Все, что мы теряем, обязательно к нам вернется, только не всегда так, как мы ожидаем.

jaymes young — moondust (stripped) ep version

      Джордж повязывает на собственной шее яркий пурпурный галстук-бабочку; смотрит в зеркало на отражение и хмурится. Этот галстук кажется ему настоящей петлей самоубийцы. Но у него все равно нет выбора. Самые важные решения уже были приняты.       Ему давно перестало нравится собственное отражение в зеркале. Он никогда не считал себя красавцем, в отличии от Фреда, завышенное самомнение которого порой не знало границ, поэтому ему было привычно искать в себе какие-то изъяны. Пусть он вторил старшему из близнецов, пусть был таким же заводилой, но всегда трезво оценивал собственные шансы. Наверно, это и было их главным отличием друг от друга, о котором догадывались лишь единицы, но которое всегда замечала она.       Он стоит посреди собственной комнаты в небольшой квартире над магазином Вредилок в Косом переулке; накидывает на плечи привычный пиджак, соответствующий случаю и, в очередной раз, разглядывает отражение в зеркале привычным скептическим взглядом. Блеска в глазах не видно; на висках проступает еле заметная седина, которую он удачно маскирует заклинаниями, чтобы не расстраивать родителей; губы изгибаются в жалком подобии улыбки. Таким он мог быть только наедине с самим собой, когда никого нет рядом и никто не спешит одарить его очередным сочувствующим взглядом. Мерлин, как он устал от этого. Видеть в глазах родителей боль, чувствовать осторожные прикосновения матери и полное отсутствие какого-либо гнева с ее стороны. Он так привык, что она всегда ругала их с Фредом, что с этой переменой невозможно смириться. Как невозможно смириться с потерей самого Фреда. Джордж уверен, что ничто и никогда не поможет ему заполнить пустоту внутри и вернуться к прежней жизни, потому что без брата-близнеца прежняя жизнь априори невозможна. Но он научился с этим жить. Он научился терпеть, научился понимать, научился слушать. Она всему его научила. Она научила его жить заново.       Губ касается легкая улыбка, когда он вспоминает цвет ее глаз и то, как она всегда смотрела на него. В ее взгляде никогда не было сочувствия или жалости; в ее движениях никогда не было робости и осторожности; в ее действиях никогда не было неуверенности и нерешительности. Наверно, именно благодаря ее пылкости Уизли сейчас мог спокойно созерцать себя в зеркало, даже не предпринимая попыток разбить его. Как иронично, что именно он сегодня поведет ее под венец.       Последний взгляд усталых глаз на отражение в гладкой поверхности, и Джордж аппарирует к Норе. Сегодня был важный день, к которому семейство Уизли готовилось так, словно замуж выходила их родная дочь. Гермиона, на ровне с Гарри, который был полноправным членом семьи, давно стала для Молли и Артура такой же любимой и родной. Особенно после того, как эта девочка, прошедшая войну, лишения, смерти и потерю родителей, самоотверженно спасала потерянного близнеца. Миссис Уизли всегда со слезами на глазах вспоминает то непростое время, которое так сильно отдалило от них Джорджа, и то, с каким вниманием шатенка отнеслась к парню, скорбящему по близнецу. Молли никогда не забудет вечер, когда ее сын впервые появился на пороге родного дома после смерти Фреда; никогда не забудет робкие взгляды Гермионы, что стояла по правую руку и неловко улыбалась; никогда не забудет так же, как никогда не сможет и отблагодарить девушку за все, что она сделала для Джорджа. Он тоже все это помнит. Помнит слишком хорошо, чтобы забыть или отпустить.       А еще он помнит ее взволнованные глаза в тот вечер, когда она сообщила всей семье о том, что скоро станет миссис Оливер Вуд. Для всех это стало настоящим потрясением, потому что Гермиона хранила тайну своей личной жизни в строжайшей секретности. Посвященными были только Джинни на правах лучшей подруги; Гарри и Рон, бывшие рядом с ней на протяжении всей жизни; и, конечно же, Джордж. Ко всеобщему удивлению, он не был ошарашен этой новостью; более того, он даже не отпустил ни единой сальной шуточки на эту тему, хотя всегда любил подразнить подругу, когда дело касалось ее личной жизни. Он лишь с трудом взял себя в руки, натянуто улыбнулся, произнес отрешенное поздравляю и заторопился домой, ссылалась на дела в магазине, которые он уже и так откладывал очень долго. Заметив ее недоумевающий взгляд, Джорджу оставалось лишь подмигнуть подруге и ретироваться с места событий, чтобы успеть успокоить внутренний гнев, пока она не заявилась к нему с расспросами о его странном поведении. Он знал Гермиону слишком хорошо; точно так же, как и она знала его. Разговора было не избежать — его подруга не из тех, кто смог бы промолчать в подобной ситуации. Но, вопреки всем его ожиданиям, на пороге квартиры в тот вечер она так и не появилась. Как и не появилась днем позже. Это стало для него последним звоночком о том, что он потерял ее. Окончательно и бесповоротно.       