Любой ценой

То лето

Через закрытые шторы в комнату не просачивалось ни лучика света, на стенах не было каких-либо часов, способных подсказать время, а телефон лежал на прикроватной тумбе в противоположном углу, но даже так Джонатан знал, что солнце находилось в самом зените и на дворе стоял день. Он сладко потянулся в своей двуспальной кровати, с неохотой раскрывая глаза, и сонно поглядел на запертую дверь с простеньким резным узором. Немного погодя, он вспомнил от чего проснулся: раздалось несколько слабеньких ударов с той стороны и тонкий женский голос, чуть зажатый от неловкости:       — Джонатан! Мне нужно у вас убраться. Откройте, пожалуйста, дверь, — попросила уборщица, кажется, уже не в первый раз. Вчера отец предупреждал, что она должна прийти, но Джонатан как обычно забыл. Он неохотно поднялся с кровати, грузно посмотрев на тяжёлые плотные занавески, спасающие его от яркого дневного света, дотянулся до телефона и взглянул на время на главном экране: «13:03». Вчера он снова поздно вернулся домой, потому поздно лёг спать и, соответственно, поздно проснулся, а теперь, как всегда, был вынужден отдуваться за собственное поведение перед неповинной уборщицей и родителями, которые наверняка будут задавать вопросы. Взгляд глубоких синих глаз непроизвольно опустился ниже, к дате, и на лице проступила чуть нервная улыбка. Сегодня его день рождения. Важный день, ведь этот – восемнадцатый. Джонатан так долго его ждал… Он убрал телефон в карман домашних спортивных штанов и босиком прошлёпал до двери, ловким движением отворил замок и, наконец, открыл дверь перед ссутулившейся от смущения, и без того низкой уборщицей, только занёсшей руку для очередного ряда стуков. Он посмотрел на неё сонно сверху вниз, чуть сощурился, пытаясь придать хоть какой-то чёткости своему безнадёжно плохому зрению и сказал удивительно низким, хриплым спросонья голосом:       — Проходите.       Уборщица застыла на месте, бегающими глазами оглядывая Джонатана, а её лицо всё сильнее краснело с каждой неловкой секундой, что она откровенно на него пялилась. Наконец, сумев взять себя в руки, она спросила смущённо, заикаясь:       — Простите, а вы, может, переодеться хотели?       Джонатан непонятливо опустил голову и только тогда понял, что из одежды на нём были лишь домашние спортивки, а вот бесстыдно оголённый торс, вероятно, и смутил несчастную уборщицу до расползающегося по лицу румянца. Словно не обращая на её присутствие внимания, он молча потянулся к излишне вычурному комоду, стоящему прямо у двери, открыл верхний ящик и выудил оттуда первую попавшуюся футболку. Закинул её на плечо, лучезарно улыбнулся и хмыкнул обмякшей уборщице:       — Пока нет.       Мягко отодвинул её с прохода и направился в ванную комнату.       Зайдя в просторную уборную, Джонатан запер дверь и бесцеремонно скинул футболку на пол, устланный плиткой с мраморным узором, автоматически придающим цены внешнему виду помещения. Подошёл к интегрированной раковине, обитой светлым камнем, и принялся обыденно чистить зубы, попутно скучающе рассматривая себя в зеркале, как делал это каждое прочее утро. Первыми в глаза бросались татуировки на руках: вся левая рука, от плеча до предплечья, была забита небольшими человеческими черепами, объятыми пламенем, – их Джонатан набил первыми и сначала старательно скрывал от родителей один череп, а затем добавлял новые и новые, пока всё не обнаружили. Правую же руку охватывали несколько чёрных змей, извивающихся вокруг, по всей коже, которых Джонатан набил позже, вновь в тайне от родителей, но уже без цели скрыть, наоборот – им назло, чтобы прийти вечером из салона и изрядно повеселится, наблюдая за чужой гневной реакцией. Теперь же, с недавних пор, к двум предыдущим татуировкам добавилась новая: обыкновенный простенький ключ по центру груди, до сих пор покрытый защитной плёнкой. О ней родители ещё не знали и, вероятно, не узнают никогда. Её Джонатан набил