Альтернативные

      «Царство» Юнги представляло собой отдельное здание в пригороде площадью фундамента в пятьсот квадратных метров. Внизу был основной цех мастерской, наверху хозяин общался с заказчиками, строил чертежи, а частенько и ночевал на широком диване.       Он встретил Хосока снаружи, махнул рукой, показывая, где можно припарковать машину, а потом поспешил к гостю с улыбкой.       — Привет. Рад, что ты приехал.       — Это впечатляет, — восхитился Хосок, словно ожидал увидеть небольшой подвал, где в маленьком цеху трудятся маленькие вьетнамцы. — Привет. Показывай, что тут у тебя. Жутко любопытно!       Сегодня он был без привычных украшений, а волосы просто собрал в низкий хвост — и так его скулы и контур лица выглядели ещё эффектнее. Чуть пружинистой, лёгкой походкой он двинулся вслед за Юнги, добавляя:       — Про паиньку помню, руки держу при себе.       — Молодец. — Юнги улыбнулся ему, пропуская вперёд. Он предупреждал о шуме, но сейчас почти все инструменты молчали, лишь где-то в глубине раздавался низкий, вибрирующий гул. — Ну, в общем…       Он немного смущался вначале, подбирая слова и словно опасался, что любопытство в чужих глазах быстро потухнет. Но это вскоре прошло: Юнги не был мастером публичных выступлений, но здесь он был как рыба в воде, и говорил увлечённо, интересно, страстно. Подводил к инструментам, рассказывал, для чего тот нужен, показывал в действии, обращаясь с деревом так легко и ловко, словно это не требовало никаких усилий. Пилы, лобзики, рубанки и строгальные станки, шлифовальные машины и самые разнообразные ножи и свёрла — здесь были инструменты для любого вида древесины и любых задач.       — Хочешь попробовать? — спросил он, демонстрируя своё последнее приобретение. — Он немного капризничал, но я его откалибровал. Идёт как по маслу. Я тебя подстрахую.       — Я точно не уйду отсюда без пальцев? Вдруг у тебя коллекция, в которой не хватает новых? — пошутил Хосок, но сразу уверенно кивнул: — Хочу.       Ведь держать руки при себе было сложно. Сложные машины его завораживали. А дерева хотелось коснуться, будь оно гладкое, отшлифованное или ещё совсем неподготовленное и шершавое. Хосок был из кинестетиков: воспринимал этот мир на ощупь, хоть и зрение у него было хорошее, да и на слух не жаловался.       — Я буду держать твои руки, — пообещал Юнги. Но сначала выдал очки и маску: безопасность в его мастерской была приоритетом.       Ладони Юнги едва касались, когда он запустил заурчавшую машину и встал за спиной Хосока. То, что со стороны выглядело лёгким, таким совсем не оказалось, лезвие пилы сразу пошло в сторону, и Юнги нажал ладонями, удерживая и дерево, и чужие руки.       — Сила и деликатность — вот, что ему нужно, — за шумом машины Юнги пришлось говорить громче, — чтобы раскрыть красоту дерева.       — Ух ты, получается! — чуть ли не с детским восторгом выдохнул Хосок, когда понял, что нужно делать, почувствовал руками и осознал головой. — Это очень… медитативный процесс.       Он взглянул на руки Юнги, сдерживая ещё один комментарий, буквально проглотив рвущиеся с языка слова о сексуальности этого процесса. Или контакта.       Юнги чуть повернул голову, чтобы было удобнее, и ощутил щекой шелковистость чужих волос. Это было нечаянное, интимное, совершенно лишнее сейчас касание, и он снова сместился чуть в сторону. Его слова не были шуткой или чрезмерным предостережением для новичков — задуматься, зазеваться и остаться без пальцев мог и опытный мастер.       — Ещё могу пустить к шлифовальному станку, — предложил он, когда выключил машину и неосознанно улыбался чужой радости.       Там он не удерживал рук Хосока, просто показал принцип, чуть поддёрнув собственные рукава, а потом пустил гостя на своё место, подсказывая, что надо делать.       — Нравится?       — Это ни с чем не сравнимые ощущения, — искренне проговорил Хосок, наблюдая за тем, как дерево становится гладким. — Последний раз я испытывал что-то подобное, когда мне впервые подарили крутой конструктор! Здесь столько всего интересного, теперь я понимаю, почему ты увлёкся этим, попав в такое место ещё ребёнком. Кажется, что это магия, — он продолжал следовать советам Юнги, не отрывая взгляда от работающей машины, — но нет, это просто физика…       — В моём детстве всё было куда проще и одновременно сложнее, — на лице Юнги мелькнула ещё одна улыбка, когда он повлёк Хосока в другую часть мастерской. — Эти машины используются для первичной обработки или больших поверхностей. По-настоящему уникальные штучные вещи делаются здесь.       На столах, к которым они подошли, не было машин. Были ножи и свёрла, а в центре покоилось то, что должно было стать дверцей шкафа: тёмное дерево было покрыто сложным резным орнаментальным рисунком.       — Для каждого заказа эскиз выполняется отдельно, — объяснял Юнги. — Это я делаю наверху. Что-то рисую вручную, что-то на планшете, а потом переношу на дерево. Этот, например, проще отрисовывать в программе, рисуешь одну часть, а потом копируешь её нужное количество раз, чтобы соединить элементы связующим мотивом. Каждый эскиз делается один раз и может повторяться разве что в разных частях одного заказа. Потом они уничтожаются.       — Это настоящий эксклюзив, — Хосок зачарованно следил взглядом за контуром рисунка, — и просто ювелирная работа, Юнги! Скажи, что ты берёшь за неё хорошие деньги…       — Очень хорошие, — хохотнул тот. — Подарки делаю только друзьям, а скидки — только очень выгодным клиентам. Это самая долгая и трудоёмкая часть работы, здесь я обычно работаю сам. Показать красильный цех?       — Мне кажется, я готов заплатить тебе только за то, чтобы посмотреть, как ты работаешь, — шутливо сказал Хосок и широко заулыбался. — Показывай всё!       — Я всё ещё надеюсь увидеть фламенко в твоём исполнении, это будет равноценная плата. — Юнги повёл Хосока дальше. Браться за работу означало продержать того на месте не меньше часа, сейчас точно было не время. — Признаться, я не очень люблю лакировать мебель, глянцевый блеск убивает львиную долю очарования дерева. Если мебель используется дома и не подвергается сильным погодным испытаниям, предпочитаю использовать масло. Оно позволяет увидеть всю красоту дерева. На крайний случай, мы готовим смесь из глянцевого и матового лака, чтобы получить мягкий сатиновый блеск и защиту. Вот так это выглядит. Но кресло, в котором так любит сидеть Тэхён, покрыто маслом. Как и вся мебель в гостиной Чимина.       Тот гул, что Хосок услышал, когда переступил порог, раздавался как раз из красильного цеха, там постоянно работала вытяжка и системы воздухоочищения. Поэтому Юнги не дал Хосоку надолго задержаться там, чуть не за плечо вывел наружу, а потом спросил:       — Будешь чай? Или пиво? Вино?       — Я как раз хотел спросить, можем ли мы где-нибудь присесть и пообщаться, — отозвался Хосок, послушно следуя за ним. — Лучше чай, наверное, я же за рулём.       Юнги привёл Хосока не в кабинет, а в комнату, где отдыхал, с диваном и низким столиком, достал посуду, включил чайник. Смотреть, как крупные ладони, что только недавно управлялись с тяжёлыми машинами, ловко обращаются с хрупкими чашками, было почти странно. Но заваривал чай Юнги так же завораживающе, как работал.       — Я сразу представлял себе серьёзное производство, поэтому искал подходящее помещение. Мне очень повезло с этим зданием, хоть и пришлось брать кредит для покупки. Но оно полностью себя оправдало, здесь есть, где разместиться, — рассказывал он. Придвинул к Хосоку чашку и внезапно сказал: — Спасибо, что пришёл.       — Спасибо, что пригласил, — тут же ответил тот, устроившись на диване. — Моя главная страсть — это танцы, но я не позволяю всей вселенной заключаться в них, мне всё интересно. Как что делается. Как работает. Как живут люди. Чем они живут. Ты как-то сказал… что тебе не интересно, — осторожно произнёс он и взял в руки чашку. — Это действительно так, Юнги? Не поверишь, но мне хочется узнать, как так вышло. Вот такой вот я любопытный.       Тот помолчал, покатал чашку в ладонях, прежде чем ответить.       — Люди в массе своей одинаковые. Как конгломерат. Как социальная общность. Если понимаешь механизмы действия одной общности, вычислить и понять остальные очень легко. Есть, конечно, культурные, религиозные и прочие особенности, но они тоже в целом укладываются в схему. А когда её понимаешь, раз за разом находишь подтверждение своим выводам, становится не интересно. Вот человек сам по себе, выделенный из толпы, он интересен. У него тоже есть определённые паттерны, но вне коллективного бессознательного он интересен. Поэтому наблюдать и узнавать конкретного человека мне всегда интереснее и понятнее, чем жителей целого города, к примеру. Другое дело, что для понимания нужно средство коммуникации. Поэтому для меня соотечественник всегда будет интереснее, чем самый экзотический иностранец просто в силу отсутствия языкового барьера.       Хосок с удовольствием прижмурился, успев сделать пару глотков ароматного чая. А потом сказал:       — Вот теперь понятнее. И ты уже не выглядишь социофобом.       Это тоже было шутливой репликой, Хосок улыбался, глядя на Юнги.       — И я даже не могу с тобой поспорить, ведь в большинстве своём люди и впрямь везде одинаковы, их поведение, образ мышления, способы достижения целей, их быт, если о совсем банальных вещах. Иногда мне кажется, что я выделяюсь из общей массы, а потом понимаю, что не очень-то, — внезапно он заговорил серьёзно, улыбка пропала. — Уникальным меня не делает ничего, даже то, как я танцую. Танцоров много, превосходных — тоже немало. Я всего лишь один из многих, как бы не было обидно об этом думать.       — Уникальны мы в глазах своей семьи или друзей, в глазах любящих. — Юнги смотрел серьёзно и задумчиво. — В глазах тех, кому дозволено заглянуть глубже, за слой функций, социальных ролей и масок.       — И тут ты снова прав, — уголки губ Хосока чуть дрогнули, — в глазах своего отца я самый лучший. Единственный и неповторимый. Без его поддержки я бы точно не добился ничего. Он говорил мне это каждый день, даже когда я был далеко. Всегда так заканчивал наши разговоры по телефону. «Не забывай, Хоби…»       — Поддержка очень важна, — согласился Юнги, вновь наполняя чашки. — Всем людям свойственно временами сомневаться в себе, задаваться вопросами, на которые трудно найти ответ. Ощущение поддержки — одно из самых ценных переживаний.       — Кто поддерживает тебя? — спросил Хосок, внимательно глядя на него. — Или ты сам по себе?       — Чимин, — легко ответил Юнги. — Моего учителя уже нет в живых, как и родителей. Мамы не стало два года назад, а отец погиб, когда я был совсем маленьким. Когда мне бывает одиноко или грустно, или я запутался, я приезжаю к Чимину, и он гладит меня по голове и говорит, что у меня всё получится. Это просто слова, но за ними я слышу такую веру в мои силы, что… всё получается.       — Он очень приятный парень, — подхватил Хосок, — сразу видно, что добрый и заботливый. И… тёплый. А с Тэхёном вы, кажется, не очень ладите, да?       — Мы слишком разные, — дипломатично ответил Юнги. — Он куда более прямолинеен и ждёт того же от других. А мне нужно довериться человеку, чтобы открыться. К моменту, когда я был готов это сделать, время было безвозвратно упущено. Но я признаю, что Тэхён хороший парень и отличный друг для тех, кого он удостоил этой чести.       — Я рад, что он нас познакомил, — признался Хосок, отставив пустую чашку. — Я и сам легко знакомлюсь с людьми, но ты знаешь, у нас не очень принято приглашать кого-то в гости, тем более — незнакомого. А в той же Испании это самое первое, куда могут пригласить понравившегося человека. Накормят, споют, станцуют… В общем, недовольным не уйдёшь. Ещё и расцелуют напоследок, — он коротко хохотнул, — если не сразу же при встрече. Сперва это меня удивляло, а потом я и сам так стал жить. Находясь в других условиях, перенимаешь привычки. Поэтому мне особенно приятно и удивительно, что Чимин легко впустил меня в свой дом, не зная обо мне ничего, а потом пригласил ещё раз. И ты… позволил мне прийти сюда. Я очень благодарен.       — У Тэхёна отменное чутьё на хороших людей, Чимин сразу доверился его рекомендации. — Юнги отставил чашку и откинулся на спинку дивана. — Но тебе удалось меня смутить. Это ведь даже не дом. Заказчику я тоже показал бы мастерскую, пусть и не так подробно. Но… — он замолк, подбирая слова; опыт с Тэхёном позволил сделать некоторые выводы, — мне хотелось, чтобы ты пришёл.       Хосок помолчал, словно обдумывал услышанное, пытался понять, что за этим скрывалось, а потом сказал чуть тише и мягче обычного:       — Я сам очень хотел прийти. И не только из любопытства. В этой мастерской всё очень интересное и я хотел бы зайти ещё. Посмотреть, как ты работаешь. Посмотреть на тебя…       Он тоже подбирал слова, его обычная речь была быстрой и лёгкой, но не сейчас, когда в руках не хватало чашки, хотелось что-нибудь сжать в руках, задумчиво побарабанив пальцами, пока нужные слова подбирались друг к другу, как верное решение сложной головоломки.       — Приходи, — поспешно откликнулся Юнги. — Правда. Ты можешь прийти в любое время. Только напиши, чтобы я был на месте, я всё же иногда покидаю мастерскую.       Теперь он точно был смущен, но взгляда не отводил. И потянулся к руке Хосока, касаясь пальцев.       — Мне хотелось бы узнать тебя лучше, — почти шёпотом закончил он.       — Может, тогда подумаешь ещё раз над предложением позаниматься у меня танцами? — и в этой фразе не пряталась шутка, потому что Хосок тепло улыбнулся, но скорее не от слов, что услышал или сам произнёс, а от прикосновения. Оно сказало больше. И тёмные тонкие волоски на руке Хосока чуть приподнялись от пробежавших по ней мурашек.       Он перевернул руку ладонью вверх и легонько сжал пальцы Юнги своими, еле сдерживаясь от того, чтобы не сплести их воедино.       — Я тоже хочу тебя узнать, — добавил он, осторожно поглаживая большой палец Юнги своим. — Лучше. И ближе.       Юнги завороженно кивнул, опустив взгляд на их руки. А на следующее утро написал:       «Какая обувь нужна для занятий? И скинь мне адрес, пожалуйста».       «Любая удобная», — ответ не заставил себя ждать, а Хосок, набирающий продолжение, широко улыбался телефону.       «Но я предпочитаю танцевать босиком, может, и тебе понравится».             

