Через тьму к свету

День для Гейла начался, как и любой другой, с привычной рутины, которая давно перестала приносить хоть какое-то облегчение. Он машинально проснулся по звонку будильника, каждое движение было точным, но механическим. Всё было отработано до автоматизма: холодный душ, быстрое бритьё, аккуратно уложенная униформа. Когда-то эти утренние ритуалы наполняли его энергией, настраивали на день, заставляли ощущать себя частью чего-то большего. Теперь же они были всего лишь очередной необходимой обязанностью, как будто он стал винтиком в механизме, которому не важно, что чувствует человек внутри. Сигарета, привычно зажатая в пальцах, медленно догорела, оставив после себя лишь горький привкус и осадок усталости. Гейл выкинул окурок в мусорное ведро, подавляя в себе желание прикурить следующую. Он уже знал, что новая сигарета не принесёт облегчения — лишь временное успокоение, за которым снова последует волна беспокойства. Когда-то курение помогало заглушить тревогу и внутренний хаос, но теперь стало не больше чем пустым ритуалом, как и многие другие аспекты его жизни. Прошло немало лет с тех пор, как тревога впервые поселилась в его душе, и с каждым годом она только крепче укоренялась внутри него, как тёмный сорняк, разрастающийся по всему телу. Алкоголь и сигареты стали его постоянными спутниками, но даже они больше не приносили той лёгкости, которой он когда-то жаждал. Они лишь временно подавляли пустоту, но не могли заглушить её полностью. Он вышел из своего дома в штаб, словно на автопилоте пройдя несколько километров, с головой погружённый в мысли. Ему не хотелось думать о недавнем разговоре с матерью, о её заботливых словах, которые казались такими далекими и чужими. Каждый раз, когда она пыталась завести разговор о его жизни, о его состоянии, Гейл испытывал лишь раздражение и вину. Она была единственным человеком, который по-настоящему беспокоился о нём, но её доброта казалась ему тяжёлым бременем. Он не мог позволить себе слабость, не мог позволить кому-то заглянуть за ту стену, которую выстроил вокруг своего сердца. Подойдя к своему кабинету на втором этаже штаба, Гейл открыл дверь и застыл на мгновение, осматривая пространство, которое стало его вторым домом. Это помещение давно стало отражением его внутреннего мира: просторное, но пустое и холодное, как его душа. Окна выходили на тренировочные площадки, где молодые солдаты каждый день проходили боевую подготовку, их лица полны решимости и огня. Но для Гейла эти сцены были лишены былой романтики — они напоминали ему лишь о том, каким он когда-то был, когда ещё верил в свою миссию, когда каждый приказ был весомым, а каждое сражение — осмысленным. Он подошёл к окну, смотря на солдат, выполняющих команды своих офицеров с безупречной точностью. Молодые парни с полными энтузиазма лицами, их мускулы напряжены, а движения чёткие. В их глазах отражалось то, что Гейл потерял — вера, что они делают что-то важное. Он вспомнил себя в их возрасте, когда каждый новый день казался шансом изменить мир. Но теперь он знал, что мир не изменился. Он остался таким же жестоким и несправедливым, а его личные усилия давно утратили значение. Он потерял то, что когда-то горело в его душе — ту силу, что толкала его вперёд, заставляла бороться и верить. Кабинет Гейла был строг и минималистичен. На его рабочем столе, заваленном отчётами и стратегическими документами, лежала неразобранная стопка бумаг, которая с каждым днём казалась только больше. Несколько стульев для посетителей стояли вдоль стены, ни разу не использованные. В помещении не было ни одной личной вещи — ни фотографий, ни сувениров, ни мелочей, которые могли бы напоминать о какой-то частной жизни за пределами работы. Всё вокруг него казалось таким же пустым и безликим, как его собственные эмоции. Стены кабинета украшали карты прошлых операций, стратегические планы, которые когда-то казались ему символами его достижений. Теперь эти бумажные воспоминания казались только тёмными пятнами на стенах, призраками прошлого, напоминавшими о том, что он потерял. В каждом уголке кабинета царила холодная стерильность, которая только подчёркивала внутреннее одиночество Гейла. Здесь не было ни тепла, ни жизни, ни того, что могло бы напоминать о каком-то будущем. Он тяжело вздохнул, чувствуя, как усталость накатывает на него, словно туман, затмевающий разум. Каждый день для него теперь был лишь ещё одним эпизодом в бесконечной череде событий, где всё сливалось в одно — работа, приказы, война. Он давно уже перестал ощущать что-либо, кроме пустоты. Всё, что когда-то придавало смысл его существованию, растворилось в прошлом, оставив его наедине с собственными демонами. Гейл медленно отошёл от окна, его взгляд снова вернулся к рабочему столу, на котором лежали отчёты, ждущие его внимания. Он знал, что должен разобраться с ними, принять решения, дать приказы, но каждый новый документ лишь добавлял к его внутренней тяжести. Эти приказы больше не казались ему чем-то важным или значимым — они были лишь частью большой машины, которая продолжала вращаться, несмотря на его собственное отчуждение. Он взял в руки один из отчётов, мельком взглянул на строки, но его мысли были далеко от этого места. Внутри него гудела пустота, холодное отчуждение, которое заполняло всё его существо. Даже работа, которая когда-то была его утешением, теперь казалась ему бессмысленной. И хотя он знал, что так не может продолжаться вечно, у него не было ответа на вопрос, что делать дальше. Раздался