми от посторонних глаз? Гейл почувствовал, как его сердце вдруг забилось быстрее, а мысли неожиданно для него самого приняли слишком личный характер. Он оторвался от омлета и замер, прислушиваясь к себе. Эта женщина, которую он знал как коллегу, как учёную с холодным, аналитическим умом, начала открываться ему с новой, незнакомой стороны. Он видел в её поступках заботу о братьях, её самоотверженность, но не ожидал от неё таких глубинных эмоций. И этот контраст между её внешней твёрдостью и внутренней ранимостью одновременно притягивал и пугал его. «Стоп!» — мысленно приказал себе Гейл, резко возвращаясь к реальности. Он с силой сжал вилку, пытаясь прервать этот поток мыслей. «Эмили — капитолийка. Кто-то, кто вырос в этой системе, научившийся манипулировать людьми с детства, играя чужими жизнями, словно это шахматные фигуры. Она, как и все остальные, опасна и непредсказуема, и не стоит доверять тем, кто способен выжить в столь жестоком мире». Он напомнил себе, что уже видел, на что способны люди, вышедшие из Капитолия — хитрые, расчётливые, опасные. Они могут скрывать свои истинные намерения под любой маской, и чем более неприметной и простой она кажется, тем вероятнее, что за ней скрывается что-то страшное. «Она — не исключение», — категорично подумал Гейл, нахмурившись. Игра эмоций была для таких, как она, частью выживания. Улыбка, смех, лёгкость — всё это может быть просто уловкой, чтобы ослабить его бдительность. Эмили была для него коллегой, не более того. Её прошлое, её семья, все эти секреты — это только очередной повод для подозрений, и ни в коем случае нельзя увлекаться чем-то, что идёт вразрез с его обязанностями. «Солдаты не должны позволять себе отвлекаться на подобные мысли», — жёстко напомнил он себе. Гейл почувствовал, как внутри него нарастает раздражение, словно огонь, медленно охватывающий его изнутри. Он взял вилку и резко воткнул её в омлет, словно пытаясь с силой подавить собственные мысли, которые вдруг начали настойчиво выплывать на поверхность. Что это с ним? Почему он вдруг позволил себе увлечься Эмили, её улыбкой, её неожиданными чертами? Почему его вдруг стали интересовать её личные стороны, её эмоции? Это было не просто нелепо — это шло вразрез со всем, чем он старался себя оградить последние несколько лет. Гейл поднялся со стула и начал нервно расхаживать по кухне, сжимая кулаки. Он не мог понять, что происходит внутри него, и это только больше его злило. Внутри всё будто взбунтовалось, натянулось как струна. Эти чувства, это странное притяжение к женщине, которую он едва знает, которую обязан видеть лишь как коллегу и ничего больше — это всё было неправильно. Он не должен был позволять себе подобные мысли. Он видел слишком много страданий, слишком много боли, чтобы верить в то, что такие люди, как она, могут быть искренними. Она могла быть чем угодно — расчётливой, хитрой, просто искусной в манипуляциях, как все те, кого он знал из Капитолия. Он остановился у окна, глядя на серое небо за стеклом. Его лицо было напряжено, взгляд жёсткий. Снаружи всё выглядело спокойно, но внутри его души творился хаос. Гейл стиснул зубы, стараясь избавиться от этих мыслей, будто они были занозой, глубоко застрявшей в сознании. Он ненавидел себя за то, что позволил этому случиться. За то, что позволил эмоциям проникнуть в его тщательно выстроенные стены. "Чёрт, я же сильнее этого!" — подумал он, крепко сжав пальцы в кулак. Он всегда был тем, кто держал себя в руках, кто умел контролировать свои чувства. Но сейчас всё это казалось бессмысленным. Он слишком устал. Устал от жизни, от постоянной борьбы с самим собой. Слишком долго он держал всё в себе, не позволял себе сдаваться. И теперь, когда эта женщина, с её неожиданной улыбкой, мельком показала ему свою ранимость, он внезапно почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло. Гейл