***

      — Привет, — просто сказал Юнги. Двое друзей уже были на месте. — Я решил начать с лёгких кроссовок.       Чимин распахнул глаза в изумлении, но тут же его обнял.       — Ты решил к нам присоединиться? О, я так рад!       — Нежное самолюбие ты решил оставить дома? — не мог не поддеть Тэхён. День, когда он перестанет это делать, возможно, будет означать, что впереди конец света, раз устои так пошатнулись.       Но Юнги не успел ничего ответить — в тот же миг калитка на воротах приоткрылась, а за ней стоял Хосок.       — Заходите, не стесняйтесь, — он приветливо улыбался гостям, приглашая внутрь.       Дом оказался симпатичным, не новым, не самым современным, но в нём была своя прелесть. Простой дом, в котором выросло уже не одно поколение, он пережил несколько серьёзных ремонтов, но сохранил в себе дух времени. В таких домах всегда были фотографии, книги и ценности, что передавались детям и внукам, можно было многое узнать о семье, просто прогуливаясь по коридорам и комнатам.       На стене в гостиной висел главный и самый заметный семейный портрет: молодые родители Хосока; сам Хосок — ещё мальчишка, но элегантный и по-взрослому строгий, в костюме, как и папа, только вместо классического галстука на нём была бабочка; сестра матери — тётя Хосока; бабушка с дедушкой по отцовской линии. Все они были похожи между собой, особенно Хосок и тётя, словно та была его родной матерью, а не женщина, что сидела на первом плане с ребёнком на руках.       — Вам нужно переодеться? — уточнил он, обернувшись к гостям. — Можно это сделать в комнате.       — Я сразу приехал в удобном, — сказал Юнги. — После занятия только футболку поменяю.       — Мы быстро, — пообещал Чимин, увлекая Тэхёна за собой.       — Твой отец и бабушка живут с тобой? — поинтересовался Юнги. — Ты про них говорил, когда рассказывал, почему вернулся.       — Только отец иногда приезжает, — ответил Хосок, взглянув в сторону портрета. — Бабушка переехала отсюда к моей тёте, это недалеко, но им обеим так спокойнее, всё же возраст даёт о себе знать. А у отца… новая семья. Он женился пару лет назад, а дом оставил мне. Сказал, что теперь я стал совсем взрослым и должен строить свою жизнь. Я ему, конечно, благодарен, но…       Хосок не стал говорить, что здесь ему бывает одиноко, а воспоминания о том, когда вся семья жила вместе в этом доме, часто накрывают его тёмной вуалью печали.       — Но тебе, как и Чимину, одиноко в доме, — понимающе кивнул Юнги. — Как и мне. Я очень мало бываю дома после смерти мамы. Во-первых, действительно жаль времени на дорогу, а во-вторых, слишком много воспоминаний о том, как мы жили там вдвоём.       — Я уже думаю собаку завести, — признался Хосок, благодарно улыбнувшись. Это понимание было взаимным, несмотря на то, что мама Хосока была жива, но тот её уже очень давно не видел и не слышал. — Жену-то я сюда точно не приведу, да и дети у меня вряд ли появятся, — добавил он чуть тише. — Не знаю, осмелюсь ли я когда-нибудь признаться в этом отцу или так и проведу всю жизнь в отговорках, что пока не встретил девушку своей мечты.       Глаза Юнги чуть расширились.       — Ты тоже предпочитаешь парней? — с непонятным волнением спросил он. Эта тема точно не поднималась во время их совместных встреч, он бы точно запомнил. Собственное чутьё предположило это сразу, но это были только догадки. И даже слова Тэхёна оставляли лазейку для трактования: в конце концов, в мире было много бисексуалов. Юнги полагался на честный ответ на прямой вопрос.       И получил его сразу вместе с коротким взглядом в глаза.       — Да, — выдохнул Хосок. — Только их. Девушки меня никогда не привлекали.       Перед тем, как впервые оказаться в гостях у Чимина, Хосок слышал от Тэхёна, что его друг живёт с парнем и можно спокойно разговаривать о таких вещах, не стесняясь. Но сейчас Хосок волновался, словно Юнги может его за это осудить, хотя шансы на подобное развитие событий были крайне малы, учитывая вчерашние соприкосновения их рук. Просто Тэхён ничего не говорил о личной жизни Юнги, лишь о его несносном характере.       — Мне тоже, — тот произнёс это с легкой улыбкой. — Это не значит, что я не пытался, но… Нет, не тянет.       — Мы готовы, — оповестил Чимин, появляясь вместе с Тэхёном, и заулыбался. — Ждём ваших указаний, учитель.       — Идём, — решительно сказал Хосок.       