стук в дверь, и Гейл едва успел вернуться к реальности, когда в кабинет вошла Лорен — молодая женщина, едва перешагнувшая двадцатилетний рубеж. Она работала с ним чуть больше полгодай, но этого времени хватило, чтобы Гейл уловил в её взглядах нечто большее, чем просто профессиональный интерес. Лорен была из тех женщин, которые привлекают внимание с первого взгляда. Стройная фигура, подчеркнутая тщательно подобранной одеждой, идеальные черты лица, которые всегда украшал безупречный макияж, и густые светлые волосы, аккуратно уложенные в элегантную причёску. На первый взгляд она могла показаться воплощением идеала, но Гейл с каждым днём ощущал в этом совершенстве что-то чуждое, что-то, что его настораживало. Её безупречность вызывала у него не восхищение, а скорее раздражение. Он уже знал, что Лорен питала к нему личный интерес, но этот интерес, казалось, больше отталкивал его, чем возбуждал. Гейл смотрел на неё и видел лишь попытку сблизиться с ним — попытку, которую он не мог и не хотел принимать. Он больше не искал близости с кем-либо, не искал привязанностей. Всё, что было когда-то светлым и тёплым в его жизни, давно выгорело дотла. Остались лишь холод и пустота. — Доброе утро, майор Хоторн, — её голос прозвучал мелодично, с лёгкой ноткой флирта, которую она, кажется, не пыталась скрыть. Она улыбнулась, встретившись с его взглядом, и подошла ближе, держа в руках папку с документами. — Ваши отчёты готовы, но я подумала, что вы не откажетесь от чашки свежего кофе. Я как раз зашла за одним для себя. Держите, пока не остыл. Гейл лишь коротко кивнул, не поднимая глаз. Её слова прозвучали как автоматическая вежливость, но он чувствовал скрытый подтекст. Ему не нужно было объяснять, что Лорен надеялась на большее — на разговоры, на взаимные улыбки, возможно, на что-то ещё. Но он не мог предложить ей ничего, кроме равнодушия, и это отравляло каждый их короткий контакт. Её улыбка, её лёгкие прикосновения, когда она передавала ему документы, только усиливали его отчуждение. Он больше не мог позволить себе привязанности, которые когда-то только разрушали его жизнь. — Спасибо, Лорен, но у меня слишком много работы, — ответил Гейл сухо, избегая её взгляда. Он притворился, что сосредоточен на документах, разложенных перед ним на столе, хотя на самом деле его мысли были далеко отсюда. Он слышал, как Лорен сделала паузу, возможно, пытаясь понять, стоит ли продолжать разговор, но затем, словно приняв его холодность, промолчала. Её улыбка угасла, хотя она постаралась это скрыть, и через несколько секунд она отступила, чтобы не навязываться. — Хорошо, майор. Если что-то понадобится, просто скажите, — её голос потускнел, как будто она сама не верила, что Гейл когда-нибудь попросит о помощи. Она развернулась, её каблуки едва слышно застучали по полу, и она вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. Когда она ушла, кабинет снова погрузился в тяжёлую тишину. Гейл почувствовал, как напряжение немного спало, но на смену ему пришла привычная усталость. Он позволил себе тяжело вздохнуть, ощущая, как к горлу подступает глухая волна пустоты. В такие моменты, когда он оставался один, без посторонних глаз и ожиданий, его эмоции ненадолго выходили на поверхность, но это были не те эмоции, которые он хотел бы испытывать. Одиночество стало его неизменным спутником, но не тем, что приносит покой. Оно заполняло каждую клетку его существа, заставляя чувствовать себя замкнутым в тюрьме собственных воспоминаний. Снова вернувшись к документам, Гейл лишь мельком пробежался по строчкам отчётов, но его мысли были заняты другим. Перед глазами стоял образ Лорен, её улыбка, её взгляд, полный надежды, которые он не мог и не хотел разделить. Её интерес был для него чем-то лишним, ненужным. Он видел, как она пыталась пробиться к нему, раз за разом, предлагая своё внимание, но каждый её шаг к нему был как нож, вонзающийся в старые раны. Она была молода, полна жизни, в её глазах был огонь, который когда-то горел и в нём, но теперь это пламя вызывало у него лишь холод. Её энергия, её стремление к сближению — всё это напоминало ему о том, что когда-то он сам был таким, но больше не мог стать прежним. Гейл понимал, что отдалился от людей не просто так. Каждая новая попытка сблизиться с кем-то, каждый новый разговор, каждое незначительное касание — всё это напоминало ему о том, что он утратил. Любовь, привязанность, дружба — всё это казалось ему недоступным, чем-то, что существовало в другой жизни, в другом мире, к которому он больше не принадлежал. Женщины, как Лорен, с их улыбками и мягкими взглядами, только лишний раз напоминали ему о том, что прошлое больше не вернуть, а попытки найти утешение всегда оборачивались болью. Когда дверь за Лорен закрылась, он снова оказался наедине со своими мыслями. Внутри него всё ещё раздавались глухие отголоски тех чувств, которые он пытался похоронить много лет назад. Эти минуты тишины и одиночества были единственными моментами, когда он позволял себе ощутить всю тяжесть своей внутренней пустоты. И, несмотря на то, что вокруг него был мир, который требовал действий и решений, внутри него оставалась лишь холодная изоляция, как тёмная пещера, из которой нет выхода. Рабочий день Гейла был таким же, как и всегда — переполненный рутинными задачами, которые больше напоминали бесконечную череду формальностей. Доклады, аналитические сводки, подготовка планов операций — всё это заполнено бесчисленными числами, графиками и стрелками на карте. Отчуждение