яростно потряс головой, как будто пытаясь сбросить этот туман из мыслей и воспоминаний. Он не мог позволить себе такие слабости. Ему нельзя думать о ней, нельзя увлекаться тем, что может оказаться опасной иллюзией. Всё это — просто результат его собственных внутренних срывов, которые он давно прятал глубоко внутри себя. Он не может позволить себе снова открыться, снова впустить кого-то в свою жизнь. Всё это ведёт только к боли, к потере. Он уже видел, как рушатся его надежды и мечты. Вокруг него были только обломки жизни — собственной и чужой. «Довольно», — мысленно сказал он себе, бросив последний взгляд на улицу. Гейл знал, что если он продолжит думать о ней, о её жизни, о своём месте в этой запутанной картине, то легко потеряет контроль над собой. Он уже слишком долго подавлял чувства, которые рвались наружу. Настойчивый, резкий стук в дверь прервал его размышления. Это не было вежливое постукивание, как у Эмили, когда она приходила на ранних порах — стук был громким, требовательным, и Гейл мгновенно насторожился. Кто-то стоял за дверью, явно не собираясь ждать. Он нахмурился, быстро поднявшись с места и, подойдя к двери, резко её распахнул. Перед ним стоял Мэттью — старший брат Эмили. — Мэтт? — удивлённо произнёс Гейл, пытаясь понять, что заставило парня прийти к нему в столь неуместное время. Челюсти Мэтта были напряжены, губы плотно сжаты, а руки судорожно стиснуты в кулаки, как будто тот с трудом удерживал себя от всплеска эмоций. Он не сказал ни слова и, не дожидаясь приглашения, решительно вошёл в дом, будто это был его собственный. Раздражение внутри Гейла вспыхнуло мгновенно. Его пространство было нарушено, и его усталое, уже надломленное состояние не выдерживало чужого вторжения. Он закрыл за ним дверь с чуть большей силой, чем требовалось, чувствуя, как напряжение нарастает с каждой секундой. Мэтт остановился в центре комнаты, его шаги, хоть и не были громкими, прозвучали слишком отчётливо в тишине. Это было знакомое Гейлу чувство — ощущение, что воздух сжимается, готовый лопнуть от накопленного напряжения. Мэтт стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и его суровый, прямой взгляд был направлен прямо на Гейла. — Нам нужно поговорить, — проговорил он с резкостью в голосе, что лишь добавляло масла в огонь. Гейл сдержанно вздохнул, чувствуя, как раздражение прокатывается по его телу волной, тяжёлой, как нарастающий шторм. Его первое желание было грубо ответить, спросить, что Мэтт вообще делает в его доме в такое время, и на каком основании. Но что-то в лице парня заставило его сдержаться. Это было не просто обострённое чувство старшего брата. Это было знакомое выражение — глубокая усталость и напряжение, которое Гейл слишком хорошо знал. Он, как никто, понимал этот взгляд. Гейл сам когда-то был таким: застрявшим в бесконечной борьбе за тех, кого любишь. Он мог чувствовать боль Мэтта, его страх за Эмили, его собственные сомнения. Но это не облегчало его раздражения. Гейл скрестил руки на груди, повторяя жест Мэтта, хотя внутри всё кипело. — О чём ты хотел поговорить? — спросил Гейл, с трудом сдерживая раздражение. Мэтт остановился посреди комнаты, осматривая её, будто ожидая увидеть что-то подозрительное, прежде чем снова перевести взгляд на Гейла. — О моей сестре, — наконец заговорил Мэтт, его голос звучал тихо, но в нём слышалось железное напряжение. Он чуть сузил глаза. — Эмили. Она многое не рассказывает. Но ... Я не собираюсь церемониться, Гейл, — начал он жёстко. — Ты работаешь с Эмили, живёшь по соседству, и что бы она там про тебя ни говорила, я должен знать одну вещь. Гейл нахмурился, внутренне ощутив, как его раздражение росло. Он вздохнул, пытаясь сохранять спокойствие, но каждое слово Мэтта, каждое его движение говорило о настороженности и подозрении. Гейлу это