After the Silence Explodes / За взрывом тишины

⊱༺༻༺༻❀✿❀༺༻༺༻⊰

      Она снова была в Норе.       Тёплый свет ламп мягко озарял комнату, звонкий смех семьи Уизли наполнял дом уютом и теплом. Рон сидел рядом с Гермионой, поглаживая её по спине; на его щеках играл лёгкий румянец, и парень едва сдерживал широкую улыбку. Джинни смеялась, обнимая Фреда, а Молли склонилась над праздничным пирогом, наполнявшим воздух в столовой ароматами яблок и корицы. Мистер Уизли, устроившись в своём любимом кресле, увлечённо рассказывал о новом изобретении, а его сыновья перебивали друг друга комментариями и шутками. Гермиона ощущала это тепло — такое настоящее, что на глаза наворачивались слёзы.       — Кхм-кхм, минутку внимания, у меня тост! — Джордж поднялся, улыбаясь. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы поздравить этих двоих голубков, решивших скрепить свои жизни кандалами брака, — он скривил забавную гримасу, вызвавшую смех Фреда и укоризненный взгляд миссис Уизли. — Но я хочу поднять бокал не за дорогую нам парочку, а за одного из них. Нет, не за тебя, малыш Ронни, я всё ещё не простил тебе нашу с Фредом сломанную игрушечную метлу. Я говорю о той, кто значит для нас гораздо больше, чем просто знакомая, и даже больше, чем близкая подруга или невестка, — голос Джорджа звучал уверенно, взгляд скользнул по собравшимся и остановился на ней, сопровождаясь дружеским подмигиванием. — Ты стала для нас родной, Гермиона. За тебя! Добро пожаловать в семью Уизли!       В воздух взметнулись руки и раздался переливчатый звон бокалов. Девушка улыбнулась в ответ. Всё казалось правильным, нужным. Здесь, среди искренних улыбок и тёплого смеха, она наконец могла позволить себе расслабиться, почувствовать себя частью этой семьи, забыть о времени и обстоятельствах.       Но в следующую секунду улыбка Джорджа померкла. Его лицо в миг стало серьезным, а глаза наполнились напряжением.       — Ты что натворила, кареглазка? — слова прозвучали в голове Гермионы многократным эхом.       Все разом замолчали. Взгляды семьи Уизли устремились на неё — полные испуга, замешательства, неверия. Резкий порыв ледяного ветра хлестнул её по спине, заставив вздрогнуть. По коже пробежали мурашки.       Волшебница обернулась, пытаясь понять, что произошло. Там, где только что находилась уютная стена, украшенная гирляндами, теперь зиял тёмный разлом. Ледяной ветер вырывался из него, принося с собой запах сырой земли и железистый привкус крови.       Гриффиндорка резко повернулась обратно, надеясь найти утешение в знакомых лицах, но вместо этого её накрыло волной ужаса. Свет погас, оставив комнату в полумраке. Тела Уизли безжизненно обмякли за столом. Руки миссис Уизли безвольно свисали с кресла, рыжие волосы Джинни были спутаны и перепачканы кровью, растёкшейся по полу, глаза Фреда застыли, как у скульптуры из воска.       Гермиона почувствовала что-то тёплое на своих руках. Ощущение было чуждым, как будто её тело больше не принадлежало ей. Она медленно опустила взгляд и увидела свою волшебную палочку, плотно сжатую в дрожащих пальцах. По её поверхности, будто из недр самой палочки, стекали алые потоки, оставляя густые вязкие следы. Кровь. Она была на её руках. На её палочке. Повсюду.       Капли падали на пол, разлетаясь в стороны, будто отмеряя удары её сердца. Грудь сдавило, воздух не поступал в лёгкие. Мир застыл, оставив девушку в центре этого кошмара, словно заточённой в бесконечном моменте.       — Гермиона... — дрожащий голос раздался откуда-то сбоку, выведя ее из оцепенения.       Девушка поежилась и повернула голову в сторону голоса. Из тёмного угла к ней шагнул встревоженный Гарри, но с каждым движением навстречу к ней он преображался. Только что это был он. Его фигура, его одежда — всё казалось до боли знакомым. Рождественский вязаный свитер с большой буквой "H", немного растянутый, как всегда. Широкие, слегка покатые плечи, узкие бедра. Но вот Гермиона вскинула взгляд выше. Вместо лица — пустой, пылающий белый череп 💀. Из глубоких глазниц вырывался яркий, беспощадный огонь, он обжигал воздух, но не разрушал его головы. Пламя было живым, злым, словно дышало и обладало собственной волей, стремясь дотянуться до Гермионы.       Череп с головой Гарри сделал шаг вперёд. Гермиона, охваченная ужасом, резко отступила. Её рука с палочкой поднялась в защитном жесте, но движение далось с трудом, словно сама реальность сопротивлялась её воле. Мир вокруг сжимался. Её пальцы крепче сжали палочку, отчаянно пытаясь найти в этом защиту.       — Очнись, Гермиона! Это же я! Я твой друг! Что ты делаешь? — голос Гарри пронзил воздух, но звучал искажённо, словно исходил издалека, смешиваясь с треском пламени.       Она сделала шаг назад, но череп-Гарри последовал за ней. Еще один ее шаг назад, и он оказался ближе на два. Девушка отшатнулась, как вдруг её спина наткнулась на препятствие. Твёрдое. Но податливое. Не стена. Гриффиндорка вздрогнула, почувствовав тепло чужого тела за спиной, и резко обернулась. Позади нее стоял Малфой. Его серые глаза впивались в неё, холодные, издевательские, с насмешливым блеском. В этом ленивом спокойствии таилось хищное предвкушение, как будто он заранее знал, что должно было произойти.       — Убей его, Грейнджер, — прошептал блондин с приказной уверенностью. — Или сама займешь его место. Ты или он. Тебе выбирать.       Гарри приближался, его череп мерцал огнём, пламя уже начало разгораться сильнее, отражаясь всполохами света и жара на её руках. Она чувствовала тепло, переходящее в обжигающую боль, и запах горелой плоти, который становился всё сильнее.       Малфой за её спиной наклонился ближе, его губы коснулись её уха.       — Ну же, Грейнджер, давай. Это так просто.       Гермиона вскинула палочку. Её руки дрожали, но остановиться она уже не могла — страх поглотил ее целиком. Голос Малфоя, низкий, обволакивающий, словно вязкий туман, заполнил всё её существо. Он звучал в голове, в сердце, в каждом вздохе.       Луч ослепительно белого цвета вырвался из палочки, и в следующий миг страшный череп рассыпался, пораженный взрывным заклинанием. Его тело разлетелось на части, как тонкая ткань, разорванная ветром. Кровь и огонь хлынули волной, жар обжёг кожу, заставив волшебницу отшатнуться.       Её взгляд затуманился, реальность слилась в неясные образы. И вдруг она почувствовала чужие руки. Тёплые, сильные, они обвили её, притягивая ближе.       — Умница, — раздался тихий, медовый шёпот у её уха.       "Малфой".       Его губы коснулись её шеи, мягкие, обжигающие. Затем требовательно и властно завладели ее губами. Он прижимал гриффиндорку к себе, его прикосновения жгли, скользя по её спине, плечам, талии, бедрам. Пальцы мужчины уверенно продвигались ниже, сильные, ненасытные.       Гермиона хотела что-то сказать, выкрикнуть, но её голос исчез. Глаза слизеринца поймали её взгляд, серые, бесконечные, глубокие, словно водяная воронка. Девушка, словно парализованная, не могла пошевелиться, только смотрела, забыв о всём вокруг.       Дыхание, прорывающееся сквозь поцелуи, участилось, стало тяжёлым, рваным. Воздуха катастрофически не хватало, грудная клетка разрывалась от боли. Она пыталась поднять руки, чтобы оттолкнуть Малфоя, но мышцы не слушались. Казалось, тело Гермионы больше не принадлежало ей. Она задыхалась, всё сильнее ощущая, как сила ускользает, уступая безграничной власти гипнотизирующего взгляда слизеринца и ставших грубыми прикосновений.       — Ты ведь этого хочешь, — насмешливый голос звучал прямо у нее в голове, пока поцелуи блондина выпивали ее дыхание. — Ты знала, что так будет, если снова поддашься эмоциям. Гермио-о-она...       Малфой навис над ней, его руки двигались резкими, безжалостными рывками, разрывая ткань её одежды. Каждый жест причинял боль, словно удар, но волшебница не могла его остановить. Его вес давил на грудь, не позволяя вдохнуть, не оставляя пространства для борьбы.       — Ты слабая, Грейнджер, — голос Малфоя стал низким, ледяным, будто шёлковая нить, овивающая её сознание. — Просто кукла, которую мне так нравится ломать. Ты будешь проходить это снова и снова, пока не осознаешь, какую глупую ошибку ты совершила.       Губы дрожали, дыхание рвалось на части. Руки были словно прикованы, неподвижные, безвольные. Единственное, что ещё оставалось — тихий голос сопротивления внутри неё, слабый, но отчаянный. Она пыталась собрать обломки своей воли, сосредоточиться, найти выход.       "Круцио!" — мысленно выкрикнула Гермиона, направляя заклятие на Малфоя.       На миг в её сердце мелькнула надежда, что сейчас всё закончится. Но мгновение тут же обернулось ужасом. Боль пронзила её собственное тело, как тысяча раскалённых кинжалов, каждый нерв вспыхнул огнём. Её спина выгнулась дугой, мышцы содрогались в агонии. Змеиное шипение прорезало воздух, громкое, злое, заполняющее её уши, пока она пыталась закричать, но звуки тонули в этом хаосе.       Она оказалась в огромном зале, освещённом мерцающим светом факелов. Чёрные полы мантий окружавших ее, разодетых в парадное, магов плавно колыхались, а лица были перекошены, словно отражённые в кривом зеркале. Глаза Пожирателей смерти блестели странным восторгом, который смешивался с благоговением и трепетом. Их взгляды были прикованы к ней, к её фигуре.       Змеи остались. Они обвивались вокруг её тела, двигаясь, как живые нити. Сначала маленькие, тонкие, как полозки, но с каждым мгновением они становились толще, тяжелее. Их холодные, скользкие тела давили, сжимали, пронзали её плоть. Боль, казалось, была вечной, неизбежной, пока она сама не стала с ними одной сутью.       Её взгляд невольно упал на Ли Джордана. Он стоял в центре зала, как застывшая статуя. Зрение было искажено, словно она глядела сквозь призму, но лицо Ли казалось невыносимо четким. Гермиона чувствовала, как движется к нему, но её тело уже не принадлежало ей — огромная чешуя плавно скользила по каменному полу, пока мышцы сжимались кольцами, извиваясь. Её пасть раскрылась, обнажая острые клыки, и Ли исчез в её чёрной бездне. Он закричал, но звук затих, когда она сомкнула челюсти. Его кости перекатывались у неё на языке, ломались с хрустом, пока она глотала его. Её тело выгнулось и всё погрузилось во тьму. В голове Гермионы потонул его последний отчаянный крик.

