Альтернативные

      В ту ночь Намджун так и не смог нормально поспать. Усталость боролась со злостью и непониманием, и те выигрывали. Они с Чимином никогда так не ругались, но видимо всё бывает в первый раз.       Он лежал на кровати в небольшой комнате дешёвого отеля — первого попавшегося на пути — и всё вокруг было чужим. Непривычным и поэтому раздражающим. Намджун смотрел в потолок, но не видел ничего, кроме обиженных глаз Чимина. Внезапная ссора крутилась и крутилась в голове, как заевшая пластинка.       «Почему я просто не лёг спать, как обычно?» — думал он, чувствуя как этот потолок давит на него, опускаясь всё ниже и ниже.       Сейчас, когда ярость поутихла, появилось много вопросов. И о том, что это было. И о том, можно ли всё исправить. И о том, стоит ли.       Наверное, Намджуну стоило вернуться домой сразу же, как только за окном забрезжил слабый рассвет. Тихо войти в квартиру, обнять спящего Чимина, дожидаясь, пока тот проснётся. А когда откроет глаза, умолять простить. Использовать всё, что только можно: слова, прикосновения, поцелуи. Говорить прямо и честно: «Я не знаю, что на меня нашло». Наверное, с умирающими отношениями стоило поступать так же, как с умирающим организмом: пытаться спасти, пока ещё дышит. Не терять времени. Не вредить. И пытаться.       Но Намджун не был уверен, что сам хочет этого. И что у него это получится.       Чимин был прекрасным партнёром, Намджун должен был им дорожить, как настоящим сокровищем, что и собирался делать, когда предложил ему жить вместе. Он ведь действительно его любил. Но что-то ломалось. Сперва лишь трещало и скрипело, пошатывалось и трескалось, а сегодня, кажется, обвалилось. Может, и не полностью, а лишь частью — Намджун не осознавал масштаб трагедии. Но ему было не всё равно, иначе бы он просто завернулся в одеяло и уснул.       А он думал о Чимине и о том, какой же тот замечательный.       Стоило ли спасать эти отношения, если Намджун знал, что не достоин его?..       Наутро он принял душ, но вода не смыла тяжесть с его плеч. Глядя на своё отражение в зеркале, Намджун едва узнал себя. Он не плакал, но глаза были покрасневшими. Лицо выглядело изнемождённым, будто его всю ночь пытали.       Уже после выхода из ванной Намджун понял, что не взял из дома пиджак. Хорошо, что хоть брюки с рубашкой были в сумке. Всегда опрятный, выглаженный, достойно выглядящий, он приехал в тот день на работу помятый снаружи и сломленный внутри. Охрана его тоже почти не узнала. Сокджин, что два дня отводил взгляд, уставился на него, как на привидение, едва тот появился в комнате для отдыха, куда стекались все сотрудники за утренним стаканчиком кофе. Но снова не сказал ни слова.       Утро началось со звонков, а за час до заявленного шефом совещания Сокджин сам зашёл к непосредственному руководителю.       — Возьми, помогают, — негромко сказал он, оставив на столе капли для глаз.       — Не уверен, что мне хоть что-то поможет, — ровно отозвался Намджун, удерживая взгляд на бумагах перед собой. — Ты привёз меня домой в прошлую пятницу?       — От мыслей ничего не поможет, но хоть перестанешь пугать красными глазами окружающих. Ты про корпоратив? Привез, познакомился с твоим парнем, — так же ровно ответил Сокджин, но его голос дрогнул. — Мы ничего друг другу не обещали, у меня нет права обижаться, но о таких вещах принято сообщать заранее.       — Я не успел… сообщить, — глухо сказал Намджун.       Он понимал, что это жалкое оправдание, но ведь и правда — не успел. До того, как всё случилось в первый раз, когда они были одухотворены удачными переговорами и засиделись за деловой беседой в номере отеля, говорить о том, что у него есть парень, было совсем неуместно. О личной жизни вообще не принято говорить на работе, а об однополых отношениях — тем более. Пусть за это и не наказывали, но осуждение и слухи Намджуну были совсем не нужны, как и многим другим людям. Сокджин прикоснулся к нему первым, просто мягко сжал его руку, когда собирался уходить… И Намджун вспыхнул отчётливым, уже почти забытым желанием физической близости. И словно не своим голосом попросил: «Останься…», притягивая коллегу к себе. Не было никакого осуждения, только лёгкое изумление в чужих красивых глазах, а потом Намджун поцеловал Сокджина, понимая, что совершает самый ужасный поступок в своей жизни, но отчаянно желая его совершить. Он боялся, что всё растает за считанные минуты, поэтому так жадно целовал и раздевал при этом, словно страстно любил его всё это время, но не смел признаться. Он потрясённо стонал, когда изливался Сокджину в рот. И чуть не умер от восторга, когда и его попробовал на вкус.       А потом Сокджин ушёл спать к себе. И они не заговорили о случившемся, словно ничего и не было. В то время сказать Сокджину о том, что у Намджуна был парень, тоже как-то не довелось. Не скажешь же подобное на каком-нибудь совещании?       Намджун умел тщательно обдумывать свои решения или поступки — анализировать, рассматривать со всех сторон. Делать выводы, в конце концов. Он был не такой уж и глупый человек, говоря откровенно. Но впервые так запутался.       