было знакомо. Когда-то он сам так же переживал за свою семью, готовый защищать их от любого, кто мог бы нанести вред. Но его нынешнее состояние, как камень, тянуло его вниз, и раздражение от новых, незнакомых эмоций, вспыхнувших внутри из-за Эмили, лишь добавляло масла в огонь. — Слушай, Мэтт, я понимаю, ты переживаешь за сестру, — начал Гейл, стараясь говорить спокойно, но в голосе прозвучала едва уловимая резкость. — Но что конкретно тебя беспокоит? Мэтт пристально посмотрел на Гейла, словно пытаясь оценить его искренность. — Она многое пережила, больше, чем кто-либо может представить. Всё, что она делает — ради нас, её братьев. — Он тяжело вздохнул, словно с трудом подбирая слова. — Ты же видишь, какая она. Вроде бы всегда спокойна, собрана… но это только фасад. Ты думаешь, она сильная, и это правда, но за этой силой — бездна. Она не может показать слабость. А это истощает её. Гейл внимательно смотрел на Мэтта, пытаясь осмыслить его слова. Его сестра и правда выглядела неприступной и сдержанной, но теперь, после всего, что он видел, он начинал догадываться, что это только одна сторона её личности. Ему вдруг стало понятно, что за её холодной маской скрываются гораздо более глубокие и болезненные чувства. Эти мысли тронули что-то внутри Гейла, заставляя его задуматься о собственных стенах, которые он воздвиг вокруг себя. Но тут же внутри него вспыхнуло что-то иное. Ему не нравилось, что эти эмоции снова захлёстывают его. Он стиснул челюсти, пытаясь подавить это. — И что ты хочешь мне сказать? — его голос звучал немного грубее, чем он собирался. — Я не собираюсь влезать в её жизнь. Она — моя коллега, и на этом всё. Мэтт сжал губы, его взгляд стал ещё острее. — Я вижу, как ты смотришь на неё. — В его словах прозвучал вызов. — И я знаю, что она не оставляет людей равнодушными. Но вот что я скажу: не смей делать её жизнь сложнее. Она и так на пределе. Гейл почувствовал, как его раздражение вновь нарастает. Но было и что-то другое — что-то, что удерживало его от вспышки. Возможно, потому что он понимал, что сам бы сказал то же самое, окажись на месте Мэтта. Гейл вдруг осознал, что в этом юноше, стоящем перед ним, есть то же отчаянное желание защитить своих близких, которое когда-то сжигало его самого. Он вздохнул, смягчая тон: — Я не собираюсь причинять ей боль. Я понимаю, что значит защищать семью. Но мне кажется, ты должен дать ей немного свободы. Ей нужно иногда жить не только ради вас. Мэтт нахмурился, явно не готовый принять такие слова. Он покачал головой, отвернувшись на мгновение, как будто пытаясь переварить услышанное. — Свобода? Она без нас пропадёт. — Его голос стал более приглушённым, но всё ещё был полон уверенности. — Ты этого не понимаешь. Она не может позволить себе слабости. Всё это… оно просто раздавит её. Гейл закусил губу, внутренне чувствуя, как его собственные проблемы снова всплывают. Он был сломлен настолько, что иногда ему казалось, что никакие слова уже не смогут его спасти. Он видел, как другие ломаются. Видел, как катастрофы рушат жизни людей, как ничто не остаётся прежним. Но эта уверенность Мэтта, его страх за сестру, был до боли знаком Гейлу. Он посмотрел на молодого парня, стоящего перед ним, и вдруг почувствовал странное сочетание сочувствия и раздражения. Мэтт был прав в том, что Эмили скрывает свою боль. Но он также знал, что такие люди, как она, могут справляться с этим лучше, чем кажется. — Ты её недооцениваешь, — тихо проговорил Гейл, сам не ожидая этих слов. — Она сильнее, чем ты думаешь. Мэтт нахмурился, его глаза прищурились, как будто он пытался понять, действительно ли Гейл верит в то, что говорит. Он стоял неподвижно, стиснув руки в кулаки, и молчание в комнате казалось затянувшимся. Наконец, он заговорил, его голос был тихим, но полным сомнения: — Ты говоришь так, будто знаешь её