⊱༺༻❀✿❀༺༻⊰

      Гермиона с диким вскриком вырвалась из оков сна. Её глаза распахнулись в испуге. Тело дрожало, мышцы ныли, как после настоящей пытки. Тошнота накатила резкой волной, обжигая горло. Она прижала ладонь к губам, стараясь сдержать её, но тело отказывалось подчиняться.       Всё ещё задыхаясь, девушка сорвалась с места. Босые ноги бесшумно скользили по холодному полу, и она почти инстинктивно направилась вглубь коридора, вспоминая слова Джорджа о санузле.       Дверь поддалась под её рукой, издав слабый скрип, под потолком сам собой зажегся магический светильник. Гермиона ворвалась внутрь, едва замечая, что это была небольшая ванная комната. Её взгляд мгновенно выхватил белую ванну, и она тут же склонилась над ней, опираясь ладонями о прохладный край.       Тошнота, бурлящая внутри с момента пробуждения, взорвалась волной. Её тело содрогнулось, а из горла вырвался удушающий звук. Густая синяя жидкость вылилась на ослепительно белую эмаль, растекаясь жирными маслянистыми разводами. Гермиона уставилась в ванную, не сразу осознав, почему так быстро растет чувство тревоги.       Синий. Яркий, кричащий цвет. Невольно перед глазами всплыл образ Тео Нотта и той чёрной капсулы, которую он обманом вынудил ее проглотить. Дыхание гриффиндорки сбилось, а грудь сжала невидимая петля, туго стянувшая лёгкие. Стало трудно дышать.       Девушка дёрнула за ткань платья, но застёжка не поддавалась. Онемевшие пальцы не слушались, а мокрые пряди волос прилипли к лицу.       — Пожалуйста-а-а... — простонала Гермиона, срываясь на едва слышный хрип. Её руки дрожали, сражаясь с упрямой тканью.       Отчаявшись, гриффиндорка порывисто вздохнула и рывком сорвала платье, разрывая нежный хлопок, и оно с шелестом, напомнившим змеиное шипение, упало на кафельный пол, смявшись в бесформенную белую кучу. Со звонким стуком из складок что-то выскользнуло, несколько раз отскочило и затихло. Гермиона не обратила на это внимания. Её тело всё ещё содрогалось от лихорадки, а мысли метались, не давая сосредоточиться.       Она включила воду в душе, резко повернув вентиль до упора в сторону холодного. Ледяные струи хлынули вниз, обжигая кожу ладоней своим пронизывающим прикосновением. Девушка вздрогнула, но всё же подставила лицо и шею под поток, позволяя ему смыть с неё остатки лихорадочного сна.       Холод резал, проникал внутрь, зажимал лёгкие, но вместе с тем приносил болезненное облегчение. Гермиона провела ладонью по лбу, стирая липкую испарину. С каждым мгновением она замечала, как сознание все больше проясняется, постепенно очищается от густого тумана кошмаров.       Её пальцы нащупали край белых трусиков, и она потянулась рукой, чтобы снять их, но вдруг застыла. Образ, как удар молнии, прошелся быстрой волной по ее телу. Малфой. Его руки, уверенно скользящие по её телу. Его губы, требовательные, горячие, оставляющие на коже волшебницы жгучие следы. Воспоминания вспыхнули с болезненной яркостью, затопив её разум.       — Нет, — прошептала девушка, резко сжав пальцы.       Раздраженная, она сорвала тонкую белую ткань, отбросив её в дальний угол ванной. Сердце Гермионы колотилось, отзываясь на всплывшие в мыслях образы, а дыхание было таким рваным, словно воздух отказывался наполнять лёгкие.       Гриффиндорка шагнула под ледяной поток, позволяя воде стекать по лицу и плечам. Её кожа немела от холода, но вместе с тем это притупляло хаос в голове. Казалось, на мгновение воспоминания исчезли, но стоило ей чуть выдохнуть, как они вернулись — его шёпот, жар его прикосновений, безжалостная притягательность его серых глаз.       Взгляд упал на содранную коленку, кожа на которой вспыхнула алым. Холодная вода резала рану, словно крошечные лезвия, но эта боль отрезвляла. "То, что нужно!". Гермиона схватила душевую лейку и направила ее на колено, громко вскрикнув.       — Терпи… — приказала она самой себе, ее голос дрожал. — Терпи-и…       Голос звучал тихо и глухо, тело дрожало от испытываемой боли. Эти слова повторялись вновь и вновь, пока не прервались, уступая другим.       "Потерпи, родная!" — услышала она мужской голос в своей голове, и её тело замерло. Малфой. Это снова был он, его голос. Тот самый, с сосредоточенной нежностью, которая врезалась в память, как нечто сокровенное.       Гермиона дернулась, как от пощёчины, и с яростью выкрутила вентиль горячей воды на максимум. Струя обрушилась на её колено, обжигая кожу, заставляя её застонать от боли. Но она не остановилась. Она продолжала направлять поток на ногу, стиснув зубы и впиваясь пальцами в стену.       Жар разрастался, боль проникала глубже, но эта боль становилась щитом. Мысли о Малфое рассеивались, таяли в этом мучительном жаре, уступая место тупой, звенящей пустоте. Боль продолжала нарастать, пока тело не перестало реагировать. Кожа на коленке покраснела, а чувствительность растворилась, оставив только тяжёлую, но долгожданную тишину.       Прошло около десяти минут, прежде чем девушка выкрутила вентили в исходное положение, и шум воды сменился звенящей тишиной. Гермиона тяжело оперлась руками о стены, чувствуя, как боль постепенно отступает, хоть и не отпускает её до конца. Она выпрямилась, проводя мокрой ладонью по волосам, и только тогда её взгляд упал на пол, где бесформенной кучей выделялось измятое белое платье в красных разводах на подоле. Она вспомнила тот странный звук, на который не обратила толком внимания из-за тошноты. Звонкий стук, будто что-то небольшое выпало из платья.       Прихрамывая, девушка вышла из душа. Влажные пряди прилипли к лицу, кожа, покрасневшая от обжигающего жара воды, покалывала, будто пытаясь ожить заново.       