Альтернативные

      Первой в новый дом всегда входила кошка.       И пусть этот дом снаружи выглядел так паршиво, что стоило обходить его десятой дорогой, выбора не было. Хоть какая-нибудь крыша над головой в связи с начинающимся дождём не помешала бы ни хвостатой красавице, ни её не менее хвостатой хозяйке.       Они обе старались ступать бесшумно, но старое дерево предательски скрипело под их поступью, неприветливо ворча даже под кошачьими лапами, крупными, когтистыми, чёрными как смоль.       Найти кого-то живого и человекоподобного в этой глуши было невозможно, но в любое новое место стоило заходить с опаской, прислушиваясь к каждому звуку и стараясь не дышать. В доме пахло сыростью и гнилью. Это можно было легко исправить палочкой благовоний. Ладно, десятком палочек. Главное, чтобы…       — Стой! — человеческим голосом велела кошка, почуяв источник запаха, исходившего вовсе не от прогнивших досок.       И ступающая за ней девушка послушно замерла, нащупав рукоять кинжала в набедренных ножнах.       Из тьмы раздалось слабое, но злое шипение, перемешанное с глухим постукиванием. Кошачьи глаза на мгновение вспыхнули, различая очертания существа. Шерсть на загривке встала дыбом.       Бороться в полумраке было бы верхом самонадеянности. Девушке пришлось использовать заклинание ночного видения. Восьмилапое чудовище приглашающе распахнуло вонючую пасть… Кошка прыгнула на него первой, с остервенением вонзая острые когти в налитые голодом глаза. Раздался глухой вой. Оставалось только вонзить кинжал между рёбер, глубоко, по самую рукоять, чтобы точно достать до сердца.       — Ты опять сделала за меня всю работу, — угрюмо пробурчала девушка, когда они вытащили поверженного противника наружу. Разыгравшийся дождь уже не казался неприятностью — он смывал следы чужой крови вместе с её противным запахом. — Чувствую себя бесполезной.       — Мне всё равно, что чувствуют люди, — равнодушно отозвалась кошка, лишь только нервно дёрнув мокрыми ушами. — Тебе стоит поговорить о твоих проблемах с лекарем.       — Непременно поговорю, как только он попадётся, — огрызнулась девушка и стряхнула руку с кинжалом перед тем, как вернуть его на бедро. — Пойдём в дом. Надеюсь, больше там никого нет.       Её надежды оправдались. Спустя какое-то время они мирно устроились у огня, разведённого в домашней печи, что казалось попрощалась с пламенем навсегда. Выметать кости и разводить огонь пришлось, конечно, человеку. Не кошачье это дело.       Кошка умиротворяюще мыла лапы тёплым шершавым языком, наблюдая за девушкой, что ловко вскрывала консервную банку своим кинжалом.       — Видишь, не такая уж ты и бесполезная, — проурчала она.       Девушка поставила перед ней угощение и фыркнула:       — Всё самое интересное делаешь ты. Иногда я сомневаюсь в том, что без меня бы ты не выжила.       Устроившись поудобнее, она распустила хвост, стянув с него тугую резинку, и выдохнула с облегчением. Густые каштановые пряди тяжело рассыпались по хрупким плечам.       — Еду я найду сама, — согласилась кошка, коротко взглянув на открытую банку, — выживу тоже. Но кто меня будет гладить, а?       Порой её зелёные глаза мерцали лаской и нежностью, отчего в человеческой душе неизменно рождалось умиление. Крупная кошачья голова боднула девушку под локоть, и та повержено вздохнула, устраивая ладонь прямо на макушке и зарываясь пальцами в просохшую шерсть.       — Без комментариев, — усмехнулась она, недолго наслаждаясь тихим благодарным урчанием, потому что скоро убрала руку. — Ешь давай, манипуляторша.       — Дурацкое имя. Выбери какое-нибудь другое, — отозвалась кошка и блаженно потянулась перед тем, как наклониться к банке.       Спали они по очереди. Девушка закрыла глаза всего на пару часов. Кошке требовалось куда больше времени. И хотя её сон был чутким, девушка охраняла его, не смыкая глаз. Одна бы она точно не выжила, в этом огромном мире, полным кровожадных чудовищ, имея в запасе лишь пару кинжалов и простеньких заклинаний.       За грязными стёклами обветшалого дома уже забрезжил рассвет, пламя в печи давно догорело, оставив после себя лишь тлеющие угли. Веки девушки становились всё тяжелее, она с нажимом помассировала виски, чтобы прогнать наступающую сонливость, и откинула голову к стене, поправив на плечах тонкий плед, хоть как-то сохраняющий тепло.       