Luna Vinculum | Лунные узы

      Драко       Драко сидел на холодном полу грязной камеры, сжимая пульсирующую ногу, ожидая первого официального судебного заседания после Второй Магической Войны — своего заседания. Прошел месяц и три дня с той роковой ночи, когда все изменилось. Укус оборотня, в некотором смысле, мало чем отличался от воскрешения Темного Лорда. Оба события кардинально перевернули привычный образ жизни Драко Малфоя.       Малфой считал, что данное обращение идеально подходило Волдеморту, ведь с началом войны жизнь Драко становилась все мрачнее и мрачнее.       Однако этот месяц погрузил его в кромешную тьму.       Ужасные побочные эффекты проявились довольно быстро, наполнив его тело и разум сотнями незнакомых ощущений.       Ненасытный аппетит — особенно к красному мясу.       Внезапные вспышки неконтролируемой ярости по малейшему поводу.       Повышение температуры тела и сопутствующая этому лихорадка.       Увеличившаяся физическая сила и мышечная масса.       Способность логически мыслить ушла на второй план под натиском животных инстинктов.       И, наконец, самое ужасное, что он не мог понять и о чем никогда не слышал и не читал ни в одном источнике, описывающем оборотней, — навязчивые мысли — именно этот симптом проявился раньше всех.       Однако осознать этот факт он смог только сейчас, по прошествии некоторого времени — сила его реакции на то, что она не вернулась к нему, совершенно не соответствовала примеру адекватного восприятия мира.

🌔🌕🌖

      «Пойду принесу еще немного бадьяна», — вот что она тогда сказала.       Он ждал ее. Поначалу Малфой был довольно равнодушен. Его мысли, по большей части, были заняты главной новостью того вечера и ее последствиями.       Какой будет жизнь после войны?       Посадят ли его в Азкабане вместе со всей семьей?       Сможет ли он пережить перемены, которые принесет жгучая рана на его ноге?       Он размышлял над этими вопросами, полными неопределенности, в ожидании гриффиндорки.       Он ждал, а она все не возвращалась.       Течение времени замедлилось настолько, что, казалось, будто сама вечность насмехалась над ним.       Поначалу его охватило нетерпение. Ожидание само по себе стало источником раздражения. Затем нервозность просочилось и в его тело, заставляя двигаться, не стоять на месте, мерить шагами комнату.       Слабость, охватившая все его существо в результате огромной кровопотери, не смогла противостоять практически маниакальному желанию искать… ее. Спустя некоторое время, беспокойство переросло в страх, который становился все сильнее и сильнее, пока в какой-то момент не превратился в настоящую панику. Он мучился в агонии, ужасаясь мысли о том, что с ней могло что-то случиться.       Где она? Может, кто-то обидел ее?       Эта мысль привела его в такой ужас, что он, стиснув зубы и прилагая неимоверную силу воли, заставил свое избитое тело подняться. Затем использовал последнюю каплю магии, которая чудом сохранилась в его истощенном источнике, чтобы трансфигурировать ножку сломанного стула в трость. Многие отдали бы целое состояние, чтобы насладиться этим незабываемым зрелищем — Драко Малфой, взъерошенный, покрытый грязью и кровью, ковылял по разрушенной школе, опираясь на окровавленную палку.       Представьте, если бы эти люди знали, почему он это делал.       Но даже Драко, стараясь минимально задействовать искалеченную ногу, не понимал, почему он идет вперед, несмотря на боль. Неужели только ради того, чтобы узнать о крайне надоедливой гриффиндорской ведьме.       Он действительно не понимал, пока не завернул за угол и не увидел плачущую Грейнджер, обнимающую идиота Уизли.       Крышесносное облегчение — вот что это было.       А ещё сбивающая с толку тоска, вызванная ее слезами.       И что-то вроде... Малфой не был уверен, как описать точнее… Острой ревности?       Драко замер на несколько минут, прячась за поворотом и пытаясь перевести дыхание.       В нем росло желание вырвать ее из объятий Рона Уизли. Но почему? Почему он беспокоился о них? О ней?       Не обращая внимания на давление в груди, наследник рода Малфоев раз за разом стучал деревянной тростью об пол, трусливо отступать назад. Это был медленный, но эффективный побег. Ему необходимо было убраться оттуда как можно скорее, чтобы очистить голову от странных, навязчивых мыслей.       Он готов был согласиться на самое мощное круцио Беллатрисы, которое она обожала использовала в целях дисциплины. Он был готов снова подвергнуться пыткам, лишь бы все закончилось, лишь бы неумолимая тяга, заставляющая его развернуться и вернуться к ней, отпустила его.       Драко потребовалось все его упрямство, взращиваемое годами, чтобы двигаться в противоположном от парочки направлении.       Бредя по коридору, он еще не догадывался, что его ждало впереди, иначе он, возможно, сдался бы уже тогда.       Месяц и три дня назад состоялась последняя битва… Драко едва ли волновало это.