Зал с большими зеркалами на всю стену, окнами, через которые солнечный свет щедро заливал отличный паркет, когда-то был библиотекой, но волей отца, верящего в талант своего ребёнка, стал танцевальной студией, где Хосок проводил большую часть времени, когда находился дома. Когда-то мама приносила сюда ужин, оставляла тарелку на небольшом столике в углу, а потом забирала уже пустой. Хосок был одарённым, но настоящее мастерство — это лишь небольшая доля таланта и годы усердных тренировок, без которых этот талант не окрепнет и не поразит. Конечно, вся его семья заворожённо восхищалась каждым его движением, но были дни, когда ничего не получалось, было желание сдаться и опустить руки… В этом зале много чего было. И разбитых в кровь коленей, и пролитых слёз. И восторженного смеха, и неприкрытого самолюбования… Здесь же, прямо над тем столиком, висели грамоты, которые Хосок получал. А на узком стеллаже сверкали кубки.       Накануне он тоже сидел здесь, ещё раз продумывая план будущих занятий. Колонки уже были настроены, плейлист — составлен, но внутри Хосока трепыхались сомнения, которые он пытался подавить.       Он мог зарядить окружающих своей энергией. Мог восхитить их танцем, даже вдохновить. За лёгкостью и естественностью стояла долгая, трудная работа, наверное, стоило рассказать об этом своим новоиспеченным ученикам? Хосоку не хотелось, чтобы те, глядя на него, осознали, что у них так никогда не получится.       Он подбирал базовые движения вместе со словами. Как их объяснить? Как выдержать достойный баланс между похвалой и трезвым взглядом? Как дать другому человеку то, что поможет ему раскрыться?       Хосок не был профессиональным педагогом, и ему самому ещё многое предстояло изучить.       Танцы были его жизнью, его смыслом, его личной зоной комфорта. Многое он делал интуитивно, но что-то приходилось познавать через долгие размышления и попытки разобраться, как правильно.       Обо всём этом Хосок думал весь вечер и большую половину вчерашней ночи, даже заснуть не мог, хотя на бессонницу не жаловался. Вспоминал всех своих преподавателей, отмечая, что ему самому нравилось в каждом из них, а что — не очень.       И сейчас, когда трое людей стояли перед ним в ожидании, осознал, что сомневаться уже поздно. Нужно начинать. Разумеется, с разминки.       — Это всё? — с такой надеждой спросил Юнги к её концу, что невозможно было не засмеяться.       — Это мы только начинаем, — подбодрил его Чимин, чью широкую улыбку не могла перебить даже сосредоточенность. О, как приятно было вспоминать простейшие упражнения разминки на паркетном полу перед зеркальной стеной! Давние занятия не изгладились из памяти, и он подмечал, на что нужно обратить внимание дома при обычной зарядке.       — Всё верно говоришь, Чимин, — поддержал Хосок, улыбаясь всем троим. — Тэхён, ты слишком расслаблен, я всё вижу.       — Я не создан для изнуряющих тренировок, — со смешком отмахнулся тот, но под пристальным и строгим взглядом учителя пообещал: — Ладно, я понял. Соберусь.       — Я вовсе не собирался устраивать вам ад с первого же занятия, мне хочется, чтобы на следующее вы всё-таки пришли, — сказал Хосок и переключил музыку на следующий трек. — Но я всё вижу. И халтурить не позволю. Расслабляться будем позже. Сейчас я покажу вам простую связку, которую мы потом будем медленно разбирать и повторять…       Тэхён никогда не занимался танцами, но не просто так провёл множество весёлых ночей в клубах. Ему это тоже нравилось, он умел чувствовать ритм и слышать музыку. И он действительно засиделся последнее время, как и Чимин. Работы было много, а заставить себя регулярно делать зарядку по утрам (или хотя бы по вечерам) Тэхён не мог. Гораздо приятнее было просто полежать, расслабляясь.       Движения Хосока казались простыми и лёгкими — обманчивое впечатление. Но когда тот их объяснял, а потом присматривался к повторению, одобрительно кивая, казалось, что всё получится. Когда-нибудь точно получится.       Чимину была нужна здоровая конкуренция, а Юнги смотрел только на учителя и на себя в зеркало. Кому, как не ему было знать, что выглядящее лёгким таит в себе долгие часы практики и знаний? Он вслушивался в своё тело, в то, как напрягались мышцы, как выстраивался баланс, когда зеркало отражало что-то приближенное к нужному результату.       Тэхён же часто смотрел на Чимина, откровенно любуясь им. А как не любоваться, ведь таким лёгким тот уже давно не был?       Прошёл час. Пробное занятие наконец закончилось.       — Вы все молодцы. Можете присесть, сейчас я принесу вам воды и что-нибудь перекусить, — пообещал Хосок.       Перед выходом из зала он плотно прикрыл тяжёлые шторы, отрезавшие от помещения вечерний свет. Включил торшер в углу. Быстро выполнил обещание, вернувшись с подносом, а затем снова удалился. И вернулся уже не сразу.       