Заинтересованный

      — Не хочешь по душам поговорить? — Ынби опускается в кресло рядом с Чанёлем и кладет диванную подушку ему на колени. Пак кратко кивает, соглашаясь, и поднимает взгляд на жену, ожидая от нее первых слов. Ынби никогда не делает ничего просто так, за столько лет это стало ему более чем известно, так что "разговор по душам" по своей сути заранее обречен на провал, как и сотни разговоров до этого. — Я хочу уехать жить в деревню.       — Там недостаточно хорошее образование для детей, — качает головой Чанёль и откидывает голову на спинку кресла, задумавшись — на самом деле вспоминая события прошедших выходных. Ынби, затаив дыхание, наблюдает за каждым движением и жестом мужа, словно отпечатывая его образ на обратной стороне век. Взгляд скользил по волосам, лбу и едва заметной горбинке на носу; затем задержался на обветренных, искусанных губах, и вовсе остановился на тонкой царапине в изгибе шеи. Сомнений для нее больше не оставалось — брак окончательно разрушен, и она сама отпустила мужа к другому, бессмысленно надеясь на его смирение и принятие. Огонь ревности в душе разжегся в секунду, и, ощутив его слишком ярко, она испуганно отшатнулась и отвела взгляд в стену. Нет, она бы и любовницу Чанёля не приняла — это был блеф и вранье самой себе — Ынби привыкла, что Пак только ее и всегда будет с ней. Возможно, для нее отношения между ними все это время и были своеобразной любовью, как бы не хотелось это отрицать, от того нервы очередной раз не выдерживали.       — Я подберу дистанционную форму обучения, — глухо отзывается она, борясь со внутренней накатывающей истерикой, заглушая истошный визг души нервным покашливанием. Чанёль пожимает плечами и тихо отвечает "как хочешь", а у Ынби окончательно шторки падают — он определенно не поедет с ними. Горло щекочет ком невыплаканных слез, и девушка натянуто улыбается, пустив ситуацию в свободное плаванье. Ее подушка безопасности — дети, которых Чанёль и его семья никогда не оставят на улице, а потерю мужа она как-то переживет. — И каков Бэкхён в постели?       Да, это именно тот вопрос, который разъедал ядом изнутри, наконец-то слетел с губ, обнажая истинные чувства убитым и срывающимся голосом. Чанёль удивленно поднял брови и коротко хмыкнул, приподняв уголок губ в усмешке. Машинально облизав губы, он вновь одарил взглядом супругу и легко сжал пальцы в кулаки.       — С каких пор тебя это волнует? — спрашивает он, заламывая пальцы на руках и сглатывая от нервного напряжения, витающего между ними незаметными волнами. Ынби выдыхает и опускает плечи, отведя взгляд от чужих глаз.       — Например, с тех пор как его ебёт мой муж, — почти шепчет она, обнимая себя руками. Чанёль натянуто улыбается, пытаясь скрыть за этой улыбкой непонимание и негодование из-за поднятой темы.       — Без пяти минут бывший. Так что это уже лишние истерики, — голос звучит властно и грубо, словно интонацией определяя рамки дозволенного, за которые жена без зазрения совести выходит. Пора расставить все по своим местам и прожить этот пройденный этап, пока он окончательно не удушил остатки личности. — Теперь на самом деле по душам, Ынби, чего ты хотела от этого брака в целом?       Чанёль чувствует себя психологом от того, насколько тонко решил подойти к вопросу — Ынби сама должна понять, что он больше не нужен ей, и отпустить со спокойной душой, как это уже сделал сам Пак. Жена отвечает именно так, как предполагалось:       — Стабильности, семьи... Возможность реализоваться.       Чанёль горько улыбается.       — Ты не останешься без средств существования, ты это прекрасно знаешь и без меня. У нас есть двое совместных чудесных детей, в которых ты и по сей день находишь свое успокоение. Ты реализовала себя: как мать, как администратор салона красоты. Ынби, родная, у тебя теперь есть все — я отдал тебе все, что у меня было, и помог всем, чем смог помочь, чтобы ты дышала спокойно. Почему тогда, когда я хочу найти свое спокойствие, слышу от тебя только колкости и истерики? Мы оба знали, на что шли, когда женились...       — Чанёль...       — Ынби, я договорю. Мы оба знали, и я никогда не строил иллюзий насчет тебя. Ты стала мне практически сестрой, которую я всегда старался уберечь от всего, даже от себя самого. И мы разводимся не потому, что ты стала хуже или сделала что-то не так, а потому что мы оба переросли это и изменились. Я просто хочу своего счастья...       — Разве ты не был счастлив: со мной, с детьми?       — Это не было тем счастьем, к которому стремятся.       — Сейчас не в укол, но... Чувствуешь ли ты то искомое счастье, когда обнимаешь Бэкхёна?       — Не в укол, но для счастья достаточно его присутствия.       Ынби сглотнула и замерла, ощущая как по коже стаями бегают мурашки, вызывая жгучее желание расчесать ногтями тело, до самых костей — поглощающая обида и боль. Это было ожидаемо, хоть надежда и тлела где-то в самой глубине души. Всегда легче думать об этом, чем знать наверняка. Но Ын слишком любит Чанёля — как человека и отца своих детей — чтобы лишать его возможности стать целостным.       — Купи нам домик в деревне. Ты сможешь приезжать, когда захочешь увидеться с детьми. Я правда очень хочу, чтобы ты был счастлив.       Чанёль искренне улыбается, ощутив как с плеч опадают все держащие ранее камни, и встает с кресла, чтобы обнять едва сдерживающую слезы Ынби. Теплые ладони на спине чуть успокоили, но несколько слезинок все равно обожгли щеки. Это звучит, как конец сказки, и в какой-то степени для них это конец старой истории, которая давно изжила себя, и начало новой — свободной для каждого.       — Ын, я не отказываюсь от детей и не собираюсь с тобой ругаться. Ты всегда будешь близким для меня человеком хотя бы потому, что была рядом в нужные душе моменты. Я всегда буду отцом твоих малышей и твоим другом, как это было и раньше.       — Твое благородство заставляет меня чувствовать себя сукой, — улыбка прячется в изгибе чужой шеи, а ловкие девичьи руки плотнее сжимают кольцо объятий.       — Ой ну.       — Если он тебя обидит, то я оторву ему член.       — Это будет скорее подарок мне, нежели месть ему.       — Дурак.       — Особенный.