лучше, чем я, — его тон был почти обвинительным, хотя на его лице читалась скорее усталость, чем агрессия. — Но ты знаешь её всего несколько недель. Гейл почувствовал укол вины, но ответил твёрдо: — Я не говорю, что знаю её лучше, — начал он, удерживая ровный взгляд, — но я знаю, как люди прячут свои слабости. Когда каждый день ты вынужден бороться, это становится частью тебя. Я это видел и знаю, что такие, как Эмили, выживают не благодаря другим, а вопреки всему, что с ними происходит. Мэтт отвернулся, упёршись руками в спинку стула. Он стиснул зубы, будто эти слова задели его за живое. — А ты? — тихо спросил он, всё ещё не глядя на Гейла. — Ты тоже так живёшь? Пряча всё, что тебя убивает? Гейл замер, эти слова неожиданно ударили его сильнее, чем он хотел бы признать. Он знал, что его собственная борьба с темнотой внутри себя отражалась в каждом его шаге, в каждом движении. Он знал, что теряет себя с каждым днём, но признавать это перед кем-то, тем более перед Мэттом, не собирался. — Это не имеет значения, — резко сказал он, пряча эмоции за суровым тоном. — Здесь не обо мне речь. Мэтт развернулся, резко обернувшись к нему и вскинув руки: — Как это не имеет значения? Ты стоишь здесь, говоришь мне, что она сильная, что она справится… но, чёрт возьми, ты сам выглядишь, как будто вот-вот сломаешься! Гейл почувствовал, как вспыхнуло раздражение. Не на Мэтта, не на его слова, а на себя. Он не привык, чтобы его упрекали в слабости, и уж тем более не от кого-то, кто ещё не видел настоящей боли. Но он понимал, что на самом деле злился на себя за то, что правда, которую говорил этот парень, была слишком близка к его собственным мыслям. — Хватит, — хрипло сказал он, его голос был низким и приглушённым. — Ты не понимаешь, через что она проходит. И не можешь понять, через что прошёл я. Мэтт стоял, стиснув кулаки, но напряжение медленно ускользало из его тела. В его глазах больше не было злости — лишь глубокая усталость и беспомощность, те чувства, которые могли бы растопить даже самое твёрдое сердце. Он глубоко вздохнул, сделав шаг назад, словно пытаясь дистанцироваться от собственных эмоций. — Может, я и не всё понимаю, — проговорил он уже более спокойно, его голос больше не резал слух. Теперь он звучал как-то глухо, — но я вижу одно: если ты сломаешься рядом с ней, ты потянешь её за собой. Она не выдержит. — Мэтт посмотрел прямо в глаза Гейлу, не отводя взгляда, а затем добавил с тихой горечью, почти предвкушая будущие беды: — Она не может позволить себе тебя спасать. А она полезет! Мэтт сжал зубы, и выражение его лица сменилось раздражённой гримасой, когда он вдруг заговорил с саркастической интонацией, с явным подражанием Эмили. Он прищурил глаза и поджал губы, точно копируя её серьёзное выражение лица. — "Гейл наш сосед и новый друг", — начал он, карикатурно подражая её спокойному, почти беспечному тону. — "Особенно для Даниэля, ему нужно с кого-то брать пример!" — воскликнул он, подчёркивая это так, будто пытался вложить в слова всю наивную радость, которую Эмили демонстрировала перед младшим братом. Он резко опустил руку, словно устал от этого представления, и его лицо снова помрачнело. В голосе больше не было сарказма, только горькая усталость: — Ты не видишь, как она за всех переживает? Она приготовила тебе завтрак, хотя ты никто для нас! Но я знаю её. Она всегда полезет помогать, даже если это убьёт её. Даже если ты для нас никто, все равно полезет! Мэтт покачал головой, будто осознавая всю тяжесть слов, которые только что произнёс. Гейл отвёл взгляд, его сердце забилось чуть сильнее. Эти слова, словно лезвия, пронизывали его. Он не мог допустить, чтобы его собственная тьма коснулась Эмили. И тем более не мог позволить себе поддаться эмоциям, которые всё сильнее рвались наружу всякий раз, когда он думал о ней. Мэтт был прав — Эмили