Через тьму к свету

Гейл сидел в своём просторном, но холодном офисе, застыв в кресле у окна, его взгляд блуждал где-то вдали, за горизонтом. Полуденное солнце нещадно заливало улицы, город утопал в ярком свете, но этот свет не мог проникнуть в душу Гейла, где давно царил мрак. Высокие здания, ровные дороги, зелёные парки, казалось, жили собственной жизнью, не замечая человека, застывшего на фоне этой картины. Ему не было дела до окружающего мира — всё, что он чувствовал, это бесконечное опустошение. Офис был залит светом, но внутри него царила тишина, нарушаемая лишь звуком шороха бумаги и тихим стуком часов на стене. Казалось, что каждый удар этих часов напоминал Гейлу о том, как медленно и бесцельно тянутся его дни. На столе перед ним лежали раскиданные документы и отчёты, требующие внимания, но даже их важность не могла вывести его из этого состояния. Он знал, что работы много, но сосредоточиться на ней не мог. Ещё одна сигарета была зажжена автоматически, без осознания, как будто это был инстинкт, как будто дым был частью его дыхания. Тонкие струйки табачного дыма заполнили комнату, словно пытаясь скрыть тягостные мысли, что всё больше и больше углублялись в его сознании. Он смотрел, как пепел медленно оседает на стол, и думал, что жизнь его рассыпается так же, медленно, неумолимо, превращаясь в серую пыль. Гейл знал, что это чувство — пустота и отчуждение — не отпускало его с тех пор, как он оставил всё позади. Двенадцатый дистрикт, его дом, друзей, прошлое... Но самым тяжёлым оказалось оставить Китнисс. Эти мысли, как заноза, засели глубоко в его сердце, не давая ему покоя ни на минуту. Он пытался избавиться от воспоминаний о ней, от того болезненного чувства, которое оставила их история, но чем больше он старался забыть, тем сильнее они преследовали его. Он знал, что его решения были неизбежны, но осознание того, что его поступки привели к стольким потерям, терзало его душу. Он оставил Катнисс не потому, что хотел, а потому, что знал: для неё он был больше напоминанием о войне, чем поддержкой. И каждый раз, думая о ней, Гейл вспоминал, как она смотрела на него — с грустью и пониманием, но без любви. Гейл глубоко затянулся, чувствуя, как табачный дым заполняет его лёгкие. Он надеялся, что хотя бы на мгновение это поможет ему заглушить внутренний голос, который всё время повторял одно и то же: ты всё потерял. Он привык к этому чувству. Табак, алкоголь, бессмысленные связи — всё это стало частью его жизни, попытками убежать от самой сути того, что он больше не был тем человеком, которым был когда-то. Он давно осознал, что каждый новый день — это не шаг вперёд, а ещё один виток вокруг старых ран. Где-то в глубине души Гейл помнил тот день, когда, сидя на веранде, он думал, что может всё изменить. Он смотрел на восходящее солнце и ощутил слабый проблеск надежды. Тогда ему казалось, что он может вернуться к нормальной жизни, что раны затянутся, а тени прошлого рассеются. Но с каждым новым утром этот свет угасал всё сильнее, и то утро осталось лишь отголоском несбывшихся ожиданий. Теперь жизнь казалась ему бесконечным кругом, по которому он ходил, не находя выхода. Гейл закрыл глаза, тяжело выдохнул и провёл рукой по лицу. Ему нужно было что-то менять, но он не знал, с чего начать. Одиночество стало неотъемлемой частью его существования. Внешне Гейл продолжал жить, работать, принимать решения, выполнять приказы, но внутри него давно всё замерло, оставив лишь пустоту и бесконечное ощущение потерянности. Каждый новый день был похож на предыдущий, и казалось, что никакие события извне не могли разбудить его внутренний мир. Он тяжело вздохнул, переворачивая очередную страницу скучного