🌔🌕🌖

      Для него прошел месяц и три дня с тех пор, как началась она — безжалостная, всепоглощающая жажда увидеть, потрогать, почувствовать. Одержимость терзала его днем и ночью, съедая заживо.       Все свое свободное время перед арестом он провел в библиотеке Малфоев, выискивая крупицы информации о ликантропии. Однако ни одна из книг не объясняла его нынешнего затруднительного положения. Справедливости ради, стоит отметить, что его семья никогда бы не опустилась до приобретения книг о «низших» существах. Они были слишком высокого мнения о себе. И теперь Драко пожинал плоды этого высокомерия.       Так же, как его мать расплачивалась за непомерное эго его отца.       Сон не приносил облегчения — одержимость отпечаталась в каждой клетке его тела. В те короткие промежутки времени, когда он терял сознание от усталости, его посещали сны.       Мягкие каштановые кудри… Аромат персика… Дьявольский ум…       К своему глубочайшему стыду, Драко никогда не менял постельное белье так часто, даже в разгар своего полового созревания.       Сначала он пытался сохранять спокойствие, сопротивляться манящему соблазну, упрямо отказывался принять ее присутствие в своем разуме. Но потребность в прикосновениях лишь росла, превращаясь в голод, требующий разрядки.       Его тело больше не было способно сопротивляться испепеляющему желанию.       Однако когда он в безумном отчаянии сдался и всё-таки довел себя до разрядки, надеясь потушить бушующее пламя, все что он получил — это полнейшее разочарование. Через мгновение он понял, знание пришло как из ниоткуда, скорее на уровне инстинктов — прикосновений недостаточно. Он отчаянно нуждался в ее прикосновениях.       Но, будь он проклят, если только она сможет освободить Драко от этого безумия.       Первое полнолуние стало кульминацией его мучений. Даже щедрая доза аконита, тайно купленная его домашним эльфом Винки в обход министерства, не смогла помочь ему.       Ощущение ломающегося тела, смещение и удлинение костей — Драко мог поклясться, что никогда не испытывал настолько всепоглощающей боли. Даже пытки его тетки не могли сравниться с этим. Только несколько заглушающих заклинаний, которые он предварительно наложил на комнату, не позволили его отчаянным крикам вдребезги разбить стекла мэнора.       Спустя четыре дня после трансформации, боль все ещё не отпустила его. Ситуацию усугубляло ещё и то, что авроры арестовали его на второй день после обращения, оставив приходить в себя на холодном, влажном полу министерской камеры. Хорошо, что доблестные сотрудники аврората всегда приходит «вовремя».       Люциус Малфой гордился бы тем, как его сын пытался вывернуться из цепких лап министерства.       Драко действительно сделал все, что мог. Он воспользовался состоянием семьи, чтобы спрятаться в маленькой деревушке на юге Португалии, где магия практически исчезла. Если бы авроры действовали более решительно и арестовали его сразу, у Малфоя не было бы ни единого шанса сохранить свою тайну. К счастью, его отец волей или неволей помог ему, устроив побег, что и дало Драко ту самую отсрочку для разработки плана.       До сего дня министерство, чем бы оно не руководствовалось, разрешало его семье оставаться в мэноре. Не то чтобы Драко горел желанием торчать в Азкабане вместе с другими пожирателями смерти. Однако он подозревал, что их спасло хрупкое состояние психики его матери. Ходили слухи, что решающим аргументом стало официальное заключение колдомедика из больницы Святого Мунго, в котором недвусмысленно описывались все зверства, совершенные над телом Нарциссы.       Драко требовались титанические усилия, чтобы подавить и задвинуть в самый дальний угол сознания тот прилив ярости, что вспыхнул в ходе его размышлений.       