***

      Для Бэкхёна произошедшее казалось катастрофически неправильным, и Чондэ от того хотелось повеситься.       Бэк столько времени безответно и бессмысленно любил недоступного мужчину и отдавал ему себя, что, неожиданно получив отдачу, причем в таком размере, совсем растерялся и от страха отступил назад. Оставшиеся выходные он уперто игнорировал любые попытки Чанёля заговорить или, упаси Господь, прикоснуться — хотя просто млел от этих взглядов и робких касаний. Со стороны выглядело, словно он цирковая обезьянка, отпрыгивающая от подступающих детей, но стыд и вина перед Юрой хлестала по щекам там, что они постоянно горели, а плечи опускались под напряжением.       Ему казалось это не просто предательством, а ударом под дых, которого она никак не могла ожидать от двух близких людей. Грязно, порочно, и крайне противно — так должно быть, но почему-то не было. Как бы Бэкхён не уговаривал себя в неправильности произошедшего, ему понравилось до чертиков.       Любимый влюбленный внимательный взгляд, томный шепот и хриплые рыки на ухо, толчки и нервные мягкие касания — каждая секунда прочно отпечаталась в памяти, отдаваясь волнами возбуждения и мурашками по спине. Бэк впервые настолько отдавался процессу и ровно столько же получил взамен, с упоением наслаждаясь каждой минутой ночи. И как бы грязно это все не было (как должно было быть среднестатистическому члену общества), парню просто стоило признать, что секс с Чанёлем — лучший в его жизни.       Чондэ Бэкхёна понимал, так как хорошо был знаком со всеми его страхами и загонами, но принимать категорически отказывался. "К нему счастье передом повернулось, а он снова задницу оттопырил, олух". И если сначала это умиляло, то со временем отдавалось седыми волосами и дергающимся глазом. Если человек не умеет быть счастливым и не хочет этому учиться — ему никто не сможет помочь.       — Ты его точно любишь или заинтересованность удовлетворена и до свидания? — нервно спросил Чен, наблюдая за суетливым взглядом друга. Недосказанность и беготня из крайности в крайность давила на мозги всем просвещенным, так что для Кима этот вопрос был не просто проблемой дня, а вопросом жизни и смерти. Бэкхён ненадолго прикрыл глаза и снова обрисовал перед собой образ Чанёля во всех проявлениях: грустным и веселым, одетым и нагим, болтливым и молчаливым — он был идеальным для Бёна от внешности до моральных принципов и взглядов на жизнь, и отрицать это было бы слишком глупо, особенно после стольких лет ожидания и ситуаций последней пары недель.       — Люблю, — без тени сомнения ответил он, вновь открывая глаза. Чондэ повел плечами и уставился в окно, нарочито громко вздохнув.       — Тогда твой диагноз еще хуже. Бэк, блять, что это за маниакальная страсть к страданиям?       — Ну какие страдания, это просто правда пиздец как неправи...       — Так, мой ты золотой, не прибедняйся, а? Да, сначала по твоему рассказу ситуация была прям патовая, но мы разобрались в ней настолько, что я сам охуел. Вот он, твой ПакЧан: трахай, обнимай, живи, люби. Хули ты нервы себе и ему делаешь?       — Я... — Бэкхён пристыжено опустил голову и снова задумался. В голове отчетливыми картинками всплывали первые шаги Исина, необходимые фразы Юры, и шепот — нежное хриплое "я люблю тебя дольше". Мог ли Чанёль на самом деле любить его дольше самого Бэка? Были сомнения. Краткая улыбка все равно озарила лицо, и Бэкхён поспешно спрятал раскрасневшееся лицо в ладошках, потому что все еще стеснялся своих эмоций, даже перед лучшим другом. Но мысли о Чанёле в положительном ключе это слишком смущающе, сладко и хорошо. Да, это определенно была лучшая ночь в его жизни.       — Я, я, головка от хуя. На работу тебе пора, друг мой, на смену часов по двенадцать-четырнадцать, чтобы забыл слова "должен" и "неправильно", и наконец принял того ушастого бедолагу. Он же по тебе не меньше, чем ты, сохнет.       Бэкхён покраснел еще больше, вызвав хихиканье друга, и запустил в него подушку, отворачиваясь.       — Откуда ты знаешь?       — Он смотрит на тебя, как голодающий на кусок хлеба. Даже Джули заметила, — Чен улыбнулся, а Бэкхён закатил глаза. Джули — отражение Чондэ в юбке, только ее за неоднозначные подколы никто в глаз не "поцелует".       — Вы с ней как Шерлок и Ватсон, — со смехом протянул Бэк, радуясь за своего друга. Чен отмахнулся и гордо задрал голову, протянув:       — Ты нас недооцениваешь, мы круче.       Бэкхён кивал и улыбался, но мысленно все же поставил галочку напротив графы "найти работу". Чондэ в очередной раз прав, что ему нужно найти занятие для отвлечения внимания. Фотография давно перестала приносить то маниакальное удовольствие и моральное удовлетворение. Напротив, она стала основным источником его боли и недосягаемой мечты, а сам Бэкхён незаметно стал ее добровольным заложником. Может, смена деятельности и правда отвлечет от ненужных мыслей и поможет принять ситуацию. В конце концов, Бэк тот еще мечтатель, и ему никто не запретит надеяться, что ситуация решится сама собой.       Только вот когда ситуация решилась, мысленно Бэкхён снова проклинал того Джина, который слушает его желания, но записывает между строк. И злился на себя за свою глупость.