и привычка давно заменили любую эмоциональную реакцию на ежедневные задачи. Ближе к полудню, когда работа наконец достигла логического завершения, и Гейл поймал себя на мысли, что не сделал ни единого перерыва за всё утро, в дверь кабинета постучали. Вошёл полковник Риверс — человек, который руководил подразделением с холодной, но непоколебимой уверенностью. Риверсу было за шестьдесят, однако его возраст никак не ослаблял авторитета. Он выглядел, как скала, о которую можно было опереться в самые трудные времена. В его глазах светилось понимание военного дела, выработанное годами опыта и непрерывной службы, а в его каждом движении ощущалась строгость и дисциплина. — Майор Хоторн, — голос полковника был резким, почти режущим воздух, но в нём ощущалась сила человека, который привык брать на себя ответственность. — Присаживайся. Гейл поднялся и сел на стул перед своим столом. Он не смотрел в глаза полковнику, вместо этого его взгляд остановился на знаках отличия, украшавших грудь Риверса. Те самые знаки, которые представляли десятки лет службы в Тринадцатом дистрикте и непоколебимой преданности делу. Это человек заслужил своё место, и Гейл всегда уважал его за это. Риверс был олицетворением военной машины — непреклонный, дисциплинированный, суровый, но справедливый. — Поздравляю тебя, — начал полковник, развернув папку с бумагами и пройдясь по ним взглядом. — Приказ подписан. С сегодняшнего дня ты — подполковник. Твоё новое назначение — руководство операцией в южном секторе. Он произнёс это как неоспоримый факт, который уже свершился, и сейчас оставалось только оформить его на бумаге. — Я понимаю, что ты, возможно, ожидал этого, — продолжил Риверс, поднимая глаза на Гейла. — Но повышение — это не только признание твоих заслуг. Это проверка. Проверка на то, готов ли ты принять на себя ещё больше ответственности. Гейл сидел, сохраняя непроницаемое лицо. Это повышение должно было вызвать у него чувство гордости, но вместо этого оно лишь добавляло веса к уже существующему грузу. Он молча кивнул, не позволяя себе выдать ни капли сомнений. — Южный сектор — важная точка. Наша задача — укрепить позиции и подавить любые попытки сопротивления, если они там будут. Там много туннелей и скрытых лаболаторий, в которых могли остаться наши враги. Твои люди должны быть наготове, — Риверс наклонился вперёд, его ледяной взгляд будто проникал в душу. — Я выбираю тебя, потому что знаю, что ты не подведёшь. Эти слова прозвучали как своеобразное признание, но вместе с тем и вызов. Полковник ожидал от Гейла того же, чего ожидал всегда — полной самоотдачи. И хотя Гейл уважал его как профессионала, внутри что-то рвалось и бунтовало против этого вечного круга. Ответственность — это не просто бремя, это крест, который он несёт уже долгие годы, и с каждым новым повышением он лишь становится тяжелее. — Я понимаю, сэр, — ответил Гейл, наконец подняв взгляд на полковника. В его голосе было уважение, но не та искра, которая горела в нём раньше. Риверс посмотрел на него пристально, будто чувствовал этот внутренний холод, но не стал заострять на этом внимания. Он видел в Гейле человека, которого можно было доверить важнейшие задачи, и этого было достаточно. — Не стоит недооценивать это назначение, Хоторн. — Полковник поднялся с кресла, скрестив руки на груди. — Там, в южном секторе, всё может измениться в один миг. Ты должен быть готов ко всему. Надеюсь, что ты не разочаруешь меня. Гейл снова кивнул, понимая, что этих слов от него ожидают, и произнёс: — Я не подведу, сэр. Но внутри этих слов не было прежней убеждённости. Он знал, что справится, потому что всегда справлялся. Но теперь это было больше похоже на механический ответ, лишённый всякого энтузиазма. — Хорошо, — коротко произнёс Риверс. — Официальные документы будут готовы завтра. Операцию начнёшь через несколько месяцев, когда будут готовы результаты разведки. До тех пор советую тебе все изучить и подготовиться. Полковник ещё раз посмотрел на Гейла, будто прощупывая его изнутри, затем кивнул и направился к выходу. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он добавил: — Мы все полагаемся на тебя, Хоторн. Когда дверь за ним закрылась, тишина вернулась в кабинет. Гейл оставался сидеть, уставившись на стол, покрытый документами. Впереди ждала ещё одна важная задача, ещё одно испытание, и, несмотря на внешнюю непоколебимость, он чувствовал, как внутри его снова начинает сжиматься узел напряжения. Повышение было лишь ещё одной вехой на бесконечном пути, который уже давно утратил для него смысл. После встречи с Риверсом в кабинет заглянули его ребята — пятеро верных соратников, с которыми Гейл прошёл через огонь, воду и не раз сталкивался с лицом смерти. Они были не просто его подчинёнными; их связывали те узы, которые возникают только среди тех, кто пережил войну вместе. В глазах каждого читалось нечто большее, чем просто уважение. Это была искренняя радость за друга, который заслужил это повышение кровью, потом и бесконечными бессонными ночами на передовой. Первым заговорил Томас, самый опытный и старший среди них, чей спокойный, но уверенный голос всегда звучал с ноткой мудрости. Сегодня его слова сопровождались легкой насмешкой, но в них чувствовалась доброжелательная поддержка. — Гейл, ты чересчур серьёзен для человека, которого только что повысили, — сказал Томас, криво улыбнувшись, будто выговаривая за излишнюю сдержанность. — Это нужно отметить. Давай, бросай бумажную работу и пошли с нами. — Честно, Хоторн, — добавил