отчёта. Слова на бумаге расплывались, словно ускользающие тени, сливаясь в один сплошной и бессмысленный поток. Гейл почувствовал лёгкое головокружение от попыток сосредоточиться на тексте, который казался таким же пустым и безжизненным, как и его собственные мысли. Раньше подобные документы занимали его внимание, погружали в работу, но теперь всё казалось однообразным и лишённым смысла. Он затушил окурок в переполненной пепельнице, машинально взяв в руки очередную сигарету, но замер, не поднеся её ко рту. Бессмысленность происходящего накатывала волнами. Казалось, что ни одна сигарета, ни один бокал крепкого алкоголя не могли утолить эту жажду забыться. Внутри него горела совсем другая, неизлечимая боль. Он понимал, что пытается сбежать не от работы, не от войны, а от себя самого. И именно это вызывало ту самую горькую, липкую вину. Гейл провёл рукой по лицу, его пальцы дрожали от напряжения, сжавшегося в грудной клетке, как железный обруч. Вина терзала его изнутри, но не за Прим, как думали многие, не за её гибель среди огня, а за себя самого. За то, кем он стал. Он больше не был тем молодым парнем, готовым сражаться за свободу, за правду, за свой народ. Когда произошёл этот перелом? Когда он стал таким холодным, отстранённым, неспособным даже на простое человеческое общение? Тишину в комнате нарушил тихий стук в дверь, словно кто-то осторожно проверял, готов ли он к встрече с внешним миром. Он замер, бросив взгляд на дверь, прежде чем автоматически пригладить волосы и сделать вид, что всё под контролем. Это была Лорен, его молодая секретарь. Она открыла дверь и робко вошла, держа в руках несколько папок с документами. Её светлые волосы были аккуратно собраны, а глаза, всегда слегка тревожные, наблюдали за ним с тайным любопытством. — Подполковник Хоторн, я принесла вам отчёты на подпись, — произнесла она мягким голосом, пытаясь звучать уверенно, но её колебание было ощутимо даже на расстоянии. Гейл кивнул, не удосужившись поднять взгляд от стола. Он чувствовал её присутствие, как тень, всегда тихую и незаметную, но давящую своим вниманием. Лорен была молода, и её небрежные попытки привлечь его внимание были очевидны. Он знал, что она испытывает к нему симпатию, возможно, даже что-то большее, но его это не волновало. Он давно закрыл своё сердце для любых эмоций, особенно тех, что могли бы связать его с другим человеком. — Оставь их на столе, — его голос был низким и ровным, но в нём звучала неизменная усталость. Он сделал лёгкий жест рукой, не поднимая головы, словно его слова сами по себе были достаточны, чтобы указать на стол, захламлённый бумагами. Лорен медлила, словно не решаясь уйти. Её пауза длилась дольше, чем обычно, но Гейл оставался безучастным, как будто не замечал её присутствия. Она ждала — возможно, хотя бы одного жеста, одного взгляда, который мог бы дать ей надежду на то, что он не так закрыт, как кажется. Но он не дал ей этого шанса. — Если вам что-то нужно, дайте знать, — произнесла она тише, с ноткой разочарования в голосе, сжав папки в руках. — Конечно, — ответил он машинально, снова не поднимая глаз. В её голосе прозвучало что-то, что укололо его, но он не стал задерживаться на этом ощущении. Это был не тот разговор, который его сейчас волновал. Лорен тихо вышла, оставив его снова наедине с бумагами и своими мыслями. В комнате осталась только тишина, наполненная запахом табака и ощущением упущенной возможности. Гейл снова потянулся за сигаретой, но в этот момент его мысли вернулись туда, откуда он так старательно пытался сбежать — к прошлому, к той, кого он потерял. Китнисс. Её образ, словно незримый призрак, был рядом с ним всегда. Она была его огнём, его