не должна была быть его спасательным кругом. Она заслуживала чего-то лучшего. — Я не прошу её спасать меня, — медленно произнёс Гейл, обдумывая свои слова. — Но я не причиню ей вреда. Никогда. Обещаю. Мэтт посмотрел на него долго и пристально, словно пытался вычитать что-то между строк. Его лицо смягчилось, и он, наконец, кивнул, хоть напряжение всё ещё ощущалось в его плечах. — Хорошо, — тихо сказал он. — Но я буду следить. Она для меня — всё. И я не позволю кому-то вроде тебя снова её разрушить. Гейл кивнул, принимая его слова. — И это правильно, — ответил он, немного смягчив тон. — Она заслуживает того, чтобы её берегли. Мэтт ещё раз взглянул на него, а потом медленно направился к двери, шаги его были теперь более уверенными, чем в начале разговора. На пороге он обернулся, уже почти на выходе: — Просто… будь осторожен с ней, Гейл. Она сильная, но даже самые сильные люди могут сломаться, если на них давить слишком сильно. Она может рухнуть и ее будет сложно поднять. Гейл смотрел ему вслед, не двигаясь, и в груди у него было странное ощущение. Слова Мэтта отозвались в нём эхом, оставляя неприятный осадок и смутные эмоции, которые он пока не мог осмыслить. Когда дверь захлопнулась за парнем, Гейл всё ещё стоял посреди комнаты, ощущая, как остатки разговора оседают на его плечах. Он не ожидал, что слова Мэтта вызовут в нём такой бурный водоворот эмоций. Гейл знал, что за внешним обликом Эмили скрывается нечто большее — что-то уязвимое, тщательно скрываемое от чужих взглядов. Но услышать это от её младшего брата, от того, кто знает её с детства, заставило его задуматься гораздо глубже. Мэтт, несмотря на свою молодость, понимал свою сестру гораздо лучше, чем Гейл когда-либо осмелился бы предположить. "Она может сломаться…" Эти слова неотступно звучали в его голове, словно гулкое эхо надвигающейся катастрофы. Гейл слишком хорошо понимал, как легко рухнуть, когда кажется, что ты держишь всё под контролем. Он сам однажды оказался на краю, балансируя над пропастью, и едва не сорвался вниз. Теперь он боялся, что Эмили может оказаться в том же положении. И эта мысль беспокоила его сильнее, чем он хотел признать. Присев за стол, он снова посмотрел на завтрак, который приготовила Эмили. Омлет уже немного остыл, но он всё же принялся за еду, понимая, что это единственное, что сейчас может отвлечь его от назойливых мыслей. Однако даже вкус еды не помог унять нарастающее беспокойство. Он ел машинально, не замечая деталей — всё в его голове крутилось вокруг того, что только что произошло. Мэт был прав: Эмили — это не просто коллега или одна из учёных. Она жила для своей семьи, и это делало её уязвимой. Но что больше всего беспокоило Гейла — это то, как сильно эти её слабости начали резонировать с его собственными. Он сам был когда-то на месте Мэта, и он знал, как тяжело нести этот груз, когда всё вокруг рушится. Доев завтрак, Гейл отодвинул тарелку и потер лицо руками, стараясь привести мысли в порядок. Ему нужно было подумать о том, что он должен сделать дальше. Оставлять Эмили одну с её демонами было бы неправильно. Он понимал, что она не попросит о помощи — как и он сам когда-то, она продолжит бороться в одиночку, скрывая свои страхи за маской уверенности. Но ему не хотелось быть лишь молчаливым наблюдателем. Гейл встал и, накинув куртку, подошёл к своему рабочему столу, где лежало личное дело Эмили. Он знал, что официальные данные далеко не всегда отражают истинную картину. Документы говорили одно: перспективный учёный, блестящий ум, специалист с непревзойдёнными способностями. Но теперь Гейл понимал, что за этими сухими строчками скрывалась женщина, которая несёт на своих плечах гораздо больше, чем он мог себе представить. Он открыл дело и начал вносить личные пометки — для себя. Каждый новый штрих казался ему важным, но всё же