Алексей, поднимая брови, — мы не позволим тебе провести этот вечер в одиночестве за своими бесконечными отчётами. Ты теперь подполковник, у тебя есть причины праздновать. Даниэл, самый младший в их группе, со своей обычной неуемной энергией шагнул вперёд и хлопнул Гейла по плечу: — Да ты глянь на себя! Мир рухнет, если ты не улыбнёшься! Бар ждёт нас, и не отпустит, пока мы там не появимся. А ты нужен нам, как всегда — в первую очередь, чтобы оплатить счёт! Остальные заулыбались, и даже Гейл, несмотря на тяготящую его усталость и внутреннюю пустоту, почувствовал, как напряжение слегка отступает. Он всегда ценил их за то, что они могли рассмешить даже в самых тёмных моментах. Томас с его бесконечной выдержкой, Алексей — стратег и скептик, Даниэл — неиссякаемый источник радости, Майкл и Джек, которые вносили свою долю дружеской поддержки. Они были его семьёй, единственной, которую он знал последние несколько лет. Гейл на мгновение колебался, вглядываясь в лица своих товарищей. Он чувствовал, как привычная тяжесть пытается удержать его здесь, за заваленным бумагами столом, за работой, в которой он прятался от реальности. Но, увидев искренние улыбки своих друзей, понял, что сейчас не время закрываться. Они заслужили этот вечер так же, как и он. И если не для себя, то для них он должен был отпустить себя хотя бы на несколько часов. — Ладно, — сказал Гейл, кивнув с намёком на усмешку, — но только по одной. Потом — по домам. — О, это мы ещё посмотрим! — радостно воскликнул Джек, уже настраиваясь на весёлый вечер. — Уж больно ты категоричен, Хоторн, — засмеялся Томас, — но мы это уладим. Они направились к двери, и Гейл чувствовал, как шаг за шагом его сердце наполняется тёплым чувством. Пусть ненадолго, но он позволил себе забыть о том, что происходит в его душе, и просто быть рядом с теми, кто был готов прикрыть его спину, будь то на поле боя или за стойкой бара. *** Бар, в который они отправились, был небольшим, но имел свой характер. Тусклый свет мягко рассеивался по помещению, падая на грубые деревянные стены, словно специально приглушая резкость реального мира. Стены, казалось, впитывали воспоминания о тех, кто приходил сюда, чтобы скрыться от реальности, — как если бы это место было создано для таких, как Гейл и его команда, тех, кто носил тяжесть войны на своих плечах и в своих сердцах. Пол слегка скрипел под ногами, добавляя уютную нотку заброшенности, а тихая музыка едва доносилась из старых колонок, растворяясь в низких разговорах и тихих, умиротворённых вздохах посетителей. Это было его убежище, уголок, где он не раз пытался найти утешение, сбегая от себя самого, пытаясь подавить те части себя, которые не давали покоя. Каждый раз, переступая порог, он надеялся, что удастся оставить прошлое за дверью, забыть о тех ошибках и потерях, что грызли его изнутри. Ребята расположились за старым столом в углу — тёмный уголок, идеально подходящий для тех, кто хотел остаться незамеченным. Алексей, мощный мужчина с угловатыми чертами лица и светлыми, проницательными глазами, первым поднял бокал, его голос прорезал обволакивающую тишину. — За тебя, Хоторн! — Алексей говорил с уверенностью человека, который знал, как много Гейл пожертвовал ради успеха каждого из них. В его глазах отражалось искреннее уважение, которое ни разу не прерывалось за все годы службы вместе. — Ты заслужил это. Мы все гордимся тобой. — За Гейла! — подхватил Даниэль, и все пятеро, не дожидаясь его реакции, дружно чокнулись бокалами, заставив их громко звякнуть в едином жесте солидарности. Гейл поднял свой бокал, но жест был механическим, без какого-либо внутреннего отклика. Он знал, что должен был почувствовать радость, или хотя бы удовлетворение от их слов, но внутри была только пустота. Ребята шумели, смеялись, обсуждали их будущее, предстоящие операции, кто-то даже упомянул женщину, с которой недавно познакомился, но Гейл почти не слушал. Его мысли блуждали где-то далеко, как будто он наблюдал за ними со стороны, не будучи частью происходящего. Выпивка текла рекой, как и всегда в такие вечера. Пара рюмок за рюмкой, крепкий алкоголь растекался по венам, унося с собой части реальности, но не принося облегчения. Шутки становились всё громче, смех раздавался всё чаще, а его товарищи постепенно расслаблялись, отпуская тяжёлую рутину и забывая о том, что ждёт их завтра. Но Гейл, даже когда он сделал глоток своей третьей рюмки, почувствовал не то приятное опьянение, что искали его товарищи, а что-то иное — глубоко внутри он ощущал отчуждение. Он был здесь, но одновременно оставался где-то далеко, как будто не мог вернуть себя в этот момент. Их голоса сливались в неразборчивый гул, и даже самые громкие шутки пролетали мимо его сознания. Всё это было настолько привычным, что больше не приносило утешения. Он посмотрел на свои руки, держащие стакан, и вспомнил, как когда-то эти же руки держали оружие. Тогда они знали, за что боролись, каждая миссия, каждый приказ имели смысл. Теперь же всё это стало просто цепью заданий, которые нужно выполнить, но за ними не стояло ничего, что могло бы вызвать желание продолжать. Даже повышение, к которому он шёл столько лет, было для него лишь пустым жестом. Где-то в глубине души он знал — дело не в званиях и наградах. Он давно потерял что-то важное. Гейл мельком оглядел бар, и его взгляд вдруг остановился на знакомой фигуре у стойки. Мара. Её сложно было не заметить — она всегда привлекала к себе внимание. Высокая, с густыми рыжими