страстью, той искрой, за которую он когда-то сражался с такой самоотдачей. Но этот огонь, некогда освещавший его путь, теперь жёг его изнутри, оставляя лишь обугленные остатки былых чувств. Он знал, что никогда больше не сможет вернуть её, и осознание этого было мучительным. Она была его жизненной силой, той, ради кого он готов был на всё. Но этот свет давно погас. Теперь она была для него воспоминанием о том, что он потерял, и каждый раз, когда мысли о ней возвращались, он ощущал, как внутри всё сжимается от боли. Он потерял её не из-за войны или обстоятельств, а потому, что они слишком отличались друг от друга. Он был воином, охотником, а она — символом революции, символом чего-то большего, чем он сам. Прим... Воспоминание о той ночи, когда всё рухнуло, было словно нож в сердце. Маленькая девочка с добрыми глазами, чей свет угас слишком рано, чья смерть стала символом его поражения. Он не смог защитить её, хотя знал, что это его обязанность. Прим доверяла ему, а он подвёл её. И теперь этот груз вины висел над ним, как неразрешимая дилемма, с которой он жил каждый день. Китнисс никогда не обвиняла его прямо, но её молчание было громче любых слов. Оно было наполнено теми невысказанными упрёками, которые Гейл слышал каждый раз, когда её тёмные глаза встречались с его. Она не могла простить его, и он знал, что никогда не услышит от неё слов прощения. Как можно простить того, кто стал причиной смерти самой чистой и невинной души в этой жестокой войне? Гейл снова потянулся за сигаретой, закуривая, как будто пытаясь выдохнуть вместе с дымом всю ту боль, что переполняла его. Но он знал — её слишком много, чтобы избавиться от неё так легко. Она будет с ним всегда, как незримая тень прошлого, от которой невозможно убежать. Звонок телефона вырвал Гейла из его бесконечных раздумий, заставив на мгновение оторваться от своих мыслей. Экран мерцал тусклым светом, показывая имя — «Мама». Он колебался. Звонки матери всегда приносили чувство неловкости: между ними теперь было слишком много молчания, слишком много недосказанности. Но игнорировать её он не мог. С тяжёлым вздохом, как будто набираясь сил для короткого разговора, Гейл нажал на кнопку приёма вызова. — Привет, мам, — его голос прозвучал устало, но он старался сделать его как можно более бодрым. — Гейл, сынок, — её голос был тихим, полным тепла и беспокойства. — Я просто... хотела узнать, как ты. Ты в порядке? — её слова прозвучали как мягкий упрёк, от которого становилось неуютно. Гейл автоматически потянулся за сигаретой, но замер на полпути, понимая, что это не поможет. Он знал, к чему ведёт этот разговор, и чувствовал, что опять придётся давать объяснения, которых у него на самом деле не было. — Всё нормально, мам, — он старался говорить ровно, скрывая усталость, которую невозможно было скрыть. — Просто много работы. Ты же знаешь, как это бывает, — его слова прозвучали слишком сухо, почти отчуждённо, но он знал, что мать чувствует гораздо больше, чем он готов был ей показать. На другой стороне телефона повисло молчание, прежде чем она заговорила вновь, медленно и осторожно подбирая слова, как будто боялась ещё больше ранить сына. — Ты уверен? — её голос дрогнул. — Ты так изменился... Я чувствую это даже через телефон. Гейл, ты работаешь без остановки, но ты же не железный. Я волнуюсь за тебя, — её забота звучала искренне, и это делало её слова особенно тяжёлыми для него. Он замер, смотря в потолок, как будто там могла быть подсказка, что сказать дальше. Мать была права. Конечно, она была права. Но слова её, пусть и мягкие, лишь усиливали чувство безысходности. — Мам, я в порядке, — повторил он чуть твёрже, пытаясь убедить её — и