Ровно до того дня Джордж даже не задумывался о серьезности отношений Гермионы с Вудом. Точно так же как он не задумывался о том, насколько глубоко она пробралась в его сердце. Казалось, он кожей способен чувствовать ее отсутствие, потому что она была настолько важной, настолько родной и любимой, что без нее даже дышать становилось труднее. В тот вечер Уизли осознал, что совершил в отношении подруги две главные ошибки в жизни: непростительно долго молчал и не видел угроз со стороны. Он был слишком терпелив и всегда думал, что у него еще будет шанс. Что у них обязательно будет шанс построить собственное счастливое будущее; что однажды он признается ей в своих чувствах; на одно рождество сделает ей предложение; поженятся они обязательно летом, а после будут воспитывать шумных детишек, которые обязательно унаследуют от матери ее кудри, шоколадный цвет глаз и неуемную тягу к чему-то новому. Джордж был настолько уверен в том, что все рано или поздно закончится именно так, что даже не думал о вторжении посторонних, способных бесцеремонно ворваться в ее жизнь и разрушить этот маленький идеально выдуманный мир.       А теперь он вынужден стоять на пороге комнаты собственной сестры, где сейчас полным ходом шла подготовка его гриффиндорки к торжественной части мероприятия. Именно сейчас, стоя в нерешительности перед знакомой дверью, он особенно остро ощущает ту всепоглощающую пустоту внутри, которая образовалась после потери Фреда. Теперь он вынужден потерять еще и ее.       Джордж неуверенно тянется к деревянной поверхности, чтобы постучаться, когда до слуха доносится звенящая тишина помещения, прерываемая лишь легким шелестом ткани. На фоне оглушающих диалогов с улицы, эта тишина кажется по истине успокаивающей. Отнимая руку от двери, парень сразу тянется к дверной ручке, решая, что сегодня может позволить себя отсутствие такта; хуже ведь уже все равно не будет. Раздается легкий, еле уловимый, щелчок язычка замка, и парень осторожно приоткрывает дверь. Глазам открывается невозможная картина — Гермиона в белом платье стоит перед зеркалом: легкое кружево на ключицах соответствует летней погоде за окном, подчеркивая утонченность обладательницы и ее идеальные изгибы тела; фатин, которым обтянута спина и белоснежные пуговицы вдоль позвоночника делают образ легким, но в то же время весьма соблазнительным; атлас, так откровенно контрастирующий с легким материалом, не утяжеляет образ; отсутствием пышной юбки, собранные на затылке волосы в легкий пучок с несколькими выбившимися прядями и цветы, в качестве украшений прически, делают девушку настоящим произведением искусства. Джордж так и остался на месте, не в силах вымолвить и слова. Гермиона была настолько прекрасна, что его внутренняя ненависть к самому себе возросла с новой силой. Это он должен встречать ее у алтаря; это он должен клясться ей сегодня в вечной любви; это его кольцо должно украшать изящную ручку, а вечером именно он должен снимать с нее это чертово свадебное платье, которое она должна была надеть для него.       — Ты невероятно красива, — наконец, выдавливает он из себя, собрав в кулак остатки мужества. Джорджа удивляет, как ему удалось остаться вне поля ее зрения так долго, но предпочитает об этом не думать. Она оборачивается и одаривает его теплой улыбкой, совершенно не подозревая о том, что внутренности парня сжимаются от боли. Он делает неуверенный шаг вперед и закрывает за собой дверь, желая украсть у Вселенной еще хотя бы несколько минут наедине с девушкой, которая никогда не будет принадлежать ему.       — Спасибо, — робко отзывается Гермиона, слегка краснея. Она не умела принимать комплименты, Джордж знал это как никто другой, и это придавало ей еще большей нежности. — Джинни сделала невозможное. — Продолжает шатенка, стараясь скрыть собственное смущение. Грейнджер никогда не считала себя красавицей, поэтому была готова отдать все лавры лучшей подруге за то, что сегодня она так восхитительна. Даже ей самой нравилось то, что она видела сейчас в зеркале. За исключением одной маленькой детали, о которой она никогда и никому не скажет.       — Нет, — голос Джорджа звучит приглушенно и слегка сдавленно; казалось, что он почти шепчет, — Ты невероятно красива. — Он сокращает расстояние между ними до непозволительного минимума, подходя со спины и касаясь прохладными ладонями ее тонкой талии, — Независимо от того, что на тебе надето. Она снова улыбается, чувствуя, как тело пронизывают тысячи и миллионы электрических разрядов, и, заставляя себя отвлечься от этих непозволительных теперь ощущений, в очередной раз принимается рассматривать фигуры в зеркале.       Несколько мучительно долгих минут они стоят в тишине, боясь пошевелиться, но оба не сводят взгляда с зеркала. Джордж жадно изучает Гермиону в отражении, понимая, что скоро все будет кончено, а пресловутое зеркало превратилось для него в знаменитое зеркало Еиналеж. Он видел то, чего желал больше всего на свете, подсознательно понимая, что получить этого уже никогда не сможет. А она, такая робкая и нерешительная, теперь начинала сомневаться в собственном выборе. Неизвестность после войны пугала в разы сильнее; ей хотелось стабильности и уверенности в будущем. И Оливер, ее любимый Оливер, давал ей все это сполна: она чувствовала себя любимой и защищенной от любых проблем; он был той необходимой опорой, в которой нуждается каждая девушка; он был заботливым, внимательным и понимающим; он был замечательным и Гермиона действительно его любила. Но он не был Джорджем. Боже, она так долго ждала Джорджа; ждала, что однажды он увидит в ней не только подругу; ждала, что однажды скажет, что любит ее; когда-то даже ждала, что он отговорит ее от отношений с Вудом. Но ничего так и не произошло. Она так его ждала, что в какой-то момент просто устала ждать. А теперь, глядя на его руки на своей талии, замечая его изучающий и внимательный взгляд, Гермиона поняла, что это ожидание сломало их обоих.       — Я хотел бы сказать тебе кое-что, — парень сдается первым, нарушая поглотившую их тишину и разгоняя навалившуюся тоску о несбывшихся мечтах, — Прошу тебя, выслушай меня и не перебивай. Это важно. — Он чуть сильнее стискивает в собственных пальцах ткань на талии, заставляя девушку повернуться к себе лицом. Шатенка неуверенно оборачивается, замирая на мгновение, пока Джордж тянется к ее рукам. К глазам подступает непрошенная влага, потому что внутренний голос молил ее не слушать и бежать как можно дальше. Она чувствовала, что сейчас произойдет нечто непоправимое.       — Джордж, я не… — Она отзывается почти сразу, впервые пренебрегая всеми его просьбами, потому что знала одну простую вещь. Все, что сейчас собирался сказать Уизли, не имело уже никакого значения. Она не хотела этого слышать; она боялась это слышать; она так долго боролась с собственным сердцем, что теперь просто не может позволить себе лишней слабости. Но Джорджу все равно, она видит это по его глазам. Поэтому даже не моргает, когда вновь слышит его голос.       — Не выходи за него. — Он перехватывает ее тонкие пальцы, чувствуя, как ее ладони моментально начинают холодеть, приближаясь к температуре его собственных рук. Он не поднимает глаз, сосредоточив внимание на изящном кольце на безымянном пальце, словно только это сейчас может придать ему сил. — Не выходи за него, Гермиона. Я знаю, что поступаю сейчас как законченный эгоист и не имею права просить тебя об этом. Но я прошу тебя. Я умоляю тебя, не выходи за него. Я… — Он не успевает закончить фразу, впадая в полное оцепенение, когда чувствует, как одна ее ладошка выскальзывает из его рук. Он жмурится, готовясь принять звенящую пощечину и весь ее гнев, но вместо этого он ощущает лишь боязливое прикосновение дрожащих пальцев к собственной щеке. Он распахивает глаза и чуть поднимает голову, желая встретиться с ее взглядом, чтобы понять, что все взаимно. Что все его терзания не зря.       — Я знаю, Джордж, — отзывается девушка, бережно поглаживая его слегка колючее лицо. Ее губы изгибаются в легкой улыбке, но оба они знаю, что в этом жесте сейчас гораздо больше боли, чем облегчения. Для них обоих. — Я тоже тебя люблю. — Вот так просто она признается в том, о чем молчала слишком долго. Глаза парня напротив моментально вспыхивают привычным огоньком, но уже через секунду взгляд тухнет, потому что Уизли осознает, что это еще не конец. Конец будет немного позже. Когда ее объявят женой другого мужчины.       — Я так долго тебя люблю, что уже просто не могу существовать без этого чувства, — она делает глубокий вдох, готовясь к тому, что через несколько секунд в этой комнате будет два разбитых сердца, — И я так долго ждала тебя. А теперь ты разбиваешь мне сердце, говоря о своей любви только когда я стою перед тобой в подвенечном платье, собираясь выйти замуж за другого. Это нечестно. — Она нервно сглатывает, опускает руку, лишая парня столь желанного тепла, и чувствует влажные дорожки соленых слез на своих щеках. Гермиона не хотела плакать; она не хотела показывать ему свою слабость теперь, когда смогла смириться с тем, что им не суждено быть вместе. Но внутренности ее горят огнем от того, с какой болью парень сжимает ее ладонь. Кто-то из них должен оставаться сильным.       — Я знаю, знаю, — порывисто отзывается близнец, выпуская ее пальчики из собственных ладоней, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение ухватить ее за талию и притянуть к себе настолько близко, что они вынуждены делить воздух на двоих, — Прости меня. Я не должен… — Он замолкает на полуслове, страшась того, о чем сейчас мечтает больше всего. Но случай и девушка напротив снова все решают за него. Гермиона, стоящая босыми ногами на полу, поднимается на мысочки, чтобы компенсировать разницу в росте, и, в порыве нахлынувшей любви и боли, касается мокрыми от слез губами его губ. Почва уходит из-под ног, когда он чувствует неуверенные движения ее губ напротив своих, а сознание боится разрушить столь волшебный момент, возникший между ними так поздно. Все ведь могло бы быть совершенно иначе. Он мог бы целовать ее у алтаря через несколько часов; мог бы целовать ее не протяжении всей жизни после. Но все, что ему достается, это украденный у чужой невесты поцелуй, наполненный всеобщей болью, горечью и безнадежностью.       — Отпусти меня, Джордж. — Шепчет она сквозь поцелуй, отстраняясь от заветных губ лишь на несколько миллиметров. В ее голосе столько мольбы, что он не может сопротивляться, но упорно продолжает это делать; притягивает хрупкое тело еще ближе к себе, желая раствориться в столь желанных руках, но так и не решаясь вновь коснуться ее губ и ощутить их солоноватый от слез вкус. Собирая остатки разбитого самообладания, парень опускает голову еще ниже, желая избежать соблазна поцеловать ее еще раз, а щека продолжает предательски гореть под ее невесомой ладонью.       — Пообещай мне, что будешь счастлива с ним, — его голос сломался окончательно; по щеке скатывается одинокая слеза, растворяясь где-то между ее пальцами. Гермиона делает уверенный шаг назад, вытирая большим пальцем соленую дорожку, и, наконец-то, ловит его взгляд. Сердце волшебницы в этот момент пропускает несколько ударов, после этого разбиваясь на тысячи маленьких осколков. Джордж действительно ее любит и готов отступить только ради того, чтобы она была счастлива. Это разрушает ее окончательно.       — Прости меня за это. — На большее она сейчас не способна, а подсознание подсказывает, что Уизли сможет правильно истолковать ее слова. Она извинялась за то, что действительно сможет быть счастлива не с ним. Шатенка снова подается вперед и оставляет на его щеке осторожный поцелуй, после чего решает в последний раз послать к черту все свои принципы. Ее губы вновь касаются его, сплетаясь в более уверенном, но непродолжительном танце. Гермиона знала, что парень напротив заслуживает гораздо больше, чем несколько украденных перед свадебной церемонией поцелуев; она также была уверена и в том, что он заслуживает ее гораздо больше, чем Оливер, с которым сегодня она свяжет себя священными узами брака. Но в мире нет ничего более переменчивого, чем чувства.       — Позови, пожалуйста, Джинни, — она меняет тему так же быстро, как и освобождается от таких желанных сейчас прикосновений его рук, — Она не простит меня, если все ее труды пойдут насмарку. Гермиона немного улыбается, поворачиваясь к Уизли спиной, желая скрыться от пытливого взгляда голубых глаз. Упираясь взглядом в зеркальную гладь, она видит в отражение свои покрасневшие глаза и поникшую фигуру отчаянно любимого мужчины за спиной. Джордж же не произносит ни слова, в мгновение выпрямляется, утирает широкой ладонью все еще влажную щеку и на негнущихся ногах покидает комнату. Только за дверью он осознает все, что только что произошло. И только за дверью он понимает, что самое тяжелое еще впереди — ему все еще предстоит вести ее к алтарю, собственноручно подписывая себе смертный приговор и отдавая самое дорогое в жизни в чужие руки.       