А затем чуть дёрнула коленом, побуждая спутницу проснуться.       — Нам пора двигаться дальше, — хрипло проговорила она под недовольным прищуром. — И у меня ноги затекли.       — Я думала, мы здесь жить останемся, — проворчала кошка. — Вечно вам на месте не сидится. Эх, люди…       — Нет уж, давай найдём место для жизни получше, к тому же мне…       Она не успела договорить. Дверь резко распахнулась, впуская внутрь ещё одного человека — широкоплечего, светловолосого и такого статного, будто он только что сошёл с королевских ступеней, даже не испачкав сапог в грязных лужах, что оставил за собой ночной ливень.       — Кто вы такие? — с вызовом пробасил незнакомец. И игнорировать его вопрос под прицелом арбалета было нельзя.       Девичье сердце замерло от чужой красоты, дар речи испарился, но она осторожно поднялась с пола, держа раскрытые ладони в поле зрения незнакомца. И снова не успела ничего сказать.       Всё погрузилось во тьму.       — Да вы издеваетесь?!       Чонгук резко стянул с головы отключенный шлем. Возмущённо трепыхалось его собственное сердце, а пальцы чуть покалывало — руки затекли.       — Молодой господин, отец хотел вас видеть. Он уже час ожидает вас, — слегка виновато, но относительно ровно произнёс мужчина, служивший в этом доме уже не один десяток лет. — Не заставляйте его сердиться.       — То есть, меня сердить можно, да? — рыкнул Чонгук, порывисто поднимаясь из удобного кресла. Голова слегка закружилась. Возвращаться в реальность всегда было сложно. — Ты мне всю историю запорол!       — Приведите себя в порядок и ступайте к отцу, пожалуйста, — казалось, что чужая злость мужчину совсем не тревожила. — Если не хотите, чтобы он просто выкинул вот это всё…       Он кивнул на погасший шлем и тускло мерцающую панель управления, добавляя с лёгкой тенью улыбки:       — Хотя соседским детям понравится найти на улице такое богатство.       — Да иди ты, — Чонгук еле сдержался, не закончив фразу слишком грубым посылом, хоть и знал, что вряд ли получит от прислуги подзатыльник за грязный язык.       Слишком хорошо его воспитывали, что не совсем помогало.       — Для человека, что собирался час, ты слишком небрежно выглядишь, — сухо сообщил старший господин Чон, когда сын спустился, наконец, в его кабинет. — Садись.       Он и сам сидел за столом, просматривая почту, которую специально для него распечатывали: зрение уже подводило. Дождался, когда сын опустится в кресло напротив и вновь поднял на него взгляд.       — Ничего не планируй на пятницу, мы устраиваем небольшой приём по случаю возвращения твоего брата. Друзья семьи, несколько деловых партнёров, может быть, кто-то из школьных друзей Хосока. Хоть появишься среди людей. Посмотришь на молодых омег вживую, а не в своих играх.       На лице Чонгука всегда красноречиво отображались эмоции, вот и сейчас на нём можно было прочесть лёгкое отвращение, когда отец упомянул омег. К счастью для самого Чонгука, именно этой эмоции отец не успел увидеть, вновь вернув взгляд письмам.       — Хорошо, я понял, — покладисто отозвался он, хоть и слегка нервно подёргал ногой. — Брат насовсем возвращается, да?       Хосока, своего старшего брата, Чонгук не видел уже несколько лет, но нельзя сказать, что страшно соскучился. Его безусловно привлекала мысль о том, что с возвращением брата отцовское внимание будет разделено между ними, если не достанется старшему полностью, тоже ещё пока не связанному узами брака с омегой. Порой Чонгук отмахивался от всех предложений познакомиться с кем-нибудь именно тем, что Хосок не женат. И это работало.       Вот только не хотелось, чтобы тот, вернувшись, всерьёз взялся за воспитание младшего со свойственным ему энтузиазмом, приправленным педантичностью. От этого Чонгук уже давно устал. Но что-то внутри подсказывало, что отвертеться так просто уже не получится.       — Конечно. — В голосе отца прозвучала нескрываемая гордость. — Получил диплом и возвращается домой. Буду приобщать его к семейным делам.       — Отлично, — уголки губ Чонгука чуть дёрнулись, — значит, я могу быть свободен?       — Сейчас — да. — Господин Чон придвинул стопку бумаг ближе к себе. — Хосок прилетает завтра, нужно будет его встретить. Мой водитель будет занят, возьми это на себя.       «Ладно, — смиренно подумал Чонгук, выходя из отцовского кабинета. — Эту просьбу я могу выполнить».       Конечно, это значило, что стоило накануне хорошенько выспаться, а не погружаться в очередной поход за приключениями в компании самостоятельной кошки, но Чонгук долго не мог заснуть и безо всяких игр, просто лёжа в постели и глядя в потолок с той же концентрацией, с какой смотрел на выдуманные миры и несуществующих в реальности персонажей.       Не так давно ему стукнуло двадцать два года, и без традиционного приёма, конечно, не обошлось. Признаться честно, Чонгук ненавидел все эти приёмы. Всех этих людей, довольных собственной жизнью и обсуждающих то, как она складывается. За большинством слов он видел только хвастовство, желание выделиться, превзойти остальных, если не собственными успехами, то детскими. И порой такими, что даже смешно пересказывать.       Несмотря на острые углы характера и восприятия окружающего мира учёба Чонгуку давалась легко, почти играючи. Но он не считал это особенным достижением, все учились, лучше или хуже, разве это определяло всю дальнейшую жизнь? Разве важно, каким оказались результаты экзамена у кого-то другого? Разве это определяло человека?       А отцу почему-то было важно не один раз упомянуть, какой умница его младший сын. И старший тоже, что учился за границей. Чонгуку казалось, что никто из собравшихся за столом не радуется по-настоящему, даже если они широко улыбались и одобрительно кивали.       Ему часто казалось, что всё вокруг не настоящее.       Даже он сам.       В комнате тусклым светом горел ночник, Чонгук вытянул руку, растопыривая пальцы — и на стене тут же отобразилась хрупкая тень. Сложив из пальцев простую фигуру, он наблюдал, как тень движется, словно оживая, обретая форму зайца с длинными ушами. Вскоре к ней присоединилась вторая — уже от левой руки. Ушастое существо убегало от волка с разинутой пастью. Чонгук резко опустил руки и крепко зажмурился. Нужно было поспать, иначе утром он будет клевать носом, а за рулём это было чревато ещё одной аварией.       Отец прошлую так и не простил.       

***

      Чон Хосок вышел из зоны прилёта, словно из салона. Идеально уложенные волосы, ни одной лишней складочки на одежде, ясный взгляд. Как будто шестнадцать часов в самолёте провёл кто-то другой.       — Ну как всегда, — со смешком сказал он, легко обнимая младшего, — ищи самую растрёпанную макушку и это будет наш Гуки. Привет, малыш.       — Мои волосы не поддаются укладке, — тот зафырчал, порывисто прижавшись к брату, но лишь на мгновение. — И я не малыш!       Порой роль младшего в семье была Чонгуку только на руку и даже нравилась. Только не в те моменты, когда ему об этом так откровенно намекали.       Беда была ещё и в том, что Хосок уродился и вырос невероятным альфой. Рядом с ним все прочие казались как минимум бетами, если не омегами, и дело вовсе не в том, у кого было больше мышц. Хосок олицетворял собой достоинство. Именно о таких альфах грезила большая часть омежьей популяции — элегантный, умный, великодушный, воспитанный и благородный Чон Хосок мог просто стоять и ничего не делать, а вокруг уже раздавался шёпот «Кто он? Вы его знаете?». Вкупе с превосходной внешностью и той самой «породой», которая шла даже впереди самого Хосока, это было убийственно. Дополняла весь этот коктейль лёгкая грация, которая не снилась многим омегам. Надо ли говорить, что это тоже завораживало?       Рядом с Хосоком многие проигрывали. Что уж говорить о Чонгуке, который сам себя считал шуткой мироздания, сколько бы ни пытался нарастить физическую массу. Какой бы ширины не были его плечи и руки в обхвате бицепсов, внутри ничего не менялось. Порой Чонгуку даже казалось, что он приёмный, ибо тем же достоинством мог похвастаться и отец, а Хосок его лишь с лихвой унаследовал. И даже омега, подаривший им обоим жизнь, был из знатного рода. Других на их семейном древе и не могло быть.       Только Чонгуку перепало что-то не то.       — Ты рад вернуться? — спросил он, когда они дошли до машины на парковке и сели в неё, устроив объёмные чемоданы в багажнике.       — Вернуться в родную страну, к знакомому языку, хорошей кухне и близким людям — несомненно рад, — отозвался Хосок. — Но лишиться привычной свободы будет… пожалуй, болезненно, особенно поначалу. Расскажи лучше, как ты здесь, Гуки?       — Да уж, отец с тебя не слезет. — В голосе Чонгука не было сочувствия, скорее ехидство. Он аккуратно вырулил со стоянки, оглядываясь по сторонам, пока не встроился в поток машин на трассе и уже тогда сказал: — Я… нормально. Учусь. Ничего такого, чем можно было бы гордиться, но и глупостей не совершал.       С момента той самой аварии прошло уже несколько лет, Чонгук тогда едва получил права и почему-то решил, что сесть за руль нетрезвым — прекрасная идея для летней ночи. К счастью, пострадала только машина, но это была последняя выходка подобного плана. Из семьи вылететь не хотелось.       — Вырос, похорошел, — снисходительно улыбался Хосок, смешливо поглядывая на младшего. — Получил права. От красивых омег, наверное, отбоя нет?       — Не суди всех по себе, — буркнул Чонгук, покосившись на него. — Но я вовсе не переживаю. Мне сейчас не до этого.       Рассказывать брату о своей стойкой аллергии на омег, будь они хоть десять раз красивыми, Чонгук не стал. Смысл рассказывать то, что не найдёт понимания?       — Учёба не должна занимать всё твоё время, — помолчав, негромко сказал Хосок. — Отцовские ожидания, конечно, важны, но студенческие годы не вернутся, малыш. Когда, как не сейчас жить полной жизнью, заводить новые знакомства, наслаждаться молодостью?       — Может, я идеалист и хочу встретить своего истинного, чтобы наслаждаться? — Да, Чонгук действительно вырос, раз не огрызнулся дважды на нелюбимое обращение. — Только не начинай, что это сказки. Ты же знаешь, так бывает.       — Бывает, — Хосок согласно кивнул, — так редко, что в сказках — и то чаще. Но разве я спорю? Ищи своего истинного. А пока насладись сначала молодостью, а потом — истинным.       — Не хочу, — со свойственным ему упрямством отозвался Чонгук. — Ты вовсю наслаждался, да?       — Не жалуюсь, — хохотнул Хосок, откидывая голову на спинку автомобильного кресла. — Посмотрел на мир, нашёл новых друзей, обзавёлся впечатлениями. Разве это плохо?       — Считай, что сделал это и за меня, — Чонгук дёрнул плечами, заталкивая поглубже неуместные вопросы о подробностях этих впечатлений, — только сразу не женись. Я надеюсь, что ты задержишься дома.       — Не планировал, — отозвался Хосок и попросил, глядя на вывеску цветочного салона: — Здесь останови, пожалуйста.       Чонгук послушался, припарковавшись.       — Для кого букет выбирать будешь? — поинтересовался он, когда они вдвоём зашли в тот салон. — Для… Сокджина?       — Да, он уже неделю как вернулся после учёбы. — Хосок тонко улыбнулся. — И для папы. Можешь пока выпить кофе, если тебе скучно.       Под восторженное омежье щебетание он отобрал самые пышные пионовидные розы, щедро пересыпав нежно-розовое облако яркими фиолетовыми ирисами. Надписал своей рукой крошечную карточку и вложил в букет.       — Этот доставить. — Он продиктовал адрес Сокджина. — И ещё дюжину английских роз с собой.       Чонгук успел купить два стаканчика кофе и бродил среди цветов, дожидаясь, пока букеты будут собраны.       — Не понимаю, почему омегам так нравятся цветы, — задумчиво сказал он, протянув старшему стакан. — Те, которые срезанные… Они же почти мертвы. Их срок будет коротким. Так странно радоваться… практически трупам.       — Тебе не нравятся букеты? — удивился Хосок. — Они красивы, наполняют дом благоуханием и, как бы сказал один мой знакомый, напоминают о скоротечности бытия. Призывают наслаждаться мгновением.       — Не понимаю, — повторил Чонгук, покачав головой. — Ещё и стоят, как будто драгоценности. Не понимаю.       Кофе он выпил в несколько глотков, уже на улице, молча поглядывая на старшего альфу, которому шло всё, даже букет роз, что он держал в руках. Удивительное дело.       — А о скоротечности бытия напоминает слишком многое, — запоздало добавил он, выкидывая пустой стаканчик. — Хочешь сесть за руль?       Хосок качнул головой, отказываясь.       — Нет, не стоит. Я устал после перелёта, внимание рассеянное. Ты меня не простишь, если я поцарапаю твою красивую машину.       — Ты бываешь усталым? — натурально изумился Чонгук, но почти улыбнулся. — Ладно, поехали, родители тебя ждут.