самого себя. — Отдохнуть пока не получится. Здесь много дел, да и кто, если не я, с этим справится? — добавил он, пытаясь перевести разговор на более нейтральный тон. Однако он знал, что это не сработает. — А может, стоит всё-таки попробовать взять паузу? — её голос был полон тихой настойчивости. — Немного времени для себя, для нас? Ты не был дома уже несколько месяцев. Братья скучают, а Пози так ждёт тебя. Мы все ждём, Гейл, — в её голосе прозвучала просьба, которую он не мог проигнорировать, но и принять её не мог. Он почувствовал, как что-то внутри него снова сжалось в болезненный узел. Он хотел сказать, что приедет, что уделит время семье, но знал, что в ближайшее время это было невозможно. Работа всегда была отговоркой, его бронёй от всего остального. — Я постараюсь, мам. Правда, — выдавил он из себя, осознавая всю пустоту этих слов. — Но здесь правда много работы, — добавил он, зная, что это звучит как оправдание. Мать на мгновение замолчала, как будто пытаясь найти в его голосе что-то, за что можно зацепиться. Но её интуиция, как всегда, подсказывала ей, что он снова отдаляется. — Хорошо, — тихо сказала она, не добавив ничего больше. — Я не буду тебя отвлекать. Только, пожалуйста, не забывай о нас, Гейл. Мы всегда здесь, когда тебе это нужно, — добавила она чуть мягче, как будто прощаясь. Гейл почувствовал укол вины, но в этот момент уже ничего не мог изменить. Он чувствовал, что с каждым днём всё дальше отдаляется от тех, кто был ему дорог. — Мам, как у вас дела? Как Вик? Рори? А Пози? — поспешно перевёл он разговор на семью, пытаясь уйти от темы себя. Он знал, что это сработает. — У нас всё хорошо, сынок, — голос её потеплел. — Вик занимается учёбой, хочет пойти в инженерный корпус, ты ведь знаешь, как он всегда любил возиться с техникой. Рори тоже старается держаться, охотится с твоим старым луком, помнишь? Пози, как обычно, скучает по тебе, она всё время спрашивает, когда ты приедешь... Хочешь с ней поговорить? — в её голосе появилось немного радости, словно она с нетерпением ждала, когда младшая дочь передаст свои чувства брату. — Конечно, — едва успел ответить Гейл, как услышал, что трубку передали младшей сестре. — Гейл! — её звонкий, немного обиженный голос тут же прорезал тишину. — Ты обещал приехать на прошлые выходные! Почему ты опять не приехал? — её слова были полны упрёка и разочарования. Гейл закрыл глаза, представляя её лицо — надутое, с щёчками, покрасневшими от обиды. Он так часто давал ей обещания, которые не мог сдержать. — Прости, Пози, — произнёс он, чувствуя, как с каждым словом тяжесть внутри него увеличивается. — У меня здесь правда много работы... Но я обязательно приеду, как только смогу, — добавил он, стараясь хоть как-то успокоить её. — Ты всегда так говоришь, — ответила она с лёгкой обидой в голосе. — Но я всё равно жду тебя. Пожалуйста, приезжай на следующие выходные. Мы можем пойти в лес... как раньше. Помнишь? — её голос затих, полный надежды, и Гейл понял, что это было самое больное. Он закусил губу, не зная, как ответить. Он знал, что снова не сможет выполнить своё обещание. Работа, служба — всё это всегда стояло между ним и семьёй. Но, если быть честным, это была его собственная стена, которую он возводил годами, избегая близости с теми, кто его любил. Он слишком боялся потерять их, слишком боялся разочаровать их ещё больше. — Я постараюсь, Пози, — выдавил он наконец, понимая, что это всё, что он мог ей дать. — Ладно, — тихо ответила она, явно разочарованная. — Но я всё равно буду ждать, Гейл. Не забудь, — её слова звучали, как последний призыв, прежде чем она положила трубку. Оставшись один в тишине, Гейл долго сидел с телефоном в руке, разглядывая