Все, что мы теряем, обязательно к нам вернется, только не всегда так, как мы ожидаем.

tritia — сон мой

      — Фред, хватит. Ты же знаешь, что неправ! — кричит девушка, давно перестав осознавать происходящее. Голос ее ломается, по щекам струятся слезы обиды и горечи, рассудок затуманивается. Она бы и рада сделать с этим хоть что-нибудь, но не может. Он не слышит ее просьб, не видит ее боли. Или просто не хочет видеть?       — Брось, Грейнджер. — Его губ касается безжалостная усмешка, словно он нарочно делал ей больно. — Зачем я тебе? Тем более в таком состоянии. Давай посмотрим правде в глаза. Все это лишь фарс. Жалость. Сколько еще ты собираешься класть собственную жизнь на алтарь самопожертвования? Тебе не кажется, что пора с этим заканчивать? — Он перестал ей грубить. Его голос стал совершенно бесцветным, отчего сердце девушки лишь сильнее сжимается в грудной клетке. Она сама себя чувствовала сейчас словно в клетке. Ей хотелось вырваться, сбежать, только бы не слышать всего того, в чем ее обвиняют.       — Ты ведь несерьезно? Фред, скажи мне, что ты несерьезно. Ты не можешь так со мной поступить… — Она почти умоляет его взять слова обратно, хотя знает, что это бессмысленно. Уизли был слишком упертым, когда принимал какие-то решения. В этом он мог тягаться только с Роном, но и тот с годами стал мягче. А близнеца как будто подменили. Его жесткость иногда переходила всякие границы.       — А ты, значит, можешь со мной так поступать? — Выплевывает парень, глядя куда-то в сторону. Он бы хотел сейчас повернуться спиной к девушке, чтобы не видеть и не чувствовать той ноющей боли, которая исходила от нее. Но вот уже несколько месяцев он в этом не нуждался.       — Мне не нужна твоя жалость. Мне не нужна твоя поддержка. Мне не нужно твое постоянное присутствие рядом. — Он делает глубокий вдох, кончиками волос ощущая, что следующие его слова станут последней каплей для нее. — Ты не нужна мне.       Больше он не слышал ничего. Только тихий всхлип через несколько секунд и оглушающий хлопок трансгрессии.       Фред не понимал, в какой момент собственной жизни он стал таким черствым в отношении чувств окружающих. Его собственные ощущения в разы обострились, после того как парень потерял зрение, и, казалось бы, это должно помочь ему быть более чутким и понимающим с близким. Но все обернулось против него. Злость постепенно заполняла сердце, а постоянное присутствие кого-то рядом раздражало. Он даже на Джорджа один раз сорвался за то, что тот просто пытался помочь ему разобраться с вещами. Но близнец не воспринял это как серьезную угрозу; он понимал собственно брата лучше, чем самого себя, поэтому прекрасно знал все то, что происходит в его голове. Каждая мысль была для младшего из близнецов настолько очевидной, что порой Джорджу хотелось отвесить оплеуху этому олуху за то, что он не видит ничего дальше собственного носа. Особенно когда дело касалось Грейнджер.       Сейчас он сидел на высоком табурете за стойкой в собственной кухне. Пальцы постоянно крутили чашку с давно остывшим кофе; стеклянный взгляд куда-то вдаль; а помещение все еще было пропитано [любимым] запахом ванили с легкими нотками корицы. Ее запахом.       Рыжий давно перестал следить за временем. По ощущениям стрелки часов уже перешли отметку полуночи, а он все еще не мог пошевелиться. Еще вчера утром Фред казался себе самым счастливым человек, насколько это вообще возможно в его положении. Она по обыкновению проснулась раньше, заставив тем самым проснуться и его самого. Парень не мог долго находиться в постели, если не чувствовал тепла ее тела. Это уже работало на каком-то подсознательном уровне, как будто по-другому просто невозможно жить. Он ведь и правда уже не мог спокойно жить без нее. Вся жизнь, при условии ее отсутствия, превращалась в обычное существование. А теперь он сидел на собственной опустевшей кухне и ненавидел себя за то, что наговорил ей вчера. Он знал, что она не вернется. После такого не возвращаются. Только не его гордая гриффиндорка.       