Неизвестно, с какой стороны нужно было разматывать этот клубок. Неизвестно, с кем Намджуну стоило быть честным в первую очередь: с Чимином, с Сокджином или с самим собой. Со стороны всегда проще разобраться, особенно, когда хочется повесить на человека какой-то ярлык. Намджун никогда не думал, что он будет изменять своему парню со своим заместителем, но не мог избавиться от воспоминаний, что преследовали его как призраки, разукрашенные в яркие цвета. Ничего ярче, чем та ночь в отеле, с Намджуном давно не случалось. И он хотел повторения, хоть и понимал, как это низко. А потом получил то, чего хотел — в очередной командировке, на удачу прихватив с собой смазку и презервативы. И это тоже было незабываемо.       Объяснить всё это Сокджину сейчас было решительно невозможно: Намджун чувствовал себя разбитым, измученным и всё ещё раздражённым, где-то очень глубоко внутри, словно кто-то расчесал острыми когтями его душу.       — Ты бы не согласился, если бы знал, — добавил он тише и куда-то в сторону.       — Рад, что ты это понимаешь. — Сокджин прищурился. — Но надеюсь, следующему своему любовнику ты найдёшь время упомянуть о факте своих отношений. И тот не будет строить иллюзий. А капли всё же советую.       Он знал, о чём говорил: сам толком не спал все выходные, обнимая в руках подушку и вздыхая в неё от разочарования — от самого себя и Намджуна.       Он с самого начала Сокджину понравился. И тот был готов поклясться, что временами чувствовал на себе задумчивый, внимательный взгляд, совсем не связанный с работой. Намджун никогда не говорил о своих отношениях, но не торопился домой по вечерам, не ворковал ни с кем по телефону в обеденный перерыв, не держал на столе ничьей фотографии. Откуда же Сокджину было знать?       Или это были только оправдания? И тот должен был спросить прямо, когда их губы разъединились после безумного, срывающего все тормоза поцелуя?       Было невероятно противно. У Намджуна был красивый парень, с ясными глазами и нежным голосом. Почему тот изменил ему? И был ли Сокджин единственным или их было много — тех, с кем случались эти поцелуи и болезненно-отчаянная жаркая близость? Сокджин никогда не хотел быть чьим-то любовником, не примерял на себя эту роль. Он хотел отношений — честных, доверительных. Но ошибся. И от этого было так неприятно и тошно, словно его окунули в канаву.       — Я ушёл от него ночью, — зачем-то сказал Намджун, опуская голову на собственную руку, которой облокотился на стол, и сжимая пальцами ноющие виски. — Не из-за тебя. Или из-за тебя. Я не знаю, Сокджин. Всё так запуталось…       Ему тоже было противно и тошно, вся вчерашняя ярость почти не нашла выхода и билась зверем в клетке полночи, а потом трансформировалась в другое существо — в народе его называют совестью, но Намджун не был уверен, что у всех в душе живёт такой же монстр.       — Извини, ты не должен это выслушивать.       — Не впутывай меня в эту историю ещё глубже. — Сокджину с трудом удавалось удерживать голос ровным. — Если ты хочешь, чтобы я тебя пожалел, то этого не будет.       — Жалость мне тоже не поможет, — вздохнул Намджун, убирая руку от лица. В следующий миг что-то зашуршало — он смял в кулаке какие-то документы. Важные, подписанные, оригинальные.       Намджун не понимал, что делает. Он должен был взять хотя бы несколько выходных и попытаться хоть немного разобраться в себе. Хоть немного успокоиться, найти пути выхода изо всей этой ситуации. И не позволять себе снова злиться.       Но сейчас он злился, потому что Сокджин всё знал. И больше Намджуну точно не светит забыться с ним в номере отеля. А это было последним, что держало его хрупкое душевное равновесие.       — Я не пойду на совещание, — ровно проговорил он, разжимая пальцы и осознавая, что натворил. — Передай, пожалуйста, боссу, что я… заболел.       — Хорошо. — Сокджин кивнул, и во взгляде против его воли проступило сочувствие. Обычное человеческое сочувствие. — Поезжай домой и отдохни. Я всё сделаю, не переживай.       — Спасибо. — Намджун поднял на него глаза и тут же прикрыл их, ведь смотреть на Сокджина было больно. Теперь злость мешалась с бессилием, и они душили его, лишая кислорода. — Надеюсь, доеду.       Он по-прежнему не давил на жалость, она ему была не нужна. Ему нужно было доехать до дома и попытаться поговорить с Чимином, не разрушив всё до основания.       Сокджин снова кивнул, не отводя взгляда. И заговорил очень быстро, словно сам боялся, что если обдумает свои слова ещё раз, то немедленно возьмёт их обратно.       — Я сейчас попрошу одного из наших стажёров тебя отвезти. Ко мне. Поешь, прими ванну и ложись спать. Как это было? Сначала надо привести в порядок себя, а потом свою планету. Ты сейчас не в порядке. Отдохни, а потом решишь, что делать со своей жизнью и своими отношениями. — Он записал на листе бумаги код от двери и протянул его Намджуну, добавляя: — Мне просто неудобно перед твоим парнем. И я не хочу, чтобы ты напугал его своим видом. Я, если объективно, тоже перед ним виноват. Поезжай, а я закажу доставку, обед тебе привезут.       Намджун оторопел от такого предложения, но отказываться не стал. Он не знал, что в таком состоянии может наговорить Чимину, не мог предугадать его реакцию, не был уверен, что тот вообще захочет пускать его на порог, хотя за квартиру они платили вместе. Сокджин был прав: нужно прийти в себя, а уже потом подумать о том, что делать дальше.       — Спасибо, — прохрипел он, складывая листок. — Я буду должен.       Намджуну хотелось добавить, что Сокджин, видимо, святой человек, но он не произнёс больше ни слова, просто взял свой портфель и вышел на улицу, дожидаясь там, пока подъедет машина.       