чёрный экран, на котором больше не было звонков. Семья пыталась достучаться до него, проникнуть за стены, которые он так тщательно возводил, но он не мог ответить тем же. Одиночество стало его постоянным спутником, а замороженное сердце уже давно не чувствовало ни тепла, ни любви. ... Гейл сидел за столом в шумном баре, держа в руке уже теплый стакан с виски. Обжигающая жидкость не приносила ни облегчения, ни утешения, хотя в такие вечера он всегда надеялся на хотя бы кратковременное притупление боли. Виски стекал по горлу, оставляя после себя лишь горькое послевкусие — словно воспоминание о прошлом, которое давно уже не принадлежало ему. Вечер шёл своим чередом, растягиваясь в бесконечную нить однообразных часов. Всё, что его окружало, казалось ему несущественным: громкие шутки товарищей, звон бокалов, музыка, доносящаяся из старого радиоприёмника. Он сидел, как в коконе, отделённый от жизни и людей, словно был всего лишь сторонним наблюдателем. За столом с ним сидели его коллеги, его команда. Они оживлённо обсуждали недавние события, поздравляли Гейла с повышением. Но его это не волновало. Слова похвалы и радости, казалось, доносились до него сквозь толстую пелену, не касаясь его. Гейл почти не слышал их — он был здесь телом, но его мысли блуждали где-то далеко, в другой реальности, где всё было по-другому. — Эй, Гейл! — раздался резкий голос Томаса, одного из его самых давних друзей и напарников. Он хлопнул его по плечу так сильно, что Гейл едва не выронил стакан. — Чего такой мрачный? Праздник продолжается! Гейл лишь коротко кивнул, не в силах заставить себя ответить. Он чувствовал, как на него давят взгляды, как все ждут, что он скажет что-то в ответ, пошутит, или хотя бы улыбнётся. Но у него не было сил на это. — Да он просто в раздумьях о новой жизни в звании, — усмехнулся Алексей, один из младших офицеров. Он поудобнее устроился на стуле напротив Гейла, закинув руки за голову. — Или думает о Лорен? Эти слова заставили Гейла поднять голову и взглянуть на товарищей. Лорен была его секретаршей, и да, были слухи, что она испытывает к нему симпатию. Она часто задерживалась на работе, помогала ему больше, чем требовалось, её взгляд порой задерживался на нём дольше обычного. Но Гейл знал, что не может позволить себе ничего больше. Лорен была молода, и у неё была вся жизнь впереди. Он же был человеком, который потерял слишком много, чтобы снова пытаться обрести что-то новое. — О чём ты? — спросил Гейл с видимой холодностью, пытаясь скрыть раздражение. Он допил виски, чувствуя, как жидкость обжигает горло, но не приносит ни капли облегчения. Томас рассмеялся, словно не заметил перемены в настроении Гейла: — Да ладно тебе, Гейл. Девушка буквально светится, когда ты рядом. Может, пора дать себе шанс? — Его улыбка была широкой, но за ней скрывался искренний интерес. — Тебе бы не помешало немного развлечься. Это только работа тебя не отпускает, а так ты уже давно мог бы пригласить её на ужин. Чего ты ждёшь? Гейл помолчал, рассматривая стакан в своей руке, как будто в нём можно было найти ответ. Развлечься? Дать себе шанс? Его жизнь давно перестала быть о шансах или удовольствиях. Вся его реальность превратилась в бесконечную череду обязанностей, и в этом круговороте не оставалось места для личного счастья. — Лорен — просто хорошая сотрудница, — наконец ответил Гейл, стараясь не встречаться с Томасом взглядом. — И ей не нужны слухи за спиной. — Да ладно, перестань! — Томас отмахнулся, делая глоток пива. — Ты всегда был слишком серьёзным. Иногда нужно просто расслабиться. А ты... ты сам себя загоняешь. — И что, по-твоему, мне с этим делать? — Гейл глянул на него холодным взглядом, в