Разумеется, после побега главы семьи, министерство приняло все меры предосторожности, чтобы у них не осталось ни единого шанса сбежать и скрыться от правосудия. Они сочли достаточно надёжным вариантом наложить на мать и сына чары слежения.       Увы, и месяца не прошло после падения Волдеморта, как Драко услышал знакомые умоляющие крики матери — отца нашли и арестовали, а через несколько дней должны были начаться судебные заседания не только над Люциусом, но и над Драко с Нарциссой. Ему оставалось только поражаться идеальности хронологии событий.       Следующее полнолуние будет ещё не скоро, и Драко мог сосредоточиться на предстоящем суде. Единственный вариант узнать, что, черт возьми, происходило с его телом и разумом, — выйти на свободу. Он был уверен, что дело не только в ликантропии, должно было быть что-то ещё. — Драко Малфой, — услышал он хриплый голос мужчины, стоящего в начале коридора между камерами. — На выход.       Наконец-то.       Драко поморщился, пытаясь заставить свое избитое тело принять вертикальное положение. С той ночи левая нога откликалась.       В углу темной, сырой камеры лежала длинная тонкая трость с изогнутым навершием в форме головы дракона. Он выбрал такую специально, чтобы немного облегчить унижение, которые он испытывал, хромая под конвоем авроров, чтобы выглядеть более менее сносно и не вызывать жалости.       Он взял ее в руки и ждал, пока сотрудник деактивирует магию замка. Услышав щелчок, Драко вышел из камеры, опираясь на трость, стараясь сохранить невозмутимый вид идя по длинному, грязному коридору мимо пустых камер. Звук его шагов и стук трости гулко раздавались среди тишины коридора. — Пошевеливайся, — окликнул знакомый голос. Драко прищурился, стараясь рассмотреть фигуру длиннобородого волшебника, стоящего у входа министерского лифта вдалеке. Язвительный ответ был готов сорваться с его губ, но Драко, стиснув зубы, заставил себя сохранять спокойствие. Он не мог позволить себе цепляться к мелочам и рисковать шансом выйти на свободу.       Однако Драко не ускорил шаг: так его хромота стала бы более заметной.       Слушать, как Гарри Поттер защищал его, казалось... странным. Сверхъестественным. Непривычным во всех смыслах этого слова. Должно быть, Поттер чувствовал то же самое, напряжённо стоя перед трибуной с растерянным и хмурым видом, вплоть до окончания дачи показаний.       Тем не менее, он с жаром рассказывал коллегии волшебников и ведьм, о том, как Драко помогал ему на войне. — Спасибо, Гарри. Мы учтем ваши слова во время вынесения приговора, — спокойным и ровным голосом, полным достоинства, произнес Кингсли Шеклболт. — Прошу вас вызвать следующего свидетеля.       Уходя, Поттер неловко кивнул Драко, а его взгляд задержался на трости.       Слизеринеца держали в маленькой клетке, стоящей в центре зала. Из-за его роста она казалась ещё более тесной и неудобной. Стула не выдали, поэтому ему оставалось только стоять, держа руку на бронзовой голове дракона. Судебный процесс затягивался, и боль в ноге становилась все сильнее.       Драко слегка кивнул ему в ответ.       Как бы странно это ни звучало, но ему не повредит поддержка величайшего героя войны.       Пока Поттер шел к выходу, Малфой осматривал зал, пытаясь оценить по выражениям лиц членов Визенгамота свои шансы на свободу. Большинство из них смотрело на него с нескрываемым презрением, часто останавливаясь на его правой руке, где под черным рукавом мантии находился знак величайшего зла столетия.       С клеймом на коже доказать невиновность было гораздо проблематичнее. Если бы только они знали, как глубока его ненависть к тому, кто его пометил. Как она продолжает гореть в нем, несмотря на то, что виновник уже мертв…       Внезапно обоняние вспыхнуло.       Персик.       