Гриффиндорка нахмурилась, наклонившись к полу, и принялась осматривать кафель. Её руки на ощупь исследовали каждый уголок. Влажный пол неприятно обжигал холодом босые ступни, небольшие лужицы, натекшие с ее тела на пол, заставляли дрожать от дискомфорта. Ситуация напомнила девушке, как накануне она пыталась разглядеть в темноте предмет, блеснувший в свете волшебной палочки в комнате Рона и Гарри в Норе, и сердце ее сжалось от дурного предчувствия, стоило Гермионе вспомнить боль, — физическую и душевную, — последовавшую за находкой.       — Ну где же ты? — пробормотала волшебница, с трудом сдерживая раздражение, которое росло вместе с её беспокойством.       Пальцы скользили по гладкому кафелю, но находили только пустоту. Гермиона почти сдалась, но вдруг её рука наткнулась на что-то твёрдое и небольшое. Она затаила дыхание и осторожно подняла находку к глазам.       Резкий вдох, словно прервавшийся на полуслове. Грудь сжало, а воздух застыл в лёгких. На ладони лежал небольшой, идеально гладкий камень. На его поверхности чётко вырисовывались три символа: круг, треугольник и линия.       Гермиона замерла, пораженно приоткрыв губы. Она не могла оторвать взгляд от гравировки. Этот символ она уже видела, и не раз — в старой книге сказок Барда Бидля, на медальоне Ксенофилиуса Лавгуда, на могиле родителей Гарри в Годриковой лощине, в заметках "Пророка" о Геллерте Грин-де-Вальде. Бузинная палочка, первая мантия-невидимка и... воскрешающий камень. У нее в руке был воскрешающий камень.       Мысли закружились вихрем, сталкиваясь и разбиваясь, не давая сосредоточиться. Как он оказался здесь? Почему он был у неё?       Девушка медленно опустилась на корточки, прислонившись спиной к холодной стенке ванной. Голова закружилась, образы прошлого, будто кадры киноленты, всплывали перед её внутренним взором, всё сильнее затягивая в бездну крутящихся в круговороте тайн и разгадок.       Драка с Нарциссой. Рывки у груди за подвеску, горящие одержимостью глаза. "Ты не смеешь носить его. Отдай это Драко!". А потом внезапно всё изменилось. Вопреки своей логике Нарцисса напала на Сивого, будто пыталась оттолкнуть его от гриффиндорки, не позволив ей навредить, отвлечь от того, как оборотень вцепился в бальное платье девушки.       Мозаика воспоминаний начала складываться в чёткую картину. "Значит, это был план Нарциссы. Она вовсе не собиралась вредить мне. Леди Малфой пыталась передать камень, спрятав его в корсаже моего платья. Незаметно, отчаянно. Она хотела, чтобы я доставила его Драко. Его мать сыграла рискованную партию, стараясь спрятать камень так, чтобы я не заметила и не поняла, что происходило на самом деле, чтобы воспоминание об этом не могли извлечь из моей памяти. Нарцисса ведь не знала о том, что меня защищала "паучья вуаль" Блейза. Всё, что эта женщина делала, всё то, что казалось внезапным безумством, было продиктовано храбростью и необходимостью".       Гермиона прижала камень к груди. Тот, казалось, ожил в её руках, его гладкая поверхность нагрелась, отдавая тепло, будто он хотел ей что-то поведать. Её сердце забилось сильнее, наполняя грудь болезненным трепетом. Воскрешающий камень. Легенда. Опасная, запретная реликвия, лежавшая у неё в ладони. Теперь это было больше, чем детская сказка. Это было реальностью.       Мысль пронзила её, оставив в душе странную смесь восторга и ужаса. "У меня в руках то, что могло изменить судьбу". Но вместе с этим пришли тяжёлые, неотступные сомнения.       Камень приносил только смерть. Разве не об этом она читала в книге сказок Барда Бидля? Его владельцы, ослеплённые жаждой вернуть утраченных, неизменно погибали. Могла ли она, Гермиона Грейнджер, позволить, чтобы эта сила снова обрела хозяина?       Её пальцы дрогнули, сжимая находку ещё крепче. Мысли о Драко Малфое всплыли вновь, словно из глубин. И еще чувства. Тяжёлые, необъяснимые, они поднимались изнутри. Не вина. Не страх. Это была...       "Тоска?"       Гермиона зажмурилась, как будто так могла вытеснить это слово из сознания. Нарцисса. Женщина, которая напала на нее, но не ради ее страданий. Всё ради того, чтобы этот камень попал к Драко. Мать, которая не могла обнять сына уже будто целую вечность. "Она просила меня отдать камень. Значит, считала, что Малфой не заберет его силой. Материнское сердце знает, что сын не чудовище. Она вовсе не верит во все то, что слышит о грязных поступках сына. Она верит в меня, в то, что я помогу", — пронеслось в голове, оставляя укол вины.       Может, она должна была выполнить негласную просьбу Нарциссы. Но как? Встретиться с Малфоем? Мысль об этом вызвала волнение, жгучее и мучительное. Волшебница попыталась подавить его, заглушить, но чувство оказалось сильнее.       — Нет, я не могу, — шёпотом произнесла она, словно убеждая саму себя.       Передать камень через Джорджа? Но могла ли она быть уверена в нем? Поступил бы, возможно, последний из Уизли по совести, зная, что за артефакт в его руках? Смог ли бы он сохранить тайну?       И стоило ли обрекать его или Малфоя на ту судьбу, что преследует всех владельцев Воскрешающего камня? Эта сила могла разрушить все, уничтожив решивших ею обладать. Разве волшебница могла обречь хоть кого-то на подобную участь?       Щиколотки затряслись. Ноги затекли от сидения в неудобной позе. Гермиона с трудом поднялась.             — Потом. Обдумаю это позже, — прошептала гриффиндорка, сжимая камень так сильно, что пальцы побелели.       Гермиона бросила взгляд на платье, смятое на полу, его испачканный кровью и пылью подол. Надеть его снова? Мысль вызвала отвращение, словно сама ткань хранила шрамы недавних событий.       