Тэхён вытянул ноги, устроившись на низком удобном диване у противоположной от зеркал стены. Он жадными глотками пил воду и чуть не облился, когда среагировал на звук каблуков и обернулся. Хосок сменил просторную футболку и штаны на алый, облегающий фигуру костюм с коротким жилетом, надетым прямо на голое тело. Жилет был не застёгнут. И Хосок был совсем другим. Не тем, что недавно смеялся и показывал ученикам простые движения. Тот Хосок был гораздо проще.       Этот же — высокий, с точёным лицом и безупречной линией подбородка — приковывал взгляд от первого до последнего шага. Чёрные волосы, зачесанные назад, блестели, как ночное небо над Андалусией, а в глубине тёмных глаз прятался огонь — древний, необузданный, пугающий и прекрасный.       Вкрапления рубинового цвета на распахнутом жилете лишь усиливали ощущение, будто Хосок горит изнутри. Из колонок раздались первые звуки испанской гитары — и сомнений в том, что сейчас произойдёт, не осталось.       Хосок начал двигаться. Медленно. Его правая рука взмыла вверх, пальцы изогнулись, рисуя в воздухе невидимую линию судьбы. Плечи слегка дрогнули, а затем он, будто разрывая пространство вокруг себя, сделал первый шаг — гулкий, мощный.       Сапаты — кожаные туфли с набойками — отбивали по паркетным доскам ритм, рождённый где-то в глубине его груди.       Дуэнде. Оно было здесь, в каждой ноте гитары, в каждом взмахе его руки, в каждом ударе каблука. Танец был не просто набором движений, он был рассказом. Исповедью. В танцоре дышала память о потерях, о страсти, о боли и силе, что живёт в каждом сердце. Он бил ногой в пол так, словно пытался пробудить спящую землю.       Его движения были резкими, но одновременно плавными, как у хищника в засаде. Взмах руки — и воздух звенит. Поворот головы — и длинная тень скользит по стене, будто он танцует не один, а в компании своих демонов и ангелов. Хосок кружился, пронзая взглядом каждого зрителя, заставляя чувствовать, что огонь передаётся от него, как от Прометея несчастным замёрзшим людям.       Фламенко не терпит лжи, и он, казалось, выкладывал в танце всю свою душу. Всю свою правду. Юнги говорил, что хотел узнать его получше. У него был шанс узнать. В те минуты Хосок был настоящим. Печаль и радость, боль и страсть, огонь и грация сплелись в его движениях, превращая их в настоящее, пронзающее зрителей искусство.       Наконец смолкла гитара — Хосок замер. Одна рука вытянулась к потолку, другая — прижалась к груди. Сердце колотилось так сильно, будто каждый удар может стать последним. Он ужасно волновался, словно от реакции друзей зависела вся его дальнейшая жизнь.       Сначала была тишина, а потом Чимин зааплодировал. Вскочил с места и хлопал в ладоши, не скрывая восторга, и этот новый звук, кажется, заставил Юнги дышать. Он впивался глазами в фигуру танцора, приоткрыв рот в немом восторге и изумлении.       — Это невероятно! О, Хоби, какой же ты!.. — восторженно повторял Чимин. — Это лучшее, что я видел в жизни! Так пронзительно, ярко…       — Выворачивает душу, — тихо подсказал Юнги со своего места, и Чимин согласно закивал.       — Точно! Наотмашь. Потрясающе, Хосок!       — Терпеть не могу ругательств без особенной необходимости, но у меня есть только слово «охуеть», — поддержал Тэхён, потрясённо сглотнув.       — Перестаньте, я сейчас сгорю от смущения, — смеялся Хосок, подходя ближе. — Дайте лучше водички попить, я давно так не волновался.       И Тэхён тут же протянул ему бутылку.       — Но ты правда великолепен! — уверенно заявил Чимин и добавил со смешком: — Если бы не Намджун, я бы уже влюбился.       — Не надо, Чимин, я не хочу опять конкурировать с тобой из-за парня! — Тэхён смеялся, быстро расслабившись, но сам кидал на устраивающегося рядом с Юнги Хосока влюблённые взгляды.       Таким ослепительным Тэхён его ещё не видел, а ведь всегда отмечал про себя, насколько этот мужчина хорош.       — Вы отдохнули? Домой не торопитесь? Можем поужинать, — предложил Хосок. — Заодно обсудим ваши впечатления. От первого занятия.       — Если каждое занятие будет заканчиваться чем-то подобным, я буду приходить сюда до конца своих дней! — пообещал Тэхён. — Чимин, только не говори, что ты уже планируешь убежать домой. Намджун сам себя накормит!       — Я тоже на это надеюсь, — легко отозвался Чимин. — Жил же он как-то до нашей встречи, а лапша с креветками готовится за десять минут. Я остаюсь.       Юнги до сих пор выглядел растерянным и придавленным открывшимся знанием. Но он тоже кивнул.       — Давайте поужинаем.

