Luna Vinculum | Лунные узы

      Гермиона       Гермиона бережно держала в руках все найденные ею зелья. К сожалению, в кладовой бадьян почти закончился — на дне единственного найденного стеклянного флакончика осталось меньше половины. Большую часть прежних запасов отправили в школьный лазарет, едва администрация осознала неизбежность войны.       Поскольку рана Малфоя была довольно серьезной, она беспокоилась, что этого будет недостаточно.       По крайней мере, зелья с серебром и кроветворного хватало — первое пойдет на нейтрализацию яда оборотня, а второе на восстановление крови, уровень которой был критически низок. Гермионе даже диагностическое заклинание не требовалось, чтобы определить, что слизеринцу срочно требовалось лечение — белое, как мел, лицо Малфоя говорило само за себя. Гермиона не понимала, как он до сих пор не потерял сознание, ведь сейчас даже Плакса Миртл и Безголовый Ник легко приняли бы его за своего.       Она перепроверяла маленькие белоснежные этикетки на каждом флаконе с зельем, пока Малфой пристально наблюдал за ней. Это мешало сосредоточиться.       Кажется, в нем появилось какое-то напряжение, которого Гермиона никогда раньше не замечала. В прошлом поведение Малфоя состояло исключительно из чувства собственной важности, тщеславия и высокомерия. Но сейчас, хотя эти черты не исчезли полностью, в нем появилось что-то еще. Что-то... иное.       «Война меняет людей», — напомнила она себе. — «Кто знает, через что ему пришлось пройти, оказавшись по другую сторону и столкнувшись с извращенным мировоззрением Волдеморта?» — Малфой, — позвала она, наклоняясь к нему и сжимая в правой руке флакон с серебром. — Будет ужасно жечь. Тебя вырубить?       Ошеломленное выражение лица слизеринца вызвало бы у Гермионы улыбку в любой другой ситуации, только не сейчас, когда вокруг умирали люди. Не тогда, когда его нога гноилась от смертельной раны, которая без должного лечения способна навсегда изменить его жизнь. Но вопреки всему, Гермиона боролась с желанием глупо хихикнуть. Не дай Мерлин, он подумает, что она смеется над его страданиями.       Это нервное. — Блестяще, — произнес он слабым голосом. — Советую тебе согласиться. Кроме того, мы же договорились, что я не убью тебя.       Малфой сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, прежде чем ответить: — Я согласен, Грейнджер.       Гермиона кивнула и потянулась за палочкой, но вдруг почувствовала, как он схватил ее за запястье. — Что? — М-моя мать... Если я умру… Прошу тебя, расскажи ей обо всем.       Голос Драко Малфоя звучал без свойственной ему надменности, лишенным всего, кроме безусловной любви сына к матери.       Видя его уязвимость, несмотря на то, что единственное испытываемое к нему чувство — это сильная неприязнь и чувство долга за спасение своей жизни, Гермиона сжала его плечо. — Ты не умрешь, Малфой. Но да… Я расскажу ей.       Если сама выживу.       Малфой пристально посмотрел на нее. Его глаза цвета грозового неба, словно взвешивали правдивость ее слов. Но, что бы он там ни увидел, этого было достаточно. Малфой слабо кивнул и закрыл глаза. — Туши свет, принцесса.       Возможно, подожди они еще несколько секунд, заклинание не понадобилось бы, но, увы, в разгар войны нет времени наматывать сопли на кулак. — Ступефай!       Ошеломляющее заклинание выполнило свое дело — тело парня начало сползать по стенке. В последний момент она успела вытянуть руки — ещё секунда, и голова слизеринца ударилась бы о каменный пол.       Гермиона сидела в луже крови — его крови.       Драко Малфой умирал.       С тех пор как она решила спасти его — своего старого врага, слизеринца, который спас ей жизнь — ее разум окончательно запутался.       Жестокость войны все равно проникнет к вам в душу, сея зерна сомнений, подминая под себя даже самых стойких.       