Девушка вышла из ванной, вернувшись в спальню. Бросила короткий оценивающий взгляд сквозь оконную раму — уже было за полдень. В поисках одежды Гермиона подошла к одному из шкафов. Скрипнувшая дверца обнажила скромный ряд мужской одежды. Несколько рубашек — клетчатые, однотонные, простые, так в духе семьи Уизли.              Пальцы Гермионы нерешительно скользнули по грубой ткани, задержавшись на бежевой рубашке в коричневую клетку. Материал был шероховатым, но не раздражающим, сдержанно уютным.       Неожиданно в голове мелькнул образ. Волшебница вспомнила рубашки в хозяйской спальне на Гриммо: идеально выглаженные, тонкие, будто сотканные из воздуха. Отсортированные по цвету и материалу, перемежаясь подходящими костюмами и аксессуарами. Каждая деталь подчинялась строгому порядку. Эта холодная безупречность подчёркивала отчуждённость их владельца, словно даже одежда была ещё одним слоем брони.       Гермиона нахмурилась, вновь отгоняя воспоминания, и сняла клетчатую рубашку с вешалки, надевая ее на себя. Штаны в шкафу показались слишком велики, и гриффиндорка решила остаться в одной рубашке — достаточно длинной, чтобы прикрыть бедра.       Она бегло осмотрела свое убежище, по привычке внимательно подмечая детали. Одна спальня, маленькая кухонька со скромным столиком на два человека, узкий коридор, ведущий в ванную. Всё здесь дышало простотой и практичностью.       Девушка вспомнила, как Джордж однажды упомянул, что они с Фредом купили эту квартиру вместе с магазином. Тогда их дела пошли в гору — во многом благодаря Гарри. Гермиона улыбнулась, припомнив, как он без раздумий передал близнецам приз за победу в Турнире трёх волшебников. Но их успех был не только заслугой Гарри. Талант к изобретениям и умение привносить в мир смех превратили скромный магазинчик на Косой аллее в процветающий бизнес.       И всё же их образ жизни оставался удивительно сдержанным. Одна спальня на двоих, привычка экономить, укоренившаяся с детства. Семерых детей Уизли содержали на ограниченные средства, где всё — от учебников до одежды — переходило от старших к младшим. Даже волшебные палочки редко покупались новыми. Но, возможно, дело было не только в экономии. Гермиона вдруг поняла: братья просто не могли разлучиться. Фред и Джордж. Их имена произносились, как одно целое, их связь казалась нерушимой. Как будто существование одного без другого было немыслимым.       Эта мысль вызвала у неё слабую, тёплую улыбку. Она представила их: одинаково весёлых, с озорным блеском в глазах, готовых к очередной проделке. Но улыбка быстро угасла, отравленная горечью утраты.       "Фреда больше нет. Остался лишь Джордж".       "Все мертвы. Они все мертвы".       "Я убила Ли Джордана".       "Это все, на что ты способна... утащить за собой в могилу гору трупов!"       "Гарри Поттер. Молли, Артур, Перси и Фред Уизли. Рон Уизли. Джинни Уизли".       Гермиона стиснула зубы, ощутив, как внутри поднимается знакомое чувство нарастающей паники. Кошмар, проникший из ее подсознания в сон вновь ожил перед глазами, пронзив ее мысли, тянущей болью отдаваясь в груди. Она закусила губу, а затем резко потянула себя за волосы, словно пыталась вернуть контроль.       Боль. Острая, резкая, но необходимая. Она вырвала девушку из липкого круговорота мыслей, позволив на миг ощутить реальность. Гермиона тяжело опустилась на стул у стола. Её руки безвольно упали на колени. Она закрыла глаза, стараясь выровнять дыхание.       Внезапный хлопок разорвал тишину.       Девушка вскрикнула, резко обернувшись, и увидела рыжеволосого мужчину, стоявшего посреди комнаты с двумя бумажными пакетами в руках.       — Джордж! — выдохнула она, чувствуя, как сердце застучало сильнее. — Ты напугал меня! Я чуть на месте не взорвалась, будто диринар!       Мужчина приподнял бровь, усмехнувшись, и шагнул в комнату.       — Прости, кареглазка, — спокойно произнёс он, опуская пакеты на стол. — Не хотел тебя пугать. Думал, ты ещё спишь.       Девушка, удивленная подбором слов, приподняла одну бровь. Джордж отвернулся и принялся методично раскладывать на ближайший к нему стол содержимое пакетов. Гермиона растерянно рассматривала его со спины: рубашка в узор «пейсли», коричневые брюки. Пальто волшебник в этот раз не надел. Вероятно, трансгрессировал прямо из дома Тонксов.       — Приходил пару часов назад, — продолжил он, словно между делом. — Хотел проверить, как ты. Хорошо, хоть кому-то из нас удалось поспать после…       Гермиона напряглась. Эти слова, сказанные почти небрежно и подвисшие в воздухе, больно задели. Мертвые тела Уизли из кошмара вновь мелькнули у нее перед глазами, вынудив тяжело сглотнуть. Девушка обхватила себя руками за плечи, словно защищаясь от невидимого холода. Чтобы как-то разрешить возникшую паузу, она тихо спросила:       — Как ты, Джордж?       Волшебник не сразу ответил. Его плечи заметно напряглись, но он не обернулся. Вместо этого, подняв один из пакетов, произнёс:       — Принёс завтрак. И кое-что на замену твоему…       В этот момент он обернулся. Джордж окинул её задумчивым взглядом, который задержался чуть дольше, чем гриффиндорке хотелось бы. Его глаза скользнули по её фигуре, остановились на рубашке, слишком длинной для неё, задержались на худощавых ключицах у ворота, и на тонких ногах, а потом на руках, выглядывающих из закатанных рукавов. Гермиона почувствовала смесь смущения и неловкости. Джордж же стоял, задумчиво нахмурившись, и девушке поспешила оправдаться за то, что позволила себе излишнюю вольность, надев рубашку одного из близнецов.       — Это… твоя? — неуверенно начала она, нервно сжимая пальцами подол рубашки, и торопливо добавила: — Прости, что взяла. Не смогла заставить себя надеть снова то платье…       — Оставь, — перебил мужчина, не дав ей продолжить. Джордж нахмурился, но быстро прогнал тень едва проступившей эмоции. — Просто забыл, каково это — видеть кого-то живого в этой квартире. Тем более в рубашке Фреда.       Слова волшебника прозвучали спокойно, но в них было что-то, что заставило Гермиону внутренне сжаться.       — Я давно подумывал избавиться от этих вещей, — наконец продолжил он, будто говоря о чём-то обыденном. — Рад, что это барахло всё ещё кому-то нужно.       — Это не барахло, — попыталась поддержать его Гермиона.       — Перестань, принцесса. Мы это уже проходили. Не надо — от слов только горше.       Девушка кивнула, храня молчание, как он и просил.              Джордж открыл один из пакетов, и на его лице мелькнула лёгкая, почти теплая улыбка, хотя в его позе по-прежнему чувствовалась напряженность.       — Фирменный мясной пирог Уизли, — объявил он, доставая еду. — Вкус, может, и не такой божественный, как у мамы, но, заверяю, стоит попробовать. Пока весь не съешь, не остановишься. Знаешь ведь, как это у нас в семье: накормим так, что забудешь, как стоять на ногах.       Шутка прозвучала легко, но Гермиона почувствовала, как под её кожей пробежал холодок. "Пироги Молли Уизли. Пироги, которые больше никогда не увидит свет".       — Так как, окажешь мне честь опробовать мою стряпню? — обернулся к ней мужчина, прервав затянувшееся молчание. — Не зря же я убил на это всю ночь.       "О, Джордж... Он беспокоился обо мне?".       — Ты не должен был… — начала она, но волшебник перебил её, подняв руку.       — Не должен? — в миг охладев, твердо спросил он, и, будто с вызовом, поднял брови. — А что я, по-твоему, должен был делать?       "Он готовил не ради меня. Он пытался отвлечься от собственной боли".       Гермиона замерла, не зная, что ответить, и Джордж, цинично усмехнувшись, отвел взгляд к столу.       — Неважно, — припечатал он, потянувшись за вторым пакетом, и отошел к незастеленной кровати. — Лучше ужинать, чем вот это всё.       Пружины негромко заскрипели, когда он сел, заставив Гермиону вздрогнуть. Достал палочку из манжеты рубашки, увеличивая магией ее в размерах, когда древко коснулась руки. Знакомым жестом он сделал движение в воздухе. На кухне что-то скрипнуло, звякнуло, послышался тихий стук, и в комнату, повинуясь манящим чарам, влетели две тарелки и две пары столовых приборов, зависнув в воздухе перед волшебниками.       Отчего-то не решаясь сокращать между ними дистанцию, Гермиона осталась у стола, присев на стоящий рядом стул и усилием воли заставив себя протянуть руку к мясному пирогу.       Они ели в тишине. Оба сосредоточенно смотрели в свои тарелки, избегая встречаться взглядами. Только редкий звук вилок, скребущих по краю, и скрип стула и старой кровати нарушали эту вязкую тишину.       Гермиона медленно жевала кусочек пирога, не чувствуя вкуса. Еда казалась ей просто топливом для измождённого тела. Каждый кусок проходил через горло, словно она механически выполняла обязанность, не задумываясь о процессе. Но урчащий живот напоминал: организм требовал своего. Потому девушка заставляла себя продолжать. В последний раз она ела перед приемом, да и то, все съеденное ею тогда, так же как и шоколадная лягушка, вышло из нее вместе с содержимым капсулы Нотта.       Ладонь дрогнула, и вилка с глухим звуком упала на тарелку.       — Джордж… — её голос дрожал. Гермиона вздохнула, облизнув пересохшие губы, и решилась продолжить. — Мне нужно кое-что рассказать.       Мужчина не сразу отреагировал. Лишь медленно поднял взгляд, впиваясь в неё глазами. Выражение его лица оставалось бесстрастным.       — На вчерашнем приёме… Тео Нотт, ты ведь знаешь о нем... Он дал мне какую-то капсулу с непонятным содержимым, — гриффиндорка замялась, подбирая слова, не решаясь признаться в своей опрометчивости, в том, как легко позволила тогда себя провести. — И мне пришлось выпить ее...       Джордж выпрямился, перестав на мгновение жевать. Его взгляд был пристальным, и Гермионе невольно почудилась в нем угроза.        — Продолжай, — произнёс он тихо, продолжив есть.       — Я думала, что избавилась от неё. Но теперь… — девушка остановилась, вновь собираясь с духом. — Похоже, что-то все же осталось. Оно всё ещё во мне.       — Что ты имеешь в виду? "Осталось"?       — Маслянистая жидкость. Синего цвета, неестественно яркого. Меня стошнило ей около часа назад.       — Думаешь, это яд?       Гермиона кивнула, не сразу найдя в себе силы ответить. Её дыхание участилось, а слова застряли в горле.       — Или, возможно, что-то хуже, — наконец выдавила она. — Нотт сказал, что это заставит меня прийти к нему. Что я… буду принадлежать ему, — голос задрожал, но девушка быстро выровняла его. — Кажется, именно так он выразился.       Взгляд мужчины потемнел, в нём зажглась опасная искра гнева. Он резко отбросил вилку, и та с гулким звоном ударилась о тарелку. Его руки сжались в кулаки, но он удерживал себя под контролем.       — Что ты собираешься с этим делать? — требовательно спросил Джордж.       — Я… — Гермиона замялась, чувствуя, как её уверенность опять ускользает. — Я не могу это просто игнорировать. Это может быть опасным. Я должна узнать, как это остановить, нужно найти информацию. Во "Флориш и Блоттс", в разделе редких изданий, могут быть книги, которые помогут понять, что это за вещество.       — Во "Флориш и Блоттс"? — медленно переспросил Джордж, его взгляд буравил её.       — Да, это ведь совсем рядом, здесь же, в Косом переулке. Я могла бы сходить туда и поискать что-нибудь о...       — Насколько ты продвинулась в окклюменции с Малфоем? — неожиданно перебил ее Джордж.       