котором не было ни капли веселья. — Пойти с Лорен на ужин? Напиться и забыться на один вечер, чтобы завтра снова вернуться к тому же? Это ничего не изменит. Томас смутился на миг, но тут же нашёл, что ответить: — Ну, знаешь... жизнь не состоит только из работы. Ты заслужил право на отдых. Даже в такой чёртовой ситуации, как у нас, можно найти повод улыбнуться. — Томас прав, Гейл, — вставил Алексей, слегка наклонившись вперёд. — Ты вроде как пример для всех нас, но как-то не живёшь, а существуешь. Да и Лорен бы не отказалась провести с тобой немного времени. — Хватит, — сухо перебил их Гейл, чувствуя, как в нём нарастает раздражение. — Я сказал, что это не ваше дело. — Ладно, ладно, — примирительно поднял руки Томас, откидываясь назад и делая вид, что разговор его больше не волнует. — Мы просто пытаемся помочь. Но если ты хочешь продолжать так же — твоё дело. Вокруг снова поднялся шум, кто-то заказал ещё один круг напитков, и веселье за столом вернулось к привычной громкости. Гейл, несмотря на попытки забыться, ощущал себя ещё более отчуждённым. Даже среди этих людей, которые считались его товарищами, он был одинок. Гейл чувствовал себя кораблем, потерявшим якорь, дрейфующим в темных, холодных водах, где давно не было ни берегов, ни звездного неба. Все, что раньше придавало смысл его существованию, утратило свою значимость или же растворилось в пучине воспоминаний. Было чувство, будто весь его мир опустел, превратившись в безжизненное пространство, где никто и ничто не могли дотянуться до него. Ощущение того, что он уже не принадлежал себе, поглощало его, становясь ежедневной пыткой. Гейл сидел в углу шумного бара, окруженный своими сослуживцами, которые пили и смеялись, отмечая его повышение. Томас, Майкл, Дэниел, Алексей, Джек – каждый из них был поглощен весельем, будто бы они действительно верили, что в жизни было что-то, что стоило праздновать. Гейл же ощущал это как бесконечное представление, неуместное и бессмысленное. Весь их смех, беседы, тосты превращались в неразличимый шум, что нарастал и давил на его сознание, вызывая глухую боль в голове. Он машинально потянулся за стаканом виски, который до этого стоял перед ним нетронутым. Горький вкус крепкого напитка напомнил ему о том, что раньше это помогало — хотя бы ненадолго затмить боль. Но сейчас алкоголь не приносил облегчения, лишь усиливал чувство пустоты. В этот момент дверь бара со скрипом открылась, и холодный ночной воздух заполнил помещение. Вошла Мара, ее яркое появление сразу же привлекло внимание всех присутствующих мужчин. Она была уверенной в себе, с той легкой кокетливостью, которую многие находили притягательной. Вся ее фигура, манера двигаться, смеяться — все это было выверено, как будто она точно знала, какое впечатление должна произвести. Гейл посмотрел на нее с холодной отрешенностью. Ему не нужно было спрашивать, почему она пришла — он уже знал ответ. Она приближалась к нему с тем же непринужденным выражением лица, что и всегда. — Гейл, я знала, что найду тебя здесь, — сказала Мара, её голос, как всегда, звучал так, будто она знала, что имеет право быть рядом с ним. Она села рядом, слегка коснувшись его плеча, её прикосновение было теплым, но в нем не было для него ничего нового, ничего, что могло бы его разбудить. Гейл посмотрел на неё краем глаза, избегая встречи взглядом. Прошлая ночь с Марой, хотя и принесла временное облегчение, оставила после себя ощущение глубокого неудовлетворения. Они разделили кровать, но не разделили ни одной настоящей эмоции. Он был пуст, а она, казалось, не замечала этого. — Я смотрю, ты снова грустишь, — произнесла Мара с притворной заботой, слегка наклоняясь ближе. — Тебе