Даже если Малфой выживет, он уже никогда не будет прежним. И хотя они даже близко не друзья, это станет еще одним суровым напоминанием о том, что детство закончилось. Безвозвратно.       С этого момента ее больше не будут задевать его прежние оскорбления. Не только потому, что теперь она была сыта ими по горло или перестала воспринимать их как что-то важное, но и потому, что он сам скоро изменится.       Каждое полнолуние в нем будет просыпаться чудовище.       Серебро, что она влила в открытую рану, шипело и пузырилось на разодранной плоти — яд оборотня яростно реагировал на компоненты зелья. Это зрелище вызывало неподдельный ужас, а запах, пронизывающий воздух, навевал легкую тошноту.       Как только серебро вскипело, смешиваясь с его кровью, она, воспользовавшись магией, заставила Малфоя открыть рот, чтобы влить в него щедрую порцию кроветворного. Прошло несколько напряженных минут, прежде чем жутко бледное лицо парня преобразилось, обретая более живой, хотя все ещё нездоровый, оттенок.       Мощный грохот, подобный тому, что она слышала ранее с Роном и Лорой, сотряс стены замка. Несколько держащихся на честном слове обломков с треском упали с потолка, но Гермиона успела установить щит над собой и своим пациентом.       Совесть крепкими тисками сжала ее сердце, когда девушка задумалась о том, что может происходить с ее друзьями там, на поле битвы, пока она ухаживает за самым невыносимым слизеринцем в школе.       Я нужна своим друзьям.       Но затем в ее голове мелькнула еще более мрачная мысль, порожденная ее эгоистичными желаниями.       Может, бросить его?       Она склонилась к груди бессознательного юноши, оценивая перспективы. Его дыхание стало гораздо ровнее, поскольку кроветворное зелье начало действовать, но, если она хотела сохранить ему жизнь, требовалось наложить еще несколько лечебных заклинаний.       Гермиона выпрямилась и посмотрела на него. Размышляя. Задаваясь вопросом.       Он слишком красив для парня.       Ее молчаливый комментарий — простая констатация факта. Драко Малфой обладал длинными, темными ресницами, которые резко выделялись на фоне его бледной, почти фарфоровой кожи. Волосы платинового оттенка, несмотря на то, что утратили прежний блеск, выглядели роскошно. Она привыкла видеть их зачесанными назад или набок. Но сейчас они лежали в полном беспорядке, каждая прядь словно жила своей собственной жизнью. Корни потемнели от грязи и засохшей крови.       Даже его губы, обычно изогнутые в насмешливой улыбке, теперь расслабились, приобретая ровные и плавные изгибы, которыми она могла полюбоваться.       Гермиона ухмыльнулась. Как женственно.       Если бы не его мужественный подбородок и высокий рост, который он приобрел только к концу пятого курса — и, Мерлин, как же он этим хвастался весь год! — его легко можно было бы принять за девушку.        Возможно, ей стоило разбудить Малфоя, хотя бы для того, чтобы увидеть его реакцию на слова Гермионы о его излишней женственности.       Он был бы в шоке.       Пока Гермиона развлекалась, представляя его выражение лица, она уже знала, какой выбор сделает.       Жизнь Драко Малфоя стоила ее драгоценного времени, даже если война не позволяла тратить ни секунды зря. Однако спасение жизни — это не пустая трата времени. Тем более он спас ее первый.       Гермиона бережно откупорила пузырек с бадьяном и вылила содержимое на разорванную плоть Малфоя. Затем она даже использовала палочку, чтобы левитировать последние капли драгоценного зелья, ведь именно от него зависело насколько хорошо заживет нога Малфоя. Прогнав в уме довольно скромный арсенал знаний по целительству, она начала произносить те заклинания, которые, как она надеялась, могли помочь справиться с ранением и не сделать хуже.       Именно в этот момент деревянная дверь кабинета зельеварения с оглушительным грохотом распахнулась — в комнату ворвался пожиратель смерти. Гермиона едва успела вскочить, сжимая палочку.       