***

      Юнги никогда не звонил Тэхёну, но его номер, конечно, знал: у них был общий чат на троих, где они обсуждали предстоящие общие встречи.       Но в среду вечером позвонил и сразу спросил:       — Ты сегодня не говорил с Чимином? Мы должны были созвониться по рабочим вопросам, но у него выключен телефон.       — Нет, не говорил. Совсем выключен? А я-то думал, почему он мне не ответил утром, — Тэхён нахмурился, переключая телефон на громкую связь, чтобы проверить, доставлено ли сообщение с традиционным стикером, и сразу убедился, что нет. — Это странно. Даже если у него разрядился телефон, он бы его включил, поставив на зарядку. И он не предупреждал, что куда-то уедет, — размышлял он вслух. — Может, сбегать к нему?       По счастью они жили в одном районе, недалеко друг от друга. Тэхёну даже не нужно было садиться в машину, чтобы через десять минут уже быть у друга под дверью.       — Давай я схожу, спрошу, что случилось, если, конечно, он дома, а потом перезвоню? — предложил он.       — Да, пожалуйста, — согласился Юнги. — Если что, я в мастерской, но приеду.       Чимин открыл дверь не сразу. Но открыл и посторонился, пропуская Тэхёна внутрь. У него были опухшие глаза и измученный, встрёпанный вид.       — Что-то случилось? — тихо спросил он.       — Встречный вопрос, — прищурился Тэхён, — почти идентичный твоему. Что случилось, Чимин?       Не сводя с друга глаз, он скинул обувь и потянул его за руку в сторону комнаты, где повторил:       — Что с тобой случилось?..       — Я всю ночь искал кошку, — непонятно ответил Чимин, падая на диван. — Здесь была кошка. И пропала. Сначала появилась, а потом пропала. Представляешь?       — Какую ещё кошку? — Тэхён хлопнул глазами, устроившись рядом. — Как это «появилась и пропала»? Так не бывает, Чимин! Ты вообще спал ночью? И где… Намджун? — Время было позднее, тот должен уже был приехать домой с работы.       — Чёрную. Чёрную кошку. Она сидела на моём туалетном столике. А потом пропала, — очень ровно, медленно сказал Чимин. А потом поднял на Тэхёна глаза, и по его щекам снова побежали слёзы. — Намджун ушёл, Тэхён. Ушёл от меня.       — Пиздец, — высказался тот, и это было самое подходящее слово, другие нашлись не сразу. Он обнял Чимина за плечи, притягивая ближе, руки у него были очень ласковые, а объятия — тёплые, для тех, кто был ему по-настоящему дорог, иначе и быть не могло. И кажется, что слова о Намджуне Тэхёна поразили ещё больше, чем о какой-то кошке. — Совсем ушёл? Даже вещи не собрал? — Он огляделся по сторонам. — Ох, Чимин… Что же у вас происходит?       Чимин прижался к нему, словно объятия повернули какой-то ключ в душе и дали волю слезам. Сколько их было ночью, как Чимин старался держаться весь день, но сейчас снова зарыдал, горько и безутешно. И ответил, конечно, не сразу, с паузами и всхлипами.       — Совсем. Я сам сказал, что если он уйдёт, то пусть не возвращается. И он ушёл. И не вернулся.       Тэхён знал, что плакать — это полезно. Слёзы — отличный инструмент для преодоления боли, какой бы интенсивности и природы та не была. Поэтому не мешал другу плакать, но ласково заворчал, когда почувствовал, что стало чуть-чуть легче:       — Ну и дурак. Набитый дурак твой Намджун, мой дорогой Чимин. От таких как ты не уходят. За таких сражаются до победного. Войны начинают и разворачивают. Или строят города. Ты понимаешь, Чимин? Ты достоин большего. Совершенно другого. Я понимаю, что сейчас тебе больно, но, может, когда боль утихнет, ты поймёшь, что это к лучшему? Не призываю тебя срочно кого-то искать, кого-то более подходящего тебе, ведь это не главное. У тебя есть я, есть Юнги, есть ты сам, Чимин! А Намджун… Если он причиняет тебе боль, зачем он нужен?       — Я же его люблю… — шёпотом сказал Чимин. Слёзы потихоньку иссякли, и он положил голову Тэхёну на плечо. — Я сам сказал, что если он уйдёт, то может не возвращаться. Но вдруг у него что-то случилось? Вдруг ему просто было плохо? Может быть, мне просто нужно было быть ласковее? Успокоить его, выслушать? Не говорить так категорично? И что будет теперь? Он же взял с собой только рубашку… Здесь все его вещи. Если он так и не вернулся сегодня, он и правда уйдёт насовсем? Но за вещами ему придётся вернуться. И как это будет? Я буду сидеть и смотреть, как он будет собирать их? Смотреть, как эта квартира перестаёт быть нашей? Он же половину забудет, это же Намджун… Или я сам должен собрать его вещи? Не хочу, Тэхён! Не хочу быть заботливым и удобным! Я столько времени был удобным — и к чему это привело?       