***

      — Бэкхён, — парень дернулся от знакомого голоса, звучавшего так близко, и резко обернулся, чувствуя, что слова вместе с дыханием застряли в районе горла. Чанёль стоял в шаге от парня, держа в слегка трясущейся руке стаканчик с кофе. Бён окинул его взглядом и попытался сделать вдох, но словно что-то сжало в тисках ребра, перекрывая кислород — вздох получился рваным и слегка нервным. — Привет.       — Привет, — едва смог выдавить Бён, пряча дрожащие ладони в карманы ветровки. Чанёль улыбнулся уголками губ и протянул парню бумажный стаканчик, взглядом скользя по стенам подъезда. Для Бэкхёна эта встреча настолько неожиданная, что он с усилиями моргает и дышит, у Пака такая же реакция, отличие лишь в том, что он о встрече знал — намеренно стоял ждал на цокольном этаже, чтобы снова заглянуть в растерянные глубокие глаза и увидеть хотя бы подобие чужой улыбки. Бэк непонимающе посмотрел на стаканчик — взгляд несмело заскользил по руке, на которой теперь не было обручального кольца — и вновь поднял глаза на мужчину, задумчиво закусив губу. Чанёль замялся, словно это было его первое в жизни свидание, и прочистил горло прежде, чем сказать несмелое:       — Это американо с корицей, ты вроде любишь такое, — и у Бэкхёна пол поплыл под ногами от нежности к мужчине напротив. Он неловко протянул пальцы к стаканчику и, когда их руки соприкоснулись, почувствовал заряд тока: настолько приятного, что волосы дыбом встали на загривке от желания ласки. Чанёль машинально облизал губы и сглотнул, любуясь слегка покрасневшим Бэком. — А ты куда с утра пораньше?       И плевать, что Чондэ давно ему все рассказал и скинул эсэмэску о всех сегодняшних местоположениях — ему бы только, чтобы Бэкхён продолжал так смотреть и отвечать на вопросы, только, чтобы он не уходил.       — На собеседование, — тихо ответил Бэк, не зная, куда себя деть от смущения, потому что одна часть сознания уже подмывала его унести ноги отсюда и больше никогда не возвращаться. Но другая, отчаянно желающая хоть такой мимолетной близости, пригвоздила к полу, заставляя растерянно скользить взглядом по любимым чертам лица и дышать через раз. — А... А ты сам куда?       — А я... Я к отцу по работе.       — Понятно.       Они одновременно протяжно нервно выдохнули. Бэкхён понимал, что ему пора, но не смог заставить себя и шагу сделать, а Чанёль не мог оторвать взгляда от чужих глаз.       — Мне... Мне п-пора, там строго по времени, — почти шепчет Бэк скорее для себя, чем для самого Пака, но тот резко делает шаг вперед и берет парня за руку, заставляя смотреть в глаза. Сердце, отчаянно колотившееся все это время, останавливается и ухает в пятки с противным гулом, и Бэкхён неосознанно поддается назад, прижавшись спиной к стене. Он помнит этот взгляд — полный обожания и нежности — и это сводит с ума.       — Я хочу, чтобы ты знал... Что я ни о чем не жалею и слов обратно не забираю. Просто позволь мне быть рядом, — шепот приходится почти в губы, отчего по телу толпами бегают мурашки, заставляя сжаться и неуверенно поддаться вперед, прижимаясь к сильному теплому телу. Пронзительный взгляд любимых глаз заставляет млеть и умирать одновременно, и все, что может сделать Бэк — отчаянно прошептать в ответ:       — Юра...       — Чанёль, — губы еще ближе, едва касаются чужих, а кофе, уже остывший, давно разливается по полу. Бэкхён стоит перед выбором, который рвет изнутри, и больно так, что аж плакать хочется. Поддавшись порыву, он кратко прижимается к чужим пухлым губам, пахнущим табаком и ментолом, и снова отстраняется, слегка пошатываясь от внезапного головокружения.       — Только дай мне во всем разобраться...       — Только не сиди на двух стульях одновременно.       Еще одна мысленная пощечина, от которой начинает гореть лицо и спина. Потянувшись вперед, Чан срывает с манящих губ еще один короткий чмок и, пожелав удачного собеседования, поспешно поднимается к лифту.       Бэкхён сжимает губы в полоску и проводит по ним языком, словно пробуя губы на вкус после чужого касания — и тепло по телу расплывается так сладко, что волосы на руках дыбом становятся. Все снова кажется нереальным, только кофейное пятно на конверсах напоминает о том, что Чанёль был в реальности. И петь хочется. И вместе с тем плакать навзрыд.

***

      — Волнуешься? — спрашивает Чен, шутливо толкая Бэкхёна в плечо, чтобы тот хоть на секунду оторвал взгляд от больничного плаката "профилактика простудных заболеваний". Бэк только коротко кивает и переводит взгляд на свои кроссовки, поджимая губы. Он все еще отчетливо помнил слова доктора "нужно перепроверить, чтобы наверняка" и его растерянный взгляд, неуверенный голос — мысленно Бён уже простился с жизнью и написал завещание. Больницы никогда не вызывали у него доверия, а теперь еще и страх добавился.       — Не хотелось бы из-за какой-то болячки работу не получить, — отмазывается он перед другом, хоть и получается откровенно не очень. Чен кивает, словно поверил в причину чужого волнения, но в душу лезть пока не хочет, к тому же пока ничего точно не решено и не сказано.       — Что там за магазин такой, что заядлого предпринимателя туда так потянуло? — натянуто смеется друг, решивший перевести тему в более приятное русло, а Бэкхён искренне улыбается и мечтательно прикрывает глаза.       — Там так просторно, повсюду музыкальные инструменты, и даже стойка с микрофоном есть для творческих вечеров. И тематика светлая: светлые пианино, белые гитары, барабаны, флейты. Чен, я как в рай попал, когда вошел, веришь?       — Я приду туда в твой первый же рабочий день и куплю себе губную гармошку.       — Белую, — шепчет Бэк, улыбаясь своим мыслям, и резко прыгает на ноги, когда слышит свою фамилию от вышедшей из кабинета медсестры. Чондэ в ободряющем жесте поднимает вверх кулак, надеясь, что это хоть как-то успокоит дрожащего, как лист на ветру, друга. Бён, натянуто улыбнувшись, кивает, делая глубокий вдох и бросает на друга испуганный взгляд.       И этот взгляд становится еще более испуганным, когда он выходит из кабинета со стопкой бумажек и протягивает их другу, с каждой секундой белея, лицом сливаясь с больничной стеной. Чен нервно вскакивает с места, просматривая взглядом заключение врача и с громким "блять" плюхается обратно, проходясь глазами несколько раз по одному и тому же слову.       — В смысле, блять, бесплоден?