***

      Готовил Хосок гораздо хуже, чем танцевал, но здесь на помощь пришла доставка — еду привезли быстро, все пожелания были учтены. Хосок всё же переоделся обратно, иначе за общим столом стоило бы есть его. Глазами. Но даже Тэхён не мог отделаться от того образа, что Хосок продемонстрировал сегодня, слишком ярким и убийственным тот был.       — Так сколько раз в неделю вы планируете заниматься? — уточнил он, когда они наконец поели, но и после не спешили расходиться, засидевшись за столом.        — Пока предлагаю дважды в неделю, пусть нагрузка будет постепенной, — отозвался Чимин.       — У меня больше и не получится, — согласно кивнул Юнги. — Если это для удовольствия и общения, два вечера — мой лимит времени.       — Этого вполне достаточно, — поддержал Хосок. Они снова сидели рядом, на удобных стульях. Тэхён сыто развалился на диване с той стороны стола, чувствуя себя как дома и закинув ноги на колени Чимина.       Хосок осторожно, но совершенно точно не случайно опустил руку прямо на колено Юнги — и тот замер. В том, что касалось романтических отношений, его самооценка была не менее чувствительной, чем пресловутое самолюбие. И увиденное изрядно выбило его из колеи. Хосок, ещё вчера обаятельный, но в целом простой парень, этим вечером обернулся кем-то совершенно новым. Не просто весёлым, смешливым и любопытным человеком. Это было понятно сразу по разговорам, но сегодня явилось с неожиданной отчётливостью. Нет, он не обернулся. Он был таким: глубоким, сильным, страстным. И уверенности в том, что он сможет найти в Юнги что-то, заслуживающего ответного внимания, в том не было.       Уверенности не было, но было желание: узнать, сблизиться, почувствовать. И Юнги слабо улыбнулся уголками губ, накрыв чужую ладонь своею и бережно переплетая их пальцы. Хосок взглянул на него, и его улыбка вышла тихой, сдержанной, потому что если бы он заулыбался так, как хотел, у сидящего напротив Чимина мог появиться вопрос.       Он не отпускал руку Юнги до того момента, когда всё-таки пришла пора расходиться, а уже провожая их у дверей, обнял каждого, благодаря за то, что пришли и доверились. И лишь только над ухом Юнги шепнул едва слышно:       — До новых встреч, милый.

***

      Едва только раздался звук открывающейся двери, Намджун тут же поднялся с дивана и вышел в прихожую.       — Вы за один вечер решили освоить годовую танцевальную программу? — сразу спросил он, хмурясь.       День выдался тяжёлый, сумасшедший какой-то день. Сокджин странно на него смотрел ещё вчера и явно избегал контакта, а сегодня это не изменилось. Но даже не в Сокджине дело. Намджуну казалось, что его разрывают на части, дёргая и дёргая, спрашивая и спрашивая. Он думал, что вернётся домой, сядет за стол с Чимином, выдохнет и может быть, даже пожалуется на проблемы, чего не случалось слишком часто, но ужинал он один. Лапшой быстрого приготовления.       — Ты ещё не спишь? — удивился Чимин. Слишком часто Намджун засыпал сразу после ужина в последнее время, а сейчас уже был одиннадцатый час. Парень быстро скинул кроссовки и потянулся обнять. — Нет, мы просто решили поужинать вместе и обсудить урок. И Хосок танцевал нам фламенко. О, Намджун, это настоящая магия, так красиво, так ярко! Незабываемое зрелище!       Он давно не был так оживлён, давно не тараторил так быстро, не смотрел такими блестящими глазами. И Намджун не понял, почему его это так разозлило.       — Так будет каждый раз? Вы будете сидеть до ночи и ужинать вместе? А что дальше? Ты переедешь к Хосоку?.. — Он отстранил Чимина от себя, словно его прикосновения ему резко перестали быть приятны.       Но они уже почти перестали. И до сегодняшнего дня.       — В чем проблема? — Тот замер, и глаза его стали обиженными, словно у ребёнка. — Мы закончили в девять. Мне одной дороги минут сорок. За это время ты успеваешь поесть и уснуть. Ради чего мне ужинать едва не ночью и одному?       — Проблема в том, Чимин, что ты проводишь вечер не со мной, а с двумя парнями, хотя недавно говорил, как тебе не хватает общения со мной, — высказался Намджун и удалился обратно в гостиную, не дожидаясь ответа. Злости внутри было так много, что хотелось что-нибудь разбить.       Намджун не понимал, откуда она взялась, но она перекрывала всю способность мыслить здраво и не делать глупостей.       