***

      Отец должен был вернуться только к обеду, а пока возвращения сыновей ждал папа. Молодой альфа замер на несколько мгновений на пороге дома, спрятав лицо в тёмных бутонах, и решительно распахнул дверь. С того момента, как он был дома последний раз, там почти ничего не изменилось, всё было так, как и до его отъезда, разве что какую-то мебель обновили и краску на стенах — папа тщательно следил за обстановкой. Он тоже не изменился, всё тот же ласковый взгляд и те же тёплые руки, крепко обнявшие старшего сына.       — С возвращением, радость моя. — Голос его был слегка певучим, обволакивающим. — Какой прекрасный букет! Спасибо, родной!       Глядя на его счастливую улыбку, Чонгук, стоявший за спиной Хосока, едва слышно вздохнул. Наверное, ради таких улыбок омегам и стоило дарить цветы.       — Как ты долетел? Проголодался? Обедать будем? Чонгук, будь умницей, отнеси чемоданы брата в комнату, пожалуйста.       — У нас что, слуг нет? — буркнул тот, но под потяжелевшим взглядом родителя послушно взял чемоданы.       — Ужасно устал, — пожаловался Хосок, осторожно, чтобы не помять в объятии цветы, прижимаясь щекой к всё ещё черным, несмотря на возраст, волосам. — Обедать — обязательно! Я скучал по твоей еде все эти годы.       Он находил подход к омегам любого возраста: от совсем юных до пожилых. Его тёплые улыбки, обходительность и ласковые речи никого не оставляли равнодушным. Папа мягко рассмеялся, обнимая его за плечо свободной рукой и провожая в комнату.       — Ты поэтому так похудел? Ну ничего, мы тебя откормим.       Чонгук, что шёл впереди, обернулся через плечо.       — У нас уже не первый месяц есть повар, — заметил он вполголоса, но его всё равно услышали, и снова раздался смех.       — Ты думаешь, что я сам не накормлю любимого сына? Чонгук, ну в кого ты такой?..       И хотя эти слова не были сказаны с целью обидеть, Чонгук всё равно надулся и поспешил побыстрее подняться по широкой лестнице к комнате брата.       — Спасибо, Гуки, — поблагодарил тот, когда чемоданы оказались в комнате. — Папа, отец будет к обеду? Я, с твоего позволения, приму душ и отдохну пару часов до его возвращения. Поедим все вместе. Тем более, вечером я планировал уехать.       — Конечно, дорогой мой, — ласково отозвался родитель. — Отдыхай. И спасибо за цветы, это так приятно! — Затем он посмотрел на Чонгука, не теряя улыбки. — Все вместе, ты слышал, да?       — Слышал, — буркнул тот. — Я спущусь к обеду. Пока позанимаюсь.       