Гермиона вздрогнула, словно этот вопрос застал её врасплох. Она растерянно встретила его взгляд.       — Ни... Ни насколько, — наконец тихо ответила она.       Джордж нахмурился, его лицо выражало явное замешательство.       — В каком это смысле? Тогда как ты сумела защитить свои мысли на приеме?       — Помогло одно редкое древнее заклятие. Это было лишь раз, и у меня больше нет возможности его использовать, — соврала Гермиона, не решаясь раскрыть секрет об особой способности Блейза. Это было его личное, и он посвятил её в свою тайну. Гриффиндорка не могла предать доверие итальянца, поделившись с кем-то еще. Даже с Джорджем.       — Какого...? — Джордж подавил едва не вырвавшееся ругательство. — Малфой ведь собирался заниматься с тобой окклюменцией уже давно, почему без результата?       — Нет, он вовсе не... Занимался со мной.       — Он объяснил, почему?       — Нет, он мне, знаешь ли, не отчитывался, — призналась Гермиона, её голос прозвучал резче, чем она хотела.       Волшебница замолчала, а внутри неё вспыхнула новая мысль. Почему он не занимался с ней? Драко Малфой всегда действовал по плану, всегда стремился к контролю. Она вспомнила, как он говорил о важности защиты разума, почти требовал этого от неё, пугал, угрожал. И вдруг — ничего.       Может, он передумал? Решил, что это не имеет значения? Или он просто не хотел, чтобы она была подготовлена? Эта мысль застала её врасплох.       Гермиона нахмурилась, углубляясь в эти вопросы, но Джордж оборвал её размышления.       — Если так, ты никуда не пойдёшь, — голос мужчины прозвучал твёрдо, как приговор.       — Я буду предельно осторожна. Туда и обратно. Со мной ничего не случится! К тому же, я могла бы попытаться достать себе палочку, — её голос дрожал, но в нём зазвучало отчаяние.       — Ты что, серьёзно? — его тон обрушился, как хлёсткий удар. — Ты действительно думаешь, что можешь просто выйти на улицу, где патрулируют Пожиратели, словно ничего ранее не произошло?       Гермиона подняла на него удивлённый взгляд, но он не дожидался его вопросов.       — Ты забыла, что у тебя в голове? — продолжил он, голос стал жёстче, почти ледяным. — Знания о Сопротивлении, о плане спасения пленников, о двойной игре Малфоя. Всё, что ты видела, слышала, говорила! Стоит тебе, оказавшись там, выдать хоть одну нечаянную фразу, сделать необдуманный жест, даже бросить неправильный взгляд, — и всё закончится. Все наши планы, все те, кого мы вытащили или только планируем спасти, вся наша борьба. Всему этому настанет конец!       Его слова резали её, как нож.       — Но ведь иначе я...       — Без окклюменции ты — открытая книга. Легкая добыча для любого, кто захочет покопаться в твоём разуме. Как бы плохо тебе ни стало, ты не можешь поставить под угрозу выживание остальных.       Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но он жестом остановил её.       — Нет, — повторил он безапеляционно. — Это не обсуждается.       Гермиона сжала кулаки, её раздражение вспыхнуло мгновенно. Она резко подняла голову.       — Ты… Приказываешь мне? — она почти выкрикнула, её лицо раскраснелось от негодования. — Я не твоя подчинённая!       — Приказываю? — Джордж хмыкнул, вставая и возвышаясь над ней. Его взгляд потемнел, становясь еще более жестким и отстранённым. — Нет, принцесса. Приказы — для тех, кто не способен думать самостоятельно. А ты всегда казалась мне достаточно умной, чтобы использовать голову... а не что-то другое.       — Что ты хочешь этим сказать? — её голос сорвался, но в нём всё ещё звучал вызов.       — Всё, что нужно, ты и так уже поняла, — холодно произнёс он. — "Умнейшая ведьма своего поколения".       Он сделал шаг к ней, пригвоздив ее взглядом к стулу.              — Ты слишком часто позволяешь своим эмоциям брать верх. Это не обвинение. Это факт.       Её пальцы судорожно сжали край стола, но она не ответила. Джордж, сжал челюсть, напрягая желваки, а после продолжил:       — Эмоции делают нас уязвимыми. И ты это прекрасно знаешь. Мы все через это проходили. Ты ведь помнишь, как это было с Джинни, — добавил он, и его голос вдруг стал тише, почти шёпотом. В его словах слышалась боль, глубокая, но сдержанная.       Гермиона вздрогнула. Её дыхание участилось, но она молчала, не в силах отвести глаз от его лица.       — Я знаю, ты винишь себя за то, что тогда произошло. И знаешь что? Ты права. Это было твоей ошибкой. Но она сама виновата не меньше. И не только она. Это дракклова череда трусливых ошибок.       "Нет, Грейнджер, я злюсь на себя! На то, что не убил ее раньше, когда была такая возможность!".       Лицо Гермионы побледнело, но она безмолвно замерла на месте, как загнанное в угол животное.       — И я не говорю это, чтобы осудить тебя, — голос Джорджа стал мягче, но в нём всё ещё звучала сталь. — Я знаю, каково это — жить с ошибкой. Каково это — знать, что что-то можно было предотвратить, но тебе не хватило хладнокровия. Но знаешь, что ещё я понял? Ошибки учат нас. Если, конечно, мы готовы учиться.       Он замолчал на мгновение, затем наклонился чуть ближе:       — Ты умная, принцесса. Храбрая. Но ум и храбрость — это еще не всё. Настоящая сила — в умении контролировать себя. Контролировать свои эмоции. Потому что эмоции могут стоить жизней. Однажды я это понял. Слишком поздно.       Он отвёл взгляд, его лицо на мгновение помрачнело, будто всплыли какие-то неприятные воспоминания. Затем он снова посмотрел на неё, его глаза были спокойными, но в них читалась суровость.       — Смерть Ли... Она тоже не была трагичной случайностью. Кое-кто позволил себе поддаться излишним эмоциям, затмившим здравый смысл, и это стоило жизни моему лучшему другу.       