Манящий аромат окутал его, проник в каждую клеточку его естества. Драко крепче сжал трость, отчаянно пытаясь удержаться на ногах, в то время как его тело, словно ударом молнии, пронзило осознание. Кровь, бегущая по его венам, словно наэлектризовалась, заряжая энергией и максимально усиливая все его чувства. Только так он мог полностью впитать это.       Впитать ее.       Потому что Гермиона, сука, Грейнджер только что вошла в зал суда, и каждая клеточка его тела знала о ее присутствии.       Он не сводил с нее глаз, неотрывно смотрел, не желая упускать ее из виду. Он смотрел на нее так, как человек, умирающий от жажды, смотрит на стакан воды.       Миниатюрное веснушчатое личико. Пухлые, манящие губы. Глаза цвета меда. Растрепанные локоны, наспех заплетенные на одну сторону, — тщетная попытка укротить их буйство.       Драко медленно, сдавленно выдохнул.       Война изменила Грейнджер во многих отношениях. А может, это было просто естественное течение времени. Кто же знал, что нелепая девчонка с торчащими зубами, которую он любил задирать в детстве, станет... такой?       Невероятно женственной. Худощавой, но не слишком, не такой, как во время войны. Красивой в самом классическом смысле этого слова.       И он даже не мог винить свою новую одержимость ею. Все это он замечал и раньше, просто не желал признавать.       Это привело его в ярость. Она привела его в ярость. Что бы с ним ни случилось, это она виновата.       Она пристально смотрела на него, пока шла вперед. Что она искала? Признаки ликантропии? Ей просто любопытно, превращался ли он уже или нет?       Золото коснулось серебра.       В тот момент, когда их взгляды встретились, его мир взорвался, воспламеняясь от ее взгляда. В нем бушевал поток чувств, личный ад, скрытый от всех, кроме него самого.       Ярость и желание боролись между собой. Его тело стало полем битвы. Каждое из чувств было настолько сильно, что грозило свести его с ума. Но он не позволил ни единому мускулу на лице выдать себя. От напряжения на виске выступило несколько капель пота. — Привет, Малфой.       Ладонь, сжатую на трости, начало покалывать. Малфой не сводил с нее глаз. — Грейнджер.       Ему потребовалась огромная силы воли, чтобы звучать коротко и резко, как обычно.       Когда она отворнулась, чтобы посмотреть на Шеклболта и остальных собравшихся, которые должны были решить его судьбу, он нехотя опустил взгляд на свою руку.       Его сердце заколотилось от страха.       Это невозможно. Полнолуние ещё не скоро.       Все так, но, тем не менее, его ногти перестали походить на человеческие. Они удлинились, потемнели и стали острее лезвия ножа.       Когти.       Когти оборотня.       Твою мать.       Из-за нее. Другого объяснения нет.       Единственный способ разобраться в том, что с ним происходило — это освободиться. Он должен был получить свободу сегодня. Ему нужно убраться отсюда и попросить Грейнджер все исправить. Как можно скорее.       Малфой делал медленные, глубокие вдохи, еще сильнее сжимая руку, чтобы скрыть произошедшие с ней изменения.       Открытием стал тот факт, что если он не смотрел на нее, зная, что Грейнджер находится в том же помещении, его голову разрывало от пульсирующей боли.       Но он терпел.       Потому что он ни за что на свете не позволит никому из присутствующих узнать его секрет.       Драко Малфой смотрел в пол, неподвижный, как камень, и не поднимал глаз, пока запах персиков не покинул комнату. Он понятия не имел, что она сказала суду. Его мысли были сосредоточены только на том, чтобы не потерять контроль.       Через несколько дней вынесли решение суда.       Принудительное окончание восьмого курса в Хогвартсе.       Непрерывное использование заклинания слежения. Постоянный надзор и регулярные проверки волшебной палочки.       И самое главное — никакого Азкабана.       Грейнджер, я иду за тобой.