Свадьба проходит шумно и весело. Гости поздравляют молодых, миссис Уизли не перестает плакать, восхищаясь красотой невесты и предупреждая несчастного жениха, что тот получит нагоняй, если посмеет обидеть Гермиону. Вуд улыбается и обещает присутствующим беречь сокровище, которое ему досталось, а его жена только млеет от его прикосновений, ластясь и не отходя от новоявленного супруга ни на шаг. Они выглядят по-настоящему счастливыми; глаза шатенки светятся радостью и удовольствием; Оливер наслаждается каждым мгновением в присутствии новоявленной миссис Вуд и не может налюбоваться ее красотой. Пара выглядит настолько гармоничной, что даже Артур Уизли, обычно довольно скупой на проявление собственных слабостей, тепло улыбается уже бывшей Грейнджер и позволяет себе прослезиться, через мгновение убеждая собственную жену в том, что ему просто соринка в глаз попала. Традиционный танец невесты с отцом шатенка проводит в объятиях Гарри и Рона, как единственных самых близких мужчин в своей жизни. Танцы прерываются застольем, давая возможность желающим в присутствии всех гостей поздравить молодоженов. Когда очередь доходит до родственников и близких, первым высказываются Гарри с Роном, обещающими не спускать глаз с Оливера, потому что ради лучшей подруги они способны на все. Следом была Джинни, желающая их любви крепнуть и требующая скорейшего пополнения, напоминая, что Гермиона однажды обмолвилась, что именно она, Джинни, станет крестной ее первенца. После были слова поздравления от Артура и Молли, которые выражали степень своей привязанности и переживали за будущее их названной дочери. Джордж же долго не решался сказать хоть что-то, понимая, что все его слова будут пустым звуком, поэтому он предпочел быть последним в списке поздравлявших.       — Когда мы еще учились в школе, Оливер был по-настоящему невыносим. Он был капитаном нашей команды по квидичу и так, как нас гонял он, нас не гонял больше никто, — по залу пробежались легкие смешки, но Джордж предпочел не заострять на этом внимания, — Гермиона, когда мы с Фредом только познакомились с ней, была настоящей занудой, которая не вылезала из библиотеки даже по выходным, — здесь подключились близкие друзья шатенки, кричавшие, что так оно и было, а после разразились смехом, — Кто бы мог подумать, что два таких разных по сути, но одинаково страстных в своих увлечениях, человека смогут сойтись. — Джордж на мгновение замолчал, опуская голову и делая глубокий вдох, после чего устремил пристальный взгляд на Оливера. — Вуд, если ты еще не понял, то тебе досталась в жены не только самая умная ведьма столетия, но и самая потрясающая девушка, которую я когда-либо знал. Ее доброта и самоотверженность не знают границ; глубине и силе ее чувств иногда остается только завидовать, а отсутствие в ней малодушия говорит о силе ее характера и стойкости. Цени это. Если я узнаю, что ты допустил хотя бы мысль о том, чтобы обидеть ее, поверь мне, из-под земли тебя достану и заставлю пожалеть об этом. — По залу слово пронеслись легкие хихиканья, а откуда-то со стороны слегка пьяные Гарри и Рон торжественно клялись помочь близнецу в столь нелегком деле. Никто из присутствующих даже подумать не мог о том, с каким трудом Джорджу удается сейчас говорить. Но все наверняка знали, что он не шутил.       — Гермиона, — он обращается к девушке, которая смотрела на него глазами, полными слез, — Ты знаешь, что ты один из самых близких и родных для меня людей. Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала, но хочу, чтобы ты знала. Чтобы не происходило в твоей жизни, у тебя всегда есть мы. У тебя всегда есть я. И квартира над магазином Вредилок всегда будет тебе рада, как и одинокий близнец, живущий там. Помни то, что ты мне обещала. Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер, и всегда буду любить. — Под конец его речи, голос совсем подвел парня, но он справился; а шатенка, такая красивая в этом чертовом свадебном плате, смотрела ему в глаза и плакала. Он видел, как слезы покатились по ее щекам, когда он столь открыто заявил о своих чувствах; видел, как рушиться ее старый мир, на месте которого скоро будет выстроено что-то совершенно новое. И в ее новом мире ему уже не будет места.       — Прости. Ты ведь теперь Гермиона Вуд. — Озвучить это оказалось куда опаснее, чем думал Джордж. Внутренности сжались в тугой узел, заставляя тело дрожать, но не от холода. И Гермиона, так преданно смотревшая все это время ему в глаза, сломалась окончательно.       Теперь она — Гермиона Вуд.