Чимин скрылся в ванной, но явился через четверть часа, сложив руки на груди.       — Ты обещал, что не будешь говорить что-то против, но устроил сцену после первого же урока, Намджун, — он старался говорить ровно, но в голосе что-то надломленно звенело. — Я жду тебя каждый вечер, подчас и по выходным. Жду, чтобы ты поел и ушёл спать, даже не поговорив со мной. И стараюсь не жаловаться. А ты в первый же вечер обвиняешь меня? Ты мог написать или позвонить, если ждал, чтобы я поторопился. А то, что ты сказал… Ты можешь ревновать, но я никогда не давал тебе повода усомниться в моей верности.       Все слова Чимина были верны, но каждое из них бесило Намджуна. Кажется, даже сам голос. Наверное, Намджуну стоило поесть и лечь спать, не дожидаясь, но день был действительно сумасшедшим. И вечер ему под стать.       — Я переночую в отеле, — внезапно холодно сказал он, доставая из шкафа чистую рубашку.       Чимин захлопал глазами, растерянно, испуганно — и тут же зажмурился, пряча боль.       — Тогда уходи совсем.       Он не ожидал этих слов, но они были произнесены. Вырвались откуда-то. И Чимин не собирался от них отказываться.       — То, что ты делаешь — нечестно и несправедливо. Хочешь уйти — уходи совсем, Намджун.       — Вот и замечательно, — рыкнул тот, когда первый шок от услышанного отступил. — Провожать не нужно.       Рубашка полетела в сумку, которую Намджун достал из того же шкафа, но больше он ничего не взял. Хотелось уйти в тапочках и домашней футболке. Просто уйти, не оборачиваясь. Не разбираясь в причинах и последствиях. Не обвинять Чимина ни в чём. Что-то глубоко внутри подсказывало, что тот не был виноват. Но и это тоже бесило. Намджуна сейчас бесило абсолютно всё. Без исключения.       Он прошёл к дверям с неестественно прямой спиной, словно его всю жизнь били палками за сутулость, и на негнущихся ногах. Переобулся, подхватил портфель, с которым ездил на работу, а потом хлопнул дверью так, словно это она была во всём виновата. Во всех его проблемах и неразберихе.       Этот хлопок в ночной тишине, наверное, слышали все соседи. Именно эта мысль навязчиво билась в голове Чимина, когда он сполз на пол и зарыдал, зажимая рот ладонью. У них же тихий дом, где не принято шуметь вечерами.       Но рыдания прорывались жуткими, полными боли звуками, словно их издавал не человек, а раненое животное. Словно ещё полчаса назад глаза Чимина не блестели радостью. Когда всхлипы стали тише, блестели только мокрые щеки.       Можно было позвонить Тэхёну. Или Юнги. И они бы оба приехали в ночи, обняли его и держали в тёплых руках. Но сил не было даже на это — набрать номер и попросить: «Приезжай, мне плохо». Или Чимин не умел просить о помощи, убедив всех и самого себя, что он со всем способен справиться сам? А если нет — у него есть Намджун, он поможет, поддержит, развеет любые тучи.       Он снова умылся и кое-как добрался до спальни, бессильно опустившись на пуфик у зеркала. Смотреться в него не хотелось: Чимин хорошо представлял сейчас, какие у него глаза. Он просто уронил голову на столешницу, собираясь с силами, чтобы нанести крем; рутинная процедура сейчас казалась невыполнимой задачей.       По щеке мазнуло что-то пушистое, но Чимин поднял голову только когда рядом что-то тихо затарахтело, как мурлычащая кошка.       Кошка это и была. Котёнок. Черная, но её силуэт был отчётливо виден в свете ночных фонарей за стеклом и отражался в зеркале.       Первой в новый мир всегда входила кошка.       — Ты откуда? — тихо, непонимающе, изумлённо спросил Чимин. — Откуда ты взялась?       Мысль о том, что Намджун всё же согласился завести в доме животное, вспыхнула было внутри, но угасла. В то, что тот ушёл, не прощаясь, после нескольких лет отношений, верилось и то проще, чем в это. Но кошка же была! Умывалась на его столике и тихо, нежно тарахтела! Кошки не появляются сами собой, не падают с потолка и не залетают в окна высоких этажей. Окно Чимин всё же проверил: глухо запертое окно. Или она заскочила из подъезда, когда Намджун выходил?       — Подожди меня здесь, — велел Чимин, всхлипывая. Выглянул за дверь, вышел на лестницу, поднялся наверх и спустился, чтобы снова подняться в квартиру. Обеспокоенных хозяев нигде не было.       И кошки не было, когда он тихо открыл и закрыл дверь в квартиру. Ни на столике, ни на кровати, ни в кухне, ни в гостиной, ни в ванной, ни в шкафах… Нигде не было.