Атакующее заклинание почти сорвалось с кончика ее языка, когда пожиратель замер, застыв, слово к нему применили «ступерфай». Гермиона в замешательстве нахмурила брови, сердце колотилось в груди.       В ту же секунду в помещение ворвался Фред Уизли, привлекая ее внимание своими огненно-рыжими волосами. Теперь, зная, что один из братьев потерял левое ухо, их легко можно было различить. Он осмотрелся, обшаривая глазами каждый угол, и тоже удивленно замер, заметив ее. — Гермиона?       Когда она увидела его, волна облегчения, подобно нежному морскому бризу, омыла мягкими волнами ее измученное сознание и успокоила расшатанные нервы. Уголки ее губ непроизвольно поползли вверх, озаряя радостью затянутое тучами беспокойства за друга сердце. — Фред.       По крайней мере, теперь она знала, что хоть кто-то из друзей все еще был жив. Разумеется, океан волнения за остальных не исчез, но на душе стало чуточку, но легче. Это уже было что-то хорошее.       Она не знала об изменениях расклада сил с тех пор, как рассталась с Роном. За это время могло произойти все что угодно, поэтому она искренне радовалась малейшей позитивной информации. После всего ужаса, что они пережили, им было жизненно необходимо радоваться каждой мелочи, каждой капле света, иначе сил идти дальше могло просто не остаться. Иначе ты никогда не поверишь, что по ту сторону тебя ждет что-то стоящее — и ты перестанешь бороться.       Гермиона усвоила этот урок на собственном горьком опыте, когда целый год искала причину жить дальше. Единственный способ выжить — цепляться дрожащими от слабости пальцами за малейший проблеск надежды, даже если кажется, что ты вот-вот захлебнешься в пучине отчаяния.       Не в силах сдержать прилив эмоций, Гермиона бросилась в объятия Фреда. — Я так рада, что ты в порядке.       Парня слегка удивило, с какой силой она прижалась к нему, но он быстро пришел в себя и обнял ее с таким же энтузиазмом. Гермиона буквально заставила себя отстраниться от друга — на большее времени не было.       Постоянное повторение и зацикленность на фразе, которая уже должна была въесться в ее мозг, — вечное "нет времени" — вызвало глубокое чувство раздражения. Но реальность не изменится только потому, что она кого-то раздражала. — Рон и Гарри ищут тебя, Гермиона. Где ты была? — спросил Фред, осматривая девушку, проверяя, нет ли на ней более серьезных ран. Внезапно его взгляд скользнул за ее спину, и Фред резко напрягся. — Это что, гребанный Малфой?       Гермиона проигнорировала последний вопрос, ведь ее разум ухватился за то, что действительно важно. — Гарри? Ты видел Гарри? Здесь? В Хогвартсе? Он впорядке?       Фред уловил сквозящее в ее голосе отчаяние, придающее ему практически маниакальный налет. Он ответил ей мягкой улыбкой, полной нежности. — Он в порядке. Все почти закончилось, Миона. Гарри справился. Он убил ублюдка.       Гермиона Грейнджер не могла поверить, что они победили. Стук бешеного колотящегося сердца отдавался у нее в ушах. Фред продолжил: — Осталась всего пара идиотов. Остальные сбежали, как только Темный лорд пал.       Вот они — те самые заветные слова, о которых она мечтала с тех самых пор, как их троица впервые столкнулась с Волдемортом. Исполнилось ее самое заветное желание. Может быть, именно поэтому это звучало настолько невероятно.       После многочисленных месяцев непрерывных сражений, жизни в палатке в жопе мира, поисков решения, как прекратить эту осточертевшую войну… Все закончилось. Это неправда. Не может быть правдой, верно?       Она молчала, погруженная в водоворот тягостных мыслей. Фред заметил отсутствие реакции и нежно сжал ее плечи своими огромными руками (его длинные пальцы почти касались середины ее спины). — Я клянусь тебе. Он мертв, Гермиона. Мы победили. Орден победил.       