Тэхён слушал его, не перебивая, мягко поглаживая по плечу и волосам.       — Вот последние слова мне нравятся. Правильный ход мыслей, молодец, — почти улыбнулся он и легонько прижался губами к макушке, повернув голову. А потом туда же вздохнул, замерев на мгновение.       У них обоих случались трудности в жизни. Ситуации, в которых, казалось, нет выхода. Сложные чувства, неудачные дни, плохое настроение… Но Намджун был первым мужчиной, с которым Чимин так долго был в отношениях. И сейчас поддержка Тэхёна была важна, как никогда прежде.       — У вас всё хорошо начиналось, но скажи мне, когда и у кого отношения начинаются плохо, исключая нас с Юнги? — фыркнул он. — Нет, не говори, подожди, послушай… Я давно заметил, что между вами что-то не так. Что-то изменилось, Чимин. И я не думаю, что ты в чём-то виноват. Может, и Намджун не виноват, я не знаю всего. Не я с ним жил, а ты. Тебе виднее, какой он на самом деле, какими были ваши отношения все эти годы, сколько в них было хорошего или плохого, что перевешивало… Но конец — это почти всегда сложно. Ты думал, что вам суждено быть вместе всегда, ты сросся, сроднился с этим человеком, ты не представляешь без него самого себя, не то что уж своей квартиры. Кажется, что наступил конец тебя самого, но это не так, родной. Любой конец — это начало чего-то нового. Просто нужно его пережить. И, возможно, сделать выводы.       — Это ужасно больно, — признался Чимин, обнимая его крепче. — У нас были… трудности, но ведь и хорошего было много. И я надеялся, что мы всё преодолеем. Но всё рассыпалось в один вечер. Он сказал лишнего, я тоже… И вот, я рыдаю в твоё плечо, а где он, что с ним — даже не знаю. Мне так хочется ему позвонить, Тэхён! Спросить, как он. Если ему так же больно, как и мне — почему мы переживаем это по одиночке?       Он снова всхлипнул, но провёл по глазам тыльной стороной ладони.       — Я всё думаю, думаю… Голова болит от этих мыслей. Это ведь он ушёл. Сам, своими ногами, сам так решил. Должен ли я звонить ему? Должен ли просить его поговорить и спокойно объясниться? Или он должен сделать это сам? Что-то сделать для наших отношений, если он просто вспылил и сделал ошибку? Разве я должен бегать за ним?       — Сам ушёл, сам пусть и звонит, — отрезал Тэхён и осторожно заглянул ему в лицо. — Хватит брать на себя все ваши проблемы, Чимин. Я тебе уже говорил, что отношения — это двое. Надеюсь, что ему хватит ума и совести, чтобы нормально поговорить с тобой. А если нет — туда ему и дорога. Прости, я злюсь на него из-за того, что тебе больно. Хочешь сделаю чаю? Или выпить что-нибудь налью? Таблетку от головы? Домой я сегодня точно не уйду и не проси. Пойдём в постель, полежим, поговорим ещё…       — Сделай чай, — попросил тот. — Алкоголь мне сейчас точно не нужен.       Телефон негромко загудел в кармане Тэхёна — Юнги не дождался звонка и перезвонил сам.       — Ты дошёл? — обеспокоенно спросил он.       — Юнги волнуется, — пояснил Тэхён в сторону друга, — у тебя телефон выключен. — А уже в трубку ответил: — Да, Чимин дома, мы пока разговариваем. Сейчас пойду чай заваривать. Если он захочет рассказать, что случилось, то расскажет, но главное, что он жив.       — А Нам… — Юнги осёкся, не договорив. До Намджуна он тоже не смог дозвониться. — Он ел? Ты останешься у него? Я сейчас закажу вам еду.       — Не знаю, ел ли он до этого, но я его точно накормлю, не переживай, — фыркнул Тэхён, мельком улыбнувшись Чимину. — Силой заставлю. И останусь до утра. А про доставку даже не заикайся, у меня есть руки, деньги и телефон, и я умею всем этим пользоваться.       — Руки тебе нужны, чтобы его обнимать, — буркнул Юнги. — Я тоже хочу помочь. Хоть как-то.       — Приезжай завтра, — предложил Тэхён. — Я после полудня точно пойду домой, а вечером у меня встреча по работе, не знаю, насколько это затянется… Будем обнимать Чимина посменно.       — Приеду, — пообещал Юнги, — после четырёх. У меня тоже встреча с покупателем. Спасибо, Тэхён.       