неполным. Гейл пытался мысленно собрать всю информацию, которую он узнал за последнее время: её самоотверженность, любовь к братьям, истощение, которое она скрывала от всех вокруг. Он добавлял в своё досье заметки о том, как её работа влияет на её состояние, как она, возможно, рискует сломаться под давлением, если не найдёт поддержки. Он не мог этого допустить. Заполняя страницу за страницей, он почувствовал нарастающее беспокойство. Он знал, что впереди их ждут ещё большие испытания. Война могла закончиться, но настоящая битва за жизнь и нормальность только начиналась, и она будет долгой и мучительной. Гейл не знал, готов ли он к этому, но знал одно: если Эмили действительно однажды окажется на краю, он будет рядом, чтобы не дать ей упасть. Закрыв дело, он тяжело вздохнул, чувствуя, как груз мыслей всё ещё давит на его плечи. Этот день оказался не таким, как он ожидал. Казалось бы, обычный разговор с братом Эмили вскрыл столько слоёв, что теперь Гейл уже не мог смотреть на неё как прежде. Ему придётся переосмыслить всё, что он знал, и найти способ справиться с тем, что открывается перед ним. Ближе к вечеру Гейл наконец позволил себе немного отвлечься от мыслей о работе и Эмили. Он сидел в кресле у окна, задумчиво наблюдая за редкими прохожими на улице, когда на заднем дворе послышался лёгкий металлический звон. Прежде чем Гейл успел встать, дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетел Даниэль с сияющей улыбкой на лице и яркими, полными энергии глазами. Однако на этот раз он был не один. Сразу за ним, с гораздо более уверенной и медленной походкой, вошёл Сэм, закинув руки за голову и лениво оглядывая обстановку, словно они пришли сюда по личному приглашению, а не вломились без спроса. Его взгляд был дерзким, а в движениях сквозила непринуждённость, будто он считал, что уже хорошо знает все углы в доме Гейла. — Привет, Гейл! — бодро выкрикнул Даниэль, повиснув на ручке двери. — Мы пришли за тарелкой, которую ты забыл вернуть утром. Гейл усмехнулся, внутренне борясь между лёгким раздражением и симпатией. Неожиданные визиты братьев Эмили становились всё более частым явлением в его жизни. Он лишь кивнул в сторону кухни, где стояла забытая тарелка. — Она там, на столе. Знаете, можно было бы и постучаться, — заметил он с лёгкой усмешкой. Даниэль, довольный тем, что его миссия почти выполнена, рванул на кухню, как маленький вихрь, почти сбив стул по пути. Его оживлённость всегда напоминала Гейлу о его собственной сестре и брате в молодости — о том времени, когда всё казалось намного проще. Он проводил его взглядом, чувствуя тепло и грусть одновременно. Тем временем Сэм, не торопясь, подошёл к столу и оглядел комнату с видимой насмешкой в глазах. Его рот искривился в едва заметной ухмылке, будто он что-то задумал. — Ты тут один, как всегда? — Сэм лениво поддел вопросом, будто между делом. — У тебя, наверное, не так много гостей бывает. Гейл скрестил руки на груди и усмехнулся. Сэм всегда испытывал его на прочность — это была их привычная игра. Гейл не мог не заметить в нём того же духа соперничества, что когда-то чувствовал в себе. — А тебе не кажется, что гостей больше, чем нужно? — ответил Гейл, прищурив глаза, но сохраняя спокойствие в голосе. Сэм хмыкнул, сев на стул и закинув ногу на ногу. Его взгляду не ускользнули мелкие детали в доме — всё было простым и функциональным, как и сам Гейл. — Просто проверяем, как ты тут устроился, — сказал Сэм, делая вид, что всё это его совсем не волнует. — Даниэль говорит, что ты вроде как новый друг семьи. — Особенно для Даниэля, — продолжил он с лёгкой, почти незаметной ироничной улыбкой, пародируя голос и интонацию своей сестры. — «Гейл наш сосед, он новый друг, можно доверять». Прямо как она говорит, раздражает. Гейл прищурился, чувствуя, как раздражение поднимается внутри