Гермиона почувствовала, как её грудь сдавило. Он говорил о ней? О себе? Или...?       "Ты либо Джордан. Мне пришлось выбирать, и я выбрал тебя".       — Терять близкого человека, разделившего детство с тобой и погибшим братом, знать, что сам отправил его на задание, — тяжело. Но давай будем честными. Это только одна смерть.       Гермиона резко подняла голову, её глаза расширились, но он не дал ей вставить ни слова.       — И его смерть важна. Очень важна. Но, поверь, это только начало. Я видел сотни смертей. Люди умирали из-за моих решений. И знаешь что? Я принимал их, зная, что у меня не было другого выбора. Чтобы спасти тех, кого еще можно, тех, кто не мог спасти себя сам. Ты не знаешь, даже представить себе не можешь, каково это, жить с этим грузом. Пытаться заснуть, зная, что твои руки по локоть в крови.       Сердце девушки сжалось от боли за Джорджа. А потом воспоминание о страшном сне и крови на ее руках вновь нахлынуло на Гермиону. Внутри неё всё перевернулось, захотелось уйти, спрятаться — от кошмаров, от рыжеволосого собеседника, от самой себя. Залезть под одеяло, как в детстве, прикинуться, будто так все проблемы снаружи в миг исчезнут. Но Джордж продолжал.       — Ты ведь понимаешь, о чем я. Это не о тебе и не обо мне. Не о том, что твоя или моя жизнь ничего не стоит. Это о том, что каждый необдуманный шаг, каждое неверное действие может стоить нам всего.       Джордж выпрямился, делая шаг назад.       — Ты хочешь стать частью Сопротивления, — сказал он. — Быть среди тех, кто борется за выживание тех, кому не повезло с уходящей в древность фамилией, за беспомощных, изможденных, за "неугодных". Но борьба — это в первую очередь умение думать дальше своих желаний. Так что, нравится тебе это или нет, я здесь не для того, чтобы просто приносить тебе пироги, — припечатал он. — Я — лидер Сопротивления. И если ты хочешь быть с нами, тебе придётся это принять.       Джордж замолчал, его слова повисли в воздухе, словно гром, оставивший за собой оглушительную тишину. Гермиона сидела неподвижно, чувствуя, как их вес ложится на её плечи, будто невидимый груз. Она не могла спорить. Не могла возразить. Потому что каждое слово было правдой. Холодной, резкой, неумолимой. Она знала это. В глубине души она всегда это знала.       Гермиона опустила голову, её плечи поникли под тяжестью осознания. Все его доводы, словно лезвия, вонзались в её сознание, раз за разом напоминая: у неё не было права на ошибку. Она не могла позволить себе думать о собственной безопасности, о своих желаниях.       "Но разве это справедливо, Рон? Игрок жертвует любые фигуры для выигрыша и идет на любые возможные меры ради спасения своего короля. Словно на войне, где все подданные храбро гибнут во имя короля, который сам ничего особенного не делает для их защиты".       "Никто не строит игру вокруг пешек. Пешки, глупенькая, используют лишь для того, чтобы защитить более важные фигуры".       Роль Гермионы была ясна. Она, как и всегда, была лишь пешкой на шахматной доске этой войны. А Джордж, лидер Сопротивления, был королем. И не ей было диктовать, как вести эту шахматную партию. И не только ей приходилось страдать.       Джордж вдруг положил руку на ее плечо, и его неожиданное движение заставило волшебницу вздрогнуть. Он смотрел на неё — спокойно, задумчиво, но в этом взгляде уже не было жесткости. Только теплота.       — Подумай об этом, кареглазка, — произнёс он негромко, но с такой надеждой, что дыхание Гермионы перехватило. — Подумай, прежде чем снова позволишь себе поддаться эмоциям и поставить под угрозу всё, ради чего мы боремся.       Его слова, будто зеркало, отгородили ее от него, заставив задуматься вновь о собственных решениях и поступках. Гриффиндорка вдруг почувствовала себя не просто одинокой — изолированной. Как будто их с Джорджем связь, которая ещё недавно казалась спасением, сейчас стала недостижимой.       — Поешь. Еда остывает,— вдруг произнес мужчина, заправив ее прядку кудрявых волос за правое ухо. Теперь его голос звучал неожиданно мягко. — Сейчас я должен уйти, меня ждут. Но я постараюсь найти для тебя палочку и нужные книги, — добавил он.       Её удивление, видимо, отразилось на лице, потому что Джордж продолжил, слегка усмехнувшись:       — Не думала же ты, что я брошу тебя в таком состоянии? Разве... друзья... бросают друзей в беде?       Гермиона почувствовала, как её лицо заливает румянец. Она быстро отвела глаза, но было слишком поздно — он заметил.       Джордж отвернулся, оглядел комнату. Его взгляд медленно скользил по каждой детали, словно он пытался запомнить её в мельчайших подробностях. Наконец, его глаза встретились с её. Мысли девушки вернулись к тому моменту, когда волшебник, даже после ее признания об убийстве его лучшего друга, дал гриффиндорке убежище. Внезапно отозвавшаяся в сердце благодарность стала сжигать девушку изнутри, смешиваясь с чувством вины.       Джордж, словно уловив эту борьбу в ее взгляде, не стал комментировать состояние гриффиндорки, и лишь тихо произнес на прощание:       — Мне нужно идти. Я вернусь вечером.       Он будто хотел что-то еще добавить, но в последний момент одернул сам себя. Через мгновение сбоку раздался громкий привычный хлопок, и его не стало.       Гермиона осталась сидеть за столом, глядя на крошки, осыпавшиеся у края недоеденного Джорджем пирога. Гладкий камень, что она все это время сжимала в руке, больше не грел, став внезапно холоднее арктического льда.       Тишина в комнате казалась звенящей, обволакивающей волшебницу, словно она была единственной душой во вселенной.       Она осталась одна в этой комнате, и единственным ее визави стало чувство вины.

⊱༺༻༺༻❀✿❀༺༻༺༻⊰