Красные отблески в его волосах казались такими яркими, такими непохожими на те блеклые, на их фоне, светлые пряди, которые она совсем недавно перебирала пальцами. От Фреда веяло теплом. Домом. — Правда? — еле выговорила она, с замиранием сердца ожидая ответа. — Да. Мы сделали это, Гермиона. Ты сделала это.       Ее охватила сильная дрожь.       Все закончилось.       Зрение затуманилось, когда слезы полились из глаз, крупными каплями скатываясь по щекам, усыпанным крапинками веснушек. Приступ смеха, рожденный чистейшим восторгом, наполнил комнату. Фред смеялся вместе с ней, чувствуя, как тиски на сердце разжимаются, позволяя наконец дышать полной грудью. Он дал ей время прийти в себя, прежде чем подтолкнуть к остаткам проема, где раньше была дверь. — Давай покончим с этим.       Гермиона, сквозь слезы, покачала головой. Она впервые так сильно плакала от счастья. — Дай мне минуту. Нужно кое-что закончить. Я скоро вернусь. — Она обернулась, чтобы посмотреть на Малфоя — тот выглядел спокойно и все еще спал. Фред проследил за ее взглядом: — Зачем ты тратишь время на этого придурка?       Уголки ее губ слегка приподнялись: — Долгая история... Я скоро приду. Фред, пожалуйста, передай Рону и Гарри, что со мной все в порядке.       Видно было, что Фред колебался, но в конце концов утвердительно кивнул. — Хорошо. Но не задерживайся, Миона. Они волнуются, и, кроме того, — парень озорно усмехнулся. — Нам нужно отпраздновать победу.       Гермиона покачала головой, заметив блеск в его голубых глазах. — Я быстро.       Она подождала, пока он скроется за дверью, унося с собой неподвижное тело пожирателя, и лишь тогда обернулась, вытирая влажные от слез щеки тыльной стороной ладони. Несколько шагов — и вот она снова рядом с Малфоем. Гермиона наклонилась, чтобы осмотреть рану.       Нога выглядела значительно лучше, гораздо менее опасно для жизни. Тем не менее, общее состояние тревожило ее, и она не могла гарантировать, что нога когда-нибудь восстановится полностью.       Слизеринцу предстояло пройти через настоящий ад, ведь каждое полнолуние проклятье будет превращать его в чудовище. Даже если ему удастся получить легкий доступ к акониту благодаря его немалому состоянию, привыкнуть к столь радикальным переменам будет непросто.       Гермиона прикусила краешек губы, пытаясь найти решение. Должно же быть хоть что-то среди того океана книг, которые она прочла как в магловском, так и в магическом мирах.       Однако прежде чем она успела поймать мысль за хвост, веки Малфоя задрожали. Не прошло и секунды, как он медленно открыл сначала один глаз, затем другой, пытаясь проморгаться, чтобы сфокусировать зрение. Гермиона не могла представить, сколько усилий ему потребовалось, чтобы удержать их открытыми, но, в конце концов, его упрямство взяло верх, и она оказалась под прицелом его пепельного взгляда. — Что? Удивлен, что всё ещё жив? — не удержалась от ехидства Грейнджер. Малфой приподнял бровь, но признал: — Есть немного. — Его голос звучал хрипло и обессиленно.       Она закатила глаза, когда увидела, как он попытался приподняться, чтобы принять более-менее вертикальное положение, опираясь на стену позади себя. Разумеется безуспешно. — Черт возьми, — выдохнул он, снова опускаясь на пол.       Она не спешила помогать ему, а он и не просил. Они оба понимали: несмотря на тот ужас, что они пережили этой ночью, несмотря на то подобие благодарности, что тонкой нитью протянулось между ними, — всего этого было явно недостаточно, чтобы кто-то из них решился на просьбу или предложение о помощи.       Со второй попытки Малфою, несмотря на перекошенное от боли лицо, удалось приподняться. Видимо, он действительно решил побороться за призовое место в номинации «Лучшая мимикрия под призрака», а зная Малфоя, он рассчитывал только на первое. — Зелье с серебром нейтрализовало яд оборотня из раны. Ты не умрёшь…но тебе нужно больше бадьяна. Иначе нога будет практически бесполезна.       