волосами, спускающимися на плечи мягкими волнами, кожа её словно светилась в полумраке, алебастровая и гладкая. Яркие зелёные глаза встречали его дерзким, почти вызывающим взглядом, и на её губах играла лёгкая, чуть насмешливая улыбка. Она, казалось, знала заранее, что Гейл не останется в стороне — как будто этот вечер был предрешён. Она подняла бокал, приветствуя его молчаливым жестом, её взгляд уже говорил за неё. Гейл почувствовал лёгкую волну раздражения, перемешанную с усталостью, но в глубине души осознавал, что не сможет сопротивляться. Их отношения — если это вообще можно было назвать отношениями — давно превратились в холодную, механическую привычку. Мара никогда не ждала от него большего, и это было единственным, что его в ней устраивало. Когда его команда увлеклась обсуждением очередной операции, шутками и громкими спорами, Гейл медленно встал и направился к ней, как человек, идущий на неизбежный суд. Каждый его шаг казался тяжёлым, как будто он сам не до конца верил в то, что идёт туда. Он знал, что их встреча не принесёт облегчения, что разговор с Марой станет просто ещё одной попыткой заглушить боль, но всё равно шёл. — Ты выглядишь уставшим, — первой заговорила она, её голос был низким, мягким, пропитанным легкой тенью соблазна. Она опустила взгляд на его руки, сжимающие бокал, словно собиралась сказать что-то ещё, но остановилась. Гейл молча кивнул, не встречая её взгляда. Его голос был хрипловат, когда он, наконец, ответил: — Работа. Она никогда не отпускает. Всё это... тянет вниз. Мара чуть усмехнулась, её смех прозвучал тихо, но как-то странно пусто. Она прекрасно знала его состояние, ведь они не раз оказывались в подобной ситуации. Её слова были поверхностными, без намёка на что-то глубже. — Ты слишком много думаешь, Гейл, — произнесла она медленно, слегка подалась вперёд, словно сокращая дистанцию между ними. Её глаза мягко скользнули по его лицу, как будто пытались найти что-то скрытое за его маской хладнокровия. — Может, я помогу тебе отвлечься? Как в прошлый раз? В её голосе прозвучала ленивость, будто это было не предложение, а предсказание — как если бы всё уже было решено. Гейл знал, что за этими словами не скрывалось ни заботы, ни искренности. Она не искала ничего, кроме физического утешения, и он это понимал. Он сделал глоток своего напитка, с трудом подавляя внутреннее раздражение. Они оба знали, что это временно. Он осознал это в тот момент, когда Мара посмотрела на него с тем самым привычным выражением — смесь соблазна и отчуждения. — Ты знаешь, что это не поможет, — произнёс он тихо, не отрывая взгляда от своего стакана. Ему не хотелось смотреть ей в глаза — это бы только усилило ощущение пустоты. — Но ведь на время это может облегчить твоё состояние, — Мара слегка улыбнулась, и её голос зазвучал немного мягче. Она снова придвинулась ближе, её плечо почти коснулось его. — Ты слишком напряжён, Гейл. Перестань с этим бороться. Пусть хотя бы на этот вечер всё станет проще. Её слова были резкими, но в то же время соблазнительными. Гейл замер, внутренне борясь с самим собой. Он понимал, что Мара не сможет дать ему то, чего он искал в глубине души, но всё же она была для него способом забыться, временным укрытием от собственных демонов. Это было их молчаливым соглашением — ни он, ни она не ожидали большего, чем они могли предложить. Он закрыл глаза на мгновение, чувствуя, как внутри вновь поднимается знакомое ощущение пустоты. Но, вместо того чтобы противиться этому, он медленно кивнул, словно смиряясь с неизбежным. Это было бегством, но иногда даже бегство приносило хоть какое-то облегчение. Мара уловила его кивок и, улыбнувшись с оттенком победного торжества, снова подняла бокал, как будто знала, что выиграла этот вечер. ... Проснувшись на следующее утро в постели Мары, Гейл долго не решался открыть глаза. Похмелье медленно подбиралось к его сознанию, и пустота, обволакивающая его изнутри, становилась только более ощутимой. Голова гудела, как заводские трубы в Дистрикте 2, а тело будто было не его — чужое, слабое, ломающееся под давлением бессмысленного существования. Но тяжелее всего на него давила не физическая боль, а эмоциональная пустошь, которую никакие временные утехи не могли заглушить. Он лежал на боку, уткнувшись в подушку, не сразу понимая, где оказался. Комната была тёмной и душной, воздух казался застоявшимся. Тяжелые шторы пропускали лишь тонкий луч света, пробившийся сквозь щель, напоминая, что снаружи уже начался новый день. Однако для Гейла этот день ничем не отличался от всех предыдущих — ещё один виток бессмысленного цикла, ещё одна ночь, которая не принесла ему ни облегчения, ни покоя. Рядом с ним лежала Мара, её длинные рыжие волосы рассыпались по подушке, закрывая половину её лица. Её дыхание было ровным и спокойным — она спала, словно ни о чём не беспокоилась, словно эта ночь не несла для неё никакого значения. Но для Гейла каждый момент, проведённый здесь, был как шаг в пропасть. Он приподнялся на локте, осторожно посмотрев на неё, и почувствовал внутри тот же холод, что и всегда. Ни капли привязанности. Ни намёка на тепло или близость. Лишь пустота, которая, казалось, становилась всё глубже. Он знал, что использует её, как и она его. Они были словно два корабля, встречающиеся в тумане, чтобы на мгновение затеряться друг в друге, но затем вновь разойтись в разных направлениях. Вчерашняя выпивка оставила после себя горький осадок не только в горле, но и в душе. Гейл вспомнил разговоры в баре, её