Он смутно помнил то время, пока ее не было в его жизни. Конечно, она всегда была незримым зрителем, ведь они знакомы столько времени. Но ее никогда не было в его жизни. Она была в жизнях Гарри и Рона, черт, она была даже в жизни его младшей сестры. Он же всегда был для нее лишь старшим братом лучшего друга. Казалось, будто она просто его не замечала. А Фред порой просто из кожи вон лез, лишь бы обратить на себя ее внимание. Конечно, самым первым о его чувствах узнал близнец. Разве могло быть иначе? Тогда Джордж уверенно толкал брата в бок и настаивал, чтобы он проявил больше инициативы [он ведь Фред, мать его, Уизли, самый безбашенный парень Хогвартса], на что тот лишь смущенно опускал взгляд и пожимал плечами. Он не знал, как это — быть инициативным рядом с ней. Она всегда казалась такой недосягаемой, словно из другого мира. Будто ненастоящей. Нереальной [эпитеты он может подбирать бесконечно]. Каждый раз, наблюдая за ней, Фред будто нутром чувствовал, что не достоин ее. Кто он, а кто она? Он всего лишь шутник и заводила всей школы, не знающий забот и проблем, а она — девушка с жизненной позицией, подруга мальчика-который-выжил. Они были такими разными, а у Фреда каждый раз предательски сжималось сердце, когда случайный взгляд ее глубоких кофейных глаз скользил по его фигуре. Никогда в жизни он не влюблялся так отчаянно и так безответно. Но все это было лишь половиной проблемы. Второй половиной стало то, что Рон, его несносный младший братец, кажется, был влюблен в эту девочку так же, как и он.       Джордж не понимал близнеца. Он всегда был уверен, что Рону до старосты гриффиндора еще расти и расти. Фред лишь отмахивался. Кто он такой, чтобы отбивать девушку у собственного брата? Поэтому он держал дистанцию. Выводил, нервировал, подкалывал Гермиону в своем фирменном стиле, лишь бы создать непрошибаемую стену, защищаясь от столь проницательных глаз. Она же ругала их с близнецом на чем свет стоял, угрожала написать их матери, снимала баллы с любимого факультета, но всегда смотрела с такой лаской, будто все про него знала. Будто его влюбленность была для нее самой очевидной вещью на всем белом свете. Вечер, когда она застала их с братом после возвращения от Амбридж, он не забудет никогда. Такая маленькая и хрупкая, она сидела в огромном кресле возле камина с очередной книгой в руках. А после их появления в гостиной, ее глаза наполнились таким ужасом, который он видел в ее глазах потом только лишь единожды; во время битвы за Хогвартс. Возмущению ее не было предела, а Фред лишь удивлялся как в таком маленьком теле сосредоточено столько эмоций. Он улыбался и отшучивался, когда староста настояла на том, чтобы обработать их руки от царапин, образовавшихся из-за пера этой министерской жабы. Джордж влез и первым потребовал от нее помощи, упрекая подружку младшего брата в излишнем великодушии к их скромным персонам. А после просто растворился, сославшись на то, что ужасно хочет спать и любое промедление для него равносильно смерти. Тогда они [староста и балагур] остались в гостиной вдвоем, а Фред готов был собственноручно убить и расцеловать брата за предоставленный ему шанс. Осторожность ее прикосновений и мягкость ее рук заставляли волосы вставать дыбом, а по телу пропускать легкий электрический разряд. Это был единственный вечер, когда ему не хотелось шутить. Когда ему не хотелось даже говорить. Фред просто наслаждался моментом, напрочь позабыв о том, что еще несколько минут назад проклинал весь существующий мир. Тогда ему даже показалось, что в ее глаза он увидел не только сочувствие, но что-то гораздо большее. А после она улыбнулась, так тепло и нежно [что почва ушла из-под ног], поднялась с пола [потому что все это время просидела перед ним на коленях], пожелала спокойной ночи и неуверенно коснулась пересохшими губами его слегка шершавой щеки. Он так и остался сидеть на месте, после того, как она ушла, даже не осознавая, что его лицо озаряла в тот момент самая дурацкая улыбка, а пальцы машинально потянулись к тому месту, где все еще чувствовался ее поцелуй. В тот момент Фред даже не знал, что эта девочка застыла на лестнице, молча наблюдая за тем, как парень касается собственной щеки. Тогда они оба засыпали со счастливыми улыбками.       