Он сам осмотрел рану, прежде чем произнести: — Выглядит плохо.       Ведьма кивнула. — И болит сильнее, чем кажется.       Она не могла себе представить, как сильно должно быть болела нога, рана в которой выглядела настолько ужасно. — Ох… — Но, по крайней мере, я жив, верно?       Гермиона взглянула на его губы, искривленные в едкой ухмылке, и не могла не заметить, насколько она была натянутой. Малфою сейчас было очень, очень больно. И все же он демонстрировал поразительный уровень самообладания. Где тот трусливый подросток, который плакал от малейшей царапины? Неужели война отняла это и у него тоже? — Все кончено, Малфой. Волдеморт мертв.       Бушующая буря в его глазах выдавала истинные чувства Малфоя, хотя внешне он выглядел все также спокойно, и ни один мускул на его лице не дрогнул. — Хорошо.       Пугающе… Как в таком коротком слове могло скрываться столько оттенков. И если она правильно их разобрала, первую скрипку играла именно ярость. — Разве ты не рад, что выбрал сторону победителя?       Она смутно помнила, как в разгар всепоглощающего хаоса Малфой окликнул Гарри и бросил тому свою волшебную палочку. Это случилось до того, как битва достигла апогея, и она упустила своего друга из виду. Взгляд слизеринца утратил пугающую напряженность. — Безусловно. — И ты выжил. Мы выжили. — Верно.       Гермиона с любопытством наблюдала за ним. Он вел себя необычно. Может, укус начал сказываться? — Малфой, ты как?       На самом деле, ее мало волновало его состояние. Но он спас ей жизнь, и не спросить его об этом было бы просто невежливо. — Беспокоишься обо мне, Грейнджер?       Она покраснела. — Что? Нет!       Его нахальное выражение глаз привело ее в такое бешенство, что она подскочила и готова была выбежать за двери. — Уже уходишь?       Она оглянулась. — Мне стоило уйти гораздо раньше. — Почему же ты не ушла? Почему просто не оставила меня здесь? — ухмыльнулся он. — Гриффиндорская совесть замучила?       Малфой провоцировал бы ее и дальше, если бы случайно не наткнулся взглядом на то, что раньше было входом в кабинет зельеварения. — И что, блядь, здесь произошло, Грейнджер? — Это, — она указала на вход. — Совсем неважно. А причина, почему я не оставила тебя здесь умирать только одна.       Малфой прищурился, приобретая восхитительно настороженный вид. — И?       Гермиона Грейнджер расплылась в озорной улыбке. — Ты выглядишь как настоящая девчонка.       Она дала себе всего одну секунду, чтобы насладиться его удивленным выражением лица, прежде чем быстро выйти из кабинета, крикнув не оглядываясь: — Пойду принесу еще бадьяна.       Девушка с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на бег. Больше всего на свете она хотела броситься к своим друзьям, обнять их, сказать, как сильно она их любит.       Когда она, наконец, заметила Гарри и Рона, а также остальных Уизли, ее лицо буквально просияло от радости.       На мгновение ей показалось, что все наладилось.       Но затем она заметила скорбь на их лицах.       Услышала рыдания Молли.       Покрасневшие глаза Джинни.       Нет.       Пожалуйста, нет.       Гермиона осторожно приблизилась, все ещё не в силах посмотреть на тело, возле которого они столпились.       Первым ее появление заметил Гарри. Он обернулся и тут же приподнял ее над землей, сжимая в крепких объятьях. — Гермиона, — громко всхлипнув прошептал он ее имя, и она ответила судорожным вздохом. — Г-Гарри.       Рон заметил воссоединение друзей и, оставив плачущую мать, подошёл к ним. Когда Гермиона обняла парня, позволяя ему выплакаться на ее плече, она сквозь образовавшуюся щель смогла, наконец, рассмотреть лицо павшего волшебника.       У нее перехватило дыхание, чувство вины и скорби безжалостно раздавили те редкие ростки радости, которые только-только начали прорастать в ее сердце. Фред. Война дорогое удовольствие. Особенно в конце.