приглушённый смех, безразличный к нему. Она не пыталась понять его — и это было для него единственным облегчением. Он не мог позволить себе ещё кого-то впускать в свою жизнь. Гейл тихо вздохнул, стараясь не разбудить Мару, и сел на край кровати. Пол скрипнул под тяжестью его шагов, когда он подошёл к креслу, на котором небрежно лежала его одежда. Он стал одеваться медленными, отрешёнными движениями, словно следуя давным-давно установленному ритуалу. Рубашка, брюки, ремень — каждое действие было выполнено на автомате, без участия сознания, как будто его самого уже не существовало. Мара что-то пробормотала во сне, не просыпаясь, и Гейл взглянул на неё в последний раз, прежде чем тихо выйти из комнаты. Он не оставил прощальных слов, не оставил и следа, как делал это уже множество раз до этого. В глубине души он знал, что это неправильно, что эти кратковременные связи лишь усиливают его внутреннее отчуждение, но ничего не мог с собой поделать. Так было проще. Улица встретила его холодным, свежим воздухом, но и это не принесло ему облегчения. Солнечный свет слепил глаза, и каждое движение напоминало о той физической и моральной усталости, что преследовала его уже много лет. Город, оживающий вокруг, был чужим, как и люди, спешащие по своим делам. Он шагал сквозь это утро, словно тень, не ощущая себя частью этого мира. Вернувшись в свой дом, Гейл без сил сбросил одежду и направился в ванную. Включив горячую воду, он закрыл глаза, чувствуя, как тёплые струи стекали по его коже, смывая остатки ночи. Но душ, как бы долго он ни длился, не мог смыть того, что было внутри. Мысли о Прим, о её трагической гибели, вновь нахлынули на него, словно старая рана, которая так и не зажила. Гейл часто задавал себе вопрос, когда всё пошло не так. Когда именно его жизнь потеряла смысл? Он добился многого — выживание, служба, даже повышение, которое должно было стать важной вехой. Но вместо удовлетворения, он чувствовал лишь всё большее давление. Каждый новый шаг напоминал ему о прошлом, о том, что он не может изменить. И это чувство тяготило его больше всего. Под струями воды, стоя в пустой ванной комнате, он вдруг понял, что внутренний шум, гул беспокойных мыслей никогда не утихнет. Сколько бы он ни пытался бежать от него, закрывать глаза, искать утешение в чём-то временном — всё это было лишь краткой передышкой перед возвращением к той же боли и пустоте. ... Вручение погон прошло с подобающей церемониальностью, но для Гейла это казалось всего лишь рутинным ритуалом, чужим и лишённым смысла. Он стоял перед строем солдат и офицеров, машинально наблюдая за происходящим, будто это была сцена из чьей-то другой жизни. Полковник Риверс, с характерной ему хладнокровной решимостью, прикреплял к его форме знаки нового звания. Подполковник Хоторн. На бумаге это звучало весомо и внушительно — награда за годы службы и преданности долгу. Но Гейл не чувствовал гордости, как, казалось бы, должен был. Вместо этого его захлёстывала странная отстранённость, как будто это событие не касалось его лично. — Поздравляю, Хоторн. Ты это заслужил, — произнёс полковник Риверс, похлопав его по плечу. Гейл слегка кивнул в ответ, изобразив благодарную улыбку, хотя внутри была лишь пустота. Полковник продолжил говорить, но Гейл уже не слушал. Его мысли блуждали где-то далеко, где не было места почестям и наградам. Он устал, устал от всего этого театра, где всё выглядело так правильно и уместно, но не касалось его души. Риверс помедлил, будто взвешивая следующее предложение, и, понизив голос, добавил: — Теперь перейдём к делу. Твоя новая должность предусматривает участие не только в операциях в южном секторе, но и в проекте особой важности. Тебе предстоит работать с учёными… из Капитолия. Слова Риверса вмиг выбили Гейла из состояния внутренней апатии. Он слегка напрягся, вскинув брови. Учёные из Капитолия? Что они тут забыли? За что бы ни взялись бывшие служители Капитолия, у него всегда был повод для подозрений. Но полковник продолжил без паузы, его голос стал более настойчивым: — Проект направлен на разработку новых оборонительных технологий. Ты будешь взаимодействовать с лучшими специалистами. И одним из них является человек, которого ты знаешь давно… Битти. Имя прозвучало, как молния в ясном небе. Битти? Воспоминания о нём тут же нахлынули волной. Когда-то они вместе строили планы, делили идеи. Но с тех пор прошло уже несколько лет, и война оставила глубокие шрамы, изменив всех. Что теперь могло объединить их? Мысли метались в голове Гейла, заполняя пустоту, с которой он жил так долго. — Битти? — переспросил Гейл, не скрывая удивления. Его голос дрожал от смешанных чувств — смесь лёгкого беспокойства и странного любопытства. — Да. Он возглавляет проект, — кивнул полковник, внимательно глядя ему в глаза. — Работа секретная, но они нуждаются в твоём опыте. Это не просто разработка оружия, Хоторн. Это что-то совершенно новое. Что-то, что может изменить ход будущих конфликтов. Мы считаем, что ты идеально подходишь для этой задачи. Гейл помолчал, переваривая услышанное. Одна часть его была готова принять новый вызов. Возможно, это то, что могло бы вытащить его из бесконечной череды бессмысленных дней. Но работа с учёными, и особенно с людьми из Капитолия, вызывала у него сомнения. Всё это казалось ему опасной игрой. — Что от меня требуется? — спросил он наконец, стараясь сохранить невозмутимый тон, хотя внутри всё было сжато, как перед прыжком в неизвестность. Полковник внимательно посмотрел на него, явно