Наверно, именно тогда все и началось. По крайней мере, ему так казалось. Конечно, в их отношениях не изменилось ровным счетом ничего: он был все тем же шутником и оболтусом, а она была все той же старостой. Они даже никогда не вспоминали об этом. Только вот Фред с нежностью хранил воспоминания о том вечере в своей памяти [и делает это до сих пор], совершенно не зная, что же происходит в голове у самой умной ведьмы школы. Но ему было приятно думать, что теперь между ними есть что-то большее. Словно их маленький секрет был чем-то важным; связующим звеном, которое так не хотелось терять. Потом был побег из школы, открытие магазина, переезд из Норы, и ее стало катастрофически мало в его жизни. В какой-то момент Фред даже думал, что все это было лишь помутнением рассудка, слабостью, болезнью, которая вот-вот должна пройти. Его тоска — лишь побочное явление, которое изредка бередило сердце. Но когда он увидел ее в магазине перед началом ее шестого курса, все началось сначала. Он даже не знал, что его собственное сердце способно умещать в себе такое количество щемящей нежности при одном только взгляде на Гермиону. Они виделись редко, за весь год перекинулись всего несколькими письмами, поздравляя друг друга с днем рождения или с наступающими праздниками. А после была война. Волнение и животный страх за нее преследовали его так долго, что он уже забыл, как жить по-другому. Во время битвы он молил Мерлина, чтобы она вернулась к нему целой и невредимой. Он бы просто не смог жить дальше, если бы с ней что-то случилось. Ему хотелось защищать и оберегать ее ото всего, что ждало ее. В ту ночь, во время решающей битвы, он дал себе слово, что обязательно расскажет ей о том, как сильно она нужна ему; расскажет о том, как сильно любит ее. Но вместо дурманящего чувства победы он ощущал лишь боль где-то в области сердца, а сознание проваливалось в опустошающую темноту. Когда он очнулся в больнице, ему хотелось, чтобы первым, что он увидел, было лицо Джорджа. И ее лицо. Такое родное, со смущенной улыбкой на губах, еле заметными веснушками вокруг носа и бесконечной нежностью в глазах. Но этого не случилось. Тогда он не видел ничего, кроме бесконечной тьмы, холодящей кожу.       После выписки из больницы Святого Мунго мама настаивала, чтобы он пожил в Норе какое-то время, но Фред отказался. Джордж помог ему перебраться в небольшую квартирку над их магазином, где парню предстояло заново учиться жить. Теперь только на ощупь. Целители в один голос утверждали, что его слепота временна, что ему нужно постепенно возвращаться к обычной жизни, пить прописанные зелья и со временем зрение к нему вернется, но Уизли это категорически не устраивало. Ему хотелось видеть все сейчас. Ему хотелось видеть ее сейчас. Видеть ее улыбку, румянец на щеках и все то, что он мечтал увидеть в ее глазах после того, как он во всем ей признается. Но ничего не происходило. Зрение не возвращалось, а парень все откладывал и откладывал свое признание. Он был убежден, что калекой он ей не нужен. Даже ее голос, насквозь пропитанный тоской и нежностью, не успокаивал. Улучшение происходили слишком медленно. Через пару месяцев он дождался лишь того, что смог различать отдельные силуэты и чувствовать яркость света, но ему было мало. Все, что его утешало — ее присутствие рядом. После выписки, Гермиона буквально поселилась в квартире близнецов: она помогала с уборкой, с готовкой, коротала с ними вечера и всегда неизменно оказывалась рядом с Фредом. Обнимала его, неловко целовала в щеку, играла с его взъерошенными волосами, когда парень удобно устраивался головой на ее коленках. Джордж, наблюдая за этим, все чаще задерживался в магазине, объясняя свое отсутствие накопившимися делами, ночевал в Норе, пропадал в лаборатории и мысленно ликовал, когда даже поздней ночью заставал парочку на диване. Гермиона могла читать ему книгу, а он мирно сопел, уткнувшись лицом ей в живот и обнимая ее. Девушка смущалась, но благодарила парня за предоставленную ей возможность сближения. Большего она и не просила. Ей было все равно, чем могут кончится такие неустойчивые отношения с Фредом. Она знала, чувствовала где-то на подсознательном уровне, что должна быть рядом с ним. Ради него она была готова рисковать даже собственным сердцем.       