***

      Осознание доходило долго и до ломоты в костях болезненно. Ошибки быть не могло — врачи нарочно проверили все несколько раз, чтобы не огорчать женатого мужчину раньше времени. Но огорчение Бэкхён видел теперь во всем.       Как бы изменилась его жизнь, если бы тогда он ушел безвозвратно, мог бы он раньше быть с Чанёлем, не впутал бы в эту историю Чондэ и несколько лет своей жизни? Это было несправедливо, и больно до скрежета зубов и рвущегося сердца.       Исин — его сын. Правда ведь? Это его он целовал через живот Юры, его держал крошечным на руках дома и перед иконами. Исин — маленькая копия Юры и Бэк... нет, увы, какого-то чужого мужчины, чья-то кровинка, никак не касающаяся самого Бэкхёна. Бён Исин оказался далеко не Бёном, и эта новость оказалась сокрушительной для последней нервной клетки Бэкхёна.       Не разрядила обстановку и шутка Чондэ о том, что Бэк рожден быть заднеприводным; не спас и пропущенный звонок от Чанёля. Душа болела и рвалась — он не любил Юру той любовью, которой любят жен, но сильно любил своего маленького сына. Ради Исина он терпел все, принимал свою судьбу и старался не жаловаться на участь.       И в момент разбилось все, что строилось — осколки ранили сильнее самого острого ножа и убили последнее святое к женщине, живущей с ним под одной крышей. Да, Бэкхён знает, что такое любовь и какой сильной она может быть — под этим соусом будут подаваться оправдания, наверняка. И как раз потому, что знает это чувство, он осуждает Юру сильнее. Нельзя решать за всех, нельзя ломать чужие судьбы ради себя. Жизнь во лжи не может быть наполнена любовью.       Руки дрожали, а несколько слезинок непроизвольно все же потекли из глаз, когда пальцы коснулись дверной ручки его квартиры. Чондэ уехал домой после длительного разговора под подъездом, оставив Бэкхёна наедине со своим решением: дать шанс Юре рассказать правду самостоятельно. Да, он понимал, что после почти двух лет молчания вряд ли добьется искренности без причины, но будет давать достаточно намеков, чтобы натолкнуть ее на эти мысли. Он дает ей три попытки, которые определят судьбу Юры — только ее, потому что с семьей все для него понятно.       Семья построенная на лжи не заслуживает права на существование. И Бэкхёну до боли в груди жаль, что он понял это слишком поздно.       Щелчок замка, звук открывающейся двери, шарканье ботинков. Для Бэкхёна — "Приготовились. Камера. Мотор".       — Юра, Исин, я дома, — навстречу мужчине выходят уже двое, и сердце от каждого шага сына к нему больно бьется о ребра. — Милая, всегда было интересно знать, в кого у Исина такая ямочка на щеке милая?       Он берет ребенка на руки, и шумно выдыхает, прижав его к себе. Из памяти вылетает вся боль, которую он когда-либо испытывал, потому что эта оказалась куда сильнее — реальность каждую секунду била по темечку острием: обидой за свои растоптанные желания ради Юры, за свои переживания, за свою любовь, и особенно за Исина. И от осознания дико рвало крышу. А жена только подливала масла в огонь.       — Не знаю, может в Чанёля, — после затянувшейся паузы говорит она, кусая внутреннюю сторону щеки. Бэк сглатывает и проходит в комнату, стараясь принять непосредственное выражение лица.       — Наверное. Так похожи, он словно вообще не от меня, а от какого-то Чанёля, — смех получается чуть нервным, но взгляд все равно цепляется за растерявшуюся девушку.       — От духа святого, — натянуто улыбается Юра, коротко чмокнув в макушки мужа и сына и переводит тему, делая несколько шагов в сторону кухни. — Ужинать будешь?       — Ужинать? Буду, — минус одна попытка.