нужно расслабиться, подполковник, — она произнесла его новый титул, словно это должно было звучать как-то особенно. Гейл лишь чуть заметно кивнул, не зная, что ответить. Повышение в звании, которое стоило бы отметить, казалось ему еще одной формальностью, лишенной настоящего смысла. Он выполнял свою работу машинально, без прежней страсти или цели, и чем выше поднимался, тем тяжелее становился груз ответственности. Это было больше похоже на наказание, чем на награду. Мара, словно не замечая его молчания, обратилась к его товарищам: — Ну что, как у вас проходит празднование? Гейл что-то совсем погрузился в себя. Томас, веселый и слегка подвыпивший, усмехнулся: — О, не волнуйся, Мара. Мы стараемся, но наш подполковник явно не в духе. Может, тебе удастся растормошить его? — Конечно, — уверенно заявила она, не сводя глаз с Гейла. — Просто ему нужно напомнить, как веселиться. Она снова повернулась к нему, слегка дотронувшись до его руки. — Ну что, Гейл, ты весь вечер сидишь тут один. Скажи, что у тебя на уме? Неужели работа стала важнее жизни? Гейл молча посмотрел на ее руку, скользнувшую по его руке, и едва заметно поморщился. Ему казалось, что все, что происходило вокруг, было пустым спектаклем, в котором он больше не хотел участвовать. Вчера он проявил слабость и ответил на её кокетство, но сейчас это вызывало лишь раздражение. Мара не понимала, что он был сегодня далеко от всего этого. — Это просто работа, — пробормотал он, отстраняясь от её прикосновения и поднимаясь со стула. Мара чуть нахмурилась, но не сдалась. — Неужели ты собираешься уйти так рано? — её голос стал более интимным, она слегка наклонилась к нему. — Ты ведь понимаешь, что такой вечер бывает не каждый день. Мы можем приятно его закончить, прям как вчера, м? — Я устал, Мара. Мне надо идти, — сухо ответил он, даже не посмотрев в её сторону. Команда за столом замерла на мгновение, удивлённо глядя на него. Томас хотел что-то сказать, но Майкл жестом остановил его. — Ладно, Гейл. Мы с ребятами доедем до конца, а ты береги себя, — сказал Дэниел, пытаясь улыбнуться. Мара, казалось, не верила в то, что он действительно уходит. Её лицо приняло слегка разочарованное выражение. — Знаешь, где меня найти, если передумаешь, — произнесла она, ее голос был полон намеков, но Гейл их проигнорировал. Он лишь кивнул, не оборачиваясь, и вышел из бара, чувствуя, как воздух снаружи был пропитан прохладой ночи. Сразу после того, как двери закрылись за его спиной, Гейл ощутил странное облегчение, будто сбросил с себя лишний груз, который давил весь вечер. За спиной осталась шумная компания, их смех, шутки, всё то, что казалось настолько чуждым. Даже Мара — та, кто раньше вызывала у него хоть какое-то желание отвлечься от своих мыслей — теперь напоминала лишь о пройденных, усталых днях, когда они сливались в тягостный ритуал встреч, флирта и ничего больше. Её прикосновения, её голос — всё это утратило для него былую привлекательность. Вчера он остался у неё, но даже в моменты, когда она лежала рядом, её тепло казалось ему чужим. Он уставился в потолок её спальни, чувствуя, как пустота в груди только росла. Гейл давно уже осознал, что ничего из этого не заполняет ту бездну, которая образовалась внутри. Мара была лишь временным отвлечением, и с каждым разом всё труднее было поддаваться её кокетству и легкомысленным речам. "Ты знаешь, где меня найти, если передумаешь..." Эти её слова эхом прозвучали в его голове, но они не вызвали никакого отклика, кроме слабого раздражения. Она всегда знала, как манипулировать ситуацией, поддразнивая его, заставляя думать, что у него ещё есть шанс на что-то большее. Но Гейл больше не хотел быть частью этой