Отварить лапшу с креветками, как Чимин и говорил накануне, было делом десяти минут. Тот и не понимал, насколько голоден — вообще не думал о еде весь день. Но когда Тэхён позвал его за стол, накинулся на ужин с аппетитом молодого здорового парня.       — Сейчас достанем мороженое, включим какую-нибудь мелодраму и я буду рыдать над сюжетом, — сообщил он. — Потому что слёзы ещё не кончились, а лить их по Намджуну я за эти сутки устал. Но, конечно, буду. Но надо хоть немного отстраниться, отпустить проблему. Находясь внутри, я никогда не найду решения.       — Не хочу на тебя сейчас ругаться, но не могу не попросить, чтобы ты не забывал о том, что не один. Мы с тобой столько всего уже пережили, Чимин, ты же знаешь, что я тебя всегда поддержу, — пробурчал Тэхён над своей почти опустевшей тарелкой. — Ты можешь мне доверять, рассказывать мне обо всём, даже если тебе кажется, что это слишком личное. Потому что когда рассказываешь, становится легче. Не всегда, но взгляд со стороны тоже бывает полезным, как и слёзы, когда больно. Помогает и просто присутствие. А я всегда буду рядом, пока я жив, не забывай.       — Я знаю, Тэхён, — тихо сказал Чимин, прикоснувшись к его руке. — Я очень благодарен, что ты пришёл. Я не знал, как позвонить и сказать… Мне вообще стало казаться, что я с ума схожу или очутился в каком-то безумном сне, где возникают и пропадают кошки, а Намджун ревнует меня к Хосоку и уходит, хлопнув дверью.       — Точно, кошка! — вспомнил Тэхён, что его ещё поразило этим вечером. — Может, ты всё-таки уснул и тебе это приснилось? Ну, знаешь, бывают очень реалистичные сны… И, погоди… — он округлил глаза, — Намджун ревнует тебя к Хосоку?       Почему-то захотелось широко улыбнуться.       — Мы начали с его возмущения по поводу того, что я остался с вами ужинать, — пробурчал Чимин, опустив взгляд в тарелку. — А потом он спросил, что дальше? Мол, я совсем к нему переберусь? Ты только не рассказывай Хоби, ладно? Не хочу, чтобы он из-за этого переживал.       Ту самую улыбку Тэхён прятал, пока убирал посуду со стола и отправлял в посудомойку. Но в голосе она слышалась прекрасно:       — Может, и переберёшься. Кто его знает, как там дело повернётся. Хосок шикарный, правда же? И его сердце сейчас свободно… Ой, прости, я вовсе не пытаюсь тебе посоветовать забыть о Намджуне в его восхитительно жарких объятиях, но почему бы и нет, а? — И лукаво посмотрел через плечо, доставая мороженое.       — Шикарный, но не думаю, что его жаркие объятия долго останутся пустыми, а сердце свободным, — слабо улыбнулся Чимин. — И я точно не собираюсь никуда перебираться, я слишком долго искал эту квартиру. Придётся искать ещё подработку, чтобы оплачивать её одному, если…       Он не договорил. Страшно было осознавать, что он пытался планировать свою жизнь без Намджуна.       — Дом у Хосока тоже ничего, много старинной мебели, как ты любишь, — продолжал Тэхён, формируя идеальные шарики мороженого специальной ложкой и раскладывая их по креманкам. — Вообще мы как-то говорили с ним об этом. Об отношениях. Мне же было интересно, есть ли у него кто-нибудь.       Закончив с приготовлениями, он вручил мороженое Чимину, воткнув в него ложку, а сам взял две чашки с чаем и продолжал уже по ходу движения в гостиную:       — Ты знаешь, я долго ходить вокруг да около не люблю, вот и спросил как-то, ещё в Испании, нравятся ли ему парни. Он рассмеялся и сказал, что старается это не слишком афишировать, но отрицать не стал. Я тогда понадеялся, что у нас что-нибудь получится, ну как я мог устоять? Мы вместе на пляж ходили. Ты вообще видел его телосложение? Это же просто… фантастика какая-то! Но в какой-то момент он меня тормознул, так аккуратно, что я даже не обиделся. Сказал, что если я хочу просто развлечься, то мы можем это устроить. Но для серьёзных отношений у него высокие требования к партнёру. И я со своей говорливостью и энергичностью вряд ли ему подойду. Мы с ума сойдём, встречаясь. В общем, он, наверное, прав. Предложил остаться друзьями. А ты у нас не такой уж и говорливый, — он подмигнул другу, — так что всё может быть.       — Ну ты и фантазёр, — на этот раз улыбка вышла шире и естественнее. — Я точно не собираюсь думать ни о каких отношениях. Хватит, сейчас бы с тем, что есть, разобраться. Но… — Чимин легко разложил диван, чтобы можно было вытянуться во весь рост рядышком, и упал на него. — Боюсь загадывать, но кандидат на объятия у нас точно есть. Не знаю, какие у Хосока стандарты, конечно, но с удовольствием на это полюбуюсь.       — Не понял, — честно сказал Тэхён, устроившись рядом. — Какой ещё кандидат на объятия?       Чимин заулыбался совсем уж лукаво, отправляя первую порцию мороженого в рот. А потом тихо спросил:       — Ты не замечал, как Юнги на него смотрит?       — Да ну-у… — протянул Тэхён, но глаза его расширились, словно он только что это осознал. — Эта колючка? С Хосоком? Да ну, Чимин, они же несовместимы, как… лёд и пламя!       — Посмотрим, — заключил Чимин. — Посмотрим. Если Юнги перестанет изображать снеговичка в летний день… Спорим, они будут вместе до конца года?       Это было что-то из детства, их задорное: «А спорим…». На что угодно, по любому поводу. И глаза Тэхёна азартно заблестели.       — На что? — спросил он, зачерпнув ложку мороженого.       — Итоги подводим в конце года? На ящик шампанского будет неплохо, — деловито предложил Чимин и прижался щекой к плечу друга. Это точно был безумный сон: сутки назад его любимый человек ушёл без объяснений, а он собирался смотреть кино, строил планы на конец года и обсуждал перспективы Юнги на личное счастье.       Тэхён обнял его, отложив ложку, и согласился:       — По рукам. Но шампанское дорогое. Настоящее французское шампанское. Мы всё-таки не дети уже. Можем себе это позволить.       — Само собой, — мурлыкнул Чимин. — Самое лучшее. Начинай откладывать деньги.       — Только после тебя, — вредно отозвался Тэхён, но тут же смеялся. — Юнги с Хосоком? Какой кошмар! Меня ещё фантазёром называет…       Они выбрали фильм, который уже видели несколько раз, но плакали каждый раз, как в первый, причём оба. Тэхён вообще не стеснялся своей эмоциональности, а уж с лучшим другом никогда не сдерживался. И под конец причитал, что у него уже глаза болят, а потом снова обнимал Чимина уже в постели, крепко и ласково, желая спокойных и сладких снов. Он заснул раньше того, как с туалетного столика раздалось тихое мурлыканье.       

***

      Намджун остановился, поднявшись на нужный этаж и достав из кармана сложенный листок. Он колебался, глядя на дверь, за которой его ждал чужой дом, но, казалось, что переступив порог, он войдёт в другую жизнь, к которой не готов.       Вздохнув, он всё же набрал код и толкнул дверь. Внутри было тихо, как в библиотеке. Квартира Сокджина сразу показалась ему отражением своего хозяина — аккуратной, спокойной, элегантной. Продуманной до мельчайших деталей. Каждый предмет здесь был на своём месте, во всех комнатах царил порядок. Чего не скажешь о самом Намджуне.       Сбросив с плеч мятую рубашку, он просто бродил по чужому дому, разглядывая детали: кофейный столик с идеально сложенными журналами, светлый диван с мягким пледом, книги и фотографии на полках, живые цветы… Намджун чувствовал себя здесь как гость, которого не ждали. И не мог найти себе места, хотя хотелось просто лечь куда-нибудь и подремать.       Скоро позвонил курьер. Намджун открыл ему, забрал ещё горячую, ароматную еду, чей запах пробивался даже через сквозь плотные крышки контейнеров. Голод напомнил о себе болезненным спазмом в желудке, но желание есть внезапно исчезло, едва появившись. Вместо этого Намджун налил стакан воды и сел, уткнувшись взглядом в гладкую поверхность стола.       Стук капель от крана в раковине отдавался эхом в его голове, как будто повторяя его собственные мысли: «Что ты творишь, Намджун?»       Он бросил Чимина. Ушёл в разгар ссоры, оставив того в их общем доме, среди обиды, несправедливости и недосказанности. Чимин был его парнем. Когда-то самым лучшим на земле. Опорой, любовью, светом. А теперь? Теперь Намджун сидел в квартире другого человека, который стал для него чем-то, что он боялся озвучить.       Любовником.       Но дело не только в этом. Сокджин был тёплым, добрым, настоящим. Он оказался таким же замечательным, как и Чимин. Несмотря ни на что, он позволил Намджуну оказаться здесь. Дал возможность прийти в себя. Было ли это той самой жалостью, в которой Намджун не нуждался? Или желанием поговорить вне рабочего кабинета? Или Сокджин действительно боялся за Чимина, парня, которого совсем не знал?       «Что я здесь делаю?» — раздался в голове новый вопрос, настойчиво пробившись среди прочих.       Намджун сделал пару глотков воды и попытался оправдать свои поступки. Сокджин был тем, кому он мог довериться на работе. И тем, кто показал Намджуну, что его либидо рано отправлять на кладбище. Он не требовал ничего, просто был рядом. До того, как всё узнал. Но этого не хватало, чтобы заглушить чувство вины. Теперь оно лишь удвоилось — ещё и за Сокджина. Раньше было проще. Когда Сокджин не знал о Чимине.       А что будет, если узнает Чимин?..       Намджун закрыл глаза, пытаясь представить его. Родное лицо, ласковый голос, мягкую улыбку. Почему Чимин так разозлил его вчера? Он же ничего не сделал. Они просто задержались у Хосока после занятия. Наверное, чудесно провели время, ведь Чимин так светился… Намджун сейчас даже не помнил, что конкретно тот рассказывал, вернувшись. Помнил только свои слова и разрывающую его ярость.       Он и сейчас чувствовал себя разорванным пополам, как будто одна часть его хотела вернуться назад, извиниться, умолять о прощении. А другая… оставалась здесь, в этой квартире, притягиваемая Сокджином. Ждущая его.       «Я трус, — мысленно сказал он себе. — Трус, который бежит от одной боли к другой. И приносит им обоим лишь боль».       Время тянулось, как густой сироп. Казалось, будто оно вообще застыло. Намджун встал, ещё раз прошёлся по комнатам, взял с полки первую попавшуюся книгу, но не смог сосредоточиться на её содержании. Он сел на диван и, уткнувшись в ладони, почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы.       «Только боль…»       Намджун не помнил, когда он в последний раз плакал. Кажется, слишком давно. В тот момент ему хотелось исчезнуть. Убежать от выбора, от ответственности, от самого себя. От этих слёз, которые раздражали его самого. Убежать и никому ничего не объяснять. Не оправдываться. Не копаться в себе. Открыть глаза, смахнув слёзы с ресниц, и очутиться в другом мире, где он сам мог бы стать другим. Где не было ни Чимина, ни Сокджина, ни коллег, ни заказчиков. Только он сам: уверенный, сильный, спокойный. И не помнивший ничего. Чистый, незапятнанный.       Он знал, что это невозможно. Никакого другого мира не существовало. Был только этот, в котором ему нужно жить. Отмываться или ещё хлеще пачкаться в своей лжи и трусости.       Когда Сокджин пришёл домой, Намджун спал, сиротливо устроившись на краю дивана и поджав ноги. Еда так и осталась нетронутой.       Он проснулся, когда на него опустился мягкий плед. Плотные шторы были опущены, отрезая квартиру от уличных огней, а единственным источником тёплого рассеянного света был торшер в углу. Сокджин уже успел переодеться в мягкие хлопковые брюки и широкую рубашку с закатанными рукавами и выглядел в этом очень домашним.       — Спи, — шепнул он, когда ресницы Намджуна задрожали. — Всё хорошо, спи.       Намджун что-то пробормотал в ответ: неразборчивое и тихое, но спустя несколько минут всё же приоткрыл глаза — ноги затекли от неудобной позы.       — Сокджин? — позвал он, ощущая его присутствие.       Раздался тихий звук шагов, а потом тот появился рядом.       — Привет, — негромко сказал он с усталой улыбкой. — Как ты? Отдохнул? Почему ты не поел?       — Поел, — отозвался Намджун, поднимаясь. — Себя. Больше ничего не хотелось.       Он потёр глаза, пошевелил затёкшими ногами и посмотрел на Сокджина более осознанным, пусть и тоскливым взглядом.       — Как на работе? — спросил он. — Босс не слишком ругался за моё отсутствие?       — Не слишком. Он дал тебе три дня на восстановление здоровья. А там и выходные, — успокоил Сокджин. — Тебе нужно прийти в себя. Выспаться. Пойдём поедим? Я как раз сел ужинать.       — Постараюсь разобраться за эти дни, спасибо, Сокджин.       Намджун пошёл за ним на кухню, даже не осознавая, что он полуголый, в одних брюках — рубашку он снял, как пришёл, а под ней ничего не было. Собственная степень обнажённости его волновала сейчас меньше всего, да и чего стесняться, если они с Сокджином уже были близки.       Одно радовало: аппетит у Намджуна тоже проснулся, может быть потому, что Сокджин всегда очень аппетитно ел.       — Наверное, нам нужно поговорить? — осторожно начал Намджун, когда половина его тарелки опустела.       — Если хочешь, — тот кинул быстрый взгляд через стол. — Я не требую от тебя ответов. У меня и вопросов-то по существу нет, кроме эмоциональных. Но не думаю, что ты в нужной форме, чтобы отвечать на моё «Чем я это заслужил?».       Сокджин говорил ровно, без нажима и давления, с видом лёгкой задумчивости.       — Тебя это очень задело, да? — спросил Намджун, и его взгляд стал виноватым. — Ты думал, что у нас может получиться что-то серьёзное? Подожди, не отвечай. Я хочу пояснить, что сам запутался. Сам не знаю, чего я сейчас хочу. И не уверен, что мне хватит трёх дней, чтобы разобраться в этом. По-хорошему мне стоило бы вообще куда-нибудь уехать на какое-то время и разобраться в себе отдельно от всех. Но я не думаю, что босс меня отпустит, слишком много работы. Разве что уволиться к чертям, а потом искать новое место, что не так уж и просто. Я не хочу, чтобы ты думал, что меня всё устраивает. Устраивало, это факт. Потому что мне было хорошо с тобой в те мгновения, когда мы оставались вдвоём. Только я поздновато осознал, что это очень шаткая конструкция, несмотря на то, что она казалась прочной. Чимин этого тоже не заслужил, как и ты. Но я, кажется, нуждаюсь в вас обоих. И знаю, что вы никогда не поймёте этого.       Сокджин не сразу отвёл внимательный взгляд, но вновь заговорил ровно и доброжелательно:       — Не буду ни расспрашивать тебя, ни давать советов. Я не пойму, ты прав. Но если тебе нужны эти несколько дней, чтобы подумать и начать решать свои дела, ты можешь остаться здесь до конца недели. Дольше не предлагаю, пойми меня правильно.       — Мне жаль, что я… так тебя разочаровал, — проговорил Намджун, бегая взглядом по его лицу, но вскоре опустил его, отложив палочки. — Прозвучит, как тупое оправдание, но ты… безумно сексуален. И притягателен. И для тебя это может быть обидно, но для меня всё, что между нами было, позволяло мне держаться. Признаюсь честно, у меня сейчас такое ощущение, будто я потерял что-то очень важное. Не твоё тело, а твоё доверие и принятие, Сокджин.       Они были близки всего несколько раз, но Намджун ещё с самого первого поразился, как ему было хорошо. Как легко и просто это получилось. А дальнейшее лишь подтверждало это ощущение и усиливало его.       Если отбросить все размышления и уколы совести, все не слишком успешные попытки разобраться в себе — это был лучший секс в жизни Намджуна. С Чимином тоже было хорошо. Но не так ярко, даже в самом начале. Возможно, особую роль в раскрашивании ощущений играла запретность этой связи. Её неправильность и неуместность. И то, что Намджун мог отпустить всё, что его тревожило, отдаваясь плотским утехам. С Чимином — не мог.        Сокджин покачал головой. Слова Намджуна отозвались внутри неверием и новой вспышкой разочарования в самом себе. Как он позволил себе так увлечься и принять всё за чистую монету? Он отодвинул тарелку и попросил:       — Давай не будем о произошедшем? Не хочу об этом говорить. Просто отдыхай. Я найду тебе домашнюю одежду. Чувствуй себя свободно, кухня и гостиная в полном твоем распоряжении.       Он удалился, чтобы вскоре принести домашний костюм из такого же хлопка, как и собственный, и комплект постельного белья.       — Диван раскладывается. Справишься сам?       Когда он протягивал Намджуну вещи, тот поднял руки, но коснулся не одежды и белья, а ладоней Сокджина, накрывая своими. Словно отчаянно жаждал хотя бы ещё раз к нему прикоснуться, почувствовать слабый отголосок того волшебства, что между ними уже не было возможно.       — Справлюсь, — тихо, но уверенно пообещал он. — Спасибо, Сокджин.       И всё-таки отпустил его руки, перехватывая всё, что тот принёс.       — Доброй ночи, — пожелал Сокджин, отступая в спальню. А там прижался спиной к закрытой двери и устало сполз на пол.       Возможно, в ближайшие дни он не раз пожалеет о своей доброте и опрометчивом предложении.       Трудно было не обвинять, не требовать ответа, не высказать вслух своего разочарования. Трудно было быть понимающим и справедливым, помнить, что не дело осуждать человека, не пройдя путь в его башмаках.       Трудно. Но Сокджин старался.