выбирая слова, прежде чем ответить: — Тебе предстоит координировать работу научной группы с нашими военными подразделениями. Новое оружие, новые системы обороны — это будущее, которое раньше казалось фантастикой, теперь становится реальностью. Мы на пороге технологической революции, и ты будешь одним из тех, кто поведёт нас вперёд. Гейл чувствовал нарастающую тревогу. Он был солдатом, воином, привыкшим к боевым заданиям, тактике и стратегии на поле боя. Но работа с учёными и учеными из Капитолия? Это было совершенно чуждо его миру. Война, казалось, давно закончилась, но её отголоски продолжали влиять на жизнь Гейла. Новое звание, новая ответственность — всё это лишь прибавляло к его внутреннему грузу, с которым он жил годами. — Почему я? — тихо, почти себе под нос, спросил он, глядя в пол, не ожидая ответа. Риверс помолчал, прежде чем ответить: — Потому что ты знаешь, что такое борьба, и что такое победа. Ты видишь глубже, чем многие. Битти говорил о тебе. Он считает, что ты тот, кому можно доверить это дело. Имя Битти снова прозвучало, и в этот раз в Гейле зажглась искра. Он не мог понять, радость это или тревога, но точно знал одно — эта встреча изменит многое. Позже в тот день, когда Гейл Хоторн прибыл на место встречи, его окутало знакомое напряжённое ожидание. Тёмное массивное здание лаборатории, которое обычно он обходил стороной, выглядело типично для послевоенного времени: суровое, серое, лишённое каких-либо украшений. Едва заметные патрули свидетельствовали о том, что за этим обыденным фасадом скрываются тайны, способные перевернуть ход истории. Когда Гейл переступил порог, его сердце на мгновение замерло. В дальнем углу холла стояла фигура, которую он сразу узнал. Битти. Легендарный инженер, старый союзник и друг по временам революции, теперь выглядел старше, чем Гейл его помнил: чуть сутулый, с усталыми плечами и лицом, покрытым мелкими морщинами. Однако в его глазах всё ещё читался тот же острый, проницательный взгляд — взгляд человека, который, казалось, мог видеть дальше, чем другие, проникать в суть вещей. — Гейл Хоторн, — приветствовал Битти, и хотя его голос был мягким, в нём сквозила усталость прожитых лет. — Как же давно это было. А ты почти не изменился. Гейл на мгновение позволил себе улыбнуться, но быстро подавил это чувство. Внутренняя дистанция, возникшая из-за долгих лет разлуки и перемен, слишком сильно давила на него. — Битти, — коротко кивнул Гейл, опуская руки в карманы. — Времена изменились. Мы тоже. Битти слегка усмехнулся, его усталые глаза загорелись, словно он давно ждал этого разговора. — Времена всегда меняются, — согласился он. — Вопрос лишь в том, готовы ли мы к переменам и тем возможностям, которые они приносят. Он сделал паузу, пристально взглянув на Гейла, как будто измерял его решимость. — Я рад, что ты согласился участвовать в этом проекте. Здесь на кону многое, гораздо больше, чем просто работа. Гейл нахмурился, скрестив руки на груди. Он почувствовал, что за этими словами скрывается нечто большее, нечто гораздо более опасное. — Что ты затеял, Битти? — спросил Гейл, его голос был твёрд, но скрывал за собой сомнения. — И почему именно я? На мгновение Битти отвёл взгляд, словно обдумывая, как лучше сформулировать ответ. В его лице мелькнуло что-то большее, чем просто усталость — это было что-то вроде сожаления или осознания тяжести задачи. — Мы пытаемся создать нечто совершенно новое, — начал он тихо, его голос стал ниже, как будто это был секрет, который нельзя было разглашать. — Это не просто оружие, Гейл. Это технология, способная изменить будущее войн, не допустить их. Если мы справимся, это даст Панему огромную фору в любой будущей угрозе. Гейл напрягся, осознавая, что эта работа может быть куда более сложной и опасной, чем он думал. — Почему я? — повторил он. Битти вздохнул, его плечи едва заметно опустились. — Потому что ты тот, кому я доверяю. Ты видел то, что пережили мы все. Ты понимаешь, что на кону. Я знаю, что на тебя можно положиться — ты не отступишь перед трудностями. Слова Битти были пронизаны искренностью, но всё равно Гейл ощущал сомнение. Ему не давали покоя тени прошлого, размытые, но всё ещё ощутимые. — Слова — это хорошо, но мне нужны доказательства, — Гейл посмотрел прямо в глаза бывшему союзнику. — Я должен увидеть всё собственными глазами, прежде чем ввяжусь в это. Битти кивнул, соглашаясь. — Ты прав. Всё увидишь. И, возможно, увиденное изменит тебя. Эти последние слова отозвались в голове Гейла болезненной правдой. Он слишком хорошо знал, что перемены часто ведут за собой разрушения — не всегда внешние, но внутри, где-то глубоко, где их никто не видит. Однако отступать было поздно. Проект оказался гораздо грандиознее, чем Гейл мог представить. Это было не просто создание нового оружия, это было масштабное изменение всей системы обороны, затрагивающее каждый аспект военной стратегии Панема. Он начал понимать, что был втянут в нечто гораздо более опасное и сложное, чем мог предположить на первый взгляд. Когда Битти представил ему идею — новую технологию, которая могла бы не только оборонять, но и трансформировать саму суть войны — Гейл нахмурился, его мысли заполонили сомнения. Инстинкт подсказывал ему, что что-то здесь не так. — Ты действительно доверяешь этим людям? — холодно спросил он, не отрывая глаз от Битти. Битти усмехнулся, его глаза блеснули хитринкой. — Я доверяю науке, Гейл. Люди? С ними сложнее. Но мы оба знаем, что если кто-то способен это сделать, то только