него. Пародия Сэма звучала колко, словно он пытался вскрыть что-то сокровенное, что Гейл сам ещё не до конца осознал. Однако за этими ехидными словами скрывалось явное беспокойство за сестру, и Гейл это понимал. Сэм, скрестив руки на груди, медленно наклонил голову, изучая его реакцию, а затем прищурился в ответ, словно решив продолжить свою игру. — Эй, Гейл, — начал он, его голос прозвучал с притворным лукавством, за которым скрывался тонкий намёк на провокацию. — Ты ведь заботишься о своих соседях, да? Ну, ты понимаешь, что я имею в виду: следишь за тем, чтобы у них всё было хорошо, чтобы их не обижали. Гейл почувствовал, как его внутреннее напряжение усиливается, но, делая глубокий вдох, постарался сохранить нейтральный тон. — Конечно, Сэм. Заботиться о людях, особенно о тех, кто рядом, — это важно, — произнёс он спокойно, хотя уже догадывался, куда ведёт этот разговор. Сэм усмехнулся, будто предвкушая, что его уловка сработала. В его глазах загорелся озорной огонёк. — Ну вот, и я так думаю, — с притворной серьёзностью продолжил он, подходя ближе к столу. — А знаешь, как бывает неприятно, когда кто-то из соседей... ну, скажем, мешает тебе, шумит, может, даже случайно что-то портит? Например, ломает... или топит? Прежде чем Гейл успел что-либо ответить, Сэм, мгновенно ухватившись за стоящий на столе стакан с водой, с резким движением выплеснул его содержимое прямо на штаны Гейла. — Ой, прости, — с абсолютно фальшивым сожалением произнёс он, широко улыбаясь и едва сдерживая смех. — Совсем случайно, не хотел! Даниэль, стоявший с тарелкой у двери, повернулся с широко распахнутыми глазами, явно не понимая, что только что произошло. Он застыл на месте, пытаясь оценить ситуацию, прежде чем что-то сказать. Гейл на мгновение замер, ощущая, как холодная вода начинает быстро впитываться в ткань. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, но он глубоко вздохнул, стараясь сдержать нарастающий гнев. В глазах Сэма была скрытая дерзость — это была провокация, явная попытка проверить его на прочность. Гейл понимал, что этот юноша, подобно молодому волку, пытается определить границы его терпения, а заодно и его права на место в жизни их семьи. Гейл поднял голову, встретившись с вызывающим взглядом Сэма, и сдержанно вытер капли воды со стола. — Ничего страшного, — произнёс он спокойно, но с явной твёрдостью в голосе. — Это всего лишь вода, бывает. Сэм прищурился, явно не получив той реакции, на которую рассчитывал. В его глазах мелькнуло лёгкое разочарование, но он продолжал сохранять свою усмешку. — Ага, всего лишь вода, — медленно протянул он, бросив быстрый взгляд на мокрые штаны Гейла, прежде чем лениво отступить на шаг. — Везёт же тебе, что ничего серьёзного. Гейл, сдерживая внутреннее раздражение, чуть улыбнулся, словно этот маленький инцидент не значил для него ничего. — Ну что ж, тарелку вы получили, так что, думаю, пора вам возвращаться, — сказал он спокойно, глядя прямо на Сэма, но в его голосе ощущалась скрытая твёрдость, заставляющая подростка задуматься. Даниэль, чувствуя нарастающее напряжение в комнате, быстро схватил тарелку и, не теряя времени, направился к выходу, понимая, что пора уходить, пока ситуация не обострилась ещё больше. — Пойдём, Сэм! — торопливо сказал он, нервно оглядываясь на брата. Сэм задержался ещё на мгновение, внимательно изучая Гейла, словно пытаясь оценить, насколько ему удалось его зацепить. Но, не получив желаемого, наконец, развернулся и, пожав плечами, вышел следом за младшим братом. Гейл проводил их взглядом, сжав зубы. Когда дверь закрылась, он глубоко вздохнул, убирая остатки воды со стола. Этот маленький спектакль заставил его понять, что Сэм ещё долго будет проверять его границы. Но Гейл был готов — он уже встречал таких людей и знал, что секрет в том, чтобы не дать им власти над собой.