***

      Когда Хосок спустился в столовую, отец уже был там. Младший господин Чон расцвёл улыбкой, приблизился, склонившись в глубоком поклоне, и почтительно поцеловал руку отца.       — Ну, будет. — На губах того мелькнула гордая улыбка: его старший сын не растерял манер в чужой стране. — С возвращением. Папа прав, ты совсем похудел. Садись за стол.       А после первых вопросов об учёбе, перелёте и планах на вечер, поинтересовался:       — Когда вы с Сокджином собираетесь назначить дату свадьбы?       — Мы обсудим этот вопрос за ужином, — отозвался Хосок, промокая губы салфеткой. — Но пока рано об этом говорить. Мне нужно встать на ноги, начать работать, обзавестись домом, наконец. Брак — это ответственность. Моя ответственность, как альфы. Как я буду себя чувствовать, если не смогу дать Сокджину самое лучшее? Собственными силами, а не щедростью родителей?       — Ход твоих мыслей вызывает у меня глубочайший восторг, милый, — заметил папа-омега своим мягким голосом, аккуратно встревая в беседу. — Но не упусти момент. Ким Сокджин — потрясающий молодой человек, я не удивлюсь, если за право быть его супругом тебе придётся побороться.       И его ласковые глаза снова смеялись, а красиво очерченные губы чуть улыбались. Сокджин понравился родителям Хосока сразу, как только тот их познакомил. Достойнейшая партия.       Чонгук, который не обедал вместе с родителями, наверное, со своего дня рождения, поглядывал на всех, лениво перебирая горошинки в тарелке вилкой, но в разговор не вмешивался.       — Ким Сокджин не позволил чужим альфам вскружить его очаровательную голову все годы учёбы, — Хосок самодовольно улыбнулся. — И он тоже соскучился по семье. Пусть отдохнёт от взрослой самостоятельной жизни под их нежной заботой. Мы мало виделись эти годы, нам нужно наверстать упущенное время. Я задолжал ему свиданий.       — Это всё потому что вы не истинные, — внезапно брякнул Чонгук, не успев затормозить свой язык.       — Он красивый, верный и ласковый омега. — Хосок перевёл на него похолодевший взгляд. — Не нужно всё привязывать к мифически редкой истинности или инстинктам. Брак — это нечто большее. Это союз, в котором чувства, перспективы и благополучие должны быть в гармонии.       — Вот именно, — согласился старший омега, — мы с вашим отцом тоже не истинные, однако, сколько счастливых лет мы уже состоим в браке? И у нас такие потрясающие дети. И чудесный дом, и…       Чонгук вскинул взгляд, в котором мелькнуло раздражение.       — Да вы спите раздельно уже почти два года! Это вы называете благополучием?..       — Сбавь тон, пожалуйста. — Мягкость омеги смыло одной высокой волной. Он тоже умел быть строгим. — И выбирай выражения.       — Это мы называем уважением, Чонгук, — проронил отец. — И оно в том, что я не заставляю твоего папу слушать свой храп по ночам.       — И поэтому папа свеж и прекрасен даже по утрам, когда и совсем юные омеги не всегда могут похвастаться таким чудесным цветом лица, — со смешком подхватил Хосок.       — Чем рассуждать об истинности, лучше бы нашёл себе достойного партнёра. — Шутка Хосока заставила отца улыбнуться, посуровевшее было лицо расслабилось. — Тебе сколько лет? Давно пора. Хосок, у Сокджина, верно, есть хорошие друзья? Ты должен позаботиться о своём брате и познакомить его с кем-нибудь, раз он сам никак не сподобится.       — Гуки учится. — Хосок потянулся к высокому стакану, наполняя его морсом. — Ему некогда думать об отношениях. Пусть сначала закончит университет. Не всем же так везёт, как мне с Сокджином, встретиться в старших классах.       Когда отец напомнил о друзьях Сокджина, Чонгук вновь посмотрел в тарелку таким тяжёлым взглядом, словно им пытался воспламенить лежащую на ней еду.       — Всё это иллюзия, — как-то странно, невпопад пробормотал он и поднялся со словами: — Я наелся. Спасибо. Пойду… позанимаюсь.       Лицо омеги изменилось, теперь на нём явно читалось сожаление.       — Ему уже двадцать два, а он всё ещё ребёнок, — вздохнул он. — Не понимаю, что с ним делать. Хосок, дорогой, положить тебе ещё мяса? Очень вкусно получилось, да?       — Восхитительно вкусно, — тут же подтвердил тот, протягивая тарелку. — Положи, пожалуйста. И не переживайте за Гуки. Буду почаще брать его с собой. Уверен, его сердце однажды дрогнет.       Новый ароматный кусок появился на его тарелке, после чего папа вновь улыбался, глядя на то, как старший сын ест. А когда обед был завершён, сказал уже наедине с мужем:       — Странная мысль посетила мою голову, дорогой. Может, наш младший сам влюблён в Сокджина?       — Они же почти незнакомы, — оторопел альфа. — Когда Сокджин уехал учиться, Чонгук совсем мальчишкой был. А после они всего несколько раз виделись, когда тот приезжал на каникулы. Но… — он задумался. — Сокджин очень красивый юноша. Недоступный восхитительный омега — идеальный кандидат для первой юношеской влюблённости. Ничего, даже если это и так, Чонгук посмотрит, как они будут счастливы с Хосоком, и бросит об этом думать.       — Очень надеюсь на это, — вздохнул омега, — не хотелось бы, чтобы наши дети враждовали из-за любви.