мы с тобой. Кто, как не мы? Гейл почувствовал, как его внутренний мир зашевелился, будто древние сомнения всплыли на поверхность. Чувство чёткого разделения между союзниками и врагами, которым он так дорожил, теперь было размытым. Битти, казалось, предлагал ему выбор без выбора. Внутри Гейла что-то болезненно ёкнуло. Он привык к чёткому разделению — либо союзник, либо враг. Порядок и дисциплина были его стержнем, особенно после всего, что он пережил. Но теперь, в новом мире, где всё стало менее однозначным, он чувствовал, как уверенность медленно ускользает. — А что, если мы ошибёмся? — Гейл произнёс это тихо, но его взгляд был настороженным, как у человека, готового к худшему. Он смотрел прямо в глаза Битти, и в его голосе сквозило беспокойство. — Что, если этот проект выйдет из-под контроля? Битти, вместо того чтобы сразу ответить, наклонился чуть ближе, его усталая, но уверенная улыбка скрывала за собой годы размышлений и опыта. — Ошибки неизбежны, Гейл, — мягко сказал он, но в его голосе звучала твёрдая уверенность. — Но без риска нет и успеха. Мы стоим на пороге перемен, и если не займём эту высоту, кто-то другой её займёт. Ты готов уступить? Эти слова застряли в голове Гейла, словно груз, от которого было не избавиться. Он знал, что этот проект — не просто очередная задача. Это шаг в неизведанное, где риск казался чересчур высоким, где цена ошибки могла стать катастрофической. — Ладно, — выдохнул он, осознавая, что пути назад уже нет. — Но если что-то пойдёт не так, я буду первым, кто поднимет тревогу. Битти кивнул, его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнула тень довольства. — Именно на это я и рассчитываю, — сказал он, тонко улыбнувшись, как будто предвидя дальнейшее развитие событий. Битти сделал шаг вперёд, его манера говорила о том, что разговор выходит на новый уровень. Лицо стало серьёзным, даже напряжённым, а в глазах зажглась искра решимости, которой не было раньше. — Есть ещё кое-что, о чём тебе нужно знать, — начал он, поднимая голову и оценивая каждое слово с особой осторожностью. — Этот проект включает не только инженеров и оружейников. Ты будешь нести ответственность ещё и за группу биоинженеров. — Биоинженеров? — недоверчиво переспросил Гейл, чуть нахмурив брови. — Это что-то новенькое. Битти выдержал паузу, затем продолжил, понизив голос: — Мы пригласили нескольких учёных из Капитолия. Оба — настоящие гении в своих областях. Они работают над тем, чтобы очистить Панем от последствий, оставшихся после Сноу. Ты понимаешь, что творилось в его лабораториях? Вирусы, химические вещества, яды — это наследие, от которого до сих пор не избавились. И эти учёные занимаются разработкой вакцин и антидотов, чтобы ликвидировать угрозы, которые остались в наследство от прошлого. Гейл почувствовал, как его нутро сжалось. Он знал, что лаборатории Сноу были фабриками смерти, но не осознавал, что даже спустя годы их влияние продолжает угрожать жителям Панема. Теперь ему предстояло наблюдать за деятельностью тех, кто брался за решение этой проблемы, и это осознание вызывало в нём тревогу. — Кто они такие? — в его голосе появился сарказм, когда он спросил, вглядываясь в лицо Битти, пытаясь прочесть его истинные намерения. Битти не обратил внимания на его тон, продолжая спокойно и сдержанно объяснять: — Эмилия Мур и Александр Блэк. Мур — одна из лучших биоинженеров нашего времени. Она добилась феноменальных успехов в области генетики и вирусологии. Ей всего двадцать два, но её исследования уже опередили своё время. Она вирусолог и работает с иммунитетом на уровне ДНК, и её разработки кажутся чем-то из научной фантастики. Блэк — специалист по вирусам. Он разрабатывает антидоты и вакцины, и его работа бесценна для нашего общества, но он работает исключительно в паре с доктором Мур. Эти двое — единственные, кто может справиться с угрозами, оставшимися от режима Сноу. Гейл смотрел на Битти, чувствуя, как нарастает внутреннее напряжение. Гении, способные спасти мир, но также потенциально способные его разрушить. Он уже сталкивался с такими людьми, которые, упиваясь собственным умом, могли разрушить целую страну. Его недоверие росло. — Ты действительно уверен в этих людях? — спросил он, медленно, но в голосе звучала твёрдая настороженность. Битти не отрывал взгляда от Гейла. Его лицо стало серьёзнее, и он откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Я уверен в их умении и таланте, — ответил он твёрдо. — Они — лучшие в своих областях. Да, их работа опасна. Но они понимают риски. Если мы хотим обезопасить будущее, нам нужны такие, как они. Однако, как и ты, я осознаю возможные опасности. Гейл ощущал, как его внутренние тревоги нарастают. Ему предстояло доверить этих людей, позволить им работать с самыми опасными элементами прошлого Панема. И хотя его разум говорил, что это необходимо, инстинкты кричали об обратном. — Ладно, — наконец произнёс он, глубоко вздохнув. — Я буду следить за ними. Но если увижу хоть намёк на опасность — я вмешаюсь, без вопросов. Битти кивнул, улыбнувшись одобрительно, как будто ожидая именно такого ответа. — Я и не сомневался в тебе, Гейл. Ты — человек, который умеет держать всё под контролем. Поэтому я знал, что ты справишься с этой задачей. Мы не можем позволить себе ни одной ошибки. Гейл молча кивнул, не позволяя себе расслабиться. Его мысли путались, но одна идея оставалась ясной: он не станет закрывать глаза на возможные угрозы, особенно если они исходят от тех, кто работает с ядами и вирусами.