Прокручивая в голове одно воспоминание за другим, Фред полностью уверился в собственном лицемерии. Он принимал всю ее помощь и поддержку, тосковал, когда ее не было рядом, но при этом злился на нее за то, что она его жалеет. Он не видел ее глаз, не видел ее улыбок, поэтому с каждым днем все больше верил в то, что во всем виновато ее сочувствие. Проклинал брата, который позволил им сблизиться. Конечно, ему хотелось верить, что нежность и ласка в ее голосе — не игра, что она действительно тянется к нему и хочет быть рядом с ним. Но внутренний голос каждый день нашептывал ему, что все это — лишь сплошное притворство. И после очередного беспомощного дня, когда была перевернута какая-то тумбочка и разбита пара чашек, Уизли взорвался. Взорвался, наговорив ей того, о чем теперь страшно жалел, но даже извиниться не мог. Он не мог написать ей письмо, не мог трансгрессировать к ней. Даже патронуса вызвать не мог. И это заставляло только сильнее чувствовать собственную неполноценность и никчемность.       Все, что ему оставалось — это сидеть на кухне и ждать ее, словно цепной пес. Он знал, что она не вернется, но ему так хотелось верить в обратное, что пальцы холодели. Он знал ее, чувствовал ее слишком хорошо. За то время, что он провел полным спецом, ему пришлось научиться прислушиваться ко внутренним ощущениям. И сейчас они кричали о том, что его Грейнджер так просто не сдастся. Никогда ведь не сдавалась. Так с чего ей отступать сейчас? Поэтому, когда в гостиной раздается хлопок трансгрессии, он с надеждой оборачивается, прекрасно понимая, что все равно ничего не увидит.       — Гермиона? — Неуверенно подает голос парень, но в ответ слышит лишь тишину. Если бы это была его любимая и самая гордая гриффиндорка, она бы обязательно накинулась на него с пламенной речью о том, насколько он несносен, как сильно он ее раздражает и что она больше не может терпеть его скверный характер. Молчание не было ее сильной стороной, поэтому Уизли принимает тишину с тяжелым сердцем.       — Прости, Джордж. Я думал, это Грейнджер. Мерлин, я такого ей наговорил вчера. С чего я вообще решил, что она вернется. Она никогда меня не простит. — Фред обреченно опускает голову и хочет встать со стула, когда комнату начинают заполнять звуки музыки. Той самой, которую девушка включала в их самый первый вечер, послужившей новой отправной точкой для обоих. Тогда границы размылись окончательно и они впервые ночевали в одной постели, наслаждаясь теплом друг друга. Мелодия мгновенно отбрасывает его на десятки ночей назад, заставляя вспоминать то, что он так отчаянно хотел забыть. Но теплые прикосновения таких родных рук вырывают его из забытья, вынуждая поднять стеклянные глаза туда, где по мнению рыжего сейчас находилась Гермиона.       — Ты вернулась. — Шепот раздается совсем тихо, но девушка все слышит. Он проводит дрожащими пальцами по тонким рукам, желая сейчас коснуться ее лица, но она ловко перехватывает его руку, заставляя его вздрогнуть. Раньше шатенка никогда не запрещала ему таких вольностей. Видимо, вчерашний вечер все изменил.       — Пойдем. — Лишь тихо отзывается гриффиндорка с привычной для парня нежностью в голосе. Он молча поднимается со стула, повинуясь ее желанию. Гермиона осторожно ведет его в гостиную, направляя и оберегая. Все происходит так же, как в тот вечер. Воспоминания тяжелым грузом ложатся на плечи молодого человека, но он даже не думает сопротивляться. Он не чувствовал ее присутствия целые сутки. Сейчас он был согласен на все.       — Садись. — Она не заставляет, не приказывает, просто ласково просит. Уизли уверенно опускается в кресло, к которому его подвела шатенка, и немного улыбается. Цепляется за ее тонкие пальчики, пытаясь увлечь ее, призывая сесть к нему не колени, но Гермиона проворно выкручивается из его объятий и отходит на пару шагов. Он всем телом ощущает расстояние между ними, и это доставляет дискомфорт, от которого так сильно хочется избавиться.       — Что ты делаешь? — спрашивает парень, блуждая невидящем взором по комнате. Он видел лишь неяркий свет камина, ее стройный силуэт на его фоне, и легкие движения ее тела. Вопрос не нуждался в ответе; он уже понимал, что задумала девушка, но ему было так чертовски приятно осознавать, что после всего сказанного им накануне, она все равно вернулась, что сердце заходится в бешеном ритме.       — Танцую. — Обыденным голосом отзывается бывшая староста, наперед зная, что Уизли сейчас начнет причитать, что он ничего не видит. — Закрой глаза. Отбрось все сомнения. Просто представь это.       На несколько минут они забываются в моменте. Музыка разливается по венам, наполняя чем-то теплым и таким нужным, что голова кружилась. Уизли просто растворился в ощущениях, переполнявшими его в данную минуту. Он бы с радостью забыл о том, что слеп; забыл бы о вчерашней совершенно нелепой и дурацкой ссоре; забыл бы обо всем на свете, только бы иметь возможность сейчас увидеть ее. Прикоснуться к ней. Заглянуть в глаза и понять, что она не просто иллюзия в его жизни. Он знал, что она и есть его жизнь. Ему просто хотелось, чтобы все это было взаимно.       Не в силах больше бороться с собственным сознанием, рыжий не выдерживает и открывает глаза. Перед собой он видит лишь привычную мутную картинку с несколькими выделяющимися пятнами. Он неуверенно моргает, понимая, что это ничего не изменит. Но внезапно цвета становятся ярче, картинка полнее, а раньше размытые силуэты приобретают четкие очертания. Уже через несколько секунд он отчетливо видит девушку, танцующую перед ним. Копна каштановых волос, завязанная в тугой пучок, из которого выбились несколько прядей. Темные джинсы, плотно обтянувшие стройные ноги. Красная клетчатая рубашка, завязанная на талии. Прикрытые веки и легкая улыбка на губах. Он был заворожен тем зрелищем, что открылось его взгляду. Неожиданно девушка разворачивается к нему спиной, продолжая медленно двигаться в такт мелодии, совершенно не подозревая о том, насколько соблазнительно и желанно она сейчас выглядит. Фред был уверен, что она не отдает себе отчета в том, что делает, а еще он был не уверен в себе. Все происходящее казалось жестокой игрой подсознания; сейчас он проснется и все окажется лишь красивым сном. По шершавой щеке скатывается одинокая слеза — немой свидетель реальности и переполнявшей его нежности. Он не знал, что ему делать. Не знал, как сказать о том, что наконец-то слепота прошла. Ему было так страшно разрушить этот момент единения их душ, что на мгновение он даже решил промолчать. Но сразу же передумал. Рыжий уверенно поднимается с насиженного места, бесшумно сокращает расстояние между ними и замирает в нескольких сантиметрах от нее. Руки его осторожно опускаются на ее тонкую талию, заставляя девушку медленно раскачиваться в такт звучавшей мелодии. От неожиданности Гермиона вздрагивает, но мгновенно расслабляется, когда спиной ощущает тепло, исходящее от его груди. Ладони парня скользя по животу в попытках прижать шатенку еще ближе. Фред опускает голову на ее плечо, вдыхая такой нужный сейчас аромат и еле сдерживает себя, чтобы не поцеловать выступившую венку на ее шее.       — Я когда-нибудь говорил тебе, — не в силах сдержаться, рыжий задевает губами мочку уха Гермионы, срывая этим простым жестом с ее губ глубокий вздох — Что ты невозможно красива? — Простая фраза звучит настолько уверенно, что щеки Грейнджер мгновенно заливает смущенный румянец. Она неуверенно опускает собственный ладошки на широкие руки Фреда, переплетая их пальцы, даже не подозревая о том, что твориться в душе у парня.       — А еще ты очень милая, когда смущаешься. — Он улыбается и, все-таки, целует девушку в шею. Она снова порывисто и тяжело вздыхает, пока осознание медленно прорывается к ее разуму. В нетерпении, девушка резко разворачивается в руках молодого человека и упрямо всматривается в его лицо. Когда она замечает ясность его взора, озорную улыбку и забытый, но такой родной, огонек в его глаза, Гермиона теряет дар речи.       — Фред, ты… — Она не успевает закончить фразу, закрывая рот ладошкой, не веря собственным глаза. Уизли совершенно точно сейчас смотрел прямо ей в глаза, иногда отвлекаясь на отдельные черты лица. С широкой улыбкой на губах и не произнося не слова, он переводит взгляд на волосы девушки и уверенным жестом заправляет выбившуюся прядь ей за ушко.       — Не смей плакать. — Строго произносит парень, когда по ее щеке скатилась первая счастливая слеза. Он осторожно касается ее кожи, смахивая соленую дорожку и возвращаясь взором к ее глазам. Она была такая напуганная, но где-то на задворках ее сознания он видел неподдельные радость и счастье.       — Мерлин, как же я скучал по тебе. — Так он рушит между ними все возможные стены. Фред притягивает девушку к себе еще ближе, поднимая ее над полом и заключая в самые теплые объятия, на что она лишь порывисто обхватывает его шею руками, утопая в желании растворится в этом моменте. Раствориться в нем. Чувствуя, как девичье тело в его руках дрожит, Фред слегка отстраняется, а после тепло улыбается, глядя на заплаканное лицо Грейнджер. Он сокращает расстояние между их лицами до минимума и принимается сцеловать ее соленые слезы. Его теплые губы блуждают по ее лицу, пока, неожиданно для обоих, Гермиона не впивается в его губы требовательным поцелуем. Она даже не собирается отпускать его, только сильнее прижимаясь к парню. Фред в ответ лишь довольно улыбается, чувствуя вкус таких желанных губ.       — Я так боялась за тебя, Фред. — Отчаянный шепот громом разносится по гостиной. Девушку упрямо продолжает что-то бормотать, пока парень опускает ее на прежнее место, уверенно беря ее лицо в свои ладони и продолжая целовать, не желая отрываться о нее ни на миг. — Надо срочно всем рассказать. Только подумай…       — Нет. — Мягко произносит Уизли. — Не сегодня. Я хочу, чтобы этот вечер был только наш. — Он улыбается, когда видит в ее глазах ту любовь, о которой раньше мог только мечтать. Довольно улыбаясь, Фред снова подается вперед и уверенно целует девушку, пробуждая в животе приятную тяжесть. Руки парня становятся требовательнее, когда он с силой сжимает оголившийся участок кожи на талии. Рыжий на мгновение отрывается от ее губ, но только для того, чтобы сместиться на шею, снова и снова вызывая у Гермионы волну мурашек. Дыхание сбилось, руки не слушались, а в сознание внезапно всплыла одна единственная мысль.       — Прости меня. — Он шепчет куда-то ей в ключицу, прижимая все ближе к себе, хотя это казалось уже невозможным. — Прости меня. Я полный кретин, ненавижу себя за то, что наговорил тебе вчера. — Руки снова оказываются на щеках девушки, а Фред ласково потирает кожу подушечками больших пальцев, продолжая целовать ее истерзанные губы. — Я так боялся, что ты оставишь меня. Боялся, что ты просто жалеешь меня. Мерлин, я люблю тебя, Грейнджер. — Только после этого они оба отскакивают друг от друга в неверии: он не верит в то, что действительно сказал это в слух; она — в то, что действительно это услышала.       — Иногда ты такой идиот, Фред Уизли! — Уверенным тоном старосты отзывается девушка, но замечая в его глазах страх, тут же улыбается и касается пальчиками его щеки. Она снова обнимает его, порывисто целует в губы, зарываясь пальчиками в густые рыжие волосы, но не успевает произнести ни слова.       — Поверь мне, Грейнджер, я говорил ему это на протяжении трех лет. — Голос Джорджа разрезает тишину, заставляя Гермиону невольно оторваться от полюбившегося занятия и обернуться, в то время как Фред лишь обреченно опускает голову, хотя он не чувствовал себя расстроенным. Второе, что он сейчас мечтает увидеть больше всего — лицо собственного брата-близнеца. Пока шатенка находится в замешательстве и не верит в то, что Фред молчал три года, парень усмехается, осознавая собственное превосходство.       — Зато я выгляжу лучше тебя! — Отзывается старший из близнецов и в упор смотрит на брата с игривой улыбкой. — Серьезно, Фордж, когда ты успел себя так запустить? — И вот сейчас лицо Джорджа было поистине бесценным. Круглые глаза, размером с галеоны, не верящий взгляд и блеснувшие слезы, заставляют Фреда только закатить глаза.       — Давай, конечно. Мало мне одной плаксы, теперь еще ты нас затопишь! — Сарказм в голосе не звучит злобно, он звучит заботливо и тепло. Младший за пару шагов преодолевает расстояние между ними, заключая брата в крепкие объятия, на которые Фред с охотой отвечает.