игры. Ему хватило. Прошлой ночью он понял это окончательно. Шагая по пустынной улице, он глубоко вдохнул прохладный воздух, стараясь очистить голову от воспоминаний о вечере. Мир вокруг был укрыт тенью, и тишина ночи казалась ему почти умиротворяющей после всех этих бессмысленных разговоров. Ещё несколько шагов, и шум бара полностью исчез, оставив его одного на холодных, пустых улицах второго дистрикта. Он остановился у витрины маленького магазина, отражение тускло блестело в стекле. Гейл на мгновение посмотрел на себя: тёмные круги под глазами, небритое лицо, осунувшиеся плечи. Он выглядел как человек, который потерял нечто важное, но даже не осознаёт, как давно это случилось. Всё, что когда-то было для него жизнью — революция, борьба, потери — теперь казалось далекими воспоминаниями, словно это происходило не с ним, а с кем-то другим. Но почему-то ни одно из этих воспоминаний не приносило ему облегчения или гордости. Напротив, с каждым днём он чувствовал себя всё больше запутавшимся в прошлом, как человек, который пытался двигаться вперёд, но всё время оставался на месте. Иногда он думал о своих друзьях из двенадцатого дистрикта, о том, что с ними стало. Встречи с ними стали редкостью, переписка — ещё реже. Что говорить? Они пережили слишком многое, чтобы оставаться близкими. Мир, в котором они когда-то вместе сражались за свободу, теперь перестал существовать, как только революция закончилась. Жизнь продолжалась, но она не была такой, какой они её представляли в своих юношеских фантазиях. Гейл осознавал, что ему трудно было найти место в этом новом мире. Сначала он был уверен, что справится — у него всегда были силы, решимость, боевой дух. Он привык к борьбе, к принятию трудных решений. Но теперь, когда война осталась позади, все эти качества словно потеряли смысл. Жизнь требовала чего-то другого, и Гейл не знал, как приспособиться. Работа в военной структуре Дистрикта 2 должна была стать его опорой, новой целью. Но и здесь всё казалось пустым. Он выполнял приказы, делал своё дело, но каждый день был похож на предыдущий. Смысл работы терялся среди бесконечных рутинных задач, а служба, которая некогда давала ему чувство долга и принадлежности, теперь казалась лишь способом заполнить пустоту. Иногда он задавался вопросом: что бы сказал его отец, увидев, кем стал его сын? Дал ли он ему ту жизнь, о которой мечтал? Порой в моменты одиночества Гейл ловил себя на том, что слышит в голове отцовские советы, которые когда-то помогали ему двигаться вперёд. Но теперь они казались далеким эхом, почти неразличимым на фоне гулкого шума его собственных мыслей. Он вспоминал Прим. Её образ не покидал его даже спустя столько лет. Вину за её смерть он нёс на своих плечах, и она была тяжёлым грузом, от которого он не мог избавиться, как бы сильно ни старался. Прим была символом его ошибок, символом того, что он, несмотря на все свои старания, не смог уберечь самое важное. С этим было невозможно смириться. Иногда ему казалось, что вся его жизнь теперь состоит только из попыток искупить вину, даже если он не знал, как это сделать. Но чем дальше он шёл по этому пути, тем сильнее убеждался, что это невозможная задача. Тот огонь, который когда-то горел в нём, потух, оставив лишь пепел — холодный и неприветливый. Гейл остановился, подняв голову к небу. Ночь была спокойной, звёзды рассыпались по тёмному бархату, и их свет казался настолько далеким, что он даже не был уверен, действительно ли они там, или это просто иллюзия. Сколько раз он смотрел на звёзды в детстве, мечтая о том, что однажды его жизнь будет значить что-то великое. Но теперь он понимал, что эти мечты давно разбились о суровую реальность.