с особой целью, с потаённым смыслом, вложенным в эту идею после недавнего случая, когда он провёл ночь с какой-то девочкой из клуба, а та потом решила, что у них теперь отношения, и её пришлось грубо отшивать. Этот ключ на груди – символ запертого сердца Джонатана, которое ещё никому никогда не удавалось открыть, да и не следовало даже пытаться, ведь ключ при нём, под его кожей, и ни одному человеку до него не дотянуться, в том числе ему самому. Закончив чистить зубы, Джонатан аккуратно умыл лицо, стараясь не задевать грубыми резкими движениями давний пирсинг на брови или септум в носу, чтобы случайно не вырвать или как-либо не повредить, после чего схватился за небольшой футлярчик, всегда стоящий на одном месте, и умело вставил в глаза контактные линзы, бесследно устраняющие всякие проблемы со зрением. После он быстро принял утренний душ и, наконец закончив со всеми ванными процедурами, напялил футболку и вышел из уборной. Проследовав на первый этаж по деревянной лакированной лестнице, Джонатан без особого энтузиазма прошёл в столовую, где его уже ждали родители, с ходу прожигающие давно знакомыми взглядами. Недовольными, осуждающими, злыми. Они желали его изменить, желали подчинить и сделать удобным, но подобное работало только в детстве, а потом Джонатан вырос, и у родителей начались проблемы с их желаниями, которые теперь так просто не реализовывались. Он прошёл мимо них, старательно делая вид, что не замечает, прошмыгнул в высокую арку, соединяющую столовую и кухню, и непроизвольно замер в проходе, стоило за спиной раздаться голосу отца:       — Добрый… день, Джонни, — поздоровался он, намеренно акцентируя внимание на слове «день». Джонатан нервно дёрнулся, услышав ненавистное сокращение своего и без того ненавистного имени, такое снисходительное, надменное, высокомерное. В детстве оно казалось милым прозвищем, знаком любви и заботы, а теперь Джонатан понимал – это лишь очередное напоминание о том, кто он и где его место, пока он живёт в этом доме. Но скоро это обязательно изменится…       — Доброе, — ответил он сухо, неохотно, без капли «доброты», и поскорее скрылся на кухне, где на плите уже ждала наполовину остывшая яичница, приготовленная матерью. Джонатан наложил себе порцию, приготовил кофе в кофемашине и, ничего не разогревая, прошёл в столовую, где снова ожидали эти взгляды и все заведомо известные слова, которые в любом случае придётся выслушать. Пытаясь хоть как-то от них отгородиться, он взялся за телефон и принялся разгребать десятки поздравительных сообщений от уличных друзей, о существовании которых родители даже не подозревали.       — Джонни, — вновь позвал отец. Кусочек яичницы соскочил с вилки и звучно шмякнулся обратно в тарелку. Джонатан упрямо подхватил его ещё раз и без особого энтузиазма втолкал в рот. — Я вчера предупреждал, что придёт миссис Керриган.       Тонкий намёк о том, что Джонатан снова неправ и виноват. Отец ведь предупреждал – значит, он должен был проснуться пораньше и сразу впустить уборщицу в свою комнату. А если она ещё расскажет, что он вышел к ней без футболки… Оставалось лишь надеяться на её благоразумность.       — Я забыл, — по-прежнему сухо, ёмко ответил Джонатан, не отрывая взгляда от телефона, чтобы не видеть на себе эти пылающие глаза родителей, словно желающие его разорвать. Снова повисла долгая, тяжёлая пауза. Пользуясь ей, Джонатан старался как можно быстрее доесть свою порцию, но еда казалась отвратительной, тошнотворной, и он просто не мог вталкивать её в себя слишком большими кусками, потому что сразу же чувствовал, как она требовательно просилась обратно.       — Джонни, — позвала в этот раз мать, и очередной кусочек снова неминуемо соскользнул с вилки. — У тебя сегодня день рождения. Восемнадцатилетние. Важный день. — Она выдержала неуместную паузу, видимо ожидая от него ответа, а после, не получив его, продолжила: — Школа позади. Впереди финансово-юридический университет…       — Технический, — грубо поправил Джонатан, на мгновение выглянув из-за телефона. Теперь родительские взгляды прожигали его ещё яростнее, и он поспешил снова спрятаться за экраном гаджета, пока они не прожгли его насквозь.       — Прости, что? — спросила мать, старательно удерживая маску вежливости и такта, хотя срывающиеся нотки в её голосе выдавали клубящуюся бурю эмоций, готовую вот-вот обрушится на Джонатана. Он нервно прочистил горло и отложил вилку, уже не надеясь доесть свой завтрак, после чего заявил смело:       — Я хочу пойти на механика.       — Какого механика?! — тут же вклинился отец с грозным криком. Джонатан не решался вновь выглянуть из-за телефона, но этого ему и не требовалось, чтобы знать: с красным лицом и вздувшимися венами у висков, отец привстал со стула и готов был в любой момент со всей силы ударить сына по лицу.       — Твоё будущее в юридическом! И это не обсуждается! — кричал отец, даже не пытаясь прятаться за какими-либо масками.       — Я пойду на механика, — упрямо заявил Джонатан, вновь мимолётно выглянул из-за телефона и быстро вернув взгляд обратно.       — Пойдёт он! А кто тебе это оплатит?! — пригрозил отец, даже не догадываясь о том, что Джон уже сделал всё возможное, чтобы поступить на бюджет. И только он собирался парировать, как в проходе словно из ниоткуда взялась скромная уборщица миссис Керриган, неловко встрявшая в разговор, чтобы уведомить:       — Извините. Как вы и просили, я закончила на втором этаже. Приступаю к первому.       «Как вы и просили», — подметил для себя Джонатан. Неудивительно. Отец специально попросил уборщицу начать со второго этажа, чтобы она наверняка разбудила его и создала очередной повод для конфликта, из которого отец вышел бы победителем.       — Конечно, — мягко кивнул отец, разом изменившись в лице. — Будь добра, начни с дальней комнаты.       Уборщица скромно кивнула и поспешила приступить к работе, быстрыми шагами направившись, как и попросили, к самой дальней комнате дома. Отец повернулся обратно к Джонатану, вернув прежнее яростное выражение лица, вытянул руку и вдруг заявил:       — Джонни, хватит пререкаться! Дай сюда телефон, у тебя от него мозги плавятся.       — Не дам. Он мой, — Джонатан отстранился, не позволяя до себя дотянуться. Телефон отдавать он, конечно, не планировал, и всё же принялся судорожно очищать и удалять всевозможные чаты, блокировать всех имеющихся пользователей, чтобы те ненароком не написали в самый неподходящий момент.       — Джонатан! — прикрикнул отец разъярённо. Обращение по полному имени – признак его неподдельной, страшной злобы. Но даже это лучше, чем то снисходительное, унизительное «Джонни». — Телефон мне! Быстро!       — С фига ли? Это мой телефон! — поспорил Джонатан, пряча гаджет под стол с мнимой надеждой, что так его удастся защитить от гнева родителей.       — Да? А кто его тебе купил?! — отец ударил по столу, из его рта вырвалось несколько капель наверняка кипящей слюны, своей температурой способной расплавить скатерть.       — Ты не имеешь права! — продолжал защищаться Джонатан, незаметно убирая телефон в карман спортивных штанов. Достать его прямо у него из-под носа будет очень непросто, даже для сильного отца.       — Ещё как имею! Ты живёшь за мой счёт! На мои деньги! А значит я решаю, что будет с вещами, которые я купил! Телефон мне дал, немедленно! — кричал отец истерично, быстро позабыв об образе примерного семьянина, который так старательно удерживал при посторонних, в том числе перед уборщицей. К его счастью, она наверняка уже убиралась в дальней комнате дома, хотя даже это не могло гарантировать того, что она ничего не слышала. А Джонатан всё сидел и выслушивал, нервно стуча ногой, чувствуя, как злость всё быстрее растекалась по венам. Он терпел уже восемнадцать лет. Восемнадцать лет почти беспрерывной войны с родителями, их глупыми запретами и наказаниями, их правилами и установками. Сколько можно? Он вытерпел достаточно. Пора бы уже заканчивать…       — Да пошёл ты! — выплюнул Джонатан агрессивно, удовлетворённо, и так резво подскочил со стула, что тот с грохотом опрокинулся.       — Ты оборзел, щенок?! — выкрикнул отец ошарашенно, разъярённо, и попытался дать Джонатану оплеуху, перегнувшись через обеденный стол, но не сумел дотянуться. Джонатан мысленно ликовал. Сегодняшний день – во всех смыслах его победа.       — Джонатан! Ты как с отцом разговариваешь?! — выкрикнула мать, конечно встав на защиту ненаглядного мужа. Джонатан ловко обогнул стол и, игнорируя бешенные крики родителей, выскочил в прихожую. На бегу ловко запрыгнул в свои любимые «конверсы» и, в чём был, поспешно вылетел на улицу.       Быстрыми шагами спускаясь с крыльца через одну ступеньку, Джонатан выудил из кармана спортивных штанов припрятанную пачку дешёвых сигарет. Заглянул внутрь: осталось всего три. Дрожащими пальцами достал одну и ловко, уже умело закурил, с удовольствием втягивая дым, ощутимо оседающий в лёгких. Сердце колотилось, как бешенное, словно рвалось из грудной клетки, проламывая рёбра. Ноги чуть подкашивались, с трудом задавая нужный темп. Руки не переставали подрагивать, рискуя в любой момент небрежно обронить сигарету. Джонатан сбегал из дома уже далеко не первый раз, он делал так постоянно, при каждой ссоре, в любое время, любой сезон, при любой погоде. Но этот раз был особенным. И от этого неутешительного осознания всё внутри переворачивалось, скручиваясь в тугой узел. Джонатан в очередной раз затянулся, с мазохистским удовольствием ощущая на языке противную горечь дыма и жжёной бумаги, резко завернул за угол, преодолевая давно знакомый маршрут, и полной грудью втянул запах лета, подпорченный вонью какого-то мусора, брошенного кем-то в переулке. И вдали, и вблизи слышалось колыхание яркой, пышной листвы деревьев, повинной слабому тёплому ветерку, упрямо пробирающемуся под футболку, нежно оглаживающему кожу своими тёплыми, мягкими прикосновениями. Где-то не так далеко тоненько лаяла чья-то маленькая собачонка, видно одна из тех, которые при своих незначительных размерах агрессивно гавкают на всех подряд, хотя на деле могут разве что за палец укусить. Дети громко визжали и смеялись на ближайшей детской площадке, радуясь солнечным летним денькам и каникулам, освобождающим их от ненавистной школы. Солнечные лучи навязчиво заглядывали в каждый доступный уголок, прогревая городской асфальт, вынуждая пышных людей и стариков вечно протирать потные лица салфетками, а всех остальных – без конца пить воду в тщетной надежде спастись от жары. Город жил и активно дышал тёплым летним воздухом, пуская случайных прохожих по своим улицам, пряча уставших бедолаг под прохладными крышами домов. Джонатан сделал последнюю затяжку, бесцеремонно потушил сигарету о стену ближайшего дома и кинул её в направлении мусорки, не сильно заботясь о том, попала ли она по итогу или осталась валяться на земле, после чего немного ускорил шаг и поспешно покинул территорию частного района, полного схожих двухэтажных домов, в одном из которых жил он сам. Пятнадцать минут пути – и Джонатан оказался там, где оказывался почти всегда, стоило ему покинуть стены родительского дома. Он шёл по набережной вдоль не самой чистой реки, тёмной и спокойной, шаг за шагом приближаясь к мосту, громыхающему под многотонным весом машин, днями и ночами переправляющихся по нему с берега на берег. Чуть прохладный ветер, сильный и частый, какой всегда бывает у воды, неприятно трепал волосы и вынуждал щуриться, немного мешая обзору, но, тем не менее, почти на ощупь, по давней памяти Джонатан легко добрался до знакомой каменной лестницы, ведущей вниз, под огромную грохочущую махину. Он спустился туда, почти к самому уровню воды, под мост, и, старательно игнорируя жалобный писк крохотных котят в картонной коробке, видимо бесчеловечно выброшенных какими-то горе-хозяевами, прошёл к одному знакомому парню, уже довольно давно ждущему его в этом месте.       — Здорова, Бык, — махнул рукой парень и недовольно ссутулился. «Бык» – шуточная кличка, данная Джонатану этим парнем из-за его септума, напоминающего кольцо в носу быка.       — Здорова, — кивнул Джонатан в ответ без особого энтузиазма. Компания этого парня ему никогда не нравилась, хоть он и старался скрывать это под маской общего безразличия. Что уж там, Джонатан даже не помнил его имени после стольких лет общения, и в телефоне у него он был записан просто «Тот парень».       — А чё это ты меня заблокал? — спросил парень недовольно, демонстрируя свой экран телефона, где была открыта их переписка и надпись внизу: «Этот пользователь добавил вас в чёрный список». Точно, Джонатан ведь заблокировал почти всех, когда нервно спасал свой телефон от разъярённого отца! Не тратя ни секунды, чтобы не вызывать подозрения, он соврал с ходу:       — Случайно нажал.       — Три кнопки случайно нажал? — парировал парень, без труда уличив Джонатана в обмане. Да, нельзя не согласится, случайно добавить кого-либо в чёрный список – это надо умудриться. Джонатан раздражённо цыкнул и поскорее свёл конфликт на «нет». Всё-таки, он не за этим сюда пришёл.       — Так вышло… Сейчас исправлю, — он открыл их переписку у себя в телефоне и быстро убрал парня из чёрного списка. Тот убедился и победно заявил:       — То-то же.       — Давай к делу? — поторопил его Джонатан. Время у него не бесконечное, разъярённые родители могли пойти на что угодно, в том числе на его поиски…       — Ладно-ладно… — неохотно протянул парень и выудил из кармана свой кошелёк. Несколько раз внимательно отсчитал сумму бумажных денег и вручил их Джонатану. Тот сначала нервно огляделся, убеждаясь, что никто случаем не подглядывал, после чего взял бумажки и прям так засунул их в карман спортивок, просто понадеявшись, что по дороге удастся их не помять. Казалось бы, на этом всё, пора расходиться и жить своими жизнями, но вдруг парень снова заговорил:       — Слушай, спросить давно хотел! На кой хрен тебе деньги? У тебя ж родаки какие-то богачи!       Джонатан ожидал этого вопроса. Он даже удивился, почему услышал его только теперь, а не, например, несколько лет назад, когда он только напрашивался на работку. В любом случае, он знал, что ответить. Отмазка была придумана ещё задолго до этого дня.       — От скуки, — ответил он чётко и уверенно, всё же пытаясь не забывать про наигранное безразличие, которого старался придерживаться ради собственного блага. Чем больше он молчит – тем меньше люди хотят с ним разговаривать, а чем меньше с ним разговаривают – тем меньше шанс, что узнают что-нибудь ненужное. Всё просто. Хотя навязчивого парня это, кажется, не останавливало.       — От скуки? Ха! — усмехнулся он. Джонатан на мгновение занервничал: неужели не поверил? — Работать от скуки… М-да… Нам, простым смертным, ваших барских замашек не понять!       Джонатан облегчённо выдохнул. В разговорах с этим парнем он уже не раз ходил по самому краю. Стоило быть осторожней…  И поэтому, пока подозрения не появились вновь, он поспешил плавно слезть с нежеланной темы и поскорее разойтись. Всё равно сходиться больше не придётся.       — И не надо. Главное – плати.       — А ты главное – работай. Хотя… У тебя с этим проблем никогда не было, — пожал плечами парень. Джонатан кивнул ему неоднозначно и уже пошёл к лестнице, ведущей обратно на набережную, как парень вдруг снова окликнул его:       — Кстати!       «Ну что ещё?!» — хотел ответить Джонатан раздражённо, но сдержался, сохранив маску безразличия, и просто молча обернулся.       — Я сегодня свободный. Может, сгоняем в бар? — предложил парень, лукаво улыбнувшись. Джонатан моментально отказал ему холодно, сухо:       — Нет. Я занят.       — Лады, — спокойно принял отказ парень и первым двинулся к лестнице. Махнул рукой и как бы невзначай бросил на прощание:       — Если найдётся работёнка – я напишу.       — Можешь не писать, — ляпнул Джонатан, не подумав. К своему счастью – довольно тихо, и парень ничего не услышал, озадаченно переспросив:       — Чё?       — Иди давай, говорю! — ловко выкрутился Джонатан. Парень только усмехнулся:       — Ха! Ну давай!       И в самом деле ушёл. Джонатан подождал немного, чтобы наверняка разминуться, и тоже двинулся к лестнице, как замер, услышав знакомый писк. Опустил голову, осмотрелся: это плакали всё те же котята в коробке. Странное чувство жалости неприятно кольнуло в груди. Всего минуту назад Джонатан забирал деньги за то, что расталкивал наркоту по углам, по сути уничтожая судьбы людей, а теперь жалел каких-то котят под мостом? Что ж, видимо да… Он цыкнул недовольно, поднялся по лестнице и, вопреки всякой логике, направился в магазин через дорогу.       Джонатан не знал особо, что там и в каком возрасте едят котята, поэтому взял обыкновенный жидкий кошачий корм. В конце концов, если они ещё не способны жевать – просто полижут эту противную желейную штуку, в которой и валялись влажные кусочки мяса. Выдавил котятам всю упаковку прямо в коробку, с замиранием сердце наблюдая, как они, толкаясь и смешно заваливаясь на бок, столпились вокруг еды, с жадностью облизывая её со всех сторон, после чего вынес коробку из-под моста на более видное место и, с некой печалью осознавая, что не сможет забрать себе ни одного котёнка, направился вдоль набережной в сторону дома. По привычке достал пачку сигарет, заглянул внутрь и, насчитав там лишь две штуки, вернул обратно в карман, решив сэкономить. И так совсем непредвиденно на корм потратился. Вернувшись домой, Джонатан практически бесшумно проскользнул внутрь. Родители у входа не встречали – уже хорошо. Немного оглядевшись, нигде поблизости он их не обнаружил, а потому прямо так, в обуви, направился к себе в комнату, чтобы не терять не единой лишней секунды. По плану он не должен был вообще возвращаться домой, но из-за непредвиденной уборщицы, о которой он непредусмотрительно забыл, некоторые вещи пришлось оставить в комнате, и возвращаться за ними, соответственно, тоже приходилось.        Пробравшись в свою маленькую обитель, на всякий случай Джонатан почти беззвучно закрыл дверь на замок, после чего принялся поспешно собираться. Забрал паспорт, кошелёк, несколько припрятанных заначек с деньгами, книжку-путеводитель и забытые салфетки. В последний раз заглянул в зеркало над комодом, тихо открыл дверь и осторожно покинул дом.       В переулке Джонатан заранее припрятал рюкзак со всеми остальными вещами. Там он быстро переоделся в подготовленную одежду, которую не стал бы носить в обычной жизни, заменил линзы громадными очками, удачно скрывающими лицо, растрепал волосы и, скрипя сердце, снял свой септум и штангу из брови, а также временно перемотал руки, забитые татуировками, подготовленными эластичными бинтами. Теперь, в совершенно новом образе, неузнаваемом, он припрятал свои старые вещи в мусорные мешки, воняющие и явно валяющиеся в этом переулке уже не первый год, после чего схватился за телефон и позвонил в самый ближайший тату-салон, какой только смог найти на карте.       — Здрасьте, хочу записаться на удаление тату. И новую набить на спине. Делаете?       — Конечно, — ответила какая-то приятная девушка по ту сторону трубки. — Как вас зовут?       — Джона… Джон. Просто Джон.       — Хорошо, Джон, на какое время вы хотите записаться?       Потратив парочку минут, Джон полностью договорился о записи и, на всякий случай, продублировал всё в подготовленный бумажный блокнотик. После, пока была такая возможность, по картам в телефоне отыскал ближайший магазин телефонов и мотель, где можно было провести первую ночь. А затем, тяжело выдохнув, со всей силы кинул телефон в стену, разбив его вдребезги, и спрятал теперь нерабочий гаджет в один из мусорных мешков. Так и начался его долгий, местами сложный, но такой желанный путь свободы.